литература это плохо а физкультура хорошо и выживет кто быстро бегал а не кто много прочитал © Кошкин
Ланэйр как будто чего-то выжидал и не торопил меня. Сама я уже давно отвыкла проявлять инициативу в таких вопросах: дают отдыхать, так и отдыхай. Подрёмывала, завернувшись в шубу и привалившись к дереву, и даже не холодно мне было у костра. Чего ж ещё? Живём одним днём. Полуприкрытыми глазами, как кошка, иногда следила за Ланэйром, тоже придремавшим — и то верно, небось, в человеческом гадюшнике совсем не спал, сторожил. Думала сначала про сына, как он там, потом почему-то вспомнила персонажа Стругацких, знаменитого космопроходца Леонида Андреевича Горбовского. Этот чудесный человек настолько наелся адреналина, что в любой ситуации, отличной от апокалипсиса, садился, а лучше ложился. Даже на важных совещаниях искал кушеточку и укладывался, обосновывая это тем, что не хочет увеличивать энтропию вселенной, а слушать и говорить и лёжа можно. Высокое начальство, особливо из непривычных, бывало, гневалось, но великому космолётчику было глубоко плевать на начальство. И я чувствовала всё большее родство с Леонидом Андреевичем. Уже очень надоело увеличивать энтропию вселенной своей беготнёй. Да и языком шевелить было лень, а нравилось молчать и не шевелиться. Похоже, и Ланэйр, как знатный экстремал, ценил моменты тишины и ничегонеделания. Он сидел, прикрыв глаза, удивительным образом сливаясь с деревом, но только я посмотрела попристальнее, как он дёрнул ухом и разочарованно сообщил: — Они всё-таки идут за нами, — и плавно перетёк в стоячее положение. Потянулся, как кошка, посмотрел кошачьими же, сонными и безмятежными глазами: — Богиня, подожди, я скоро, — и вдруг слегка нахмурился, и лицо стало озабоченным, — нет, не хочу оставлять тебя одну даже ненадолго. Сожалею, придётся потерпеть. Следующие минут двадцать я терпела эльфийскую транспортировку раненого и жалела, что попила и поела. Бешеные скачки по деревьям, с перелетанием с сучка на сучок, взбодрили несказанно. Что он уронит меня, я уже совсем не боялась и сердце не билось в горле от того, что меня мешком тащат метрах так в тридцати над землёй, и всё мелькает перед глазами. Тем более, что я глаза-то почти сразу закрыла. Но намятые бока возмущались. Обрадовалась, когда Ланэйр наконец поставил меня в сугроб за большим деревом, велел быть очень тихой, а сам исчез. Стояла тихо, как велено, и спустя короткое время услышала мерное поскрипывание. Скрипели лыжи. Жидкие кусты вокруг дерева позволяли видеть и не быть замеченной, и я довольно хорошо рассмотрела и опознала деревенских мужичков, гуськом на лыжах целеустремлённо куда-то идущих. Было их около десятка. Они доскрипели до моего дерева, и скрип затих. Напряглась, думая, не заметили ли они меня, но нет — один из них заговорил: — Правду ты молвил, дядя Митяй: не ушёл он с бабой далеко, после рассвета по следам за десять лучин аккурат догнали. И не сторожится, пажок, вишь, запалил, дым видно. Стал быть, врасплох застанем. Вступил другой: — Врасплох — это хорошо. Меч у него знатный, да и лук при ём. — Дак для того тебя и взяли. Как подойдём, ты, дядя Петряй, сразу подстрели нелюдя. После того он много не навоюет: я с рогатиной на медведя хаживал, а уж ентого дрыща враз рогатинами да кольями уходим. И, стал быть, как договорились: бабу мне; меч старосте, чтоб молчал, а остальное по жребию раздербаним. Нелюдь при золотишке, я хорошо рассмотрел. Вступил голос помоложе, дурашливо спросил: — А что, дядя Митяй, нелюдь-то, может, и сам того… девка? Не может мужик такое паскудство носить… а лицо и руки нежные, чисто у девицы. И бороды нет, и… Его оборвали: — Зато меч есть. Ты его сначала рогатиной успокой, а потом думай, мужик али баба. А что мы его не в деревне