Королевская канарейка

      В центре рощи нашёлся родничок, и я нахлебалась из него быстрее, чем сенсей Ланэйр успел меня оторвать.       — Богиня, нарушение водно-солевого баланса не восстановить таким способом, тебе может стать хуже, тут важна умеренность…       Я слушала душеспасительные речи, про себя думая: «Учи, учи…» и радуясь, что успела напиться так, что, по ощущению, аж побулькивала, как бурдюк с водой. Жажда не прошла, но моральное удовлетворение…       Оно улетучилось, когда меня стошнило. Еле успела в кусты метнуться.       Исполненное ангельского терпения и безмерного сочувствия лицо Ланэйра вызывало злобу и чувство вины за свою неблагодарность.       Реальность меркла; голова кружилась, хотелось спать — и при этом я боялась лечь, мучал иррациональный страх, что не проснусь. Сердце ощущалось ветхой тряпкой, лёгкие хрипели и присвистывали, во рту была великая сушь.       В разгаре пояснений, что-де таковы последствия приёма стимулятора, общего перенапряжения и обезвоживания, голос Ланэйра начал мешаться с другими голосами: начало казаться, что со мной говорят духи, что слышу деревья и растущую траву, причём всю в округе, её ритм. Отдельно ощущался колотун даже самой маленькой былинки — и всё сливалось в общий шум, в общее дыхание, в котором чувствовалась необоримая сила.       С отчаянием, горестно призналась:       — У меня бред. Со мной трава разговаривает.       В глазах у эльфа мелькнула смешинка, и он заверил, что и это последствия, но только отчасти:       — Богиня, в инициированной роще наступает весна, а потом и лето. Вечное лето Лориэна! — по-моему, в его голосе слышалось с трудом сдерживаемое счастье. — Я бы полечил тебя сейчас, мои силы восстанавливаются, но правильнее отдать их на то, чтобы поговорить с корнями и подать весть. Тебе нужен настоящий целитель.       Ланэйр встал на колени, положил руки на выпирающий корень, прикрыл глаза и ушёл в себя. Стеснялась, что подсматриваю, и не могла остановиться — бесстрастное лицо, тень от ресниц, скульптурно очерченные твёрдые розовые губы — и свет внутренней силы. На это лицо хотелось молиться, и простить миру всю дрянь, существующую в нём — потому, что существует… вот это. Время как будто остановилось, и, если бы не наступившая темнота, не знаю, сколько бы я так стояла и смотрела, как заколдованная.       Очнувшись, сразу ощутила дискомфорт: сильно потеплело, и от этого уже было тяжело и смутно. В темноте слышалась глухая капель и журчание. Деревья оттаивали, с них капало и текло, в том числе и за воротник; периодически встряхиваясь, пыталась найти место посуше, но его не было. Плюнула и бессильно опустилась на землю, прислонившись к ближайшему стволу. Я чувствовала, как оживают деревья, как сок подымается по их стволам, как набухают почки. Мокрая земля пари́ла и пахла так, что голова шла кругом. Я посидела, подышала — и провалилась во тьму.

