Выбирай сам

      — Я самый счастливый человек!       Было начало июня, но такое солнечное, теплое. Еще без изнуряющей жары, прямо в самый раз, чтобы выходить на улицу и блаженно жмуриться на солнышко. Кажется, они тогда десятый класс заканчивали? Юрка заваливал эсэмэсками и норовил затащить в какой-нибудь парк. Папа получил повышение и без рвущихся жил обещал поездку на море. Было так хорошо, что выдержать все это, звенящее, распирающее, не было никаких сил. Вот Кир и сказал, что думал.       Ромка, заранее сдавший все контроши, чтобы приехать к Тоше в Москву, запричитал, что счастье любит тишину и всякое такое. Ромка вообще был очень суеверным и мнительным. В его хорошенькой головке хранилось великое множество примет. Иногда таких несуразных, что Кир начинал хохотать в голос. Он и тогда фыркнул насмешливо и отвернулся обратно к окну. Тошин взгляд поймал мельком.       Странным был этот взгляд. Тоша не то чтобы жалел его, но будто видел что-то еще, сверх летней легкости, почти оконченного десятого класса, новорожденной долгожданной любви и всего остального, что Кир не смог бы и озвучить толком. Как будто Тоша смотрел не только назад, но и немножко вперед. У Тоши бывало такое, когда из-под всей бесшабашности, мягкости и человеколюбия прорывалось другое. Сильное, тяжелое. Будто Тоша не пятнадцать лет прожил, а намного больше. Даже не одну жизнь, пожалуй. В такие моменты Киру казалось, что он куда больше воздушного Ромки подходит глухим северным лесам, хотя той северной крови была всего-то четверть. В прошлом году Тоша утянул его к себе в деревню, повел в лес, и там на Кира накатило отчетливое ощущение, что вот оно.       — Тош, тебя бы в расшитую рубаху нарядить да котомку дать под травы — и вылитый ведун какой-нибудь. Или шаман там, — завороженно глядя на непривычно расслабленного Тошу, выдал он тогда.       Тоша остановился, глянул будто сквозь, а потом так счастливо улыбнулся, даже не Киру, а… лесу, что ли, что засветился весь.       — Я каждый раз слезы сдерживаю, когда вхожу сюда в первый раз. Как домой возвращаюсь, Кирюх, вот честно.       И Киру показалось тогда, что поведи Тоша рукой — расступится лес, покажутся все тропы, выйдут звери. А у Тошиных ног свернется какой-нибудь волк или медведь. Кир потом набросал этот образ, выбрав все-таки волка, но засунул куда-то, а найти уже не смог, хотя хотел Тоше подарить. Красиво вышло.       Так что было в Тоше что-то, что заставляло прислушиваться к нему, ловить эти вот не всегда понятные взгляды. Кир не стал загоняться — отвернулся, уставился в окно. И как-то потускнело утро, солнце еще за облако ушло.       А Тоша перегнулся через стол, потянул к себе за руку и чмокнул в щеку:       — Обожаю твой оптимизм, лисик. Солнышко ты мое жизнерадостное.       Оптимист. Это позже уже Кир понял, насколько точное определение Тоша тогда подобрал. Но осознать это удалось только три года спустя.       У него был любящий папа. И честно, Кир всегда благодарил Бога и папино благоразумие за то, что с отцом папа был в разводе. Нескольких встреч с альфа-родителем в сознательном возрасте хватило, чтобы разделить папино нежелание видеться с ним. Папиной любви и заботы было более чем достаточно. Не хватало только времени. Папа зашивался на работе, брал подработки, чтобы жить достойно. Иногда засыпал, пока перебирал волосы Киру, увлеченно рассказывающему о прожитом дне. Кир понимал и ни разу не обиделся. Наоборот, каждый раз, укрывая силящегося проснуться папу одеялом, испытывал щемящее умиление. И искренне порадовался, когда папа встретил альфу. Тот оказался действительно хорошим, вот только теперь рассказы Кира прерывались не папиным сном, а входящими сообщениями и звонками. Любить Кира меньше не стали, а вот внимание папе пришлось поделить на двоих.       И друзья у Кира тоже были. Лучшие, самые замечательные. Обожаемые. Фантастическая четверка: Кир, Тоша, Ден и Рус. Вот только Тошу всегда приходилось делить с Ромкой. Поначалу Кир ревновал. К летним поездкам, откуда Тоша возвращался до краев переполненный впечатлениями, к письмам чуть ли не каждую неделю, к звонкам. Это раздражало, но куда сильнее бесило само раздражение. Кипеть Кир перестал, только познакомившись с Ромкой. То ли банально перерос, то ли сам попал под Ромино очарование, то ли увидел не просто близость, а родство этих двоих, договаривающих фразы друг за другом.       