Когда ты, устав от меня, Уйдёшь, Молча тебя отпущу… Ким Соволь
Со смертью Чхэ Рён жизнь Ван Со надломилась, как пересыхающая вишнёвая ветка, на которую вдруг упал слишком тяжкий груз. Кусок льда, соскользнувший с козырька ханока на свирепом зимнем ветру… И причина была вовсе не в самой этой жалкой твари, о которой он не мог думать без того, чтобы не давиться злостью и отвращением. А ведь он подозревал её, смутно ощущая тревогу всякий раз, когда Чхэ Рён попадалась ему на глаза! Это было неясное, сосущее предчувствие беды, которое нельзя было связать с чем-то конкретным. И всё-таки оно не обмануло его. Чхэ Рён никогда не нравилась ему, пусть Ван Со и не сталкивался с ней часто, но помнил, что именно эту служанку Хэ Су бросилась защищать от Ён Хвы в поместье Ван Ука и встала вместо неё под палку принцессы. В тот день он ещё впервые назвал Су своей… Именно эта служанка везде сопровождала Хэ Су, когда та, ещё будучи благородной госпожой, бывала во дворце. Она постоянно крутилась возле Су – уже придворной дамы. И неслучайно именно её Ук отпустил в Дамивон! Чхэ Рён повсюду следовала за Хэ Су, немудрено, что ей ничего не стоило войти в доверие к своей госпоже. Но чтобы настолько? Чтобы Су едва не умерла от горя, потеряв её? Оттолкнула его, скорбя о той, что лишила жизни её друзей и подставила под удар её саму? Как такое возможно? Ван Со тщетно силился понять, почему Хэ Су оправдывала Чхэ Рён. Почему не могла простить ему справедливое наказание ничтожного человека, по вине которого не стало стольких хороших людей. Почему защищала ту, кто едва не разлучил их? Хотя разве – едва… Время шло, а Хэ Су по-прежнему не прощала его и отдалялась всё больше и больше, замыкаясь в себе. Ван Со не единожды порывался поговорить с ней, но всякий раз натыкался на стену отчуждения и холодности. И поделать с этим ничего не мог, как ни пытался. Теперь он снова просыпался каждую ночь, мучаясь от душивших его кошмаров, а очнувшись, тут же в панике принимался звать и искать Хэ Су, спросонья шаря по одеялу трясущейся рукой. Но императорское ложе было пустым и холодным, мёртвым, как стылые камни погребальных курганов. «Иди к ней, – искушал его внутренний демон. – Что же ты? Иди! Ты – император. Она – твоя женщина. Ты имеешь на неё право. Ты можешь делать с ней всё, что захочешь!» А некто разумный и добродетельный, быть может, светлый посланник Небес, невидимый обычному глазу, всякий раз оказывался рядом, прижимал плечи императора к постели, не давая встать и совершить непоправимую ошибку. Хэ Су была нужна ему как воздух. Но Ван Со не мог вернуть её силой. А сама она не желала к нему возвращаться. И он лежал без сна до самого утра, комкая одеяло и до крови кусая костяшки пальцев, чтобы не сорваться и не закричать от раздиравших его противоречий и мёрзлого одиночества. Не выдержав этой изматывающей внутренней борьбы, однажды Ван Со всё-таки сломался, дойдя до такого состояния, что уже было неважно, как она отреагирует на него Ему нужно было увидеть её, коснуться её, хотя бы поговорить, иначе он чувствовал: просто сойдёт с ума. Днём Хэ Су будто специально пряталась от него, старательно избегая встреч, а когда он находил её, отмалчивалась и смотрела в пол. А чёрная леденящая пустота в груди, которая теперь всё чаще давала о себе знать, захлёстывала не только его тело, но и разум, неотвратимо погружая в безумие. Так дальше продолжаться не могло, и Ван Со посреди ночи, даже не утруждая себя облачиться в верхнюю одежду, как во сне, преодолел несколько шагов до покоев Хэ Су и без раздумий толкнул дверь. Он не сразу увидел её: она стояла у окна в полной темноте. Ни единой свечи не теплилось в её комнате, отчего выстуженные непогодой покои напоминали склеп. Тоненький силуэт Хэ Су в белой траурной одежде, что она упрямо не снимала после казни Чхэ Рён, тускло выделялся на фоне окна, в которое стучал затяжной осенний дождь. Ночь широко раскинула свой мрачный плащ над дворцом, но Хэ Су не спала. Просто стояла. Не плакала, не убивалась. Она молча стояла, прислонившись к стене, и слепо смотрела во тьму, закаменев в своём горе. Когда Ван Со вошёл, скрипнув дверью, Хэ Су даже не повернула голову, не вздрогнула, не вздохнула. И не подняла глаз. Он приблизился к ней – печальной тени той, что когда-то была живым горным ручьём, переливчатым пением птиц по весне, свежим ветром с лугов... Ван Со смотрел на неё – и у него сжималось сердце от осознания того, что сделал с ней дворец, во что он, император, заставил её превратиться рядом с собой. А дождь всё стучал и стучал по вискам, не врачуя, а бередя незажившие душевые раны, поливая их тоскливыми слезами. – Су… – хрипло прошептал Ван Со и сам поразился своему вдруг отказавшему голосу. Никакого ответа. – Су, прошу тебя, поговори со мной… Она молчала, и Ван Со протянул к ней руку, коснулся распущенных волос, длинными прядями струившихся у неё по плечам и груди. Хэ Су больше не делала красивые причёски, не плела косы, не украшала волосы затейливыми шпильками. Ту самую, что он подарил ей когда-то как частичку своего сердца, он не видел уже очень давно и не знал, у неё ли эта шпилька вообще, цела ли, дорога ли ей, как прежде. Недавно ему приснился странный сон, в котором Хэ Су отдала эту шпильку Бэк А. Зачем она это сделала, было непонятно. Куда дел шпильку тринадцатый принц – тоже. Единственное, что помнил Ван Со, выбравшись из серой мути сна, был её шёпот: «Передайте её…» Кому – он уже не узнал. Но весь день пристально наблюдал за Бэк А, словно ждал, что тот и в самом деле отдаст ему шпильку Хэ Су. Не отдал… И Ван Со не то чтобы забыл об этом муторном видении, просто впечатления от него вплелись в череду таких же удручающих мыслей и чувств и затерялись там. А теперь вот вспомнились. Почему вдруг? Между тем его пальцы, смелея, погружались в волосы Су, а сам он подступал к ней вздох за вздохом, заворожённый её близостью и таким родным запахом, что его хотелось пить. И вот он уже скользил губами по её прохладному лбу, едва касаясь шелковистой кожи, по кромке волос и стрелкам бровей. Замирая от наслаждения, уловил пульс на виске, спустился вниз по щеке и вздрогнул, задев уголок губ. Ван Со взял лицо Хэ Су в ладони, а его тело уже само прильнуло к ней. Чувствуя, как набирает силу неутолённое желание, он вдавливал её в стену, беспорядочно скользя руками по белому шёлку нижнего платья. Ощутив мягкие губы, Ван Со со стоном приник к Хэ Су, глотая её имя… …и понял, что она ему не отвечает. Раньше Хэ Су мгновенно отзывалась на малейшее его прикосновение, как водная гладь – на призыв ветра: трепетно, радостно, легко… А сейчас принимала его ласки, никак не откликаясь, не поднимая рук, не открывая глаз. Её тело не реагировало на него, губы не улыбались, дыхание не вплеталось в его собственное… Хэ Су стояла и терпела. Она всего лишь терпела его, подчиняясь его силе и власти. Ван Со покачнулся, как от удара. – Су, скажи, что мне сделать? – с отчаянием прошептал он, готовый на всё, что бы она ни попросила. И обмер, услышав её надтреснутый голос: – Вы император. Вы вольны делать, что хотите. Это ваше право. Это касалось не только его государственных деяний и смертных приговоров, но и того, что он делал с ней сейчас. А Хэ Су оставалась безвольной и покорной. Не отталкивала его, но и не признавала. Не тянулась к нему, как прежде. Она уступала воле императора, который имел право поступать так, как ему заблагорассудится. С кем угодно. И с ней в том числе. Хэ Су отказывалась принимать его как мужчину. Её мужчину. Это было невыносимо. Просто невыносимо! – Су, пожалуйста, не мучай меня так, – взмолился Ван Со, опускаясь перед Хэ Су на колени, обнимая её ослабевшими руками и пряча пылающее лицо в складках её одежды. – Поговори со мной! Скажи, чего ты хочешь? – Я хочу, чтобы вы ушли. – Что? – Уходите, Ваше Величество. Оставьте меня, – Хэ Су наконец взглянула на него сухими, полными безразличия глазами. – Я боюсь вас. Ван Со поднял на неё ошеломлённый взгляд, не веря тому, что слышит. Эти тихие слова швырнули его в тот вечер, когда он впервые поцеловал её на берегу озера Донджи. Но тогда Хэ Су сопротивлялась, вырывалась, плакала и кричала. Сейчас же она была мёртвой, неподвижной, и от этого ему стало ещё страшнее, а пустота тут же выхолодила всё внутри. Тяжело дыша, Ван Со встал и отшатнулся. В нём вновь вступили в борьбу два начала: светлое и тёмное, ангел и демон. Первый буквально оттаскивал его от Су за шиворот, умоляя оставить её в покое, не брать её силой, не ломать хрупкий стебель: «Тебе не нужна её холодная покорность! Ты нуждаешься в любви, тепле и понимании. Уступи. Перетерпи. Дай ей время!» А второй презрительно смеялся, оглушая Ван Со и толкая его обратно к Хэ Су. Он заставлял подойти к ней, схватить в охапку, овладеть ею, чтобы она, наконец, очнулась, чтобы вспомнила, что любит его, и вновь раскрылась ему навстречу душистым цветком… И тогда всё будет по-прежнему – утром Хэ Су проснётся в его объятиях и улыбнётся ему, как раньше. А если нет – он всё равно заявит на неё своё право. «Ты – император! – настаивала тьма в душе Ван Со. – Хэ Су – твоя! Твоя женщина. Она принадлежит тебе! Так чего же ты ждёшь? Бери её!» И, поддавшись этой тьме, Ван Со резко выдохнул, подхватил Хэ Су на руки и понёс к выходу, в свои покои. Но стоило только коснуться двери плечом, как ему вспомнилась та самая ночь, когда, обезумев от потерь, он творил с Хэ Су такое, за что утром казнил себя и проклинал свою несдержанность. Он вновь увидел кровь у неё на губах, синяки и царапины на белоснежном теле – и ему стало так мерзко от самого себя, что он замер на месте, задохнувшись от ужаса. В ту ночь Хэ Су отвечала на его дикие ласки, заранее всё ему прощая. Что же будет с ней теперь, когда он возьмёт её силой? Когда она так обречённо послушна и бесчувственна? Когда её руки висят, губы сомкнуты, а глаза закрыты и сухи… Как он может позволить себе такое? Ван Со медленно развернулся, подошёл к расстеленному на полу футону, бережно положил Хэ Су на подушку, поправил волосы и укрыл её одеялом. Его заботу, как и его отчаянный страстный порыв, Хэ Су принимала молча, не сказав ему ни слова, не пролив ни единой слезинки. Если бы она протянула к нему руки, если бы назвала по имени, если бы сказала хоть одно слово! Но Хэ Су всё так же молчала и смотрела в потолок. Ему бы остаться с ней. Лечь рядом. Обнять и прижать к себе. Отогреть своим теплом… Если бы только она в нём нуждалась! – Прости меня, – вымученно улыбнулся Ван Со, встал и ушёл к себе, возвращаясь в пустоту одиночества. Следующие дни стали для него сплошным кошмаром, только уже наяву. Дама Хэ постоянно исчезала из своих покоев. Было ли это связано с той дождливой ночью, Ван Со мог только предполагать, но его не покидало ощущение, что Хэ Су попросту боится оставаться в комнате, куда он мог беспрепятственно войти и оказаться с ней наедине. Она была где угодно, только не там. В хорошую погоду часами просиживала у молитвенных башен, не замечая, как промёрзшая земля высасывает из неё тепло и последние силы. Она замирала в полуживом созерцании чего-то, ведомого лишь ей одной, пока Ван Со не находил её и не возвращал во дворец, по-прежнему молчаливую и безвольную. Он вёл Хэ Су за собой и вновь ужасался, какой же она стала покорной. Покорность превратилась в её маску, за которой надёжно пряталась его прежняя живая, бойкая, любящая Су. И это сводило Ван Со с ума. Что бы он ни делал, что бы ни говорил, он не мог заставить её сбросить эту маску, а мысли невольно возвращались в ночь изгнания духов, к другим маскам – знатного господина и невесты, что