убьём, дак оно и ловчее: предки не обидятся на негостеприимство. Однако ж, ежели вдуматься: какое гостеприимство? Не человек же, тварь из леса. Доброе дело сделаем; опять же и не расскажет никому, что не так приветили, слуха никакого не пустит. Хорош языками молоть, пошли. Подходим сторожко, дядя Петряй сразу стреляет, апосля наваливаемся ватагой. Поговорив, мужички двинули дальше, но сильно далеко не ускрипели. Я не пыталась разглядеть, но слышала вопли. Предсмертные. Подождала, пока станет тихо, и высунула нос из-за дерева: эльф обшаривал мужичков, разлёгшихся на красном снегу. Госпадя, что ценное он у них мнит найти? Впрочем, ему видней. Им-то уж ничего не нужно, а нам, может, чего и пригодится. Отвернулась, не желая смотреть, и увидела замёрзшие ягодки калины. Они так дивно блестели на солнце! Не выдержала, полезла рвать. И ровно когда уже добралась, сорвала кисточку и потянула в рот, была остановлена глухим голосом, полным раскаяния и страдания: — Прости, богиня, мне пришлось убить твоих сородичей. Опасливо оглянулась, как медведь, которого застали расковыривающим улей — Ланэйр уже стоял рядом в позе, исполненной достойной скорби, опустив глаза. Ягодки стали поперёк горла, закашлялась. С моей точки зрения, очень удачно он их покрошил, и пусть из сородичей этих лучше травка растёт, чем они дальше небо коптят. Но сказать напрямую казалось неудобным. Некуртуазным. Собрала весь найденный в закромах пафос: — Эру Ланэйр, они напали первыми, как можно тебя в чём-то винить? Ты спас меня, я благодарна, — тоже голову склонила и руку прочувствованно ему на запястье положила. А сама про своё милосердие плохо подумала — что вот-де, похожа на насельцев планеты Альфа из фильма «Кин-Дза-Дза», тоже считаю, что цветочки это лучшее, что может получиться из подобных сородичей. Затуманилась. Эльф, однако, тут же повеселел и быстренько сделал вид, что горевать и не предполагалось. Я так поняла, что скорбь лицемерно изображалась в мою честь, буде я огорчусь смерти… сородичей. И мы не спеша дошли до костерка. Куриная полть как раз ужарилась и чай дошёл до кондиции. Следующее поселение мы обошли. Желание общаться с сородичами пропало начисто.***
Когда началось поле Келебранта, я думала, что это очередная лесная прогалина, и удивилась, когда Ланэйр, остановившись у бочажка, набрал в нём воды в кружку и сыпанул туда эльфийской пыли. И ещё не понимала, но он уже протягивал шипящую, как гадюка, воду: — Тебе половина. Пей, богиня, и да помогут нам Валар! Выпил сам; постоял, закрыв глаза. Мешок, оставленный рядом с бочажком, поднимать и не подумал. Наоборот, с меня шубу снял и там же положил. И мы побежали налегке. Снега на равнине было немного, он не мешал, а эльфийская пыль делала ноги и тело невесомыми. Да и без пыли моё тело стало лёгким в последнее время, и бег не причинял ожидаемых мучений. Мышцы и сердце справлялись — по крайней мере, до вечера. Да и потом недоумевал скорее мозг, как же это мы спать не ложимся, а всё бежим, и я начала запинаться. Ланэйр тут же организовал ещё порцию стимулятора — и к рассвету я ничем не тяготилась и трюхала деревенской сивкой, равномерно и относительно быстро. Относительно себя, конечно. Эльф успевал побегать туда-сюда, вокруг, по сторонам — и даже наст под ним не проминался. Поле было лысым, и сверхмарафон казался бы скучным, но голова была приятно пуста. Скука — она как будто осталась в другом измерении. Страшно тоже не было, даже когда, ничего не говоря, Ланэйр опрокинул меня в снег. Я лежала, не подымая головы, и только слышала, как что-то свистит и звякает, да как издалека рычат и орут на чёрном наречии. Когда рядом с головой упала разрубленная стрела, я поняла, что нас обстреливают и что Ланэйр отбивает стрелы мечом. Потом началось