олег фигнёй страдал недолго ведя себя как дипломат в конце на сленг скатившись плавно и мат © solo
Снилась тёплая рука Трандуила на пояснице, и это был хороший сон. А потом я как в пропасть упала, и там была ревущая тьма и сыплющиеся с небес камни. Проснулась в мутном состоянии, одуревшая, но постаралась собраться — было слышно, что лагерь уже сворачивается. Выползла из палатки, потёрла лицо снежком (где вы, купальни королевского дворца!); ознобно трясясь, сбегала в кустики — а в ушах всё стоял гул камнепада, и страшно было, хотя что снов бояться? Они просто изживают дневные страхи. Поэтому была удивлена, когда король, в предрассветной серости узнаваемый только по силуэту, резко развернулся в мою сторону, едва я подошла поближе. Только что раздавал указания — и прервался. — Что снилось? Камни, рёв? — у него была странная, отнюдь не праздная интонация. Похожим тоном врач неотложки спрашивает про наличие судорог или величину кровопотери. Подошёл — обеспокоенно. Прохладные длинные пальцы слегка сжали виски, приподняли лицо: — Постарайся вспомнить, что снилось ещё. Стараться не надо было: стоило начать вспоминать, и ощущения накатили волной. Король уверенно сообщил серыми тенями подошедшим сарычам: — Он будет ждать нас в Кирит-Сириэн. В сумерках лиц не видела, но по тому, как они замерли, поняла, что новость дурная. В навалившемся душном страхе дошло, что сон вещий. Не в первый ведь раз снится… Перед тем, как Ганконер вернулся, тоже вот снилось, только короля рядом не было… — Да, если бы я тогда был во дворце, это бы всё поменяло, — тихо, сквозь зубы. — Ущелье Сириэн объезжать долго, это дополнительных дней десять пути, и медвежонок Бьярки устроит засаду там. Что ж, место хорошее… лучшее изо всех. Держи травник, подкрепись — день тяжёлый будет. Аппетита не было. Давясь сухарём и травником, обречённо спросила: — Так, может, объехать? Что десять дней по сравнению… — было страшно и холодно жутким внутренним холодом. — Так мы и объедем. Просто я его сначала в этом ущелье похороню, после чего оно и станет непроходимым, — в голосе Трандуила слышалось будничное бессердечие, и это сняло морок ужаса. Прислушавшись к себе, поняла, что я тоже бессердечна и против похорон ничего не имею.***
План этот был нарушен: примерно к полудню, когда уже доехали до предгорий, к Трандуилу галопом подскакал эльф из конного разъезда, высланного вперёд, что-то тихо рассказал — я не услышала — и Трандуил, с сомнением помолчав, кивнул: — Хорошо. Пусть он придёт, — и, к окружающим: — Медвежонок Бьярки просит аудиенции. Не стреляйте… без приказа. Видно, медвежонок неблизко был, потому что мы успели встать лагерем, и я, было напрягшаяся, успела расслабиться и даже уютно устроиться на чурбачке, с чаем и лососёвым бутербродом. Трандуил с Глоренлином увлечённо обсуждали что-то, потом Глоренлин на холоде разделся до пояса. Благостно подумав, что зрелище значительно украшает чаепитие, уставилась с интересом. Люблю красивое. Чуть не ошпарилась, когда шаман обернулся и подмигнул: — Смотри, Блодьювидд. Сейчас будет красивое, — и эти весёлые слова тут же догнал ледяной шепоток Трандуила: — Блодьювидд, ты оживаешь… это хорошо… смотри, смотри. Глоренлин уже безо всякой симпатии прохладно сказал: — Владыка, меч давай…те, — похоже, когда он приступал к непосредственному выполнению обязанностей, его способность хамить кому угодно вырастала, как бамбук во время весенних дождей. — Интересное сравнение, — шаман засмеялся и еле успел поймать летящий в него клинок. — Колдуй, — голос владыки шелестел, как этот же клинок, вынимаемый из ножен. Довольная развлечением, кусала бутерброд, запивала чаем и ждала действий. Мельком оглянулась — высокородные тоже выглядели заинтригованными. Ага, значит что-то действительно стоящее, обычно у них вид гораздо более холодный. Думала, Глоренлин сейчас будет разминаться с мечом, но он кинул его подальше. Я поёжилась: вместо звяканья одинокого меча по камню грохнуло так, как будто их туда