***

      Я проснулась в раю. Пронзительно-голубое море пролесок затопило обозримое пространство, и ветерок, колыхавший их, усиливал сходство с морем. Огромные деревья скалами вздымались из голубых цветов. На берегу журчащего родничка раскинулся цветущий ярко-жёлтым куст. Ни веток, ни листьев не было видно, всё цветы. Такое ненатуральное изобилие и благодать даже самый прожжённый маркетолог не решился бы использовать в рекламе. Красивая какая роща эльфийская.       Сидела, вздыхала, глядя на эту красоту. И радовалась, что красота больше не порывается разговаривать со мной, как вчера. И что шершавую кору дерева я чувствую щекой и спиною, но перестала чувствовать ВСЁ дерево, включая подземную часть, какой-то частью разума. Большое облегчение. Двигаться, говорить, что-либо делать не хотелось. Только дышать и смотреть. Потом к этому добавилось желание сбегать в кустики, и идиллию пришлось прервать.       Проспала я, похоже, долго. Судя по теням, снова близился вечер.       Пошла искать Ланэйра и тут же нашла: он стоял на опушке, прислонившись к дереву и плюясь скорлупой. Опять, небось, беличью нычку разорил. Не высокородный эльф, а гроза белок какая-то.       За границей оттаявшей земли по-прежнему лежал снег, да ещё и метель мела. Орки скакали в отдалении, крича, я не сомневаюсь, матюги в адрес эльфа, но он и ухом не вёл, очень напоминая безмятежного котика, дразнящего собак с безопасного забора.       Вот один из орков подскакал поближе к границе — и из земли выметнулось узловатое щупальце. Пейзаж окрасился орочьей кровью.       — Чудесное зрелище, — голос эльфа был певуч и умиротворён.       Покосилась — мне всё-таки кровь и размотанные частично по земле, частично по снегу орочьи кишки не казались таким уж чудесным зрелищем. Но я и не эльфийский семитысячелетний убивец. Кто знает, какие там у него критерии чудесного…       — Бурная весна, которую ты принесла в рощу — и метель, бушующая на границе… Поединок жизни и смерти… — лицо у Ланэйра стало одухотворённым, и что-то в нём появилось от тонкого ценителя оперы, при котором певица изощрилась и пискнула совсем уж невозможную ноту.       Понятно. Размотанные как раз по этой границе кишки его не очень-то и волнуют. Всё-таки алиен, конечно. Но какой восхитительный!       В этот раз долго пялиться не получилось. Он перехватил взгляд и с насмешкой, буднично эдак спросил:       — Будешь орешки, любовь моя?       Мне казалось, что я никогда больше в жизни есть не захочу, а что в ответ сказать, не нашлась, смешавшись. Вторая часть фразы…       Эльф понял по-своему, и кивнув сам себе, с оттенком вины сообщил:       — Ничего, скоро у тебя будет целитель и другая еда, кроме орехов.       И продолжил грызть, ничего более не говоря. Мне тоже говорить не хотелось. Оглянулась: за ночь земля подсохла, под деревом, у которого стоял эльф, белый мох курчавился завлекательной, прогретой солнцем подушкой — я подошла и села, и мы часа два, наверное, любовались чудесным зрелищем, пренебрегая орочьими матюгами.       Вот всё-таки удивительно упорные твари. Они дождались эльфов и все полегли под стрелами. Потеряв всех лучников и шаманов — на что надеялись? Хотя, с другой стороны, откуда им про… гм… корешковую связь знать было. Надеялись пересидеть или подмогу ещё дождаться.       Последних, всё понявших и пытающихся сбежать эффектно убил эльфийский шаман. Проследив взглядом за тёмно-красным, опасно гудящим файерболом, низко пролетевшим над степью и взорвавшимся в гуще драпающих орков, сглотнула: размесило их страшно. Шаман, не глянув на дело рук своих, уже направлялся к нам.       Ланэйр тихо буркнул:       — Силой разбрасывается. Могли и стрелами всех поснимать.       Погромче же с выражением продекламировал:       — Рад приветствовать вас, эру Норранис, — и голову достойно склонил.       Эру Норранис, соскочив с коня, поприветствовал в ответ, не утруждая себя состраиванием хоть сколько-нибудь любезного лица — и тем сильнее удивил, тут же рассиявшись в мою сторону. Я уж как-то и отвыкла, что надо мной так квохчут.       