И подарил я ей в дыму и пламени Одно лобзание в цветущие уста. Ю. Ким
Про преимущества и недостатки меча против секиры мне ничего не было известно, для меня это были два условных дрына длиной побольше метра, но секира смотрелась… жутко. Страшна была сизая порхающая сталь — как будто она сейчас в меня врежется, с хряском разрубая бедренную кость, и кровь хлынет из вен и артерии. Наверное, будет невозможно больно, и ещё этот холод безнадёжный — когда тело теряет много крови, становится очень, очень холодно. Или ничего не почувствую от шока и умру легко? Сглотнула, подавив лёгкую тошноту от ужаса, и постаралась собраться, но голова кружилась и поташнивало. Отстранённо подумала, что хорошо уж то, что не рыдаю и сопли не душат; выпрямилась и нацепила на лицо улыбку. Когда-то давно удивилась, заметив, что самая естественная улыбка у меня получается в моменты, когда страшно, и лучшая фотография была та, где я змею в руках держу — и улыбаюсь так светло, так безупречно и кажусь действительно красивой, уверенной в себе женщиной. На остальных же фотографиях при попытке улыбнуться можно было подумать, что у меня в это время вне кадра печень выдирают, поэтому глаза такие стеклянные и зубы мучительно оскалены. Так что очень не исключаю, что со стороны сейчас выгляжу подобающе… случаю. «Ты прекрасна», — эру Эльмаэр, было склонивший голову и разведший руками, чтобы объявить поединок, поднял её, и я увидела движение его губ. Ну да, ему мои мысли — открытая книга. Раздражённо дёрнулась, а он торжественно провозгласил: — Священный поединок начат! Мне казалось, что при малейшей попытке блокировать эту махину меч переломится (и что тогда? ему дадут взять новый?!). Боже, если он останется без меча, я кину цветок, и будь что будет через полгода. Не отрывая глаз от медливших соперников, нагнулась, и, не глядя, сорвала какой-то цветок. Ещё мне казалось, что бойцы видят только друг друга во время поединка, и удивилась ужасно, когда Ланэйр повернул голову и внятно сказал: — Нет. Я прошу, — и в глаза заглянул. Препираться, когда поединок уже начат, и отвлекать Ланэйра было глупо. Поняла, что сделаю, как он хочет, и обречённо разжала пальцы, чувствуя, как стебелёк шурхнул вниз по подолу. Ланэйр благодарно склонил голову и перевёл взгляд на эру Эрланнила. Фехтование секирой вчуже вызывало холодок восхищения, но не удивляло — я подобного и ждала. А вот то, что Ланэйр не уворачивался и не утекал, а всё время каким-то образом сохранял среднюю — не далеко и не близко — дистанцию, было нежданно. Мне казалось, он будет уходить от ударов убийственной мощи, но он парировал их лезвием в древко секиры, и при этом танцевал всё время поблизости от Эрланнила; а тот, похоже, как раз хотел либо дальнего, либо ближнего боя, и Ланэйр не давал ему развернуться для настоящего манёвра. На мой не слишком-то искушённый взгляд это всё напоминало скорее рукопашный бой, чем изящное фехтование. Секира, до начала боя казавшаяся неудержимой, как будто связана была, и вдобавок Ланэйр ещё чем-то хватил, ножом каким-то коротким, и белый рукав Эрланнила стал красным. Кровавое пятно расползалось по белому, скоро и кисть окровавилась, и эльфийским зрением я видела, как капли разлетаются в стороны при ударах. Удивляло во всём этом то, что Ланэйр нападал, а не уклонялся и не выжидал, и проявлял очень бодрую агрессию, чем-то напоминая медоеда… похоже, краёв он не видел и о самосохранении не думал, просто хотел убить. Да, тот бой с Трандуилом и правда был декоративным. Господин посол показывал своё изящество и лёгкость в сравнении со скучно-практичным владыкой. В какой-то момент Эрланнилу удалось огреть Ланэйра древком в бок и моментально пихнуть им же в грудь, и Ланэйр отлетел на расстояние, удобное для размашистых ударов секирой. Мне такой удар, наверное, проломил бы грудину до позвоночника, но медоед наш как и не почувствовал. Как говорится, ёжик сильный, но лёгкий, и на этом и было сыграно. Но бодрости ёжик не потерял. Ужас продрал по хребту, я думала, что сейчас Ланэйр начнёт уклоняться от серого размазанного вихря, в который превратилась секира, и что мне придётся увидеть его смерть. И то правда, что его какое-то время гоняли по поляне, и эти секунды для меня были вечность. Тут ведь достаточно было попасть один раз — и всё, это даже мне было понятно, а уж как Эрланнил это понимал, судя