они с ней надели на рынке в Сонгаке, и их мимолетному счастью, последнему его отблеску. Ему не нужна была покорность под гнётом страха: этого с лихвой хватало в тронном зале, который до сердцевины деревянных колонн пропитался подобострастием и угодничеством. Он тосковал по теплу и любви. И не чьей-нибудь, а её. Но это осталось в прошлом. Невозвратном и таком желанном… Ван Со шагал по дорожкам вдоль озера Донджи, Хэ Су шла рядом с ним, но теперь всё изменилось, и на душе у него было черно и пусто. Он вёл Хэ Су во дворец не для того, чтобы остаться с ней, как в их последнюю ночь вместе, а для того, чтобы избавить её от своего общества, которое её тяготило. Запереть в покоях, под присмотром слуг, в клетке мнимой безопасности. Но стоило ему оставить её в комнате одну, как Хэ Су тут же покидала ненавистные ей стены. Когда не было дождей, она бесцельно бродила по саду, а в непогоду забивалась в укромный уголок Дамивона, так что даже служанки не могли её отыскать. Заливаясь слезами, они падали в ноги разбушевавшемуся императору, который требовал сообщить ему, куда пропала дама Хэ. Однако никто не знал закоулки Дамивона лучше неё. И служанки, и охранники, приставленные к Хэ Су, тряслись от страха, вспоминая недавнюю казнь Чхэ Рён, но не могли сказать ни слова, потому что действительно не представляли, где она: Хэ Су ускользала от них бесплотной тенью, заставляя каждый раз прощаться с жизнью под убийственным взглядом императора. Снедаемый беспокойством за её рассудок и здоровье, Ван Со сам стал проверять её покои по утрам. Заглядывал, убеждался в том, что она внутри, и уходил, не тревожа её своим присутствием. Но Хэ Су довольно скоро разгадала его уловку и исчезала из комнаты до рассвета, если вообще ночевала там. Её больше ничего не интересовало. Она ушла в себя и ни на кого не реагировала. Не помогали ни мольбы императора, ни уговоры Бэк А, ни увещевания У Хи, ни наставления придворного лекаря: ко всем этим попыткам привести её в чувство и воззвать к инстинкту самосохранения Хэ Су оставалась неизменно безучастной и продолжала издеваться над собой, словно желала умереть. – Что мне делать? – вконец отчаявшись, спрашивал Ван Со у Бэк А, но тринадцатый принц лишь печально качал головой, не в силах помочь и дать какой-то совет. А Хэ Су угасала на глазах. Однажды, привычно заглянув в её покои на рассвете перед тем, как отправиться в тронный зал на утреннюю встречу с министрами, Ван Со не обнаружил её и решил проверить королевские купальни в Дамивоне. Почему он полагал, что найдёт её там, он и сам не мог бы объяснить, но оказался прав. Хэ Су сидела на ступеньках лестницы, по-прежнему в белом, с распущенными волосами, и смотрела на воду. Заметив подошедшего императора, она скользнула по нему пустым взглядом и тут же отвернулась. – Тебе ведь нездоровится, зачем ты вышла? – мягко сказал Ван Со, склоняясь к ней. – Давай вернёмся обратно и поговорим. Он тепло улыбнулся и протянул ей руку. Хэ Су долго смотрела на его раскрытую ладонь, а потом наконец подняла на него измученный взгляд. На дне её глаз застыла тоска. – Я не могу вернуться в ту комнату, – бесцветным голосом произнесла она, не принимая его руку и не делая ни единого движения навстречу. – Не отталкивай меня из-за Чхэ Рён! – улыбка сошла с лица Ван Со, стоило ему понять, почему Хэ Су не хочет находиться в своих покоях и почему по-прежнему отвергает все его попытки примирения. – Она же столько лет лгала тебе! – Чхэ Рён была искренна со мной, – тихо возразила Хэ Су. – Что бы вы ни говорили мне о ней, она была честна. – И что? Ты будешь верить ей, а не мне? Ты хочешь отдалиться от меня из-за неё? – не выдержав, воскликнул Ван Со. – Этого ты хочешь? Он заставлял себя радоваться уже тому, что Хэ Су реагирует на него, и негодовал из-за того, что ничего – ничего! – не менялось, не сближало их, не рассеивало мрак. – Я хочу покинуть дворец, – отозвалась она, глядя в пол. – Я так хочу уйти отсюда… Оставаться здесь невыносимо для меня! Сказав это, Хэ Су с видимым трудом подняла голову и умоляюще посмотрела на него, как на последнюю надежду, что было недалеко от истины: лишь император имел право отпустить её из дворца. – А как же я? – ошеломлённо выдохнул Ван Со, холодея от мысли, что ничего не может изменить, будь он трижды императором. Но вместо отчаяния его вдруг охватила упрямая злость, прорезавшаяся в голосе: – Ты полагаешь, я тебя отпущу? Ты никогда не покинешь меня! К горлу колючим комом подкатила обида. Не в силах больше смотреть в эти чужие глаза, которые он мучительно любил, Ван Со отвернулся от Хэ Су и пошёл прочь. Он боялся в своём взвинченном состоянии наговорить ей такого, за что ему потом будет стыдно. Направляясь в тронный зал, он почему-то оказался в её покоях, осознав это только тогда, когда увидел перед собой знакомый стёганый футон, на котором провёл столько алых ночей, сжимая в объятиях разгорячённое ласками тело любимой… Ван Со смотрел на остывшую постель, на поникшие хризантемы в вазах, на каждую деталь комнаты, где когда-то был счастлив с Хэ Су. Где они оба были счастливы. И его терзали мысли и воспоминания, от которых было не отмахнуться и не спрятаться. Его сиротливый взгляд упал на императорское свадебное платье, аккуратно сложенное на столике в стороне от окна, сквозняков и прямого солнечного света, – и перед глазами тут же возникла Хэ Су в этом платье – его единственная императрица, которую он никогда не сможет так назвать, потому что этого не захотела она сама. Ей не нужны были титулы и почести, она не стремилась владеть миром и взирать на него с высоты трона. Она нуждалась в том, что Ван Со просто не способен был ей дать. Хэ Су жаждала свободы. Я знаю, что ты мечтала уйти. Но я не мог отпустить тебя, Су. Не мог, потому что не хотел! Несмотря на то, что видел, как угнетает тебя дворец, его цепи, его устои, его жажда крови, жертв и подчинения незыблемым вековым правилам власти. Понимая всё это, наблюдая с тоской, как ты угасаешь в золочёной клетке, я эгоистично не желал терять тебя – я боялся этого! Ведь тогда у меня не осталось бы ничего – ни единого источника тепла и света, ни крошки надежды… Я знал лишь одно и упрямо повторял это до тех пор, пока не поверил и сам: я не позволю тебе уйти или умереть. Ты – моя! Только моя! И останешься со мной, хочешь ты этого или нет. Если бы я мог заглянуть в завтрашний день! Если бы…***
Чхве Чжи Мон напрасно полагал, что его башня предана забвению и её скорбный удел – лишь медленное разрушение под властью времени, ветров и дождей. И пыль с полок ему вытереть пришлось, и убрать осколки, и привести всё в надлежащий вид, коего здесь не наблюдалось уже несколько лет унылого запустения. Правда, до этого звездочёт всё-таки опозорился перед императором, который совершенно неожиданно возник на пороге его заброшенной научной обители. Пользуясь короткой передышкой в государственных делах, Чжи Мон сидел на первом этаже башни и штопал бечёвкой развалившийся переплёт звёздного атласа, на чём свет стоит кляня дремучие времена и отсутствие нормальной типографии с переплётной мастерской. О надёжной прошивке книг он и не помышлял, умерив свою наглость до десятого века, но душа его жаждала хотя бы скромного клеевого крепления страниц, что – увы! – хлипкий рисовый клей, что ныне варили в Корё, гарантировать никак не мог. Глубоко порезав ладонь о суровую нитку, Чжи Мон зашипел, замысловато выругался и, сунув руку в рот, остолбенело уставился на входную дверь, в проёме которой высилась тёмная фигура Кванджона. И давно он тут стоит? – Ваше Величество! – вскочил со стула астроном, поспешно откладывая своё бумажное рукоделие и пряча раненую руку за спину. – Не ожидал… Император скользнул по столу ничего не выражающим взглядом, едва заметно дёрнул уголком плотно сжатого рта и, не сказав ни слова, направился к лестнице наверх, в библиотеку. – Ваше Величество! – заспешил вслед за ним Чжи Мон, ругая себя за излишнюю самонадеянность и неряшливость. – Позвольте узнать, зачем… Он вспомнил, в каком виде оставил книжные стеллажи и комнату вообще, и заалел ушами от стыда. – Ты обещал мне книгу «Основы управления в период Чжэнь-гуань», – задержавшись на лестничном пролёте, сверху вниз посмотрел на него император. – И что-то я не наблюдаю её у себя. Святые Небеса! А ведь и правда! Астроном чуть не хлопнул себя по лбу, сетуя на непростительную забывчивость, но, быстренько приняв невозмутимый вид, со значением произнёс: – Разумеется, Ваше Величество. Однако эта мудрая книга, не раз читанная вашим отцом, императором Тхэджо, нуждалась в реставрации, поэтому я и задержался. – Она нуждалась в… чём? – вскинул брови император, явив астроному хоть какое-то проявление эмоций. Чхве Чжи Мон мысленно отвесил себе знатный подзатыльник и, обернувшись на угол, который временно превратился в книжную ремонтную мастерскую, не нашёл ничего лучше, как молча ткнуть в него пальцем и по-дурацки пожать плечами. – Что ж… – Кванджон проследил взглядом за его указующим жестом и, кивнув, продолжил свой путь вверх по лестнице. – В таком случае предоставь мне её сейчас. – Ваше Величество! – рванул за ним астроном, перепрыгивая через ступеньку и морщась от возможной реакции правителя на бардак в библиотеке. – Позвольте принести её вам чуть позже... К вечеру… Или лучше завтра, а? – Она нужна мне немедленно, – отрезал Кванджон, не сбавляя шага, и остановился только возле полок, запорошенных теми самыми проклятущими опилками, которые смутили Чжи Мона ещё во время разговора с придворной дамой Хэ. Дама Хэ! Подумав о ней, Чхве Чжи Мон ахнул, мгновенно позабыв о царившей вокруг разрухе, и уставился на аккуратный узелок из розового шёлка, который занял угол чайного столика как раз рядом со стеллажом, где стоял император, и абсолютно не вписывался в окружающую обстановку. Этот узелок сегодня утром астроному передала Хэ Су, попросив отыскать родных Чхэ Рён и узнать, не может ли она помочь им чем-нибудь ещё. Удобнее момента подгадать было невозможно, и астроном, вполне справедливо полагавший, что этим своевольным поступком дама Хэ рискует разгневать императора, пересказал Кванджону их разговор, поминутно запинаясь и путаясь в словах. Он не мог предугадать реакцию правителя, который в последнее время, как раз после казни Чхэ Рён, ходил мрачнее некуда, хотя о причине его состояния гадать не приходилось. Хэ Су заверила астронома, что Кванджон не станет возражать. И тот не возражал. Застыв у стеллажа чёрным изваянием с книгой в руках, император молча выслушал Чжи Мона, долго смотрел на узелок, а потом лишь коротко кивнул, дозволяя выполнить просьбу дамы Хэ, и вновь потянулся к книжным полкам, давая понять, что разговор на эту тему исчерпан. Звездочёт выдохнул и, воодушевившись милостью правителя, пусть и сдержанной, решился на большее. – Благодарю вас, Ваше Величество. Но есть ещё кое-что. – Ещё? Чжи Мон заметил, как напряглись плечи императора, однако отступать было поздно: Кванджону следовало знать. Как только Хэ Су передала астроному узелок, в чайном доме появился девятый принц. Преградив Ван Вону путь, она бросила ему в лицо обвинения в смерти Чхэ Рён. – Да ты ума лишилась? – делано выпучил глаза девятый принц. – Вы ещё пожалеете, – с тихой ненавистью пообещала ему дама Хэ. – Однажды вы поплатитесь за то, как относились к Чхэ Рён! – Став любовницей императора, ты возомнила, что можешь говорить, что вздумается? – выплюнул ей в лицо Ван Вон, заметно стушевавшийся, но не растерявший от шока ни глупости, ни нахальства. – Любовницей?.. Чхве Чжи Мон увидел, как сошла с лица Хэ Су, и дёрнулся было к