Якби в мене був дiм

— Сюда можно? Саша стоит у входа, опирается на дверной косяк, показывая максимальную расслабленность, которую может из себя выдавить. Взглядом на кресло в гостиной, брови едва вскидывает в вопросе, но с его лицом даже лёгкий жест становится выразительным. — Конечно. Даже с лёгкой улыбкой, но мимолётно. Снова переключает внимание на телефон: вечер для отдыха только тогда, когда определено будущее. В случае Билана будущее всегда недалёкое — на большее терпения не хватает — зато стабильное, иначе от Рудковской услышать можно много принципиально не нового, но все так же, как и в первый раз, мотивирующего. Рыбак проходит тихо, носить тапки не в привычке, так же тихо сидит, наблюдая за всем и сразу. Он в этом доме не первый раз, хоть и не сотый, но бывает тут чаще чем у семьи. Наверное, стоит проверить количество штампов в визах или же уделить внимание… чему? И так со всеми говорит, всем отвечает, когда требуется, а когда не требуется, очевидно ведь, что и не нужно ничего делать, да? Если всматриваться, то можно заметить, что стены выкрашенные в нечто чуть более серое, чем идеально белый, Саша даже не удивится, если это какая-то тонкая отсылка к пятидесяти оттенкам, потому что многозначность именно в этой плоскости от Билана и ожидаема. Можно заметить пару следов от соприкосновений с кожей. Жиром не назовешь, грязью тоже, да и называть никто не просил. Срочно начать думать о чем-то более важном, то прийти можно к ненужным сейчас выводам. О доме думал? Вон Дима сидит дома и по нему сказать, чтоб наличие привычного дивана или штор, сдвинутых вне зависимости от времени суток, наполняло сердце радостным трепетом, а уют разливался по телу. Или же Билан хороший актер, страдающий абсолютно бесполезным делом без каких-либо мотивов. В общем-то звучит близко к правде, но не в тех мелочах это искать нужно. — Ещё пару минут. На совесть потерянный и отсутствующий взгляд Рыбака давит чрезмерно. — А? Мгновение и понимает, что речь о переписке, но, как всегда, осознание после вопроса. Свойственно всем людям, но легче от этого не становится, потому что лишний раз привлек к себе внимания и даже сказать нечего. Тоже включает телефон, чтоб видно было, что нет никакой проблемы или нужды его развлекать. Или есть, конечно, но не сказать ведь об этом. Вообще говорить лучше только по делу, тем более Дима любит все трактовать на свой лад и не ради разговоров это все. Нужны были б разговоры, можно было б сидеть где-то в Норвегии и восполнять упущенное в связи поколений. Саша усмехается, даже издает что-то близкое к смеху — в тишине заметно безусловно, но вопросов не вызывает, он ведь всегда такой забавный и чистый в эмоциях в глазах окружающих — ещё лет пять назад можно было говорить про разные поколения и у них с Биланом. Шутки про пенсию, постоянные вопросы продадут ли Сашеньке вина, с которым он должен прийти, а то вдруг паспорт забыл, а потом все просто сошло на нет. Говорят, внешне не изменился ни капли, но, видимо, старость-таки пришла, иначе не может он объяснить этого отношения к себе столь трепетного, но в то же время снисходительного, где даже юмора не осталось. — Итак я весь твой. — Везёт мне. — А мне везёт? А нет, юмор остался только все время от него мурашками по коже, и далеко не всегда это можно отнести к разряду приятного предвкушения. А вот напряжение — повсеместно. «Я на тебе, как на войне» пели в девяностых все кому не лень в каждом дворе и иногда «Агата Кристи», так вот, если это о страхе оступиться, то Рыбак готов отказаться от своего репертуара и пойти договариваться о кавере на сие. — На пчеловода не похож, кажется, так что кто знает? Уходит в безопасное русло. — И ты слушаешь это? — акцент на последнем слове. — Я и твои песни слышал, а ты с текстами там точно везде знаком? Вот сюда, вероятно, переходить не стоило, никто ничего не пил, а все нервы, которые у Билана успели натянуть за день некто по ту сторону дисплея, могут быть прямо пропорциональны другому натяжению. — И это мне говорит котик-котик-котик. Сложно вообще уколоть песнями, которых считай и нет. — Котик тебе ничего не говорит, он только является. — А у нас в России это белочкой называется, хотя кто вас белорусов разберёт. Билан облизывает пересохшие губы. Он белорусов разбирать не против, только те сидят глядя пристально настолько, что язык не повернется этого произнести. Чувствует себя порой чуть ли не маньяком-сталкером, только приходит Саша ведь всегда сам. Даже прилетает. Стокгольмский синдром? — Я устал. Удивительно, что жалоба даже не от Димы. И даже не жалоба, а так, упоминание будто вскользь. Как вопрос «который час?», когда нечем занять пространство в повисшей тишине. — Значит, будем отдыхать.