несколько сотен упало. Посмотрев получше, зажмурилась, потом снова открыла глаза — да, там действительно лежала груда мечей. Глоренлин тихо что-то бормотал, но ничего вроде бы не происходило. Снова укусила бутербродик. Пооглядывалась по сторонам, опять посмотрела на шамана: тот был напряжён, татуированные мышцы на спине вздулись буграми, между лопатками ручьём тёк пот. Речитатив на незнакомом шипящем языке становился всё громче. Стрельнула глазами на заинтересованно смотрящего Трандуила, подумав, знает ли он, что за язык — тот уловил взгляд и мысль, тихо сказал: «Древний Ахерон. Язык оттуда и обряд оттуда. Смотри, сейчас…» — я посмотрела и выронила кружку. Груда мечей с грохотом взметнулась, как потревоженная металлическая змея. Остановилась, зависая в воздухе — как будто осматривалась. Было ощущение, что она видит. Захотелось заползти в ближайшую расщелину, затаиться и не дышать. Исступлённо бормочущий Глоренлин сделал руками закручивающее движение — мечи перестроились остриями наружу и начали потихоньку вращаться по часовой стрелке. Сначала неохотно, но потом всё быстрее и быстрее, сливаясь в серый вихрь, в котором не разглядеть было, из чего он состоит, но можно было догадаться по стону воздуха, рассекаемого бешено крутящейся сталью. Шаман запел — и в такт песне, вторящей шипению и свисту разрываемого воздуха, лязгающая смерть двинулась, покачиваясь и изгибаясь, как смерч. Обошла стоянку, походила туда-сюда перед каменно неподвижным Трандуилом — и со свистящим шорохом опустилась неподалёку, снова став грудой мечей. — Хорошо, — в голосе владыки читалось удовлетворение. — Долго продержишь… если что? — Столько, сколько нужно, — Глоренлин пожал плечами. От недавнего чудовищного напряжения не осталось и следа, ему всё как будто было легко. — Не хотелось бы только убивать… владыка знает, что мои обеты… Трандуил царственно кивнул: — Да, я поберегу тебя. Но пусть оборотень впечатлится. Усыпить нормально сможешь? Насколько помню, «Песнь Стали» без крови не засыпает? — Смогу и без крови. — Ты великий шаман, — и, без перехода, — Блодьювидд, будешь ещё травник? Кружку, я смотрю, ты уронила… от восторга, наверное, но даже высокое искусство моего шамана не смогло заставить тебя расстаться с медвежьей едой, — и бросил насмешливый взгляд на бутербродик, про который я и забыла. Задумчиво доедала — аппетит пропал, но хотелось поесть впрок, не знаешь ведь, когда снова удастся. Кидала иногда взгляды на кучу мечей — она казалась неприятно живой… как будто наблюдала, затаившись. Медвежонок Бьярки и ревущая тьма уже не казались такими ужасными — по сравнению с моими спутниками, но это ощущение сохранялось ровно до тех пор, пока я не увидела.***
Он бежал наравне с лошадьми, сопровождая разъезд. С тревогой посмотрела на аранена, возглавлявшего отряд, — тот был спокоен и светло улыбнулся. Для меня как будто солнце выглянуло, хотя день стоял пасмурный — и тут же почувствовала тяжёлый взгляд, топором упавший между нами. На вид это был человек, только ростом почти со всадника. Горбящийся, длиннорукий, не очень-то складный — и вместе с тем двигался он с грозной лёгкостью, неприятно быстро. Маленькие живые глазки из-под нависающих бровей, борода гуще леса… внешне ничего от эльфов, мужик мужиком. И очень опасный на вид. Медведечеловек безмолвствовал, и ответом ему было ледяное молчание Трандуила. Даже я поняла, что первым полагается приветствовать медведю, а тот сомневается. Наконец он всё-таки что-то там для себя решил: — Приветствую владыку Эрин Ласгалена, властелина лесов и полей, — удивительно показалось, что таким рычащим басом можно осмысленно говорить. Пока он молчал, казалось, что говорить он будет косноязычно, но нет, быстрота и плавность речи удивляли, причём так же неприятно, как и быстрота его движений. Был такой учёный-робототехник, Масахиро Мори, и он сформировал гипотезу «эффекта зловещей долины». Коротенечко смысл в том, что робот или другой объект, выглядящий или действующий примерно