ней, испугавшись, что она лишится чувств, но она только закусила губу и проводила Ван Вона нечитаемым взглядом, а потом поклонилась звездочёту и вышла из чайного дома через другую дверь. – Любовницей? – по-змеиному прошипел Кванджон, повторив последнее слово, сказанное Хэ Су, так, что астроному показалось: ещё немного – и оскорблённый правитель бросится на немедленную расправу, которой девятому принцу просто не миновать. Но Чжи Мон ошибся. – Да что же это такое?! – проревел Кванджон и с такой силой грохнул по столу книгой, которую держал в руках, что у того подломились ножки, а хлипкий томик рассыпался на части и усеял пол вокруг жёлтым листопадом страниц. – Ваше Величество, что вы творите-то, а? – взвизгнул астроном, от эстетического потрясения позабыв о приличиях и субординации. Чтобы спрятать нахлынувшее негодование напополам со смущением, он неловко нагнулся, сгребая страницы в кучу. – Это же кощунство! Но когда он поднял голову, до него дошло, что кощунство для императора заключалось вовсе не в какой-то там книге. Рот Кванджона подёргивался от ярости, глаза опасно сузились, искажённое гневом узкое лицо побелело, заставив Чжи Мона волноваться теперь уже о душевном состоянии императора, как он волновался утром о даме Хэ. Нет, добром это всё не кончится, святые Небеса! Отдышавшись, Кванджон огляделся, будто не понимая, где находится, ненадолго задержал взгляд на съёжившемся у его ног астрономе и, отвернувшись, устремился к лестнице, на краю которой задержался и бросил через плечо: – Книга сегодня должна быть у меня. Вздрогнув от грохота захлопнувшейся за императором входной двери, Чжи Мон наконец-то выдохнул и устало плюхнулся на пол пятой точкой. Всё это точно не кончится добром, что, к своему глубочайшему сожалению, он знал наверняка.***
Покои главной придворной дамы Дамивона пустовали со смерти Чхэ Рён, занимавшей их после Хэ Су. А до неё здесь жила наложница О. Ван Со в который раз обходил уютные комнаты, прикасался к фарфоровой посуде, картинам на стенах и вышитым покрывалам, представляя, что их когда-то так же касалась её рука. Он закрывал глаза и видел, как вечером Хэ Су читает при свечах эти толстые книги о травах, пахнущие настоями и сборами, как задумчиво листает страницы и улыбается, обнаружив нечто интересное. А в этом чайнике она наверняка заваривала свой чудесный чай из хризантем или ромашек, недаром у него так пожелтел носик... Вернув чайник на поднос, Ван Со в который раз оглянулся на закрытую дверь и разочарованно вздохнул. Он ждал Хэ Су. Возвратившись из башни звездочёта и вполне предсказуемо не обнаружив Су в её покоях во дворце, он бросился сюда, в Дамивон, и поклялся, что не уйдёт, пока не увидит даму Хэ. А заодно казнит всех, кто, отправившись на её поиски, вернётся ни с чем. И, произнося эту угрозу, он ни капли не кривил душой. Время шло, за окнами смеркалось, а он всё так же измерял шагами комнаты, упрямо не желая покидать их, пока не дождётся Хэ Су. В коридоре слышались возня, нервный шёпот, стук дверей. Ван Со зло усмехнулся: пусть ищут, раз не могут уследить за одним-единственным человеком. Пусть ищут, иначе казнь Чхэ Рён покажется им лучшей из смертей… Подумав так, Ван Со помрачнел и замер, невидяще глядя в окно. Ему не хотелось думать, что Хэ Су может что-то сделать с собой после такого унизительного обвинения Ван Вона. Жалкий идиот! Да как он посмел! Ван Со гнал тревожные мысли и обещал себе, что разделается с девятым принцем, как только тот перестанет быть ему нужным. Лишь бы Хэ Су нашлась! И наложница О, и Чхэ Рён, обитавшие когда-то в этих скромных покоях, приняли смерть из-за мужчин, которых любили и которым принесли в жертву своё счастье, любовь и жизнь. Су Ён, преданно любившая его отца. Чхэ Рён, потерявшая себя из-за его брата… Неужели и Хэ Су настигнет проклятье этих светлых безобидных комнат Дамивона, что на деле являлись самой настоящей тюрьмой для верных женских сердец, умолкнувших по прихоти дворца? Ван Со застонал сквозь зубы и ударил кулаком по оконной раме, вскользь отметив, как по высохшему дереву зазмеились трещины. Такие же трещины покрывали и его душу. Но он и думать не хотел, что может лишиться Хэ Су. Что угодно, только не это! Он запрёт её в своих императорских покоях, прикуёт к себе цепями, заставит не отходить от себя ни на шаг. Пусть ненавидит его, пусть молчит. Но лишь бы она нашлась! Лишь бы она была жива! Лишь бы осталась рядом! Ван Со закрыл глаза и, сцепив руки за спиной, приготовился ждать столько, сколько потребуется. Поэтому едва не подпрыгнул, услышав за спиной тихое: – Ваше Величество... На пороге комнаты стоял первый министр, который с поклоном пропустил внутрь Хэ Су. Нашлась! Жива! Только присутствие постороннего удержало Ван Со от того, чтобы броситься к ней и заключить в объятия. Он нетерпеливо ждал, пока министр откланяется и исчезнет в коридоре. И всё это время не сводил глаз с Хэ Су, смотревшей в пол. Её волосы были аккуратно уложены в простую причёску без украшений, а белые траурные одежды сменил ханбок, без вышивки, но зато цветной. В нём Хэ Су больше не походила на бесплотного призрака, и это вселило в душу Ван Со надежду. Однако эта хрупкая надежда развеялась в прах, стоило им заговорить. – Вы звали меня, Ваше Величество, – поклонилась ему Хэ Су, как только за министром закрылась дверь. – Чжи Мон всё рассказал мне, – начал с главного Ван Со, старательно пряча на задворки сознания тревогу и сомнения. – Ты станешь императорской наложницей. – В этом нет нужды, – равнодушно откликнулась она. – Я не желаю слышать, как тебя называют любовницей! – вспылил Ван Со. – К тебе будут относиться как к супруге императора, а родив дитя, ты станешь моей второй императрицей. – Я хочу покинуть дворец, а не занять высокое положение, – подняла на него печальные глаза Су. Не обнаружив в её застывшем взгляде ни толики чувства, Ван Со ощутил, как внутри него растекается тоска. И всё же продолжал сопротивляться. – Просто скажи Чжи Мону, какой ты хочешь титул! – не сдержавшись, прорычал он. – Ваше Величество… Хэ Су удручённо покачала головой. Весь её вид говорил: «Почему же вы не слышите меня? Мне это не нужно. Мне нужно иное». Но Ван Со не желал ничего видеть и слышать. – Ты же понимаешь, что не можешь уйти, поэтому послушай меня и перестань упрямиться! Осознав, что уже просто кричит на Хэ Су, он умерил пыл, шагнул к ней ближе и взял её руки в свои. – Давай не будем пререкаться, – мягко, успокаивающе проговорил он, заставляя себя улыбнуться. – Неужели ты уже позабыла, как долго мы были в разлуке? Не стоит ссориться и разрушать наше счастье из-за подобной мелочи. Сказал – и понял, какую непоправимую ошибку только что совершил. То, что для него было мелочью, жизнь какой-то преступной служанки, для Хэ Су было равносильно катастрофе. Су молча смотрела ему в глаза, но взгляд её красноречиво отвечал: «Нам больше нечего разрушать, Ваше Величество. Всё уже разрушено. Нечего беречь. Нечего спасать». Она отняла руки и отвернулась от него. Слабая улыбка Ван Со угасла. Острое болезненное чувство одиночества накрыло его, грозя утопить в окутавшей его тьме. Они с Хэ Су стояли друг напротив друга уже почти чужими людьми. И в этот самый момент она своими руками укладывала последний камень в стену, выросшую меж ними из обид и непонимания. Ван Со бился в эту стену, но не мог её разрушить, как ни пытался: слишком крепка она была, слишком старательно Хэ Су подгоняла друг к другу цепкие камни. И можно было сколько угодно кровить об эти камни руки – ничего бы не изменилось. Только он не верил. Отказывался верить. Всё уже разрушено? Ложь! Нечего беречь? Ложь! Нечего спасать? Какая пустая ложь и упрямый самообман! А как же то, что горит у него внутри, продираясь сквозь этот мрак навстречу Хэ Су? Как же то, что заставляет его рваться к ней и всякий раз падать в ледяной омут её глаз? Неужели ничего не осталось? Ложь! Вот только, похоже, Хэ Су больше не верила ему. И что делать с этим, Ван Со просто не знал. Скажи мне, Су, почему мы перестали слышать друг друга? Что заставляло нас ранить друг друга словами и поступками снова и снова, в то время как сердца наши обливались кровью, а души тосковали по утраченной половине? Я пытаюсь найти причину – и не нахожу. Пытаюсь понять, когда и в чём я ошибся, – и у меня нет ответа. Неужели виной всему дворец? Власть? Трон? Я думал, что, став императором, смогу сделать тебя свободной и счастливой и стать таким же рядом с тобой. И слишком поздно понял, как чудовищно ошибался. С одной стороны, я мог всё, а с другой – ничего. Ничего! Зажатый в тиски жёстких рамок власти и законов, в толпе придворных и слуг, я чувствовал себя страшно одиноким и беспомощным. Передо мной лежал весь мир, и я полагал, что сумею изменить его, но на самом деле это он менял меня, заставлял жить так, как того требовали время и обстоятельства, а не так, как стремилось сердце. Я видел, как в твоих глазах гаснет свет, как тебя покидает желание быть рядом со мной. Но я знал, я чувствовал, что ты любишь меня! И так отчаянно нуждался в тебе сам! Сильнее, чем прежде! А ты наказывала меня своим молчанием… Сейчас, возвращаясь мыслями в прошлое, я часто думаю, мог ли я, уже будучи императором, вести себя иначе, чтобы защитить страну от жестокости и кровопролитий и чтобы ты осталась рядом со мной, желая этого? И я до сих пор не знаю. Быть может, нужно было просто понять друг друга, а мы не сумели? Не справились и продолжали причинять друг другу боль снова и снова? Ответь мне, Су, что с нами произошло? Если люди не меняются, то почему изменились мы с тобой? Почему отпустили друг друга гораздо раньше, чем расстались на самом деле? Если у тебя есть ответ, если ты можешь помочь мне понять, не молчи! Хотя бы теперь – не молчи, Су, прошу тебя…***
С некоторых пор тронный зал превратился для него в единственное пристанище. Ван Со ненавидел его, люто ненавидел всей душой каждую колонну, высившуюся перед ним безмолвным тюремщиком, каждую ступень, ведущую к эшафоту трона, каждый золочёный вензель, украшавший пьедестал императора и слепивший придворных и просителей, алчущих хотя бы кроху этой гнилой позолоты. Он слишком хорошо помнил времена, когда на этом троне восседал его отец, король Тхэджо Ван Гон, а он, Ван Со, отринутый семьёй четвёртый принц Корё, преклонял перед ним колени в надежде, что его примут обратно, готовый ради этого на всё. Из его памяти не исчезали дни, когда помутившийся рассудком Хеджон Ван Му смотрел на него с высоты трона с наивной надеждой на то, что, взяв в жёны его маленькую дочь, Ван Со сможет защитить государство и его слабого, безвольного правителя. Он не мог забыть наглую усмешку превосходства Чонджона Ван Ё, превратившего его из волка в цепного королевского пса, угрожая расправой над Хэ Су. А ныне он сам сидел на этом отравленном ядом власти стуле, повелевающий миром и бессильный подчинить себе одно-единственное сердце, отказавшееся от него. Но свой выбор он сделал сам. И теперь расплачивался за это. Не находя иного места в собственном дворце, Ван Со добровольно заперся в тронном зале. В императорских покоях ему было трудно дышать, его изводили кошмары, поэтому он часто засыпал тут же, на троне. Хэ Су больше не разделяла с ним трапезу, и он ел прямо здесь, на чайном столике у трона, перестав различать ароматы пищи и сладостей. Жизнь, как и еда, потеряла для него свой вкус и притягательность. И причина этого крылась в одном-единственном человеке. – Это был Ван Ук! Всё это зародилось в его голове. Всё началось с него! Он посмел играть со мной, используя трон как приманку? Отшвырнув поднос с