С лицом, исполненным нежнейшего и любезнейшего сочувствия, — но, однако ж, очень по-деловому, осмотрел меня, трогая, поворачивая, водя руками над телом, и коротко крикнул, обращаясь к отряду эльфов, до сих пор не спешившемуся:       — Ночуем!       И обратился ко мне, окатив цветистыми выражениями восхищения от встречи, сожалений о том, что пришлось пережить, извинений за это и за то, что ждать пришлось, и снова комплиментами и восторгами. Я под конец совсем потерялась в этих россыпях и для себя уяснила только то, что я нездорова и он счёл нужным из-за этого остановиться в роще на ночь, а так и сразу бы поехали.       Он полечит меня, я отдохну, и с утра отправимся.       Пока воины устраивали бивуак, Норранис, прихватив мешок, меня и Ланэйра, поднялся к родничку. Говорил он больше с Ланэйром, озабоченно выясняя подробности: как быстро гнал, что мы ели, как я себя чувствовала и чувствую (меня не спрашивал); больше же всего его интересовало, сколько эльфийской пыли мне скормили. Неодобрительно, с укоризной качал головой — но не высказывался. Ланэйр индифферентно рассказывал.       Норранис тут же полечил меня наложением рук. У него силы, конечно, было очень много, и я враз почувствовала себя бодрой и здоровой. Но эру Норранис, опять же скорбненько и с укоризной, сказал, что я плоха. И выдал фляжку, в которой чего-то намешал. Велел пить по глотку — «раз в то время, что листу требуется, чтобы с верхней ветви опуститься на землю». Глотнув солоноватое питьё, подумала, что раньше как-то не сталкивалась с такой мерой времени… ну не доводилось. Сказала об этом шаману, но он чрезвычайно позитивно заверил, что не отойдёт от меня ни на шаг и будет сам отслеживать время и командовать.       К слову, о командовании…       — Эру Ланэйр тоже нездоров.       Я почему-то ждала, что Ланэйр тоже будет осыпан восторгами… но нет. Эру Норранис, по крайней мере, восторгаться не собирался. Со сложной интонацией (сложность была в том, что он ухитрялся выразить счастье от общения со мной и одновременно прохладное отношение к моей просьбе) сказал:       — Если таково будет желание богини… но эру Ланэйр достаточно здоров.       Да где же здоров-то! Прозрачный, на лице одни глаза светятся! Шаману за бездушность и Ланэйру за небрежение к себе я ничего не высказала, сочтя это бестактным, но благостно покивала, чтобы шаман не сомневался в моих желаниях и лечил уже Ланэйра. Я не была совсем слепой и видела, что тому нелегко дался наш поход, и что помощь целителя ему точно не помешает.       Лечить Ланэйра эскулап наш, может, и не горел желанием, но как профессионал оказался на высоте: внимательно обследовал и полечил руками, наплескал чего-то в коряной стаканчик.       После чего с очевидным облегчением повернулся ко мне; на меня его целительство изливалось водопадом щедрости. Кроме имеющейся фляжки, из которой требовалось пить понемногу, пришлось употребить ещё какие-то порошочки и настойку. Настойка была настояна, похоже, на чистом спирте и по голове ударила бархатным молотком. Лечение сопровождалось полным энтузиазма монологом. По приезде в Лориэн предполагались специальная диета, лечение, целительные ванны, прогулки — всё под трепетным надзором эру Норраниса. Который, похоже, был крутым целителем. Мне так очень полегчало и захорошело, да и Ланэйр оживился и глазами заблестел. Но как можно было не предложить помощь настрадавшемуся сородичу сразу?       Задумалась, что всё-таки эльфы, конечно, холодны друг к другу. Наверное, долгая жизнь способствует прохладе в отношениях.       Эльфов немало так было, около сотни навскидку. Когда мы втроём вернулись от ручья, уже был устроен ночлег и пылала саламандра. Обрадовавшись живому пламени, села и протянула к нему руки. Было так хорошо, что не думалось почти, но я, как могла, прислушивалась к разговорам.       