Еще Русик, конечно. Альфа-бро. Красавец и крутой парень, который снимал эту свою маску только перед Киром. Потому-то Кир был, наверное, единственным, кто видел Руслана рыдающим, орущим и даже — о боже! — блюющим. Так что, когда влюбленный в него кусок омежьего общества начинал натирать Русику нимб, Кир только цокал и выразительно закатывал глаза. Уж святым жесткий и прущий напролом Руслан точно не был. А был он весьма скрытным, не слишком любящим открывать душу даже перед лучшими друзьями. Тоша иногда мог развести его на разговор, а вот Кир нет. Скорее даже не хотел, потому что хирургом от психологии не был точно. Вот и выходило, что открытые Ден и Тоша ругались и тут же мирились, вываливая друг на друга проблемы и обиды, а они с Русом могли месяцами круги наворачивать, чтобы обсудить в итоге какую-нибудь мелочь.       А Ден… Поначалу Кир побаивался его. Потому что Ден, этакий канонный альфа, рубил правду в глаза, даже если правда эта на фиг не нужна была. Повзрослевший Кир со смехом вспоминал, как подошел к Дену в неудачный момент и тот, чем-то раздраженный, отбрил его со словами «рыжий кудряшка». Не грубо так-то, особенно для Дена. Но тогда, в пятнадцать, когда рыжий ассоциировался с дедушкой и лопатой, а не с пламенной страстью, и волосы были не «волнистыми», а «кучерявыми», Кир расстроился до слез. Плюс Ден тогда нравился ему. И Кир, закусив трясущуюся губу, постарался незаметно уйти. Слезы нещадно наворачивались, а разрыдаться на публике казалось полным трешем, и Кир ускорился, стоило только обогнуть клуб. Растирать слезы было опрометчиво. Не на дрянных тропках. Кир споткнулся и бухнулся в крапивные заросли. В шортах и майке. Взвизгнул от боли, задергался.       Ден его одним рывком вытащил, сел на лавку у ближайшей калитки и усадил ревущего Кира на колени. И до самого конца слезного водопада не сказал ни слова, только обнимал и гладил по спине. А потом заставил посмотреть на себя и сказал:       — Я иногда херню несу. Бери с Тоши пример — просто дай мне леща. И не плачь, пожалуйста.       Кир шмыгнул носом и помотал головой:       — Я не хочу тебе больно делать.       Ден скосил взгляд на его ручки, фыркнул, но тут же попытался сделать серьезное лицо, хотя ползущие вверх уголки губ выдавали его с потрохами.       — Я переживу. Вот это вот, — он осторожно вытер Киру слезы, — намного больнее.       И тут же отвел взгляд, засуетился. Отвез Кира домой и извел на него полтюбика антигистаминного, а на следующий год предложил встречаться. Кир отказал ему, потому что отчетливо понимал, на какой ураган подпишется, если согласится. Он не был готов. Хотелось романтики, неспешности, а от взгляда Дена пробирало мурашками.       Юра вот совсем другим был. Деликатным, понимающим. Учился классом старше и почти перед самым своим выпускным предложил встречаться. Не шторм, а ласковый, уютный штиль. Кир и сам не заметил, как симпатия превратилась в любовь. Спокойную, как сам Юра, но необъятную — и каждое утро Кир просыпался с улыбкой.       После вступительных Юра отвез его в Питер и там, около невзрачного на первый взгляд моста, полного фотографирующихся пар, сказал:       — Я тебя люблю. Даже подумать о ком-то другом рядом не могу. Выходи за меня.       Кир изумленно вскинулся, но Юра помотал головой:        — Это не совсем предложение, ну, потому что предложение будет нормальным, с кольцом, а просто… — Он недовольно поджал губы и тряхнул головой. — Я хочу, чтобы ты понимал, что я чувствую, а то мне все кажется, что я не могу показать, насколько сильно… — он вздохнул и поднял на Кира блестящие, но какие-то несчастные глаза, — насколько сильно я тебя люблю. До сих пор не верится, что ты согласился со мной быть.       И именно этого Кир всегда хотел. Ждал от своего альфы вот этой щемящей нежности, счастья оттого, что он, Кир, рядом.       Тут Юра улыбнулся широко-широко, и Кир рухнул к нему в объятия, отчасти из-за переполнявшего счастья, отчасти чтобы скрыть намокшие глаза. Очень-очень счастливый.