чаем и пирожными, Ван Со вцепился в стол и даже не пытался справиться с приступом охватившей его ярости, не обращая внимания на Бэк А, который взволнованно смотрел на него, не зная, что ему делать. – Ваше Величество, – неуверенно проговорил он. – Сперва нужно всё прояснить. Однако тринадцатый принц не знал, что Ван Со давным-давно уже всё прояснил. Ему продолжали поступать доносы от шпионов из Хванчжу и Чхунджу в дополнение к тем сведениям, что он лично вытряс из наместников этих мятежных провинций, и информации, что выдал ему струсивший Ван Вон. Все нити сходились в одной точке – поместье восьмого принца. Кусочки головоломки наконец начали складываться в одну целостную картину, которая ясно и однозначно показывала: за всеми бедами королевской семьи, за всеми потерями самого Ван Со стоит Ук. Вот только у императора не было в руках веских неопровержимых доказательств, которыми можно было бы пригвоздить Ван Ука к плахе. И не было людей, на кого Ван Со мог положиться в дальнейшем, без опасения быть преданным и убитым за свою кровавую расправу над восьмым братом и поддерживающими его кланами. Последнее было хуже и тяжелее всего. – Кто у меня ещё есть? – впился Ван Со отчаянным взглядом в растерянное лицо Бэк А. – У меня остались только ты и Хэ Су. Но из-за Ука в глазах Су я стал чудовищем. И он мне за это поплатится! Нужно было всего лишь поймать его за руку, когда он будет творить очередное злодеяние, чтобы ни у кого не осталось сомнений в его преступлениях и люди не говорили, что это пустая кровная месть императора. Нужно было устроить всё так, чтобы Ук сам выдал и очернил себя в глазах министров и глав влиятельных кланов. Нужно было всего лишь набраться немного терпения. Только где его взять, это терпение? Как хотя бы на время забыться и не думать о том, что Хэ Су презирает и боится его, что Бэк А не понимает его до конца, Чжон ненавидит, Вон лебезит из страха, а Ук только и ждёт удобного момента, чтобы вонзить ему в спину нож? Как отключиться от всего этого и дать краткий, пусть и иллюзорный отдых издёрганному тревогами разуму? И выход нашёлся. Простой, постыдный и донельзя глупый. Отправив вконец расстроенного Бэк А спать, Ван Со потребовал принести в тронный зал вино и оставить его одного. Однако идея напиться на голодный желудок и истончённые нервы оказалась на поверку не самой удачной, как Ван Со представлялось вначале. Он не любил алкоголь и никогда не прибегал к этому жалкому способу ухода от реальности. До сегодняшнего вечера. Просто ему было тошно. Так тошно, что он схватился за первую попавшуюся соломинку, которая на деле не только не вытащила его из пучины тоски, а наоборот, увлекла его в самую глубь, уподобившись камню на шее. Ван Со пил чашу за чашей, а легче ему не становилось. Он пил – и жалел себя. Пил – и ненавидел Ука. Пил – и всё больше тосковал по Хэ Су… Когда в зале догорели свечи, Ван Со, пошатываясь, спустился с трона и нетвёрдым шагом направился к выходу. Он испытывал странное раздвоение: с одной стороны, он всё ясно и чётко воспринимал, а с другой – будто висел в густом болотном тумане, сером и непроглядном. Этот туман затянул влажной поволокой его глаза и заткнул мягкими лапами уши. И Ван Со плыл в нём сорванным с дерева листом, не в силах ни достичь цели, ни опуститься на крепкую, надёжную землю. Его сердце рвалось к Хэ Су, он бессознательно пытался найти дорогу в её комнаты и сам себя оттаскивал от нужного поворота в коридоре, понимая, что в таком виде не вызовет у неё ничего, кроме отвращения. Поплутав по лабиринтам дворца, придерживаясь за стены, Ван Со наконец-то оказался возле своих покоев. Сколько он бродил по пустым коридорам, ему было неизвестно, но теперь у него дико раскалывалась голова, дрожали руки и хотелось одного: напиться чистой воды, что всегда стояла в кувшине у его кровати, и рухнуть в постель. На краю ускользающего в пьяный дурман сознания теплилась надежда, что хотя бы сегодня ему не будут сниться кошмары, что и они утонут и растворятся в этом мареве, застилавшем его взор и рассудок. Войдя в свою комнату, Ван Со закашлялся, поискал глазами столик с кувшином – и вдруг увидел Хэ Су. Она сидела на постели в белоснежном ночном одеянии, а лицо её скрывала маска – та самая маска невесты, что была на ней в ночь изгнания духов, которую они провели вместе, гуляя по рыночной площади. Очертания женской фигуры расплывались в проклятом тумане, но маска была яркой и призывала его, манила к себе, обещая прощение и любовь. – Хэ Су! – воскликнул Ван Со и покачнулся, стараясь удержаться на неверных ногах. – Ты больше не сердишься? Он бросился к ней, рывком поднял с постели и прижал к себе, не помня себя от радости. Его накрыла волна облегчения и жгучего желания изголодавшегося мужчины. Одной рукой стискивая тонкую талию, другой он приподнял маску, всего на чуть-чуть, и, закрыв глаза, склонился к губам, зовущим, манящим, молчавшим… Но когда Ван Со почти коснулся их, влажно блестевших из-под края маски, то вдруг ощутил, что задыхается, а в следующее мгновение в его помрачённый вином разум просочился едкий аромат пионов. Ён Хва! Одним резким движением сдёрнув маску, Ван Со увидел перед собой императрицу. Грубо оттолкнув её от себя, он стиснул зубы, стараясь справиться с приступом дурноты, гадливости и презрения к самому себе. Как он мог перепутать её с Хэ Су? Почему не почувствовал, не понял сразу? – Я уже говорил тебе знать своё место! – процедил он, с ненавистью глядя в лицо жены. Но Ён Хва, быстро справившись с шоком и унижением, шагнула к нему и улыбнулась, пряча за насмешкой уязвлённое самолюбие и попранную гордость: – Вас ввела в заблуждение обычная маска. – Уйди, – бросил Ван Со, отворачиваясь. Ему было противно от собственной глупости и от этой нелепой ситуации, в которой он, одурманенный алкоголем, так легко позволил себя одурачить. А в груди скреблась и скулила жалость к себе: это не Хэ Су. Не она. Хэ Су не простила его. Как же он мог так обмануться? Маска! Во всём виновата маска! И Ён Хва, будь она проклята! Скорее бы она убралась отсюда и оставила его одного. Однако супруга и не думала покидать его. Наоборот, она всё ближе подходила к нему, шаг за шагом обволакивая его своим вязким голосом и запахом ненавистных пионов. – Вы велели мне довольствоваться титулом императрицы, – вкрадчиво говорила Ён Хва. – Но вы кое о чём забыли, – она выдержала многозначительную паузу, дождавшись, пока Ван Со обратит на неё непонимающий взгляд. – Ваше Величество, мы вместе должны думать о будущем Корё. И, чтобы защитить трон, я должна родить наследника. Последние её слова прозвучали неприкрытой угрозой. А Ён Хва всё наступала и, глядя ему прямо в глаза, давила на него: – Нам обоим нужен сын как продолжение рода. Ван Со никак не мог избавиться от ощущения, что смотрит в глаза вставшей в стойку кобре, которая собирается напасть, и едва не отпрянул, когда императрица прильнула к нему, положив голову на плечо: он почти ожидал почувствовать на своей шее укус. Но Ён Хва просто стояла и ждала его реакции. Его тошнило от её близости, горло раздирало разочарование и дико хотелось пить. Но, несмотря на опьянение, мозг продолжал работать с поразительной ясностью. Ну разумеется! Она заполучила власть. Приблизила клан Хванбо к трону, вознеся свою некогда опальную семью над остальными влиятельными кланами. Укрепила позиции родного братца Ван Ука при дворе. Теперь им понадобился наследник, чтобы окончательно утвердиться во власти и когда-нибудь увидеть своего отпрыска на троне Корё. А сама Ён Хва смогла бы однажды называться не просто императрицей, а матерью нового правителя. Ван Со невольно восхитился неуёмной жаждой власти своей жены, и тут вдруг у него в голове появилась идея. Нет, не просто появилась – она сверкнула лезвием меча, разорвав пелену тумана и мигом очистив разум. Ах, так… Тебе нужен наследник? Сын? Что ж, тогда это будет сделка. – А если я прикажу тебе отвернуться от семьи, – абсолютно трезвым голосом медленно проговорил Ван Со. – Ты сделаешь это? Сможешь отказаться от семьи и брата? Тогда наш с тобой сын станет следующим императором Корё. Он смотрел в расширившиеся от потрясения глаза императрицы, а в его ушах звучали два до боли знакомых голоса. «Что ты творишь? – ужасался посланник Небес, до сих пор пытавшийся сохранить свет в его душе. – Ты предаёшь Хэ Су, ты попираешь вашу любовь. Пути назад не будет! Она больше никогда не вернётся к тебе!» «Хэ Су уже предала тебя! – возражала тьма, окутывающая душу Ван Со ледяным плащом, который гасил мятущееся пламя и дарил странное полумёртвое успокоение. – Она сама оттолкнула тебя, поэтому ты ни в чём не виноват перед ней. Ты – император! Забыл? Ты должен думать о стране и династии, которой нужен наследник. К тому же, это твой шанс покончить с Уком, лишив его поддержки правящей семьи. Это твоя возможность усмирить алчность клана Хванбо. Это твоя месть! Всем! Всем им, кто возомнил, что может манипулировать тобой!» Голоса разрывали сознание на части, но дни метаний ушли. Свет померк в душе императора ещё тогда, когда Хэ Су отринула его. И теперь настало время тьмы. Ван Со улыбнулся зловещей улыбкой, от которой Ён Хва ахнула и отшатнулась: – Подумай, – искушал он её, открыто издеваясь, – ты будешь императрицей и матерью следующего императора Корё. Эта улыбка не сходила с его лица, даже когда Ён Хва оставила его, удалившись в свои покои под гнётом судьбоносного выбора. Ван Со смотрел ей вслед и кривился в мстительном оскале. Он не сомневался: императрица Хванбо не сможет устоять. И тогда с Ван Уком будет покончено.***
А пока его самого продолжал пожирать тронный зал. Именно здесь спустя несколько дней Ван Со потерял Бэк А. Если бы он только мог предположить, чем всё закончится, чем обернётся для его брата и для него самого эта попытка примирения с Хупэкче, то… он поступил бы точно так же ради того, чтобы защитить тринадцатого принца и спасти его от гибели. Если бы он только мог предвидеть, что, оставшись в живых, Бэк А лишится солнца в душе и музыки в сердце, что для него будет равносильно смерти, то даже тогда Ван Со принял бы то же самое решение, поскольку оно было единственно верным. Но цена… Провинция Хупэкче уже много лет тлела в глухом пламени неповиновения, грозя вспыхнуть неукротимым пожаром от одной только искры. Время от времени эти искры сверкали, но их быстро и жестоко гасили правители Корё. Однако подобные меры не решали проблему в целом и не несли мир на эту неспокойную землю. Ещё во времена правления первого императора Корё Хупэкче попала в самый центр ожесточённой борьбы за власть. Эта непокорная страна сопротивлялась долго и упорно, но пала перед войском Тхэджо Ван Гона и стала провинцией Корё. В тяжёлые годы междоусобиц и засухи народ Хупэкче бедствовал, люди умирали от голода и болезней, многие из них стали рабами. И мало кто знал, что королевская династия Хупэкче не оборвалась. Да, в борьбе за создание единого государства Тхэджо убил правителя Хупэкче и всю королевскую семью, однако их дочери, последней принцессе этой павшей страны, удалось спастись. У Хи – а это была именно она – долгие годы скрывалась в Сонгаке, в доме кисэн, притворяясь простой танцовщицей. И её всем сердцем любил тринадцатый принц. В душе У Хи не угасала жажда мести за свою семью, за свой народ. Попытки покушения на Тхэджо окончились ничем: не помогли ни верные люди в Сонгаке, ни отчаянная решимость принцессы, ни её готовность пожертвовать собой. Однако У Хи не сдавалась. Скрывшись на время в родных землях, она не теряла надежды вызволить свой народ из цепей рабства и