Передо мной ещё поизвинялись, что нет-де палатки; отряд, который за нами приехал, как раз меня вызволять и собирался, кому-то из шаманов было видение, что надо ехать за мной в Туманные горы, и их послали проверять. Ланэйрово корешковое послание как раз на выезде и застало, и сорвались, в чём были. Поэтому нет ни палаточки, ни одеял из ивового пуха (о, так вот из чего эти одеяла? а мягок, как гагачий…). После месяца скитаний по горам и лесам отсутствием палатки меня было не пронять, а вот не рваному чистому плащу и лембасу я обрадовалась. Всё познаётся в сравнении)       Угнездившись, первым делом поинтересовалась, можно ли наконец-то отправить письмо в Эрин Ласгален. Я туда ехала и хотела бы таки доехать.       Высокородные, неоднозначно попереглядывавшись (как будто я им тухлую крысу кинула и они друг другу её перекидывали, не смея выбросить), всё-таки с помощью взглядов решили, что отвечать будет Александр Друзь свежепредставленный эру Теаранмаэль. Смазливый, но, судя по вальяжности и должности начальника отряда, весьма взрослый эльф заговорил:       — Прекрасная… — тут он, по-моему, слегка сбился с мысли и довольно долго плёл словесные кружева: о том, как счастлив меня видеть и как я ослепительна; как велика милость небес, что со мной ничего не случилось; что это, несомненно, судьба, в Лориэн-то попасть, да какое это негаданное чудо.       Я терпеливо ждала, улыбаясь. Это всё напоминало анекдотик про то, что в Эстонии на круговых перекрёстках- «ватрушках» якобы вешают надписи: «Не более трёх кругов!». И милейший эльф как раз пошёл на четвёртый круг восхвалений, но таки собрался и вырулил, с достойной, но, кажется, вполне лицемерной скорбью сообщив, что в Эрин Ласгален и писать-то смысла нет. Сердце ухнуло в пропасть, но тут рассказчик, по счастью, не тянул и пояснил, что шаман Глоренлин, почувствовав, что меня выбросило в другой мир и что мне грозит опасность, счёл нужным отправиться следом. И что аранен Леголас отправился вместе с ним. Дело было в Самайн, когда открыты врата между мирами. Вовремя они не вернулись — стало быть, стоит ждать их не раньше следующего Самайна. А поскольку владыка Трандуил точно так же в другом мире увяз, то и в Эрин Ласгалене мне делать ну совершенно нечего. Вместо этого стоит погостить в прекраснейшем Лотлориэне. Это судьба! — и, просветлённо улыбнувшись, он повёл рукой в мою сторону, ожидая моего согласия, всеми силами показывая, что оно должно быть несомненным и очевидным.       У меня достало сил только сухенько кивнуть.       У костра тут же повеселело: забулькало вино, разливаемое по фунтикам из коры, лица оживились. Мне было предложено, но я даже отказаться не успела — за меня отказался эру Норранис, напомнив, что пора глотнуть солёной бурды. И то правда, что я б и сама не стала, голова и без вина кругом шла — от еды, от тепла, от безопасности. И отходняк на это всё ещё накладывался. И ранее употреблённая лечебная настойка.       Отблески пламени играли на счастливых лицах собеседников; мне рассказывали про Лориэн, про праздники, которые закатят в мою честь; что владыка Элронд, гостивший у сыновей в Ривенделле, спешно возвращается. И про вечное лето, которое мне понравится, и про мэллорны, и про сезон цветения кувшинок под радужными водопадами — и так далее, и так далее.       Сидела, развесив уши. Скосила глаза, услышав, как Ланэйр хрупнул орехом, и тихонечко, чтобы не прерывать разговоры, попросила:       — Нагрызи мне тоже, пожалуйста.       Просьба, однако, была услышана не только Ланэйром. Эру Норранис чуть ли не потрясённо следил, как Ланэйр щёлкает орехи, складывая облупленные на листик, который положил мне на колени. Это смущало и раздражало, и я уже хотела спросить, в чём дело, но шаман сам заговорил:       — Богиня, эру Ланэйр грызёт для тебя орехи?       Смутилась ещё больше. Мне это не казалось чем-то странным. Буркнула:       — Да. Сама-то я не могу, — и пояснила: — Они твёрдые для меня.       В сущности, эльф, наверное, просто не понимает, что у меня слабые челюсти (и зубов очень жалко) и что сама себе нагрызть орешков я не могу. Разница менталитетов.       Лицо эру Норраниса окрасила странная эмоция. Я бы идентифицировала её, как наигранную глумливую скорбь и недоверие:       — Прекрасная, ты сама не можешь, но неужто эру Ланэйр настолько ослаб, что не может сделать вот так? — он зачерпнул орехов из общей плетёнки, стоявшей у костра, с хрустом сжал кулак, и, когда ладонь раскрылась, на ней лежали чистые ядрышки в окружении раздавленных скорлупок.       