***

      На самом деле во всем был виноват Тоша. Который в свое время уговорил родителей отстроить дачу в деревеньке Кира. Деревенька эта была в полутораста километрах от Москвы, дороги нормальной к ней не было, и Кир долго хохотал, когда Тоша выдал такое родителям, людям состоятельным и привыкшим к удобствам. Но, к его невероятному изумлению, эту дурацкую, бредовую идею одобрили.       — Понять не могу, зачем вам это, — недоумевал папа, пока Тошины родители оглядывали соседний с ними участок.       — Темнота, — поморщился дядя Дема, Тошин отец. — Тут тихо, никого из этих говнарей, перед которыми мне надо держать лицо. Хочу — халву ем, блин, хочу — пряники. И главное — ни одного козла, который бы заставлял меня заряжать мое ружье. — И он сурово посмотрел на Тошу с Киром.       И как сглазил. Видимо, проблема «держания лица» была не только у него, но скоро участки в этой же деревне прикупили его друзья — родители Руслана и Дена. Тем тоже очень понравилось на природе, без особняков и понтов, с вечерними посиделками у костра в драных временем, а не дизайнерами джинсах. Кир подозревал, что ко всем этим плюсам примешивалась неслабая ностальгия, но факт в том, что года через два среди простеньких деревянных домишек высились не слишком шикарные, но вполне добротные коттеджи. Те же, кто не хотел заморочек с дорогой, поселились в соседней деревне, куда более цивилизованной. Именно там выстроил свой дом отец Даниила.       Тот август выдался просто отвратным. Начиная с Тошиного альфы, от которого за километр воняло мразью под маской приличного человека, продолжая Деном, который не мог прекратить праздновать свой день рождения то с одними друзьями, то с другими, а то и с просто приятелями и требовал Кириного присутствия на каждой треклятой вечеринке. И заканчивая Юрой, который занимался какой-то фигней, обижаясь без повода и канифоля потом Киру мозги. Потому-то к дачному празднованию Кир успел несколько раз поссориться с Тошей, ибо тот парадоксально для его проницательности не видел тонн дерьма в своем Андрюше, неделю звать Дена исключительно Дениской, мысленно прибавляя подходящую рифму, и возненавидеть весь сильный пол под предводительством Юрки. Так что Кир напился, поругался с Русиком и злой как тысяча чертей плюхнулся за стол. Конечно же, он был сам виноват: голова кружилась, координация была ни к черту, но, когда Кир зацепился за что-то и рухнул на Дена, именно Ден в его глазах и оказался виноват. Кир сконцентрировался на полоске его толстовки и принялся вываливать накопившееся. В итоге распалился так, что принялся тыкать Дена пальцем, выговаривая. И вдруг под палец попало что-то постороннее. На то, чтобы понять, что Ден в жизни не носил дреды, ушло несколько томительных секунд. Кир медленно поднял взгляд и столкнулся с темными, почти черными глазами. И ему бы извиниться, мило замять инцидент, как, собственно, он бы и сделал, будь трезв, но Кир насупился — незнакомый альфа настолько явно пытался не заржать, что это взбесило еще больше. Так что Кир успешно повторил тираду на бис, добавив уже лично для этого плетеного татуированного засранца о вреде подслушивания.       — Как тебя зовут? — грозно вопросил Кир.       Он даже встал, чтобы больше доминировать, но альфа оказался слишком здоровым, и теперь Кир подумывал встать на лавку. Останавливало только то, что вестибулярка все еще пошаливала. Альфа уткнулся взглядом в стол — видно, проняло его! — и глухо пробормотал:       — Дани.       