нищеты. Когда на трон взошёл Чонджон Ван Ё, тайна последней принцессы поглощённого государства была раскрыта, но вернувшаяся в Сонгак У Хи пошла на сделку с правителем Корё. В обмен на сведения о строительстве нового дворца, которые через неё получал Чонджон, У Хи просила его позволить народу Хупэкче занять южные территории и три года возделывать землю без уплаты налогов, а также даровать свободу насильно взятым в рабство, восстановить их прежний статус и позволить им строить дома и обрабатывать землю. К тому времени она открылась Бэк А и приняла его чувства, надеясь забыться в его любви и начать жизнь с чистого листа. Но коварный Чонджон нарушил уговор с У Хи. Она шпионила для него, а по его приказу не заплативших налоги людей продолжали продавать в рабство. Бедняки из Хупэкче работали и умирали на стройке. И У Хи ничего не могла с этим поделать: Чонджон пригрозил ей, что расскажет Бэк А о том, что она – собачонка короля, и вынудил её отступиться. С приходом к власти Кванджона Ван Со, который искренне любил и защищал тринадцатого брата, казалось, солнце озарило затянутую мраком душу последней принцессы Хупэкче. Её имя внесли в родовую книгу знатной семьи Сонгака, и теперь ничто не мешало Бэк А и У Хи вступить в брак, несмотря на то, что отец тринадцатого принца убил её родителей, а её дед уничтожил семью бабушки Бэк А. Пришло время забыть о прошлом и жить дальше. А народ Хупэкче продолжал борьбу за свободу. Провинция вновь запылала восстаниями рабов, уничтожавших дома богатых семей, многие члены которых погибли. Бездействовать было нельзя, иначе волна протеста охватила бы всё Корё. Министры и главы влиятельных кланов давили на Кванджона, вынуждая его отправить в Хупэкче войско во главе с Бэк А, как правой рукой императора. Прекрасно понимая, что несведущий в военном деле тринадцатый принц живым из Хупэкче не вернётся, Ван Со сопротивлялся до последнего и всё-таки вынужден был уступить. А пока формировалась армия для подавления смуты, он издал указ, в котором обещал свободу рабам, защиту пострадавшим, равенство по положению и прочие блага. Он надеялся, что это остановит восстание и Бэк А останется цел. Но было уже поздно: озлобленные рабы Хупэкче шли на дворец. И тогда У Хи приняла своё решение, выбрав долг, перед которым меркла любовь. Она не смогла забыть о тех, кто нуждался в ней и верил в неё. И на глазах у толпы своих протестующих подданных покончила с собой, чтобы они подчинились Корё и приняли власть Ван Со, не питая надежд на то, что она возглавит их сопротивление по праву принцессы. Она принесла себя в жертву ради воцарения мира на родной земле. Всё это Ван Со узнал, соединив воедино звенья цепи, часть сведений получив от шпионов, другую – от Бэк А, третью – от Чжи Мона, а недостающие крупицы информации – самые важные, ключевые – от самой У Хи. Он узнал и понял, что именно его указ вызвал приход в Сонгак не поверивших ему рабов и спровоцировал самоубийство У Хи. Восстание угасло, но какой ценой! Он хотел спасти жизнь Бэк А, а вместо этого отнял у него душу... Едва дослушав рассказ Чжи Мона до конца, Ван Со с колотящимся сердцем вскочил с трона: – Где он? – Тринадцатый принц скорбит, Ваше Величество, – печально откликнулся астроном. – Он… цел? – Да, но… Договорить Чжи Мон не успел. Двери тронного зала распахнулись, и на пороге появился бледный измученный Бэк А. – Брат! – не сдержал возгласа облегчения Ван Со и замер, глядя, как медленно, будто каждый шаг доставляет ему невыносимую боль, тринадцатый принц приближается к трону. Император даже не заметил, как исчез Чжи Мон, оставив их наедине. – Как ты? – с тревогой спросил Ван Со, всматриваясь в почерневшее от горя лицо брата, на котором остались только глаза – красные от пролитых слёз, безжизненные и пустые. Точно так же на него смотрела Хэ Су, когда оплакивала Чхэ Рён. Безнадёжно. Обвиняюще. Сквозь. Это сравнение окатило Ван Со ледяным дождём, и он не сразу понял, что подошедший Бэк А протягивает ему измятый лист бумаги. – Что это? – спросил он, но тринадцатый принц лишь молча сжал губы и опустил голову, стараясь не встречаться с ним взглядом. Упав на трон, Ван Со развернул лист – и похолодел. Он держал в руках предсмертное письмо возлюбленной брата. Неровные столбики иероглифов расплылись от высохших слёз – У Хи и Бэк А, и прочесть всё было невозможно, но главное оставалось очевидным. «...я полагала, что смогу жить, забыв обо всём. Даже хотела отказаться от родителей. Но я не в силах отвернуться от народа, считающего меня своей матерью. Я не смогу так жить. Корё и Хупэкче, правители этих государств… За их грехи я расплачиваюсь своей жизнью. Возможно, именно для этого я и была рождена. Бэк А, я люблю вас! Вы – мой единственный спутник жизни. Простите меня за всё…» – Брат… – рука с письмом бессильно опустилась на колени. – Она бы не хотела, чтобы ты так изводил себя. – Да, она не хотела, – прошелестел голос Бэк А, который, не поднимая головы, стоял у трона. – У Хи заставила меня отвернуться, чтобы я не видел, как она… Как она падает с крепостной стены. А я… Я обернулся и видел. Я видел, как она умерла! – принц сглотнул подступившие слёзы. – Во всём этом моя вина. Почему она не рассказала мне? Она была принцессой павшего государства, была кисэн и сиротой… А я не спрашивал её, отчего её улыбки столь мимолетны и печальны. Я сам, моя гордыня и самовлюблённость виноваты в том, что она не открылась мне и покинула меня… так… – Нужно винить У Хи, – тихо и твёрдо произнёс император. – Ты отдал ей своё сердце, а она поступила так эгоистично и жестоко. Бэк А наконец поднял на него глаза, и Ван Со ужаснулся, насколько мёртвый взгляд у его брата, в котором всегда пела жизнь и искрилась доброта. Всё это исчезло, стёрлось от горя. – Ваше Величество, – медленно проговорил Бэк А, и его тон заставил императора замереть от дурного предчувствия. – Вам всё было об этом известно, ведь так? Сердце Ван Со ухнуло вниз, и в груди вновь заныло от пустоты. – Ты должен позаботиться о себе, – ушёл он от ответа. – Я пришлю к тебе лекаря, он поможет тебе, а позже мы поговорим. Но Бэк А упрямо мотнул головой: – Раз У Хи показала народу ваш указ, это значит, что вы всё знали. Вы знали! Вы заключили с ней соглашение. – Я не знал, что она покончит с собой, – сдался Ван Со под вопрошающим взглядом брата, которому он просто не мог солгать. – Она сказала, что, издав его, я смогу спасти тебя. Ты не мог возглавлять войско! Руки художника и музыканта не способны держать меч! Ты бы не вернулся обратно, неужели ты этого не понимаешь? Да, я знал, что она принцесса Хупэкче, и не сказал тебе. Но я сделал это ради тебя, пусть и не был уверен в благополучном исходе. Но даже зная о том, что случится, я поступил бы так же. Для меня ты гораздо важнее. – Я это знаю… – кивнул Бэк А, и слёзы побежали по его белым щекам. – Я это знаю. Но мне слишком сложно это принять… – его голос сорвался. – Мне… тяжело оставаться на вашей стороне. «Не надо! Прошу тебя, брат!» – мысленно закричал Ван Со, а Бэк А, давясь слезами, уже опускался на колени и склонялся перед ним в последнем земном поклоне, точно так же, как когда-то генерал Пак, просивший отпустить его из дворца. – Не делай этого! – взмолился Ван Со. – Не покидай меня! Я был не прав. – Не вы, а я, – возразил, поднимаясь, Бэк А. – Простите, что не сумел защитить вас, Ваше Величество. Проживите долгую жизнь… брат. Ван Со не верил тому, что видит и слышит. Он не верил, что Бэк А уходит, оставляет его, не в силах простить смерть любимой, не желая больше оставаться во дворце, лишившем жизни и его самого. Не верил, когда смотрел в спину уходящему тринадцатому принцу. Не верил, когда кричал ему вслед, звал и умолял вернуться. Не верил, даже когда остался один в клетке дворца, прикованный невидимыми цепями к трону. Теперь уже точно – один. Весь во власти скорбных мыслей, Ван Со не заметил, как на закате в зале вновь появился Чжи Мон. Он возник неожиданно, как и всегда, – просто вырос рядом с троном и едва слышно вздохнул, привлекая к себе внимание императора. Ван Со смутно взглянул на него и с трудом прошептал: – Хэ Су… знает? Это был не вопрос, а утверждение, поэтому астроном ничего не ответил и лишь отвёл взгляд, виновато закусив губу. – Знает… – повторил Ван Со и со стоном спрятал лицо в ладонях. Больше можно было ничего не спрашивать. Он долго сидел на троне, покачиваясь и не издавая ни звука, а потом поднял голову и хрипло произнёс: – Вот и всё, Чжи Мон. – Ваше Величество? – моментально откликнулся звездочёт, и от его мягкого, понимающего голоса Ван Со захотелось плакать. – Мне больше некого терять, – он помолчал и сглотнул горький комок, борясь с подступившими слезами. – У меня никого не осталось. – У вас есть государство, Ваше Величество, – по-прежнему тихо и проникновенно возразил Чжи Мон. – Ваш народ верит вам и уповает на вас. Вы поступили правильно. – Правильно? – угрюмо усмехнулся Ван Со. – А откуда ты знаешь? Кто вообще может знать, правильный ли я сделал выбор, променяв всех дорогих мне людей на… народ? – Выбор – это иллюзия, Ваше Величество, – голос звездочёта звучал спокойно и отчётливо, холодным эхом отражаясь от стен тронного зала. – У вас его не было никогда. Подумайте, выбирали ли вы семью, в которой родиться, и звезду, что указала ваше предназначение? Ответьте, сами ли вы выбрали жизнь в клане Кан Шинчжу? Вспомните, как на вас указали Небеса для ритуала вызова дождя. Вы же тогда сразу поняли, что ваше имя было выбрано заранее. Не вами. Признайте: вы не желали стать императором, но стали им. – И что мне делать? – прошептал Ван Со, раздавленный истиной, звучавшей в каждой фразе астронома. Выбор – это всего лишь иллюзия… – Следуйте своей судьбе, Ваше Величество. Идите так, словно ступаете по тонкому льду. Только идите, не останавливаясь и не сомневаясь в себе, – астроном вновь вздохнул и продолжил: – И будьте готовы платить за каждый свой шаг. Иначе – никак. И не забывайте одно: чтобы выжить, достичь вершины и засиять, приходится делать такие вещи, которые невозможно себе простить. Приходится терять самое дорогое. Такова цена. – А если бы… – в смятении проговорил император, но его сурово перебил астроном: – Нет никаких «если бы»! Просто нет. Как и выбора. Ни у вас, ни у кого-либо ещё. Смиритесь с этим, Ваше Величество. Есть только воля Небес. И Судьба, обмануть которую не дано никому. Жизнь нельзя изменить по своему желанию. Только если умереть – и снова возродиться. – Я не верю тебе, – просипел отчаянно сопротивлявшийся Ван Со. – Не верю, слышишь? – Это ваше право, – печально пожал плечами Чжи Мон. – Однако это ничего не изменит. И не избавит вас от потерь.***
