В глубине одиночества

Дневник Кэрол Пелетье, 2 марта 2010 года Как же я ненавижу этот город! Он — словно хищная липкая паутина втянул меня в себя и заставил застыть, как беспомощную мошку, а огромный паук — хозяин всего вокруг, злорадно полз ко мне и вот-вот вопьется в слабеющее тело, высасывая остатки жизненной силы. Конечно же, говоря о пауке, я имею в виду Эда. Проклятый ублюдок, хоть я и никогда не осмелюсь сказать это вслух. Не сейчас, когда внутри меня зародилось кое-что новое, хотя я отчаянно этого не хотела. Не от него. Не сейчас, когда настроение мужа колебалось между припадками ужасающей ярости и удушающей нежности. Он мог поцеловать меня, а в следующее мгновение ударить. Я сбилась со счету, разглядывая свои синяки. Чтобы никто не заметил, его кулак обычно прилетал по рукам, ногам, спине и груди. Животу тоже доставалось, но меньше — однажды он дал мне под дых так сильно, что я не могла вдохнуть и только хрипела стремительно синеющими губами, пытаясь ухватить хотя бы глоток воздуха. Муж испугался — не за меня, разумеется, а что его арестуют и с тех пор мой живот стал почти храмом. Доун Лернер не стала бы с ним церемонится… тогда бы не стала. Когда я вспоминаю о том, что произошло с ней, хочется рыдать. Но помочь я ничем не смогу — Эд не позволил мне вмешаться. И даже приходить к ней не позволяет, я вообще могу выходить из дома только за продуктами или в церковь, ну и в магазин, конечно же. Приносить доход в карман Эду Пелетье — моя главная цель в жизни. Все остальное — баловство и ненужное искушение. Странно, как причудливо в психопате, ставшим моим мужем, сочетаются безумная ревность, что кто-то положит взгляд на его игрушку и потребность постоянно меня истязать. Когда-то мне льстило, что он постоянно сопровождает меня везде, повторяет, как сильно любит и не может потерять. Конечно, не может — с чем он тогда останется? Кого будет пинать ногами, насиловать, а потом просить прощения, стоя на коленях и рыдая, шепча, что все это из-за любви, и что если бы я дала ему хоть что-то взамен, он бы успокоился, стал другим человеком… Но во мне больше ничего к нему не осталось — никакой привязанности, одна ненависть. Когда-то я хотела ребенка — до отчаяния, мне казалось, что с его появлением Эд изменится, станет лучше. Что моя жизнь будет тогда хотя бы сносной. Но сейчас… это была очередная оплеуха судьбы, насмешка. Ведь я никогда не смогу сказать настоящему отцу о том, что он им скоро станет. Я вообще больше не смогу говорить с ним, видеть его, прикасаться… Запретный плод сладок, вот я и не устояла перед искушением, но заплатила слишком дорого. А еще я должна сказать о беременности мужу и кто знает, что со мной будет после этого. Вероятно, просто парой тумаков я не обойдусь, но чтобы защитить его и его ребенка, я готова на все. Даже остаться с Эдом навсегда. Лишь бы он не выполнил свою угрозу и не рассказал шерифу Уолшу о том, что знает. Это погубит всё. И если ценой спокойствия и нормальной жизни человека, которого я люблю, это никогда не быть с ним, то я заплачу. Я с радостью заплачу эту цену, ведь она так мала в сравнении с тем, что могло бы случится, открой Эд свой поганый рот. Я боюсь его. Смертельно боюсь. Я подумывала о побеге — и не раз. Но он найдет меня. Он достанет меня из-под земли и тогда… Нет, лучше об этом не думать, и потом, я слишком слабая и жалкая, чтобы просто попытаться. Мне не хватит мужества. А еще мне некуда уйти. Он ни за что не уедет из Ла-Кросса, хотя однажды я робко заикнулась об этом. Он никогда не бросит брата, а я никогда не уйду от мужа. Горькая ирония. Я не сказала ему, что люблю и уже никогда не скажу.

