паука увидев доказали вы что возможно прыгнуть выше головы © orlovca
Было темно, но я проснулась от осторожного прикосновения: — Пора. После рассвета они могут не вытерпеть и сунуться, лучше, чтобы мы успели отойти подальше, — и, махнув рукой к скале у входа, — оправиться можно там; наружу не выходи, я отвернусь. Не знаю, спал ли Ланэйр, но завтрак был готов, и одежда моя, относительно чистая, ждала меня. Надела сухое и тёплое и аж поёжилась от животной благодарности. На жирный раскалённый бульон глянула с сомнением — но, попробовав, поняла, что на холоде самое то. Обрадовалась деревянному гребешку и паре серебристых заколок — у меня с собой не было ничего. Расчесалась, подобрала волосы. — Рана и ожоги беспокоят? — эльф затягивал на запястьях какие-то ремни, надевал на пальцы кольца. Глядя, вздохнула: — Красивые руки. Он вскинул глаза, и я почувствовала себя Роном Свонсоном, простым человеком, видящим сиськи и ставящим лайк. Буркнула: — У меня стресс, говорю всякое ненужное. Рана не беспокоит, — за ночь и правда всё прошло, чувствовала себя здоровой. Физически. Но с языком надо было что-то делать. — Богиня, у тебя нет опыта, а я один. Поэтому договоримся сразу: ты внимательно меня слушаешь и делаешь всё, что я скажу, в точности и без промедления. Ты понимаешь? — Он продолжал деловито собираться. Я поняла, что утренний армейский лексикон намекал на дальнейшее взаимодействие именно в этом ключе. Лаконично ответила: — Да. — Попрыгай. Мне это показалось издевательством уровня армейского сержанта, но я старательно запрыгала, пытаясь не думать, насколько моя грудь прыгает отдельно от меня. Ланэйр скосился с явной насмешкой, ещё и щёку языком подпёр. Похоже, это мне за руки за красивые. Остановил движением кисти: — Хорошо. Ты понимаешь. Подошёл, поправил одежду, сам перетянул шнуровку на корсаже, заправил звякавший во время прыжков амулет под рубашку: — Попрыгай. Снова остановил: — Достаточно, теперь лучше. Слушай внимательно: идёшь молча. Не разговариваешь и тем более не визжишь. Увидишь что-то, к чему захочешь привлечь моё внимание — лучше прикоснуться и ткнуть рукой в направлении. Если говоришь, то шёпотом. Я услышу. Но лучше молчи. Ты не увидишь и не услышишь ничего, чего бы я уже не увидел и не услышал. Ещё раз: слушаешься беспрекословно. Показал несколько движений рукой, поясняя, что означают: всё в порядке; опасность; двигаться следом, на каком расстоянии, вперёд-назад, быстро-медленно, упасть и не шевелиться. Не постеснялся погонять, заставляя выполнять команды — в том числе падать и лежать, где упала. Убедился, что запомнила и не перепутаю. Чувствуя, что неудержимо проваливаюсь из роли богини, рядом с которой дышат через раз, в роль «новобранец тупой, необученный» рядом с «сержантом прожжённым, циничным», тихонько, сожалеюще вздыхала. Болотный огонёк было велено взять с собой — эльф счёл, что я в темноте шею сверну и целесообразно как-то подсвечивать путь, и хорошо, что не надо тратить артефакты. На прощание Ланэйр раскидал по пещере не пойми что и растянул у самого входа какие-то паутинки. Я так поняла, сюрприз для орков. Спрашивать не стала — в роль сержанта трепетный эльф вошёл быстро и прочно, и на предыдущий вопрос так посмотрел, что я всё поняла и умолкла. Подхватил на плечо тощий вещмешок и двинулся вглубь пещеры, шевельнув рукой, чтобы шла следом. Я шла и думала про бесценный генофонд, про почти женскую грацию и несомненную мужскую силу, видную в каждом движении. Тащиться после вчерашних упыриных болот в паучьи пещеры было, по совести, тоскливо, а мысли грели. Нет, я не раздевала его мысленно, не представляла себе всякое — просто, разинув глаза, смотрела на невозможного красавца и вдыхала его сладкий запах. Больше ничего не нужно было, и так хорошо. Правда, разок споткнувшись и будучи пойманной в полёте, начала