Вот только терять ему больше было некого. Осталось потерять себя самого. Поэтому, когда евнух известил Ван Со о том, что в спальне его ожидает императрица, он лишь на мгновение закрыл глаза, выдохнул – и вошёл в покои жены. Ён Хва сидела на кровати с самодовольной улыбкой, и не было сомнений в том, какое решение она приняла. Подойдя к спущенному полупрозрачному пологу, Ван Со разлепил спёкшиеся губы: – Ты уверена? – Уверена, – победно пропела змея, леденящей петлёй обвиваясь вокруг его горла. Вот и всё. Хэ Су была права. Нечего терять. Нечего беречь. Нечего спасать. Игнорируя надрывающийся в душе светлый голос, который, рыдая, умолял его одуматься, Ван Со заставил себя не слышать, как в висках болью пульсирует имя Хэ Су, и кивнул в ответ императрице. Шагнув к кровати, он откинул шёлковый полог, попав в пятно света, – и Ён Хва, не сдержавшись, ахнула. Ван Со пришёл к ней с открытым чистым лицом – без грима, скрывающего шрам. И сделал это намеренно. Он слишком хорошо помнил её вскрик, когда снял маску на дне рождения Ына. В его сознании помимо прочих пощёчин в тот день застряло занозой и то, как Ён Хва, мигом растеряв свое хвалёное достоинство и умение держаться на людях, закрыла рот рукой и отвернулась, лишь бы не видеть это уродство, не осязать его даже взглядом. Позже, когда Ван Со научился скрывать шрам благодаря Хэ Су, принцесса, видимо, привыкла и уже без содрогания смотрела ему в лицо. Хотя без содрогания – мало сказано. Он вспомнил, с какой алчностью, нет, хуже – с откровенным вожделением взирала на него императрица в день свадьбы и их несостоявшуюся брачную ночь. И всякий раз, стоило только Ван Со испачкаться об этот взгляд, как его передёргивало от отвращения. Ён Хва даже не пыталась скрыть свой голод. Вопрос был только в том, что это – голод женщины, жаждущей мужчину, или принцессы, желающей стать императрицей. Её мечта сбылась: она села на трон. А взгляд не изменился. Что ж, значит это простая похоть. Тогда пусть попробует утолить её с таким мужчиной, от которого раньше с ужасом отворачивалась. Ван Со в одно мгновение преодолел оставшееся крохотное расстояние между ними и навис над императрицей так, что отступать и сбегать ей было некуда: она оказалась зажатой между ним и кроватью. Со злорадной усмешкой он приблизил к ней своё обезображенное лицо, зная, что от нервного напряжения и выпитого вина набухший шрам алел и выделялся ещё сильнее, подчёркнуто уродуя его. Ён Хва рвалась за него замуж? Говорила, что любит? Неприкрыто вожделела его? В таком случае пусть принимает его таким, какой он есть, со всеми его шрамами на сердце и на теле. Впрочем, в сердце он никогда её не пустит. А тело… она желала сама. Вот пусть теперь наслаждается. – Раздевайся! – сухо потребовал Ван Со. – Что? – потрясённо прошептала Ён Хва, видимо, ожидая несколько иного развития событий. – Я сказал – раздевайся, – повторил император, не двигаясь с места и глядя сквозь неё. Он не показывал вида, но его тошнило от всей этой ситуации и особенно – от запаха пионов, которыми была заставлена спальня его супруги. Хотя дышать получалось – и в этом был плюс. Однако он лишний раз не притронется к этой женщине, которая, покраснев от злости и унижения, принялась неловко развязывать ленточки на ханбоке: император не отступил ни на шаг, нарочно создав ей дополнительное неудобство. Ён Хва медлила, путаясь в завязках, а Ван Со пошатывало, голова кружилась, и он ждал, сцепив зубы и то и дело сглатывая подступающую к горлу дурноту. И даже вид холёного безупречного тела не заставил дрогнуть ни одну струну в его душе. Он не хотел касаться императрицы. Ему это было до омерзения противно. И он долго стоял, вынуждая себя протянуть руку к собственной жене, а та покрылась пятнами стыда под его равнодушным немигающим взглядом. Наконец, толкнув её на постель небрежным, если не сказать гадливым жестом, словно перед ним была не императрица, а убогая кисэн, Ван Со закрыл глаза: так было легче справляться с тошнотой и отвращением к себе. Хотя сейчас его главная проблема – дурнота. А с отвращением – увы! – придётся жить дальше. И с грузом предательства тоже. Всё закончилось гораздо быстрее, чем ожидала Ён Хва и думал Ван Со. Поскольку сам он оставался практически одетым, то встал с кровати и покинул императрицу сразу же, даже не оглянувшись. Он и так знал, с каким лицом смотрит ему вслед женщина, униженная его подчёркнутым безразличием и грубостью, граничившей с жестокостью. Он сделал всё, чтобы ей было больно и мерзко. Её слёзы и крики стали тому подтверждением. А Ван Со было на это наплевать. Разве между ними шла речь о ласке и любви? Отнюдь. Свою часть сделки он выполнил. Если, конечно, Ён Хва понесёт после этой ночи. А нет – значит, выполнит позже. Но как только придворный лекарь сообщит ему о положительном результате, свой аппетит императрице придётся умерить. Он и пальцем её не коснётся! Выйдя в коридор, Ван Со напоролся на удивлённый взгляд евнуха, который тут же согнулся в поклоне, как и кучка служанок за его спиной. Слишком быстро? Что ж… Ван Со кивком указал им на приоткрытую дверь – займитесь императрицей! – и с каменным лицом прошёл мимо. Однако стоило ему остаться одному, как он скривился и, привалившись к стене, сполз на пол, заглушая хриплый стон прижатыми к лицу трясущимися ладонями. Как же он себя ненавидел! Он чувствовал себя так, словно вывалялся в грязи, перемешанной с конским навозом, и отчаянно хотел содрать одежду вместе с собственной кожей, впитавшей запах измены напополам с тошнотворными благовониями Ён Хвы и увядшими пионами! Ван Со сидел, уткнувшись во влажные ладони, поневоле дыша этим смрадом, задыхаясь от него, и хватал ртом воздух, заставляя себя собраться. Единственное, о чём он мог думать сейчас, – ему нужно в купальню! Всего ничего – дойти до Дамивона и рухнуть в воду, чтобы очиститься от скверны прикосновений к императрице. И чем скорее, тем лучше. Подгоняемый этой спасительной мыслью, он кое-как поднялся и устремился в Дамивон. Ван Со не учёл одного: не только он пытался спрятаться там от самого себя. Когда он ступил на веранду Дамивона, ему навстречу уютно пахнуло ароматным теплом, словно там его ждали, хотя он никого не предупреждал о своём визите. Пройдя по пустому коридору, наполненному терпким свежим запахом хризантем, Ван Со вышел к воде и замер, не в силах сделать ни шага дальше. У главной лестницы стояла Хэ Су и смотрела прямо на него. Направляясь сюда, он совсем не подумал о том, что увидит её здесь. Но Дамивон давно уже стал её убежищем, и глупо было рассчитывать на то, что они не встретятся. Не сегодня, так позже. Но они встретились именно сегодня. Хэ Су склонилась перед ним, молча приветствуя его, и Ван Со понял: она всё знает. А как иначе, если едва ли не половина служанок Дамивона готовили императрицу к визиту супруга: омовение, ароматные масла, уход за телом и волосами – всё должно быть идеальным для правителя, а женщина, с которой он собирался разделить ложе, – тем более. Только о любви и желании в данном случае речи не шло. Но это уже не имело никакого значения. Потому что Хэ Су всё знала. Об этом свидетельствовали её скорбно сжатые губы, дрожавшие ресницы и побелевшие пальцы, стиснутые на животе в замок. – Уходи, – только и выдавил из себя Ван Со и, с трудом сглотнув, добавил: – Не надо так на меня смотреть. Пожалуйста… Хэ Су поклонилась ему и, неслышно ступая, исчезла за дверью. Поборов оцепенение, Ван Со наконец разделся, оставив лишь тонкие паджи, и только хотел спуститься в воду, как взгляд его упал на зеркало в полный рост, в котором отражался не он, не прежний Ван Со, а тот, в кого он превратился. Тот, кем он стал после сегодняшней ночи, – холодный, опустошённый, с перекошенным от отвращения лицом, на котором пульсировал уродливый багровый шрам. Вот кого увидела сейчас Хэ Су. В одно мгновение его кинуло в жар, а сознание затопила неконтролируемая звериная ярость. От удара зеркало будто ахнуло и рассыпалось сотнями осколков, в каждом из которых мелькало изувеченное шрамом и ненавистью к себе лицо императора. Ван Со почти не чувствовал глубокие порезы, расчертившие его руку, и мелкие царапины на шее от задевших его осколков. Гнев угас так же быстро, как и вспыхнул. Равнодушно оглядев пол, усеянный окровавленными кусками стекла, он развернулся, спустился в воду и упал на самую нижнюю ступеньку, старательно отгоняя воспоминания о том, как сидел тут же с Хэ Су, которая ласково гладила своими тёплыми ладошками его плечи… Над смирной водой поднимался пар, запах хризантем и ароматных масел успокаивал и заволакивал в памяти произошедшее в покоях императрицы, и Ван Со закрыл глаза, прислонившись виском к деревянной стенке купальни. Но тут же вскинулся, ощутив прикосновение. Чуть выше него, там, куда не достигала вода, присела Хэ Су. В её руках покачивался поднос с чистыми рулончиками ткани, палочками и притираниями из лечебных трав. Не говоря ни слова, Хэ Су взяла его израненную руку, выпрямила её, устраивая поудобнее, и принялась омывать и обрабатывать раны, из которых сочилась кровь, растворяясь в воде и пачкая нежные лепестки хризантем. Ван Со смотрел на неё, сжавшись от нервного напряжения, и молчал. Лишь дышал неглубоко и часто, как собака. Или испуганный загнанный волчонок. Смотрел, дышал и молчал. Когда с серьёзными ранами на руке было покончено, пальцы Хэ Су переместились выше, к шее Ван Со, где пощипывали несколько мелких царапин. Он вынужден был отвернуться, но когда лёгкое цветочное дыхание коснулось кожи, его дёрнуло, как от молнии, что поразила монаха у ног Чонджона. И задрожали губы. А перед глазами возникла сумеречная комната, где он лежал в беспамятстве на футоне, ощущая целительные прохладные прикосновения снежинок к своим ранам и горящей от яда коже. И то, что происходило в этой комнате потом… В его воспоминаниях алым шёлком разворачивалась их первая ночь с Хэ Су. Эта ночь на контрасте с сегодняшним визитом к императрице, обернувшимся жестокой пыткой и для неё, и для самого Ван Со, была наполнена щемящей нежностью и трепетом. Он вновь, будто наяву, ощутил, как бережно раздевал и касался Хэ Су, как успокаивал её невольную девичью дрожь, целовал и не давал бояться. Как замирал вместе с ней, ласково гладил вздрагивающее тело и держал Су в руках, тихонько шепча ей в губы слова любви, пока она не приняла его и они не растворились друг в друге. Как она светло улыбалась ему после и куталась в его согревающие объятия, а он сходил с ума от счастья… Как же он мог отказаться от этого? Как мог променять на бесчувственное исполнение долга императора с нелюбимой женщиной? Её лицо, искажённое гримасой боли и неприязни, и до омерзения скользкое от пота тело под ним, в которое он безжалостно и грубо вторгался, будет преследовать его в навязчивых кошмарах, наказывая за предательство. Ведь когда-то ему казалась дикой, кощунственной сама мысль о близости с кем-то, кроме его единственной возлюбленной. Потерянной возлюбленной... А всему причиной власть. Трон. Дворец. Корё. «Прости меня, Су! Прости…» – умоляла его душа, а губы молчали. Тщетно пытаясь справиться с дыханием, Ван Со чувствовал, как гулко, надсадно колотится его сердце о рёбра, и знал, что Хэ Су это чувствует тоже. И тоже молчит. Закончив с перевязкой, она поднялась и, глядя себе под ноги, тихо проговорила: – Я принесла чай, Ваше Величество. Выпейте, вам станет легче. Она указала на столик с чайными принадлежностями и медовыми сладостями, поклонилась Ван Со и ушла, так и не встретившись с ним взглядом. А император сидел в странном бездумном оцепенении, пытаясь осознать случившееся. Его не покидало ощущение, что он только что упустил нечто важное… Вот только что? Ясно было одно: Хэ Су так и не простила его, несмотря на свою помощь и заботу. И всё это было не прощением – смирением. Хэ Су смирилась. Потому что выбора не было. Ни у неё. Ни у него.***