по тому, что убыстрился, став, я не знаю… бешеной мельницей, торнадо, божественным шквалом — он казался неотвратимым, но почему-то всё никак не мог попасть по Ланэйру. Тот был уже даже не как струйка дыма или бабочка — он был живая ртуть. И агрессивная. Он, похоже, как-то ухитрялся ломать Эрланнилу… всё. Ритм и рисунок боя, и даже настроение. По крайней мере, Ланэйр пережил бешеную мельницу и они снова оказались в прежней позиции — на среднем расстоянии друг от друга; и снова Ланэйру удалось пырнуть соперника, на этот раз в шею. Кровь во время поединка выплёскивалась толчками, и была очень алой на белом. Я думала, что бой будет быстрым и всё решится разом — но, похоже, эру Эрланнил просто истёк кровью, и заключительный эффектный взмах меча, отделивший голову от тела, не был таким уж решающим ударом. Но он всё завершил. Я бы отшатнулась от головы, летящей в мою сторону, но заторможена очень была и стояла смирно. Эти ещё блестящие из-под полуприкрытых век глаза, эта наискось обрубленная мечом, разметавшаяся по траве грива… «Господи, да неужто считается красивенько сделать так, чтобы мне под ноги голова упала?!» — и тут же услышала почтительный шепоток жрицы: — Богиня, если ты прикоснёшься к убитому, это благословение для всего его рода… Нагнулась, боясь упасть, и закрыла ему глаза, не зная, насколько уместен жест, но не умея придумать ничего больше. Разогнулась, стараясь не чувствовать, забыть, как прикоснулась пальцами к его тёплым, но уже неживым векам; сдерживаясь, чтобы не начать вытирать запачкавшиеся в крови руки о подол — и ужасно погибшего жалея. Даже облегчение от того, что Ланэйр жив остался, не делало жизнь краше. Для меня всё это очень далеко было от праздника, но сидхе вокруг вид имели приподнятый и глазами блестели. Эллет Хельсор протягивала бокал: — Не надо горевать, все мы трава и травой станем, у эру Эрланнила была хорошая жизнь и достойнейшая из смертей. Выпей, богиня, и развеселись сердцем! Подумала, что это антидот, приняла и выпила. Окружающее перестало впечатлять кислотными красками. Двинула рукой, и она уже двигалась не как под водой, а с нормальной скоростью. Кроме вернувшегося привычного восприятия, тело накрыла волна дикого, низменного желания — ему, телу, казалось видно, что какая-то ужасная опасность избегнута и надо соответствующим образом праздновать. Так что да, в каком-то смысле и для меня праздник, что уж там. А может, и ещё чего в бокальчик наплескали. Для веселья. Что ж, если и так, я скорее поблагодарю, но хочется знать: — Что было в бокале, эллет Хельсор? — Только антидот, богиня, — и в ставших вдруг старыми глазах возникла понимающая такая усмешка, — чего-нибудь ещё? Есть травы, будящие чувственность, — голос её журчал ручьём, я вдруг заслушалась, а потом поняла и слюна попала не в то горло. Мучительно прокашлявшись, сипло попросила: — Медовухи. Столетней, — помнила, что в прошлый раз, когда Трандуил так же походя почти соперника сжёг, мне здорово помогло. Хельсор только улыбнулась, и состоящий из теней и ветвей брауни уже вывинчивался из дернины, и в руках-веточках у него был мифриловый кубок с медовухой. Приняла, поблагодарила и тут же тяпнула. Ну всё, сейчас подействует. На Ланэйра не смотрела, думая, что вот ради одного поцелуя светлый эльф соплеменника только что замочил без тени сомнения. Он и раньше убивал, но как-то… вынужденней, что ли. Но когда почтительное скорбное молчание во время похорон нарушилось сдавленным кашлем, обеспокоенно уставилась: да, осунулся и тяжело, с хрипами дышит. Видно, не прошёл даром удар в грудину. На адреналине во время поединка, может, и не чувствовал, а сейчас? Что там? Отбитые лёгкие, треснувшие рёбра, внутренние кровотечения? Забеспокоилась за князя, заоглядывалась в поисках целителя, а сама в это время ужасалась ещё и осознанной наконец мысли: «Неужто вылечат, да так, чтобы он целоваться мог?», причём беспокоило именно, чтоб «мог». Стыдобища. И, единожды пущенная в сознание, мысль эта там расположилась, как полководец в захваченном городе, и начала думаться. Светлый князь, может, кровью кашляет, дышать ему тяжело, а я о поцелуях размечталась и чувствую, как щёки гореть начинают, и сделать с собой ничего не могу. Пока изумлялась себе вот такой, похоронный обряд закончился. Эллет Хельсор подали посох с рогами. Она поклонилась и торжественно двинулась вперёд через поляну: — Богиня, я укажу тебе путь к храму. Я медлила, оглядываясь: Ланэйра не было видно. — Эру Ирдалириону нужна помощь целителей, нужно освежиться после боя, переодеться в чистое — чтобы достойно представить Лотлориэн, чтобы твой взгляд радовался консорту… — Хельсор снова зажурчала хрустальным лесным ручейком, и я, облегчённо выдохнув, последовала за ней в окружении весёлой толпы высокородных.***