смотреть, куда ставлю ногу, а не туда, куда хотелось. Огонёк подсвечивал ноги, окружающих красот или ужасов и вовсе видно не было. Шли себе во тьме по неровному камню. Разве что чуть теплее стало. Время в темноте тянулось… непонятно. Шли, а как будто на месте стояли. Часа через два, по ощущению, услышала отдалённый грохот, и гора под ногами вздрогнула. Эльф как шёл, так и шёл. Ровно сказал: — Они всё-таки сунулись. Я была умна и не говорила, пока не спрашивают, но догадалась, что ни нам назад хода нет, ни орки сквозь то, что осталось от пещеры, не прокопаются. Иногда тянуло холодным воздухом справа или слева — похоже, у пещеры были ответвления, но Ланэйр туда не совался. Двигался прямо. И вдруг встал, и рукой показал остановку. Я опять-таки была молодцом, не думала о ненужном, вся сосредоточилась на движении и в эльфа на ходу не впилилась, замерла поодаль. — Пещеры наверняка сквозные, раньше тут текла подземная река, и проще всего выйти наружу по её руслу, — Ланэйр говорил спокойно, невыразительно, — но я чувствую, что впереди логово пауков. Они спят, и, возможно, мы сможем проскользнуть, не потревожив их. Чтобы сделать попытку обойти, нужно будет вернуться, и я не могу предположить, куда ведут боковые проходы — там могут быть тупики… и прочее. Похуже пауков. Богиня, ты ощущаешь в себе силу пройти через паучье логово или надо сразу искать обход? Я ощущала. Пещера потихоньку сужалась, и огонёк начал иногда выхватывать из тьмы стены с торчащими там и сям клоками мощной паутины. Когда я увидела первую мумию орка, приклеенного паутиной к стене, сглотнула и собралась с духом, но молча продолжила путь. Сушёных тел разной степени целости становилось всё больше, под ногами начало похрустывать. Паутина была везде, мы шли как будто внутри кокона. Орки стали попадаться, я бы сказала, посвежее. Когда один из них открыл глаза и тихо безумно захихикал, провожая нас взглядом, Ланэйр приостановился и обернулся. Похоже, хотел сообразить, собираюсь ли я живо отреагировать: бегать, кричать, падать без памяти. Я не собиралась и жестом показала, что всё в порядке. Не то чтобы всё было так уж в порядке: страшнее этого хихиканья я никогда ничего не слышала. Сочувствие мешалось с ужасом, но я понимала, что помочь не могу и что от беготни и воплей будет хуже, и значительно. Очень хотелось, чтобы всё это наконец кончилось, и я с беспокойством думала, насколько болотный огонёк нас демаскирует — но убрать его не могла, а если бы и могла — как бы я в темноте шла? Не потащит же меня эльф, ему, если что, за нас обоих отмахиваться от местных гаргулий. Орк никак не унимался, и хихикал всё громче. Ланэйр двинулся к нему. Я не видела, что происходит, спина эльфа перекрывала обзор, но стало тихо; он вернулся и жестом показал, что нужно двигаться дальше. Я послушалась, старательно не глядя в сторону орка. Дальше мы двигались очень тихо и очень неторопливо, с остановками. Ланэйр прислушивался, думал и давал отмашку. Пещера расширялась обратно, однако коконы с телами начали свисать с потолка. Я старалась обходить их, но пару раз вляпывалась в паутину. Ланэйр достал меч и обрубал её — сволочь оказалась липкой. Я устала, замёрзла — скорее, от ужаса, чем от холода, и чувствовала, как слабею. Но это была, как выяснилось, чистая блажь: когда Ланэйр, в очередной раз прислушавшись, со сдержанной тревогой сказал: — Нас заметили и охотятся, — мне вот тут же захотелось побежать, как никогда не бегала. Ланэйр уверил, что и до этого может дойти, но сейчас велел тихо ждать, заныкавшись в тёмном уголке. Сам же вышел на видное место и камушки попинывал. Огонёк летал вокруг, пауков я не видела. Она… оно упало с потолка и было размером с танк. Бронированная, очень быстрая и агрессивная тьма — эльф на фоне казался хрупкой статуэткой. Сильно перетрястись я не успела, Ланэйр