Тронный зал полнился одобрительным взволнованным гулом. Министры и главы влиятельных кланов вполголоса обсуждали улучшение ситуации в Хупэкче и благоденствие других, менее проблемных провинций, которого удалось достичь в последнее время благодаря указам императора, его милости к рабам и договорённостям со знатными семьями, выгодным всем сторонам. Кванджон действовал быстро, непредсказуемо и жёстко, уничтожая любое сопротивление его решениям на корню и щедро поощряя тех, кто поддерживал его. Но никогда не переступал рамки холодного расположения, давая тем самым понять, что никому не удастся войти в доверие императора настолько, чтобы манипулировать им. Чхве Чжи Мон со своего привычного места, которое за годы службы протёр до белёсых пятен на полу, следил за собравшимися в зале и невольно изумлялся тому, как сильно за последнее время изменилось отношение придворных и наместников провинций к императору. Они признали его силу, дальновидность и справедливость решений. Никто не осмеливался перечить его воле, и даже наместник Кан, желавший когда-то извести четвёртого принца, чтобы извлечь из этого выгоду и милости почившей императрицы Ю, взирал на своего бывшего заложника с подобострастием и искренним уважением. Временное политическое затишье в Корё было непривычным и тем более удивительным. Кто-кто, а Чжи Мон уж точно помнил все взлёты и падения кланов, все интриги и заговоры, удавшиеся и задушенные в зародыше. Однако с воцарением Кванджона государство начало медленно и неотвратимо меняться, набирая силу, влияние и мощь. Борьба за власть и трон велась всегда. Но только после вмешательства Ван Со она стала ожесточённой и бескомпромиссной. И, несмотря на жертвы, всё было не зря – Чжи Мон знал это наверняка. Не напрасны были потери, и не просто так над Сонгаком в полную силу сияла звезда Императора – символ расцвета Корё. В такие редкие минуты астроном позволял себе расслабиться и не думать о цене, которую пришлось за это заплатить причастным, и ему в том числе. Однако расплата настигла не всех. И в данный момент возмездие неуклонно приближалось к восьмому принцу, который как раз входил в тронный зал. Когда Чжи Мон взглянул в надменное лицо Ван Ука, в глазах которого пряталась уже привычная усмешка мнимого превосходства, им овладели не очень благородные чувства, хотя он и поклонился приблизившемуся к трону принцу с подобающим почтением. А в голове его мелькнул отрывок стихотворения Цюй Юаня, которое почти стёрлось из его памяти, но очень верно описывало восьмого принца. Бездарные всегда к коварству склонны, Они скрывают чёрные дела, Всегда идут окольными путями, Увёртливость – единый их закон! Тем временем Ван Ук поприветствовал Кванджона, взиравшего на него с высоты трона с полным отсутствием эмоций на лице. Но Чжи Мон чувствовал, как напряжены нервы императора и как искусно тот скрывает хищное предвкушение долгожданной мести, которая вот-вот свершится. Не укрылась от проницательного взгляда звездочёта и хитрая насмешка в шакальих глазах наместника Кана, и явное беспокойство девятого принца. Осталось чуть-чуть. – Для предстоящей охоты позвольте подарить вам сокола, Ваше Величество, – торжественно изрёк Ван Ук, за спиной которого слуга держал большую клетку, покрытую дорогим золотым шёлком. – Я очень люблю соколиную охоту, – благосклонно улыбнулся Кванджон, жестом призывая слугу с подарком приблизиться. Однако от его улыбки астроному стало плохо, и он невольно порадовался тому, что не стоит на месте восьмого принца и император отвечает не ему. Чжи Мон знал, что Ук, как ни старался, не мог уяснить себе целей Кванджона, хотя и понимал, что тот неспроста изучает по управлению государством. И, разумеется, чтобы выиграть время, хотел отвлечь Его Величество от этого подозрительного чтения, подарив охотничьего сокола. Вот только Ван Ук не учёл, что Кванджон был на две головы дальновиднее и, что греха таить, коварнее его, и Ван Вон, на которого самонадеянно полагался восьмой принц, теперь действует не на его стороне. – Это проявление братской любви! – тут же воскликнул девятый принц, словно мысли о нём звездочёта подтолкнули его произнести напыщенную и свойственную его глупости речь. – Говорят, что она является основой добродетели. Братья – это лучшее, что есть в нашей жизни. Когда в императорской семье мир и согласие, в государстве царит гармония. Чжи Мон едва не скривился от этого льстивого пафоса, удивляясь тому, как удаётся правителю так искренне улыбаться девятому брату. Ведь Кванджону, как и астроному, уже было известно, что в дополнение к своим прежним преступлениям именно Ван Вон предложил Ван Уку лишить императора последнего близкого ему человека, оставив его в полном одиночестве. Именно с подачи девятого принца, заручившись поддержкой министров и глав влиятельных семей, Ван Ук потребовал, чтобы Бэк А возглавил подавление восстания в Хупэкче, и таким подлым образом убрал тринадцатого принца из дворца с помощью У Хи. Кванджон это знал. И сейчас улыбался Ван Вону. Но Чжи Мон не сомневался, что этот гадкий лизоблюд станет следующим. Император не прощал подобные удары, тем более в спину. А между тем слуга поставил клетку прямо перед троном и сдёрнул с неё золочёный покров. Переполненный зал охватила гробовая тишина, и слышно было, как на кого-то ближе к выходу напала нервная икота. Потому что птица в клетке была мертва. Улыбка сошла с лица императора. – Это мёртвый сокол? – нахмурился он, впиваясь взглядом в побледневшего восьмого принца. – Вы даровали императору мёртвого сокола? – взвизгнул наместник Кан, и от его противного голоса у Чжи Мона мгновенно заломило в висках, но сейчас он готов был стерпеть от мерзкого старикашки и это. – Вы прокляли императора! Мы не сможем пренебречь содеянным! Кванджон навис над Ван Уком обнажённым для удара чёрным клинком, и восьмой принц съёжился под его уничтожающим взглядом. – Ваше Величество, это недоразумение, – пролепетал Ван Ук, с которого мигом слетела вся спесь. – Что-то произошло, пока мы добирались сюда. – Ты лично принёс и вручил мёртвую птицу Его Величеству, – громко возмутился Ван Вон. – Так кого пытаешься обвинить? – Осмелился проклясть императора? – угрожающе протянул Кванджон, перекрывая тревожный гул в зале. – Значит, это измена? – Все видят мёртвого сокола! – заголосил наместник Кан, и Чжи Мон, не сдержавшись, всё-таки сморщился. – Мы все свидетели, Ваше Величество! Нестройный хор голосов вывел Ван Ука из шокового состояния. Он окинул расшумевшихся министров каким-то шальным, безрассудным взглядом и рухнул на колени: – Ваше Величество, всё не так! Это чьи-то козни, Ваше Величество! Пока он бормотал оправдания, император бросал короткие колкие взгляды на министров, убеждаясь в том, что его цель достигнута. А потом посмотрел на распростёртого у подножия трона восьмого принца, и лицо его исказила зловещая усмешка, а глаза заблестели злым торжеством: – Если это измена, – по-прежнему медленно и веско проговорил он. – Ты поплатишься жизнью! Чжи Мону уже давно не было так жутко. Он смотрел на Кванджона, и ему до рези в животе хотелось оказаться подальше отсюда, пусть он и не стоял сейчас на коленях перед тем, кто являл собой саму беспощадную тьму и небесное правосудие в одном лице. Звездочёт не сомневался: это лицо будет сниться Ван Уку в навязчивых кошмарах до конца его дней, сколько бы их ни осталось.***
Если свершившаяся месть может окрылять, то именно на её аспидных крылах Ван Со летел по коридорам дворца, упиваясь глубочайшим мрачным удовлетворением от произошедшего накануне. Чтобы уничтожить Ван Ука, ему осталось только выбрать, каким образом восьмой принц попрощается с жизнью, и подписать указ о казни. Однако всё, что приходило в голову императору, казалось ему недостаточно справедливым за все те злодеяния, которые совершил Ук, и Ван Со испытывал какое-то зверское наслаждение, перебирая в уме пытки и возможные варианты смерти восьмого принца. В его душе не было ни капли жалости, ни крохи сомнения. Он карал за содеянное зло и не чувствовал угрызений совести. Наоборот, по его лицу змеилась довольная улыбка. Но улыбка эта была настолько жуткой, что встречные придворные и слуги шарахались в стороны. А может, они каким-то образом ощущали на себе ледяную тень тех самых крыльев возмездия, что несли Ван Со прочь от тронного зала. Он не заходил туда сегодня, однако ему доложили, что восьмой принц по-прежнему остаётся там коленопреклонённым, уповая на милость императора. И Ван Со тут же захотелось повременить с подписанием смертного приговора: пусть постоит, полюбуется на трон, который он так мечтал занять и к подножию которого бросил столько невинных душ! Как стояла под дождём на каменных плитах искалеченная Хэ Су, умолявшая императора Тхэджо помиловать наложницу О, которую струсивший восьмой принц отправил к отцу вместо того, чтобы пойти к нему лично. Как стоял умирающий, отравленный ртутью Ван Му, цепляясь за Ван Ё, как за соломинку. Как стоял перед третьим принцем сам Ван Со, признавая его власть в обмен на жизнь Су. Как стоял, мучаясь в предсмертной агонии, Ван Ын, которого Ван Ук оклеветал и отдал в руки безумца вместе со всей его семьёй. Как стоял, прощаясь с погибшей любимой, рыдающий Бэк А… Каждый из них – на коленях. Перед неизбежным. Из-за Ван Ука, будь он проклят! Так пусть напоследок почувствует боль и отчаяние всех тех, кого сделал несчастными и чьи жизни отнял в погоне за властью. Злодеяниям Ука пришёл конец. Ван Со удалось красиво подставить восьмого принца и обличить его измену перед лицом министров и глав влиятельных кланов, как он и планировал когда-то. Теперь никто не назовёт его месть жестокой расправой. Это будет справедливое наказание за покушение на жизнь правителя, которое карается смертью. И никто не поможет Ван Уку. Некому помогать. Ван Вон теперь лижет пятки Ван Со. Жалкая, презренная тварь… Ён Хва приняла сторону императора и отказалась от своей семьи в обмен на возможность родить наследника престола. Она не станет поддерживать брата, совершившего такое тяжкое государственное преступление. А клан Хванбо затаится, пока с него не сойдёт тень проступка его сына. Мятежный Чжон – в пожизненной ссылке в отдалённой провинции. Бэк А давно покинул дворец и неприкаянно скитается с каягымом по стране в поисках забвения и покоя. Помогать некому. Ван Ук остался совершенно один. Неужели Небеса расщедрились на справедливость? – Ваше Величество! – раздался за спиной Ван Со родной желанный голос, и, выбежав вперед, дорогу ему преградила взволнованная Хэ Су. – Пощадите Ван Ука! Я уверена, его оговорили! Позвольте ему жить! Император окинул её разочарованным взглядом и, отвернувшись, устремился прочь. Неужели она прервала свою пытку молчанием из-за восьмого принца? Только ради этого отринула свою собственную обиду и заговорила с ним? Немыслимо! Непонимание, досада и нечто похожее на ревность полоснули Ван Со по горлу, и его прежнее приподнятое настроение бесследно испарилось. Но, не успев пройти и пары шагов, он услышал странный звук и, оглянувшись, увидел, как Хэ Су падает перед ним на пол, кусая от боли губы. – Ваше Величество! От ужаса у Ван Со едва не остановилось сердце. Вмиг позабыв обо всём на свете при виде побледневшей Хэ Су, неловко державшейся на изувеченных коленях, он бросился к ней, пытаясь поднять на ноги. На него душными волнами поочередно накатывали паника и гнев. – Ты забыла о своих коленях? – испуганно воскликнул он. – Тебе же нельзя так делать: ты можешь лишиться возможности ходить! Вставай! Хэ Су, прошу тебя! Но Хэ Су упрямо отказывалась от его помощи. – Вы обещали мне, что ваши братья не пострадают, – с упрёком проговорила она. – Перестань! – покачал головой Ван Со. – Я знаю, что ты всегда заботилась о принцах. Но то, что ты стоишь на коленях ради Ука, мне не нравится. Вставай, Су, пожалуйста! Тебе нельзя… – Это ведь вы убили сокола, верно? – перебила его Хэ Су и заглянула ему прямо в душу. На белом лице не было ни тени сомнения. – Вы сами убили птицу, чтобы оклеветать восьмого принца! Руки Ван Со, обнимавшие её плечи, упали. Лицо застыло суровой маской. Он долго смотрел в её огромные обвиняющие глаза, а потом криво усмехнулся, признавая её правоту: – А что, он не заслужил? По его вине