гордыня алчность похоть зависть чревоугодье гнев и лень достоинства или пороки никак запомнить не могу © алексанdра
Обратный путь по узкой тропе, вниз, в туман, показался мне коротким — помню, что Фрар с владыкой шли впереди и увлечённо обсуждали аспекты боевого свиноводства, а аранен шёл рядом — и всё, что он говорил мягким своим голосом, звучало как «я люблю тебя». Ощущала приступы чистого счастья, аж голова кружилась, вечно хотелось идти вдоль этой скальной стенки, а он чтобы смотрел и говорил. Однако как только спустились, владыка с улыбочкой поманил — и, когда подошла, взял под руку. Аранену тут же дал поручений всяких и выпроводил. Нас же Фрар в сокровищницу поволок. Как будто мало вчера показалось. Долго спускались на низко гудящей платформе, и мимо проплывали норы да отнорки, видные в голубоватом сиянии росшей на стенах плесени. Видно, ниже этот лифт не шёл — платформа с глухим металлическим лязгом остановилась, и дальше мы спускались по узкой каменной лестнице. Фрар сам светил факелом, взятым с подставки рядом с платформой. Спуск перемежался небольшими ровными площадками, на которых стояли до зубов вооружённые, закованные в броню воины. И вот сейчас гномы не казались маленькими. Чувствовалась чудовищная сила профессиональных молотобойцев и темперамент потенциальных берсерков. Смотрела с опаской и уважением. Начала было с ужасом думать, как же обратно взберусь, да долго ли спускаться будем — и тут мы пришли. По двери сразу было видно, что в сокровищницу, я только одного не поняла — ход-то узкий был, по которому мы спускались, зачем же дверь такая огромная? Ростов в шесть человеческих, и ширины соответствующей, гладкая абсолютно, но со всякими надписями, выкованными из мифрила и инкрустированными в красновато-коричневый камень. Как она отпиралась, непонятно — просто створки сами медленно начали раздвигаться. И за ними сразу, прямо от входа начиная, были навалены кучи золота, хрестоматийные такие. У Гимли золотишко хоть в сундуки сложено было… Но через этот зал мы проследовали, не останавливаясь, к противоположной стене. Фрар только кучи факелом подсвечивал да иногда останавливался, любовался и золото ручейками сквозь пальцы пропускал. И хвастался не переставая — что монеты здесь всех царств, что богат его народ и счастлив. Трандуил, по-моему, смотрел, скорее, с сочувствием и в какой-то момент мягко сказал: — Друг мой, не лучше ли пускать золото в оборот? Я бы мог способствовать… Оно приносит доход, а если лежит без дела в одном месте, то от него опасность — драконы чувствуют такие места и могут, не дай Эру, пожелать завладеть богатствами… Фрар только отмахнулся. Трандуил только вздохнул. И всё. Вот замечала, что эльфы, давая добрые советы, абсолютно ненастойчивы. Скажут раз, а дальше с любопытством исследователя смотрят, как ты, не вняв, в лужу садишься. Зато, как до своих интересов дело доходит, так они и гнома упрямством упарят. Уж такой народ. За дверью в конце зала снова была охрана и ещё одна лестница вниз. Осторожненько спросила Фрара, почему лифта нет. Тот, польщённо раздувшись (похоже, польстил сам факт обращения, я в присутствии двух королей вела себя баклажаном и слова лишнего не говорила), со всей откровенностью ответил, что так обокрасть труднее. И мы продолжили спуск. Сволочное хранилище опускалось в толщу горы на семнадцать этажей, и на каждом Фрар задерживался всё дольше — чем ниже, тем бесценнее было содержимое; банальные кучи золота и сундуки с камнями сменились подсвеченными как будто адским пламенем выдающимися самородками да драгоценными желваками — и не все были найдены в горе, что-то было куплено или трофеем досталось. О чём рассказывалось со всем простодушием, и во вдохновенный рассказ об уникальных драгоценностях вплеталась нота боевого свиноводства. Фрар скакал, размахивая факелом, как топором, и по тёмным неподсвеченным углам мрачной пещеры вспыхивал и дрожал отсвет