разделал паука на раз-два. Я только вдохнула, а туша уже агонизировала и скребла когтями по камню. Эльф стоял поодаль. Дал знак продолжать движение — и мы снова пошли. Мда. Лето и лягушки мне не понравились, но и зима со спелеологией тоже были не очень. Что мы идём мимо сонных пауков я поняла, пройдя уже незнамо сколько, когда один из чёрных камней шевельнулся. В следующий миг он уже нависал надо мной, задрав лапы, а я летела в сторону, оттолкнутая Ланэйром. Этого он тоже убил быстро, но что-то изменилось: вместо могильного молчания горы стало слышно отдалённый шорох и потрескивание. — Почти проскочили, — на лице эльфа мелькнула досада. Тут он схватил меня за руку, и мы побежали. И так я никогда в жизни не бегала. Пещера снова сузилась; Ланэйр остановился, и, пока я с хрипами пыталась отдышаться, метнул вещмешок в темноту. В центре зала мешок вспыхнул, осветив стены — и мохнатую чернильную тьму, захватывающую их, следующую за нами. Преследующие пауки оказались мельче, но их было завались. Эльф, вместо того, чтобы бежать, дёрнул какой-то шнурочек, и ещё подождал. Мешок заискрился, и вот тогда… нет, я не бежала, это было, скорее, ощущение крайне дискомфортного полёта, а нас догоняли уже не пауки, а ревущее пламя, волны раскалённого воздуха и падающие камни. Гора перестала трястись, вокруг стало темно, но Ланэйр по-прежнему скакал так, что у меня волосы назад отдувало, и плечо у него было жёсткое, как камень, а рука, которой он меня придерживал, ещё жёстче. Вздохнула с облегчением, когда он наконец отпустил. Было больно, и я порастирала руки и живот с бёдрами, думая, что они будут чёрными от синяков. Армейские способы транспортировки раненых я до того полагала менее болезненными. Долго мне отдыхиваться не дали, и дальше я снова бежала, а Ланэйр тянул эдаким битюгом-энтузиастом. Я иногда, оторвав ноги от пола, просто подлетала и приземлялась не так чтоб скоро. Господи, но сколько же силищи! А такой хрупкий на вид… Дальше мы как-то странно передвигались — то шли, то бежали, шагов по сто. Припомнила, что это тоже способ быстро двигаться и не слишком уставать, читала про что-то подобное. Огонёк мельтешил вокруг, но я уже мало смотрела под ноги — не успевала посмотреть и сориентироваться, а если падала, то эльф удерживал. Это продолжалось час за часом. Было тяжко, но я не жаловалась. Мечтала о моменте, когда упаду и не смогу бежать, но пока могла. — Богиня, если я скомандую короткий привал, ты упадёшь и откажешься идти дальше? Мне осталось только подтвердить предположения поганого прозорливца, и я осталась без привала. Удивилась, что это всё закончилось раньше, чем я упала. Ланэйр вдруг остановился. Я неверяще, но с надеждой посмотрела на него, и он кивнул: — Хотел пройти подальше, но здесь хорошее место, чтобы заночевать: вода, укрытие… и ты устала, — и выпустил мою руку наконец-то. Тело чувствовало себя обиженным на грубые прикосновения. Умом я понимала, что меня же и спасали, и старалась скрыть глупую обиду. Попыталась опуститься просто на пол, но была остановлена: — Нет, здесь только… э… Поняла и тут же начала развязывать штаны. Со всей этой беготнёй желания танцевать танец стыдливости не было. Отвернётся. А куда-то ползти искать закуток, в котором тебя сожрать могут, хорошей идеей не казалось. Эльф отошёл за тем же самым. Не сказать, чтоб далеко. Во всяком случае, я вспомнила японского писателя Ихара Сайкаку. В сборнике «Пять женщин, предавшихся любви» одна наложница подсматривала, как самурай справляет малую нужду в канавку, и струя шумела и сдвигала камни. Наложница жалела, что… гм… такое добро не досталось её господину. Что ж, видеть я не видела (не смотрела и старалась не думать!), но слышала, как камушки сдвигаются. И истово благодарила судьбу за то, что господин посол не читает мысли, и не приходится сгорать со стыда