***

— Эми! Вот уж кого не ждала на ночь глядя! — Кэрол внимательно посмотрела на посетительницу. — Мы уже закрываемся, что тебе нужно? — Я… мне печенья. К чаю. И немного мармелада. Ты знаешь, Андреа приехала в гости, — быстро заговорила девушка, старательно избегая смотреть на Эда Пелетье, окинувшего её недобрым взглядом, — мы возможно, устроим вечер, чтобы поболтать, выпить немного вина… Приходи… — Я вряд ли смогу, очень много дел в магазине, — Кэрол изобразила искреннее огорчение, — а так жаль. Я бы повидалась с Андреа, мы с ней очень сдружились, когда я только сюда переехала. — Нечего порядочным замужним женщинам таскаться по гостям, — буркнул Эд, — все взяла, Харрисон? Иди. Мы закрываемся, скажи спасибо, что вообще обслужили. — Спасибо, Кэрол, — Эми вздрогнула и, схватив пакет с покупками, стремительным шагом удалилась. Кэрол со вздохом потерла уставшую за день поясницу — то ли беременность дает о себе знать, то ли она просто переутомилась — она пока не поняла и повернулась к мужу: — Я сама закрою, Эд. Иди домой. Мне потребуется минут пятнадцать, чтобы сверить кассу и еще полчаса провести инвентаризацию. Ужин в духовке. Сегодня матч, ты просил тебе напомнить. Эд бросил быстрый взгляд на наручные часы. — Чёрт! Начнется через десять минут. Двери запри, поняла? Если через тридцать минут не явишься домой, пеняй на себя! — Разумеется, дорогой, — спокойно сказала Кэрол и, дождавшись, пока муж выйдет из магазина, щелкнула замком. Управившись с кассой за пять минут, она присела на стул и прикрыла глаза. Никакую инвентаризацию ей делать не было нужно, она просто хотела побыть наедине с собой хоть немного. Как хорошо, что приехала Андреа! Она скучала по подруге, и к тому же, ей необходимо было хоть с кем-то посоветоваться. Насчет ребенка. И насчет её нелепого, так внезапно случившегося романа. Хотя что там романа — просто секса. Или не просто. Она сама не была уверена в том, что же у них было. Разговоры? Общение? Желание развеять скуку с его стороны, а с её потребность побыть с кем-то, кто не унижает её каждую секунду? Робко погладив чуть заметно выступающий, как ей казалось, живот, хотя со стороны совершенно ничего не было видно - слишком рано, Кэрол вздрогнула от громкого стука в дверь и распахнула глаза. Посмотрев на часы, она поняла, что у нее осталось двадцать минут из отпущенных Эдом. Она просто не станет открывать. Все в городе знают, что их продуктовый магазин закрывается ровно в семь вечера. — Кэрол, чёрт, я знаю, что ты там! — знакомый хриплый голос обжег её как глоток хорошего виски. Кажется, даже кости загорелись — там, под кожей, а сердце застучало так сладко, так до боли сладко… Она соскочила со стула и открыла нехитрый замок. Дэрил стоял на крыльце магазина, сунув обе руки в карманы потрепанных джинсов и буравил её взглядом, полным боли, печали и… надежды. Как же ей не хотелось снова бить его по больному, но она должна. Ради него. И ради того или той, кого она носила под сердцем. — Зачем ты пришел? Я все тебе сказала, — равнодушно протянула она. Дэрил содрогнулся, словно от удара, а на лице явственно читалась мука. — Хотел убедиться. — Убедился? — она вскинула брови, отчаянно притворяясь равнодушной. — Уходи. Мне пора идти домой. — Домой?! — прорычал Дэрил, хватая ее за руку. — К этому?! — Он мой муж, — спокойно ответила Кэрол, осторожно освобождая пальцы от его хватки, хотя ей больше всего на свете хотелось прижать ладонь к его ладони, а самой шагнуть ближе, чтобы спрятаться за его плечами — такими широкими и надежными. Такими любимыми. В ту их единственную ночь она хваталась за его плечи так, как будто тонула. — Я видел, какой он муж, — Дэрил скривился от отвращения и отступил на шаг, — ты что, кайф ловишь, когда тебя бьют? — Не твое дело, — процедила Кэрол, еле сдерживая дрожь в голосе, — пропусти. Отвернувшись к Дэрилу спиной, она заперла дверь на оба замка и решительно шагнула к машине, зная, что он растворился в подступающих