месиво. Я так и лежала, скорчившись, и снег из-под ног сражающихся летел в лицо. Иногда приоткрывала глаза и видела разлетающиеся полы белой одежды Ланэйра; ноги орков и варгов; один раз лапа варга наступила почти на нос — и тяжёлое шерстяное тело упало на меня; и тут же ещё одно, рядом. Как я потом поняла, Ланэйр специально так их положил, чтобы тела защищали от случайной стрелы или удара. Это позволило ему обрести большую маневренность, но бой всё равно шёл неподалёку. Всё вроде бы стихло, но я не шевелилась, осторожничая, пока Ланэйр сам не вытащил меня из-под дохлого вонючего варга. Не давая отряхнуться и попытаться хоть как-то избавиться от налипшей крови и шерсти, подтолкнул и придал направление: — Блодьювидд, надо двигаться, — и продолжил уже на ходу, — я не смог убить всех, часть сбежала, а оставить тебя и преследовать их я не решился. Сейчас надежда только на то, что мы успеем до того, как за нами начнут охотиться целенаправленно. Он на ходу насыпал стимулятора прямо во фляжку и протянул мне пробку: — Выпей. Сам больше не пил, но мне наливал часто — и я бежала, как никогда не бегала и не думала, что смогу бегать. Мне в детстве, бывало, снилось, что я несусь огромными прыжками по белой равнине, спасая свою жизнь, и сны эти нравились до странности. Белое небо и белая равнина переходили друг в друга, происходящее казалось тем самым сном, а не явью. Пошёл снег, и я чувствовала себя скорее несущейся в метели снежинкой, чем человеком. Чудесные были ощущения — тело как будто перестало ограничивать меня, и свободный дух сливался с миром. Ближе к вечеру солнце, спрятанное за снеговыми тучами, подсветило их, и тёплый жемчужный свет сделал окружающий мир уютным и нереальным. Нёсшийся рядом бесплотным духом Ланэйр ровно и очень спокойно сказал: — Богиня, нас догоняют. Их много, и, возможно, это мой последний бой. Нет, не сбивайся с шага, не оглядывайся, прошу. И не говори. Я всё помню, я убью тебя вовремя. Беги. Выпей ещё, — и очередная пробочка ткнулась мне в губы. Я опрокинула и наддала ещё. Он всё сказал, спрашивать было не о чем. Эта смерть… она казалась мне не самой плохой. Ланэйр продолжал: — Ты сейчас не видишь из-за снега, но впереди роща. Рощи вырастают из семян, принесённых ветром из Лотлориэна. В инициированном состоянии Роща защищает, но эта слишком молода. Но всё равно, бой лучше встретить там, поэтому беги настолько быстро, насколько можешь. Я бежала, наконец начиная чувствовать, что лёгкие горят, что воздуха не хватает и что сердце разрывает грудную клетку. Стало настолько тяжело, что почти мечтала добежать уже до рощи и умереть там. — Беги, беги, не останавливайся. Я догоню, — краем глаза увидела, как Ланэйр снимает лук и встаёт в позицию. Я бежала, и он действительно догнал совсем быстро. Удовлетворённо сообщил: — Очень удачно отстрелялся. Выбил одного шамана и почти всех лучников. Но стрел больше нет. Хорошо бежишь, беги. Мы успеваем. Эльфийский биатлон, твою мать. Господи, да когда ж это всё кончится-то! Запнулась и упала, но он подхватил за шкирку и толкнул вперёд. Пробежала немного, снова запнулась и надрывно попросила: — Убивай сейчас. Всё, не могу. В ответ тяжело и болезненно огребла по хребту: — Молчи! Я знаю лучше, когда пора! Беги, осталось немного! Обозлилась и обиделась, но это дало сил добежать. Я уже чувствовала спиной, что орки накатываются, слышала их вопли и чуяла вонь их тел. — Беги дальше, не останавливайся. Второго шамана я ранил, но он что-то кастует. Возможно, деревья задержат заклинание, — замечание заставило ещё поддать. Думала, что упаду на краю, но нет, на хорошей скорости метнулась вглубь рощи. И тут началось то, что я было посчитала действием орочьего заклинания: золото вечернего света потемнело, пахнуло озоном и