пожаров войны. Слышался лязг боевых кирок и мотыг, хрипы умирающих, грохот барабанов — кровавый мираж потрясал сокровищницу. На следующий этаж я спускалась под впечатлением, а там оно сменилось совершено другим. Огромный зал был завален ювелиркой — в отличие от золотых гор на первом этаже здесь барханами насыпаны были перстни, браслеты, ожерелья и ещё чёрт-те что. И над барханами витал безошибочно мною учуянный дух инвентаризации. — Ибун, где изделие номер двести двадцать пять, дробь семнадцать по ведомости «Браслеты мужские со вставками»? — спрашивавший сварливо потрясал длиннющим свитком, и серое лицо было полно гнева. Трандуил сжал руку, восхищённо шепнул: — Мастер Телхар, — и, к моему удивлению, первым ему поклонился. Мастер Телхар поднял глаза от ведомости и внутренне рассиялся, но при этом лицо у него не сказать чтобы подобрело. — Ваши Величества! Богиня! — он тоже поклонился — не больно-то низко, а уж угодливости и тени не было в нём. Но ведомость отдал подручному, велел продолжать, а сам присоединился, и дальше мы двигались ещё медленнее — мастеру было что порассказать за камушки. Меня не оставляло ощущение, что он сам сделан из камня, и даже в морщинах у него как будто была серая сухая земля, и только глаза горели маниакально, когда он говорил про ювелирное искусство — с экспрессией, с вдохновением, как арию пел. Трандуил с ним обращался уважительно, чуть ли не с придыханием, в лучах его благосклонности арбуз вызреть мог бы. Гнуму, кажись, это льстило до невозможности, и он фонтанировал сведениями. Руки у него слегка тряслись, по-моему, от старости, но, когда он брал ювелирку — тут же тремор проходил, появлялась эталонная твёрдость. Этажи я считать перестала, слушала с восхищением. Удивилась только, когда снова одаривать начали — вчера же сундук камушков да ещё кольцо отдельно подарили? Было это на нижних уровнях: тёмные залы, сияющие внутренним колдовским светом витрины, и отсвет их ложился на лица спутников — очарованное и алчное владыки, напыщенное и счастливое гномьего короля; вдохновенно-высокомерное мастера Телхара. Задумалась, какое лицо сейчас у меня и тут же с изумлением уткнулась в зеркало, от которого сначала шарахнулась — выступившие из темноты фигуры показались угрожающими. Спутники захихикали, и зал осветился — а зеркало всё равно было, как тёмный омут. Посмотрелась — м-да, баклажан баклажаном. Ни алчности, ни вдохновения. С тайным восторгом покосилась на Трандуила — хорош! Какая сила, какие страсти! Вот истинное сокровище, что те камушки… Владыка польщённо расцвёл и сказал, что купит в этом зале всё, что мне понравится. Фрар тут же громыхнул, что не примет денег — всё, что понравится мне или его дорогому другу, тут же будет упаковано и отдано, будь то хоть «Сапфиры Манвэ» — об этом легендарном ожерелье только что рассказывал Телхар. По тому, как вздохнул Трандуил, поняла, что гном пойман за язык: может, чего бы продавать и отказался, а подарить подарит. Порадовалась про себя, что приступ щедрости не снизошёл на гнома в свинарнике — что бы я делала с поросёнком? Перемеряли на меня, по ощущению, половину коллекции. Удивилась, когда роскошное многорядное ожерелье «Сапфиры Манвэ», расплескавшись по груди, вдруг как будто слилось со мной — не затмевая меня и не тускнея на мне, подчёркивало синеву глаз, золото волос и даже мрачноватую усмешку, которую я только сейчас и заметила. До этого казалось, что улыбаюсь вежливо. М-да, не очень-то вежливо. Мастер Телхар, увидев, тут же руками от себя повёл и выдохнул резко — я поняла, что да, раритет будет моим, хоть бы я и отказывалась. Гнумий король только крякнул, а Трандуил засиял восхищённо, глядя то ли на меня, то ли на ожерелье — как счастливый владелец неслыханного сокровища: — Ты прекрасна, возлюбленная моя, — и осторожно, как к крыльям бабочки, сзади к шее прикоснулся, расстёгивая ожерелье, тут же принятое Телхаром. Тот понёс его