сумерках и борясь с непрошенными слезами, быстро закипающими в глазах. Кэрол успела вовремя и отделалась только парой ругательств за то, что купила мало пива. У нее всегда была заначка, так что она достала еще две банки, и Эд милостиво разрешил ей пойти спать. Переодевшись в ночную сорочку, она пробежала расческой по стремительно седеющим кудрям и в который раз подумала, что нашел в ней — некрасивой, слишком худой и к тому же, старше его на четыре года, Дэрил Диксон. Сам он, конечно, не сказать чтобы мужчина с обложки, но его тело было тренированным охотой и ездой на мотоцикле, глаза голубыми и очень выразительными, а темные волосы, хоть и стоило подстричь, были шелковыми на ощупь. Она запустила в них пальцы, выгибаясь под его телом, встречая стонами каждый его толчок и вжимаясь в него изо всех сил после. Она не заметила, как задремала, а когда проснулась, за окном занимался серый рассвет, а Эд храпел рядом, сложив на нее тяжелую волосатую руку. Осторожно выбравшись из постели, она умылась и натянула джинсы и майку. Почистив зубы, поспешила готовить завтрак. Переворачивая блинчики, Кэрол едва не пропустила звонок. — Алло? — схватив трубку, она удивилась, кто может звонить в такую рань. — Кэрол? — прошелестел безжизненный, но такой родной голос. — Ранняя пташка… — Доброе утро, Донни, — она едва не заплакала от радости, — как ты там? Прости, что не прихожу, но я не могу, ты же знаешь… — Знаю, — грустно подтвердила бывший шериф, — и я не могу. Ты тоже знаешь… — Прости, — снова повторила Кэрол, — ты… в порядке? — Да. Я даже один раз открыла дверцу для кошки перед Мэгги Грин, когда она забеспокоилась, что я не заказываю еду уже два дня. Но я просто не была голодна, иногда такое бывает. Я не морю себя голодом, просто мало ем. Это нормально… при моем состоянии… — Доун говорила быстро, глотая слова. — Я думаю, что надо попробовать в следующий раз открыть Мэгги дверь, а не только… — Да, это будет здорово, милая. Правда. Ты молодец. А к окну подходишь? Смотришь на сад? Я приду через неделю и посажу маргаритки — помнишь, я обещала? — А как же Эд? — Я иду на утреннюю службу и забегу к тебе после, — Кэрол слегка улыбнулась, — мой муж ни за что не переступит порог церкви. — Боится, что его окропят святой водой и он растает? — на секунду она услышала прежнюю Доун. — Что-то вроде. Прости, мне нужно идти. Береги себя, Донни. — И ты, Кэрол. Когда спустя полчаса на кухню ввалился Эд, она уже накрыла на стол и подала ему горячий омлет с беконом, блинчики и кофе. Её чуть подташнивало, так что Кэрол налила себе чай с мятой и усилием воли проглотила один блинчик. «Только ради мотылька», — так мысленно она обращалась к своему ребенку. Ей было всё равно, мальчик будет или девочка, лишь бы Эд ни о чём не догадался, и малыш появился на свет. Она подумала об аборте сразу же, как поняла, что беременна, но даже без визита к доктору понимала, что ей уже тридцать девять и, скорее всего, после аборта она больше не сможет иметь детей. — Чего молчишь, как воды в рот набрала? — благодушно протянул наевшийся муж. — Думаю, нужно ли нам заказать еще молока или на выходные еще хватит, — безмятежно проговорила Кэрол, — его хорошо раскупают… — Закажи. А то будешь стоять, как дура, если тебя спросят, а товара нет, — отрезал Эд. — Ты прав, так и сделаю. Ты помнишь, что завтра утром я иду в церковь? За магазином присмотрит Мэгги Грин, ты отдыхай, — осторожно сказала Кэрол, искоса глядя на мужа. Кажется, обошлось. Эд буркнул что-то о том, что Грин надо больше работать, а не вертеть задницей перед Гленном Ри, и чтобы Кэрол ровно в полдень была дома. Он не намерен ждать свой обед. Она успела пробормотать про себя короткую молитву за то, что целых три дня на ней не появилось новых синяков и шишек, сложить припрятанные семена цветов и садовые перчатки в свою сумочку. Доун Лернер заслужила хотя бы чертову клумбу с маргаритками под своим окном, и она её устроит. Чего бы ей это не стоило.