Кир опешил и уточнил:       — F44?       — Что? — наконец-то посмотрел на него изумленный альфа.       — Диссоциативное расстройство?       — А?       Кир закатил глаза и покачал головой:       — Псих? Раздвоение личности?       — Почему раздвоение?       — А почему во множественном числе?       Тут альфа моргнул и расхохотался. Безумно заразительно. Так что Кир даже чуточку подуспокоился. По крайней мере, жажда массовых убийств прошла, не успев вызреть в намерение.       — Даниил, — еще раз представился альфа и протянул руку.       Кир надменно оглядел его, взглядом указывая на место альф в социальной иерархии, а потом торжественно протянул руку:       — Кирилл.       Очень хотелось прибавить что-то величественное, потому что лавка все еще была недостижима, но в голову лезло только «патриарх», и Кир, вздохнув, просто с силой сжал Данину ладонь. Тот закусил губу и потупил очи — опять надумал заржать, хитрый жук. Кир стиснул пальцы еще сильнее, уже представляя, как Даня корчится на земле, умоляя помиловать и отпустить, но тут со стороны костра раздались радостные возгласы.       Костер запалили просто гигантский. И пьяный Кирин мозг отчего-то оказался поражен этим зрелищем.       — Хочу смотреть костер, — ультимативно заявил он, не отводя завороженного взгляда от огня.       Он попытался перекинуть вторую ногу через лавку, запнулся и чуть не полетел носом, но Даня вовремя подхватил его и помог утвердиться на ногах. И только тут Кир обнаружил, что вместо привычной тверденькой земли кто-то настелил гигантский батут. Все прямо-таки пружинило под ногами. Дойти самостоятельно не представлялось возможным. Кир оторвался от завораживающей игры пламени и посмотрел на Даню стальным взглядом. По крайней мере, он был уверен, что взгляд его «горит огнем и сверкает блеском стали».       — Отнеси меня смотреть костер, — повелел он и простер длань примерно в нужную сторону, чувствуя себя минимум Петром Первым.       Даня сдавленно засмеялся, и Кир тут же негодующе воззрился на него. Видимо осознав, что смех неуместен совершенно, Даня закусил губу и поднялся.       — А ты точно трезвый? — подозрительно поинтересовался Кир, стоило Дане протянуть к нему руки.       — Точно, — сдавленно ответил тот.       — А ну-ка, скажи «синеревенький»… Фу ты… «сиреве…» В смысле… — Кир начал раздражаться.       — Сиреневенький, — примирительно повторил Даня и осторожно подхватил Кира на руки.       Костер быстро надоел. А уж после того, как Даня чуть не выронил его, когда Кир начал подпрыгивать на руках, необходимость сменить дислокацию прямо-таки назрела. И Кир очередным красивым жестом повелел возвращаться к столу. Вот только по дороге ему на глаза попался роскошнейший мотик.       — О! О! — заверещал он и снова задергался. Но наученный горьким опытом Даня держал крепко. — Чей это такой красавец?       И Дане бы промолчать, прикинуться валенком, желательно глухонемым, но он честно выпалил:       — Мой.       — О-о-о! — довольно заулыбался Кир и тут же заявил: — Хочу кататься.       — Может, лучше завтра? Сегодня я боюсь тебя не удержать.       — Вот глупый, — Кир снисходительно похлопал Даню по плечу. — Зачем тебе меня держать? Я же поведу.       — Чего?       Кир воспользовался минутной Даниной растерянностью и быстренько соскочил с рук. Он даже успел взгромоздиться в седло, когда сзади быстро умостился Даня и тоже взялся за руль.       — А ну, убирай лапы. Я вообще-то отличный мото… — Тут мозг услужливо подкинул воспоминания о недавнем конфузе с «сиреневеньким», и Кир поспешно поправился: — Водитель. Так что давай-ка, дай место профессионалу.       Вообще-то весь его профессионализм сводился к прошлогодним бесплодным попыткам Руслана его научить. Кир тогда орал как резаный и нецензурно запрещал Русу отпускать руль. На заднем плане всей этой трагикомедии паниковал Тоша и ржал Денис, поминутно грозящийся намочить от смеха штаны. Так что уроки от Руса-сенсея Кир быстро свернул. Но Дане знать об этом было совершенно необязательно. Потому что вот именно сейчас Кир был уверен, что все уроки, как магическая таблетка, уложились в его голове и, стоит только завести мотор, он помчит под восхищенные взгляды пьяненькой общественности.       Даня медленно убрал руки, и Кир довольно заерзал, улыбаясь. Вот сейчас он… О том, как именно надо ехать, отчего-то не вспоминалось. Голова была пустенькой и немного шумела, прямо как ракушка. Кир внимательно все оглядел, потом наклонился и осмотрел мотик с одного бока и с другого, но пазл все не складывался.       — Давай ты начнешь, — тактически отступил Кир.       От довольного выдоха за спиной колыхнулись волосы, по шее побежали мурашки, и Кир передернулся. Он немного расслабился, но тут Даня тронулся, и Кир отчаянно завопил:       — Куда ты гонишь?! Мы же расшибемся!       — Я даже не разогнался, — фыркнул Даня и остановился.       Киру стало обидно до слез. Он повернулся и, горестно выломав брови, спросил:       — Это что же, я так и не покатаюсь на таком чудесненьком, красивеньком мотоцикле?       Даня отчего-то замер, изумленно уставившись на него, а потом тяжело сглотнул и кивнул:       — Покатаешься, конечно.       Он замолчал и тоже выломал брови. Детальки его пазла в виде пьяного Кира и безбашенной езды никак не собирались в одну картину. Но тут бушующий в Кире алкоголь подсказал гениальнейшее решение.       — Толкай мотик! — провозгласил он и с видом победителя, причем по жизни, уставился на растерянного Даню.       Тот сглотнул, молча кивнул и действительно принялся толкать мотоцикл.       — Что-то не то, — задумчиво пробормотал Кир спустя пару минут. — Погоди-ка.       Даня послушно остановился.       — О! — осенило Кира. — Не хватает звука мотора.       Он обернулся и выжидающе посмотрел на Даню.       — Что? — все еще не замечая занесшийся над его бедовой головой меч, спросил тот.       — Ты ж мотор. Делай друм-дум-дум.       — Я тебя толкаю, — впервые за весь вечер решил посопротивляться Даня. — Давай друм-дум-думкать будешь ты.       — Я не могу.       — Почему?       Кир смотрел на уходящую вдаль дорогу, но по голосу чувствовал, что Даня опять улыбается.       — Потому что, — объяснил очевидное Кир, — у меня устанет рот. Он уже и сейчас устал, пока я все это тебе объясняю.       И тут его как-то резко разморило. Накатила усталость и вообще. Кир опер голову о руку и прикрыл глаза. А потом его вроде бы куда-то несли, ворчал Русик и гоготал Дениска. Киру хотелось, чтобы его перестали трясти. Он пытался объяснить это, но выходила какая-то хрень, причем на древнетюркском наречии, отчего Рус ворчал сильнее, а Ден опять рисковал штанами. Наконец трясти его перестали и уложили в кроватку. Заботливые Тошины руки подоткнули одеяло, и Кир провалился в блаженный сон.