Ещё больше опечалившись, Норранис сообщил, что потрясён столь страшной немощью одного из самых выдающихся эльфийских воинов, и что он, конечно, ошибался: эру Ланэйр нездоров, да и сильно.       Повисшее молчание мне не особо нравилось, но я его не понимала. Скосилась на Ланэйра — тот только плечами пожал, опуская глаза:       — Мне нечего сказать, Блодьювидд, — и положил на мои колени ещё орешек.       Мне тоже нечего было сказать. Лущил он эти орехи, как привык, чего все так смотрят? Задумалась, занервничала и на автомате потащила орех в рот.       Норранис быстро спросил:       — Богиня, можно ли поздравить эру Ланэйра с тем, что он является твоим консортом?       Нахмурилась и грубо ответила:       — Нет.       И зло посмотрела: какое право он имеет спрашивать, да ещё при всём кагале? Но совсем не ответить казалось ещё более грубым.       Ланэйр, которого, казалось, беседа никак не затронула, вдруг решил внести свою лепту и заговорил:       — Богиня, я не мог спросить об этом раньше. Ты была в беде, а я был твоим единственным защитником. Это было бы недостойно. Но сейчас спрашиваю: ты примешь моё гостеприимство? Клянусь, я не причиню тебе обиды и буду ухаживать, только если ты дашь на это позволение. Гостеприимство же я предлагаю в первую очередь, как твой искренний друг.       Молчание стало совсем уж гробовым.       Испытывая большую неловкость, всё-таки кивнула с благодарностью:       — Я приму. Спасибо, эру Ланэйр, — и потащила ещё орешек, надеясь, что пустой непонятный инцидент замнётся уже.       Он не замялся. Молчание, которое можно было нарезать кусками, прервал эру Норранис:       — Богиня, но… для тебя уже готовят покои в королевском дворце, человеческой женщине там будет удобнее. И эру Ланэйр не консорт…       Спокойно подтвердила:       — Не консорт.       — В таком случае, это нонсенс… не принято! — у него было лицо дипломата, которого на приёме пытаются накормить дохлыми лягушками.       Легко отмахнулась (чорт, кажется настоечка таки действует!):       — Богине можно всё, не так ли? Я ведь свободна?       Хитрый поц изошёл на словесные выкрутасы, из которых, опять-таки, следовало, что если не консорт, то и нельзя. Надо оказать честь королю и поселиться во дворце.       Удивилась:       — Да ведь владыки Элронда там и самого сейчас нет? Я к нему в гости приду, когда он вернётся, и окажу всё возможное уважение, — и голову склонила, прижимая ладонь к сердцу (ох, как много я украла у Трандуила! Где-то он там…)       На дальнейшие увещевания не выдержала и бухнула со всем прямодушием:       — Эру Ланэйр не консорт и им не будет. Но только потому, что владыка Трандуил, вернувшись к следующему Самайну, испепелит любого, кто окажется на этом месте. А эру Ланэйра я слишком люблю, ценю и уважаю, и не желаю стать причиной его смерти.       Старалась не смотреть на окружающих и особенно на Ланэйра, и как-то абстрагироваться от этой потрясённой тишины, но эру Норранис оказался очень устойчивым и продолжал дудеть в свою дуду, доказывая, что меня таки ждут во дворце, и что степень близости с Эру Ланэйром недостаточно велика, чтобы принять его гостеприимство.       Обомлела и изъяснилась уж совсем грубо, упомянув, что Ланэйр меня супом из орков кормил и кур для меня воровал, и что эту степень близости я нахожу достаточной, чтобы принять его предложение.       Уже слегка злясь, покосилась на Ланэйра, недоумевая, почему он молчит, и огорчилась его потрясённому лицу: похоже, он верил, что враньё насчёт того, что похлёбка была из варгов, ему удалось, и мучительно обдумывал, как бы оправдаться.       Пучина позора затягивала, и я начинала мечтать об том, чтобы провалиться уже куда-нибудь. Стесняясь, сказала, что хочу спать. И что, если эру Ланэйр не передумал, то договорённость в силе.       Спалось этой ночью чудесно — трепетно заботливый эру Норранис усыпил так, что спала без задних ног.