Мы шли довольно долго, полчаса наверное, и всё не было видно никакого храма, зато откуда-то справа стали слышны развесёлые клики. Начала коситься — сквозь толстоствольную мэллорновую чащу кое-как виднелась параллельная тропа, по которой шла такая же торжественная процессия, как и наша, и тропы сходились всё ближе. Сошлись они у крохотного родничка, процессии радостно смешались. Надеялась увидеть Ланэйра, но не видела. Зато видела какое-то белое полотнище на палке, вроде хоругви, но длинное, до земли. Его неожиданно отдёрнули, и за ним, сияя, я бы сказала, скромностью, обнаружился мой светлый эльф. В это же время жрица стукнула посохом и звучно возгласила: — Князь и княгиня света, мы приветствуем ваш приход! — и лес взорвался ликующими криками. Ланэйр скромно улыбался. Я только глазами хлопала, разглядывая эти лукаво опущенные ресницы, эти ямочки на щеках — и весь он как-то светился изнутри. Мда, целители в Лориэне отличные. В белом и длинном, со сложно убранными белоснежными волосами, увешанный драгоценностями… Ехидно подумалось, что в жизни не видела невесты прекраснее, но с ума я пока не совсем сошла и вслух такие шутки не шутила. Да и в целом говорить, кажется, вовсе не требовалось, и я взяла пример с душки Ланэйра и постаралась рассияться. Хельсор подали большую деревянную чашу, неровную, потемневшую от старости, и она, наклонившись, набрала в неё родниковой воды и поднесла по очереди — сначала мне, и я отпила глоток, потом ему. Ланэйр пил жадно — видно, после боя не довелось попить, и я со специфической бабьей жалостью смотрела, как он глотает, захлёбываясь, как струйка воды стекает по его подбородку и по мускулистой шее, как подрагивают на тёмном дереве длинные светлые пальцы… Он оторвался с усилием, похоже, не напившись, и протянул чашу обратно Хельсор. Было видно, что для него обряд очень много значит и участвует он в нём всей душой. И вот, значит, нас осыпали лепестками, надели на голову венки и повели дальше. К храму. Странным он был, этот храм. Я ещё издали увидела белокаменную лестницу, ведущую… непонятно куда. Если в Эрин Ласгалене храм был приземистым, вросшим в землю, но именно каменным, из серого выщербленного от древности камня, то тут каменная лестница уходила в дерево, как будто поглощавшее её, и корни мэллорна наплывали на камень, на вид мешаясь и срастаясь с ним, а лестница уводила в огромное, в несколько человеческих ростов дупло, края которого увивали цветущие белопенными и лиловыми гроздями лианы, похожие на те, что цвели в Семидревье. Низко свисая, они прикрывали вход, и было не видно, что там дальше. От подножия лестницы на всю длину лесной прогалины горели два ряда костров, и ещё один, самый большой, в начале огненной аллеи. И у этого костра ждали эльфийки. Закатный свет и отблески пламени падали на их простые одежды, распущенные волосы и голые руки. Тут я хорошо помнила, что нужно делать и врала бесперебойно, прикасаясь к их рукам и каждой обещая всякое хорошее. Благословляла от чистого сердца. С одной стороны, не очень-то веря самой себе, а с другой стороны — в Эрин Ласгалене почти всем помогло, так что надо постараться. Спрашивала, чего хотят, обещала мальчиков и девочек, легко выносить, счастливо родить и тому подобное. Ублагословлялась вусмерть и тихо вздохнула, когда уже в сумерках поток желающих иссяк. Ланэйр, всё это время державшийся рядом, взял за руку и потянул. Посмотрев, поняла, что ведёт он на небольшое, покрытое белой тканью возвышение совсем рядом с костром. Забрался сам, затащил наверх меня и шепнул: — Всё, прекрасная. Надо бросить венки в пламя и поцеловаться. Послушно стащила венок с головы и бросила в огонь. Устала от всего, что было за день, и бездумно, с облегчением смотрела в пламя. Ланэйр осторожно взял за руку, повернул к себе: — Богиня, сегодня самый счастливый день в моей жизни, — и глаза его были серьёзными, как небо, когда он склонился и прижал свои губы к моим.