жёлтая земля, выворачивающаяся вместе с корнями, вспучилась навстречу, как живая. Я отпрянула обратно, в сторону орков — и зажмурилась от летящих в лицо кусков земли и брызг крови. Корни рвали орков на части. Сидела, не в силах отвести взгляд, прижимаясь к свежеоткрывшемуся земляному откосу, но насторожило шевеление корней в глубине земли. Опасливо отодвинулась, взобралась на откос и тут же схватилась за толстенный ствол: земля ходила ходуном, как будто под рощей ворочался просыпающийся исполин. Низкий рык, переходящий в инфразвук, живо напомнил Стража энтов, и захотелось убежать куда-нибудь ещё, но ноги стали ватными, затошнило и скрючило будь здоров. Если бы не эльф, ухвативший за шкирку и потащивший дальше, я бы под этим деревом и спеклась по-тихому, а так он меня до центра доволок. В центре был, я бы сказала, «глаз бури» — тут хотя бы земля не тряслась. Но скрип, рёв и крики были слышны, а в какой-то момент прямо передо мной плюхнулась, разбрызгивая кровь, оторванная голова орка. Очень неаккуратно, надо заметить, оторванная. Ещё пучившая глаза и ругавшаяся на чёрном наречии. Близлежащий корень тут же активизировался и пополз к голове. Я прикрыла глаза и уши. По-прежнему поташнивало, но становилось легче, и крики стихали. — Богиня, тебе сейчас нельзя сидеть, — голос Ланэйра был спокоен и деловит. С обречённостью уставилась на него: — Я не могу больше бежать. — Нет-нет, бежать не надо. Надо ходить. Иначе будет плохо. Нельзя после быстрого бега, да под эльфийской пыльцой, резко останавливаться, — недолго думая, он снова потащил меня за шкирку. Пришлось встать и наматывать круги по роще. Ланэйр шёл рядом, и лицо у него было праздничным, сияющим, и говорил он, не переставая. Мне больше всего хотелось лечь и забыться, потому что было тяжко, и накатывала пренеприятнейшая телесная немощь и тоска. Сколько я поняла из речей эльфа, роща инициировалась раньше времени потому, что почувствовала меня. Да, со Стражем энтов у Стража рощи прямое родство, но этот Страж меня ощущает не врагом, а объектом защиты. Все орки, что оказались в пределах его досягаемости, разорваны, и, пока мы здесь, они нам не грозят. — Всё, мы спаслись. Удивилась. Мы как раз по краю рощи шли, и я хорошо видела, что орков живых полно осталось; что они кучкуются в некотором отдалении, и уезжать вроде бы не собираются. Посмотрела вопросительно — говорить сил не было. — Сюда никто не сунется. Страж осознал себя и вошёл в силу моментально, почувствовав тебя и что ты в опасности. И он сейчас очень агрессивен. Ни один орк близко не подойдёт, если не хочет, чтобы его печень вывесили на просушку, — я проследила за задумчивым взглядом эльфа и быстро отвернулась: иллюстрация висела на ближайшем суку. Вокруг были кровь и куски тел, но корешки споро утаскивали их под землю. Видно, моё хладнокровие было наносным, потому что с бодростью ушло и оно, и всматриваться совсем не хотелось. Ноги-руки дрожали; нехорошая дрожь доставала до сердца, оно болело. Ланэйр посмотрел с беспокойством и невзначай прикоснулся. Я бы посопротивлялась, но не могла, и золотая сила потекла в меня. Сразу стало легче. — Но мы ж не будем тут сидеть? До Лориэна далеко? — На лошадях — полдня пути, ты бы дня за два в обычном состоянии дошла. Но мы никуда не пойдём, — и спокойно пояснил, — отсюда уже можно послать сообщение. Корни — у них есть связь с Лориэном. За нами приедут. Упала к нему на грудь и заплакала. — Ну что ты, что ты… Всё, любовь моя… Ты молодец, всё вытерпела, больше ничего страшного не будет, что ты… Он гладил по волосам и так неловко утешал, как будто за семь тысяч лет не насмотрелся на женский плач. Сладко нарыдавшись, с удовлетворением отметила, что его белый кафтан наконец-то превратился в рубище. Знать, едки мои слёзы.