рядом с предельно корректным, когда не изображает сержанта, эльфом. Даже настроение улучшилось, и всё случившееся показалось пикантным экстремальным приключением. Читала как-то, что для достижения парой настоящей душевной близости нужно сковать себя наручниками на три дня. И всё вместе: есть, ходить… везде, мыться и спать. Что характерно, предлагалось, в случае, если скованные стыдливы, во время сна перегораживать постель листом ватмана, а для наручников дырку прорезать. Мне этот идиотизм вчуже казался увлекательным, и я получила почти то самое. Чую, достигнем мы несказанной душевной близости, если не помрём раньше. Эльф прервал мыслеблудие: — Смотри, богиня, наверху есть пещерка, давай попробуем подняться в неё. Я ничего против не имела, но «попробуем подняться» надо было изначально озвучивать «я тебя затащу по этой почти отвесной стене». Я старалась только не сильно за шею цепляться и вниз не смотреть, но всё больше вспоминала хомяка Хому, у которого всегда всё было хорошо. Этот хомяк, отдуваясь, говорил: «Всё хорошо». А потом, подумав, добавлял: «Только страшно очень». И я была вылитый хомяк Хома.***
Огня, еды и прочих радостей я не ждала, прекрасно помня, что вещмешок пошёл в расход. Но была в худших ожиданиях счастливо обманута. Сбоку от входа в пещеру стекала струйкой вода. Я до неё не дотянулась бы, но Ланэйр дотягивался, набирал воду в сложенные лодочкой руки и давал напиться. Не было в моей жизни лучше воды, чем та. Голова кружилась — вот, эти красивые ладони, эти длинные нежные пальцы совсем рядом, я прикасаюсь к ним губами… Ни о чём не жалела в тот момент. Костёр тоже получился: Ланэйр невесть откуда притащил чёрные камни и сказал, что они должны гореть. Саламандра, которой он пользовался на прошлом привале, сгорела в паучьем логове и сожгла пауков, но у эльфа оказалось с собой то, что он назвал «искрой» — крохотный артефакт, которым он поджёг эти странные, жирно блестящие камни. Так и не поняла, что это было: каменный уголь, сланец, что-то ещё… но горели они жарко и ровно, а дыма почти не давали. Правда, пахли своеобразно, какой-то горькой смолой. Прогорев, превратились в оранжевые, светящиеся изнутри огромные угли. У Ланэйра оказался с собой лембас. Мы поделили кусок на двоих и съели молча, стараясь не потерять ни крошки. После всех чудес мне стало казаться, что он и палаточку наподобие вчерашней жестом фокусника из-за пазухи вытащит, и я спросила, потому что лечь очень хотелось. Но нет: эльф огорчённо, виноватым голосом сообщил, что палатка погибла. И что он не ждал такой орды мелких относительно тварей. Потомки Унголиант обычно крупные и в стае не больше десяти особей. Подумав, вспомнила, что некоторые пауки плодятся в холодное время года, производят несметное количество паучков, и те до наступления кормового сезона питаются друг другом. Выживают сильнейшие. Возможно, это была свежевскрывшаяся кладка, и друг друга они жрать не торопились, раз мы им попались. Палаточки было жалко, конечно. Но хорошо, что живы остались. На камнях мне спать ещё не приходилось, и я огорчённо топталась, думая, где прикорнуть. Пока думала, эльф нашёл в углу пещерки место помягче, с песком. Я удивилась, когда он начал перепинывать туда горячие, шающие камни из костра: — Думаю, если прикопать их в песок, будет не так холодно. Смотрела, как он распархивает песок и закапывает камни, и стеснялась сама себя, думая, что, наверное, разумно лечь вместе и греть друг друга, но… И, ничего не решив, просто легла, когда он сказал, что можно. Эльф снял белый верхний кафтан (вот как, как он белый после всего?!), оставшись в штанах и рубашке. Смотрела на господина посла снизу вверх. Кафтан лёг на меня, посол отошёл к костру и задумчиво смотрел на тлеющие угли. Спросила у его спины: — Ланэйр, ты ложишься? Спина смолчала, и вопрос я не повторяла.