как человек (но не точно так, как настоящий), вызывает неприязнь и отвращение у людей-наблюдателей. И медвед для меня этот эффект олицетворял. При дыхании он похрипывал и сопел; долгота вздоха была нечеловеческая; ритм дыхания и все его движения кричали, что он не человек — хоть и похож на него, и от этого было нехорошо. Но весь он при этом был частью этого места, как будто сливаясь с окружающими камнями, кустами… похоже, тут он как раз на своей территории находился. Начав здороваться, он уж заодно и со свитой поздоровался, и со мной — и посмотрел внимательно. Пока я думала, надо ли отвечать, меня как-то очень органично отпихали на задворки встречающей делегации, а Трандуил вроде бы ничего не сделал, но груда мечей встала дыбом и начала раскручиваться. Дальнейший разговор шёл под въедливый свист железного смерча и пение Глоренлина. Говорили громко, я всё слышала. Собеседники не спешили, нарочито хорошо артикулируя, как будто стихи читали: — О светозарный владыка, — было очень понятно, что для оборотня это только раздражающая фигура речи, вежливость к врагу, — тебя со свитой в ущелье Сириэн ждёт засада. Я — предупреждаю. Голос светозарного владыки был полон участия и яда: — Бедные недоумки, как они решились на такое! — и, меланхолично: — Поведай, о благороднейший из Беорнингов, да будут твои годы жизни такими же долгими, как твой ум, как ты узнал о том, и что сподвигло тебя предупредить нас? Я из-за спин почти ничего не видела, но засопел благороднейший из Беорнингов с отчётливым недовольством. Трандуил, выдержав паузу, елейно рассказал о многих и многих годах мирного сосуществования эльфов и оборотней, и предположил, что в медведе долг гостеприимства играет, а также всем известная честность и прямодушие Беорнингов, и что медвежонок Бьярки, как никто, достоин своего славного предка Беорна. Далее шли обещания всяческих милостей, вплоть до того, что такой прекрасный поступок увековечат эльфийские барды, и это прославит Бьярки на всю Арду. И как будут сим славным деянием гордиться его дед и отец. Бьярки слушал и сопел с откровенной уже неприязнью. Закончив прочувствованным пассажем, что, несомненно, выдающаяся скромность мешает Бьярки подтвердить всё вышесказанное, король уже попросту, с практичностью поинтересовался: — Кто там засел-то? Неужто окрестные племена орочьи? Вот уж не ждал от них… — Орки. Не местные. Местных я бы и сам… — Бьярки осёкся, как будто лишнего сказал. Судя по бесцветному, полному тихого гнева голосу, за время разговора он успел возненавидеть владыку в несколько раз сильнее. — И каменные тролли. Много, сосчитать не смог. И дракон. Главное, откуда они там взялись, понять не могу — не было день назад, и поблизости не было, я проверял, — и снова умолк. По-моему, не хотел лишку сказать. Зато Трандуил в этом смысле не стеснялся, изощряясь на квенья: «Морготовы ублюдки», «орочья кровь» и «мордорские недоноски» так и сыпались. Я аж заслушалась. Таких интонаций у владыки только Ганконер удостаивался. На душе вдруг потеплело, появились дурацкие разрозненные мысли: «вот, помнит, любит…» и «как бы хорошо сына обнять», но они и правда были дурацкие. Не такой ценой. Отругавшись, владыка поступил неожиданно: велел ночевать здесь. Дескать, пусть ублюдки Моргота подождут и бдительность потеряют. Бьярки остался при лагере — прилёг в отдалении, став меховой кучей и тут же уподобившись окрестным валунам: не присмотришься, так и не отличишь. Трандуил самолично расставил посты — нарочито, не скрываясь. Одного лучника поставил рядом с моей палаткой, остальных в каком-то непонятном для меня порядке. В непосредственной близости расположился и Глоренлин с грудой клинков. Мне показалось, что это медведю намекают, чтобы не удумал чего. Аранена Трандуил отправил в разведку к Кирит-Сириэн — дескать, может, ещё кто туда припрётся, надо проследить. Ущелье, похоже, слабоумных со всей Арды притягивает. Сказал громко, и мне показалось, что меховой холм зло напрягся — но и только.