куда-то — видно, упаковывать подобающе, а я почувствовала себя опустошённо, как всегда после нудного для меня занятия примерки чего бы то ни было. Прикоснулась к холодному стеклу — огромное тёмное зеркало, обрамлённое роскошной, золотой в красных и синих каменьях, рамой, изогнутыми ножками врастало в пол. Подумалось, что здесь, наверное, удобно было бы вызвать Темнейшего и попросить хоть ненадолго увидеть сына, и это то, чего мне действительно хочется. Сердце привычно заныло, подступили слёзы, но Трандуилу ничего не сказала — говорил же он, что речи об этом будет вести только в Эрин Ласгалене, да и не факт, что хочет посвящать гномов в такие подробности. — Не сейчас, — он сочувственно приобнял, — ты никнешь, как сорванный цветок, emma vhenan, это разбивает мне сердце. Доверься, я смогу утешить тебя, потерпи, дай немного времени… Ты устала, и поздно уже… Обернулся к Фрару, извиняясь, что не сможет увидеть другие сокровища, и король повёл нас обратно. Мне показалось, что он облегчённо выдохнул — кто знает, что ещё выдурил бы эльфийский владыка у гномского, спустись мы пониже. Ужин накрыли в спальне, как вчера, но ела я в одиночестве — Трандуил должен был присутствовать на пиру в честь гостей, а меня по слабости человеческой освободили от представительских функций, что вызвало горячую благодарность. Ноги одеревенели от ходьбы по бесконечным лестницам, в глазах так и стояли брильянтовые россыпи — но это не помешало намяться божественными ватрушками, запивая их молоком. Подумала и ещё чего-то, похожего на гретое смородиновое вино с травами тяпнула, с мыслью, что впечатления и ноющие мышцы ног помешают заснуть, а это наверняка усыпит. Не знаю, что за травок в него намешали, но, вместо того, чтобы уснуть, начала ворочаться, желая мужчину в самом низменном смысле, да ещё и представляла то одного, то другого. Трандуила ждала весьма горячая встреча, но я на несколько секунд закрыла глаза, открыла — и увидела гномку, аккуратно встряхивающую за плечо: — Цветочная богиня, уже утро, пора завтракать. Лежащий рядом король лениво потянулся за стоящим рядом кувшином (ах, какая спина, какие плечи!): — Ох, valie, всё никак не могу привыкнуть, что нет ни одного окна… скучаю по свету, — и, глянув, как я одеваюсь, быстро и уже безо всякой расслабленности: — Ожерелье надень и перстень. Иначе Фрар решит, что тебе не понравилось, и ты ознакомишься с остальным содержимым сокровищницы. Он подарит тебе что-нибудь ещё более ценное, а это ни к чему. Достаточно.***
Двух дней мне хватило, чтобы со страшной силой захотелось продолжить путешествие. Но гнумский король просто так гостей из лапок не выпускал — да и зима на носу была, скучал, видно, и удерживал, сколько мог. То есть неделю. И каждый день я падала в перины, как в омут, а Трандуил приходил, когда я уже спала и уходил раньше, чем проснусь — Фрар желал наслаждаться его обществом. Я тоже желала… кхм… владыкиного общества и на одиноких перинах совершенно извертелась, хоть более вина на ночь не пила. Зато гномий король обещал короткую дорогу показать, и прекрасным зимним утром таки проводил нас: точнее, с парадного входа по дороге из розового гранита выехали подводы, запряжённые козлами, нагруженные дарами, в сопровождении внушительной охраны из гномов верхом на кабанах. Предполагалось, что по приличным дорогам они доберутся до Эрин Ласгалена за месяц примерно, а мы, через леса и неудобья — за неделю. Гномы проводники пешком вполне успевали за лошадками, и дорогой считали поросший жидким кустарником сыпучий почти отвесный склон. Эльфийские лошади артачились, но кое-как спускались, королевский и мой олени скакали не хуже козлов, всё им было нипочём. Склон становился всё более пологим, карликовая поросль уступала место хвойному лесу, сыпучие склоны — хаосу обомшелых глыб. Где-то под камнями журчала вода. Тут гномы распрощались, а мы двинулись дальше. Эрин Ласгален был совсем близко.