погибли Му и Ын! Генерал Пак и Бэк А покинули меня из-за него! Он пытался разлучить нас с тобой и убить меня! Он чудовище! – Но если вы снова убьёте родного брата, это обернётся проклятием для вас самого! – прервала поток его бичующего негодования Хэ Су. Голос её срывался, плечи содрогались. – Если вы не смягчите наказание, все будут видеть в вас только тирана. Я не хочу, чтобы в будущем вас помнили как кровавого правителя! Ван Со вглядывался в лицо Хэ Су, поражённый страстью в её голосе. Вытерпев столько горя, увидев своими глазами столько смертей, сама едва не погибнув, она всё сильнее ценила жизнь, которая для неё оставалась важнее любой обиды и мести. Но было ещё кое-что, от чего Ван Со на миг онемел, не в силах сопротивляться воздействию Хэ Су. Отдалившись от него, она до сих пор имела над ним власть, гасила его ярость и смягчала его сердце. Она оставалась его светом. – Хорошо. Я позволю ему жить, – кивнул Ван Со, уступая отчаянной мольбе в любимых глазах и стараясь не замечать вспыхнувшей в них радости, которая ожгла его, воспламеняя утихший было гнев. – Однако Ван Ук будет сослан в родной город. Ему будет запрещено даже ступать за порог своего имения. Он хотел владеть Корё? Но отныне будет заперт в своём доме, и в нём же он задохнётся! Он будет гнить там всю оставшуюся жизнь! Свирепея с каждым словом, Ван Со уже не замечал, как ярость вырывается из него наружу, как глаза Хэ Су, минуту назад озарённые надеждой, наполняются безграничным ужасом. Поднявшись на ноги, император на миг задумался и пробормотал, словно уже разговаривая с самим собой: – Думаю, для него это будет страшнее быстрой смерти. Да, пожалуй, он изменит указ. Ему самому так понравилась эта идея, что он зло рассмеялся, представив лицо восьмого принца и его никчёмную, пустую жизнь, остаток которой он проведёт в клетке собственного дома, пожираемый сожалениями и воспоминаниями. Ван Ук до конца своих дней будет тянуться мыслями туда, куда тянулись его алчные руки, к тому, что он так отчаянно желал заполучить. Есть ли кара суровее, чем наказание подобной жизнью?***
Если бы Чхве Чжи Мон мог выбирать себе ремесло, пожалуй, он предпочёл бы стать менестрелем или художником, как тринадцатый принц. И, как Бэк А, он бы тоже не смог гнить во дворце и сбежал бы на свободу, бродил по земле, наблюдал за людьми, слагал о них песни, рисовал их за нехитрыми занятиями… Он тоже мечтал быть свободным, хотя бы так. Однако над ним довлел долг и воля Небес, на страже которой ему выпало стоять веками. Что он там плёл императору о выборе, вернее, об отсутствии такового? Вот-вот, господин Проводник-Астроном-Звездочёт-Советник. Всё, что вы можете сейчас выбрать, – это только то, как именовать себя, хоть выбор и небогат. А красоту пусть видят и сохраняют в нотах и красках иные. Не ваша это стезя. Чжи Мон досадливо крякнул и взглянул на художника, который ползал у его ног по огромному листу рисовой бумаги, водя по ней кистью. Бумага была плотной и дорогой. Краска ложилась на неё сочно и ровно – загляденье! А как иначе можно было рисовать портрет самого императора, который скучал на стуле напротив вот уже битый час, но послушно изображал на лице благодушие и держал спину так ровно, словно находился в седле? Портрет в общем получался весьма недурным, не зря же Чжи Мон лично разыскивал именно мастера Юна: его полотну ещё предстояло сыграть свою роль, но несколько позже. Скользя оценивающим взглядом с него на Кванджона и обратно, звездочёт пожевал губами, прокашлялся и потеребил художника за плечо, жестами показывая, чтобы тот изобразил глаза императора больше, а плечи – шире и мощнее. Бумага всё стерпит. – Рисунок должен быть точным, – возразил Кванджон, со снисходительной улыбкой наблюдавший за выразительной пантомимой Чжи Мона, – чтобы смотрящий видел меня, как живого. – Разве не нужно нарисовать, как вас должны помнить потомки? Вы же сидите не на троне! Люди не поймут, видят они принца или императора! Говоря так, астроном лукавил: ему-то как раз и требовалось абсолютное сходство портрета с оригиналом, какой бы титул тот ни носил. Вернее, потребуется. Однажды. – Ну и зачем сейчас рисовать картину, которую повесят после моей смерти? Тем более неправдоподобную? – взгляд императора затуманился, и он, улыбнувшись каким-то своим мыслям, добавил мягче: – Это подарок. Чжи Мон готов был поспорить на свой самый навороченный телескоп, хранившийся в подвале башни, что знает, кому предназначен в дар этот портрет. Сам он хотел продемонстрировать рисунок тому же человеку, но потом. Может быть. Лет этак через… Хм. Он открыл было рот, ещё не придумав, что ответить императору, но его размышления прервал громкий стук распахнувшихся дверей, в проёме которых возник четырнадцатый принц. За его широкой спиной смешно семенил низкорослый пухлый министр, заикающийся в страхе перед гневом императора: – Нет! Вам сюда нельзя! Нельзя! Однако разжалованный опальный генерал смёл его одним движением и размашистым шагом пересёк тронный зал. Чжи Мон едва успел сделать знак художнику, чтобы тот исчез, и с благоговейным страхом уставился на Ван Чжона. Ему что, прискучила жизнь в ссылке и он решил добавить в неё ярких красок? Вот только в отличие от портрета императора, ему светит один цвет – кроваво-красный, всех оттенков и насыщенности, от капиллярной до венозной. Подумав так, Чжи Мон отругал себя за неожиданную анатомичность сравнений и с опаской покосился на Кванджона, который продолжал расслабленно сидеть на стуле, только руки его с хрустом сжались на подлокотниках, выдавая зарождающийся гнев. Нехорошо… – Прошу принять меня, – явно пересиливая себя, поклонился четырнадцатый принц и тут же отвёл мятежный взгляд от царствующего брата. Кванджон не спеша поднялся и, прищурившись, посмотрел на него: – Ты нарушаешь своё наказание. И, видимо, желаешь умереть. – Я пришёл получить ваше согласие, – ничуть не смущаясь, ответил ему Ван Чжон. – Разве вы бы приняли меня, предупреди я вас о визите? От подобной дерзости у Чжи Мона отвисла челюсть. А император лишь с интересом склонил голову набок и сощурился ещё сильнее. Его глаза превратились в два узких клинка из чёрного дамаска. – Это указ почившего короля, – протянул ему брат небольшой плотный свиток. И поскольку Кванджон не шелохнулся, звездочёт рысью метнулся к принцу и передал свиток из его рук императору. А пока он его нёс, его содержимое заставило астронома взмокнуть от дурного предчувствия. Ван Чжон, похоже, и правда возжелал оставить потомкам свой портрет, написанный его собственной кровью. Рукой четвёртого императора Корё. Когда и как он это упустил, святые Небеса? Кванджон не глядя взял свиток, небрежно развернул его и прочёл вслух: – Я даю позволение на брак принца Чжона и придворной дамы Хэ Су… Наблюдая, как застывает лицо императора, Чжи Мон похолодел, воочию увидев в его руках вместо свитка кисть, обагренную кровью четырнадцатого принца, который, видимо, в ссылке окончательно повредился рассудком от одиночества, раз осмелился предъявить подобное ему. – Это подделка, – невозмутимо заявил Кванджон, швыряя свиток под ноги астроному. – Вы взошли на трон, имея только устную волю почившего короля, – упрямо возразил Ван Чжон. – А теперь сомневаетесь в его письменном указе? Сравнив почерк на других указах Чонджона, можно убедиться, что этот был написан им лично. Чжи Мон, поднявший свиток и мельком взглянувший на текст, невольно кивнул и тут же скосил глаза на императора. – Даже если он настоящий, я этого не позволю, – с ледяной угрозой отбил откровенную наглость брата Кванджон. – Ты не женишься на Хэ Су. – Почивший король уже одобрил брак, – не сдавался Ван Чжон. – У вас нет причин для отказа. – Да ну? – криво осклабился император. – Весь дворец знает о наших с ней отношениях. И всё же ты хочешь жениться на ней? Довольно нести бессмыслицу. – Хэ Су не императрица и даже не наложница. Она не ваша супруга. Нет причин, по которым она не может стать моей женой, – ни одна мышца не дрогнула на лице Ван Чжона, а Чжи Мон ясно услышал, как воздух в тронном зале затрещал от сгустившегося напряжения, и нервно сглотнул. Хотя в глубине души ему было даже интересно, чем закончится это разгорающееся противостояние двух братьев, что тлело в их сердцах столько лет и вот теперь вспыхнуло от искры, которую в данный момент Чжи Мон держал вспотевшими от волнения руками. – К тому же, – веско добавил принц, – я уже уведомил об этом всех министров и сообщил им, что дождусь от вас одобрения. Его глаза блеснули открытым вызовом императору. «Святые Небеса! – внутренне ахнул астроном. – А мальчик-то вырос и набрался опыта не только на поле боя, но и в придворных хитросплетениях! Умно!» Он смотрел то на одного, то на другого брата и вздрагивал от накалившейся атмосферы в тронном зале: их взгляды схлестнулись, и эта битва ощутимо воспламеняла воздух между ними. Это астроном чувствовал всей кожей, покрывшейся мурашками. Трясущиеся от ярости пальцы императора сжались в кулаки, на висках проступили вены, и весь он стал, как натянутая тетива. Чжи Мон вновь пожалел, что он не вольный художник: торчал бы себе сейчас на безопасном расстоянии от этого пламени, что грозило вспыхнуть каждую секунду и поглотить и его в том числе. – Чжи Мон, – низко пророкотал Кванджон, с лица которого схлынула вся краска. – Принц Чжон нарушил указ о ссылке, и посему… – Хэ Су этого хочет! – перебив его, нанёс свой последний удар Ван Чжон. «Ну всё, допросился!» – мельком подумал Чжи Мон, но, глядя, как вмиг глаза императора из безжалостных стали беспомощными, не сдержался и застонал – вот что было на самом деле ножом в его сердце, а не какие-то там министры. Кванджон покачнулся и часто-часто заморгал, при всей своей силе воли не сумев скрыть потрясение. – Что? – проговорил он одними губами, не веря услышанному. – Поговорите с ней, – предложил Ван Чжон, по мимолётной улыбке которого было понятно, что он чувствует близкую победу. – Она хочет выйти за меня замуж. Подобное выражение лица Чжи Мон видел у императора лишь единожды: когда тот стоял в воротах дворца после неудачно проведённого ритуала дождя, а за его спиной бесновалась толпа, закидавшая Ван Со камнями и нечистотами, втоптавшая его израненную душу в грязь. Неверие, паника, унижение, сопротивление, надежда, горечь, растерянность – все эти чувства мелькали на лице императора, сменяя одно другое, и ясно рисовали его портрет, увидеть который не доведётся больше никогда и никому – в этом астроном мог поклясться.***
Ван Со ворвался в Дамивон, с налёта опрокинув чайный столик, который стоял даже не на его пути – в углу, за поворотом. Просто он настолько ослеп от душившего его страха, что не видел перед собой вообще ничего, кроме размытых цветных пятен. Зазвеневшая посуда и ворох смешавшихся листьев разных сортов усеяли пол, Ван Со споткнулся и, едва не упав, схватился рукой за колонну, пытаясь прийти в себя. Жёлтые и фиолетовые пятна вокруг него постепенно приобрели очертания служанок, которые испуганно склонились перед ним, ожидая приказа. – Где… где она? – только и выговорил он. В горле пересохло, и онемевшие ещё в тронном зале губы никак не хотели его слушаться. Но служанкам не нужно было повторять дважды и уточнять, кого именно ищет император. – Дама Хэ в южном павильоне, – услышал он и устремился туда, идя на голос Су, как на свет во тьме. – Здесь не хватает мёда, – спокойно объясняла она кому-то. – Так мыло быстро раскрошится. И ещё. Для женщин лучше использовать цветочные ароматы, а для принцев и императора – травы и мяту. Хэ Су сидела за столиком с разложенными кусочками свежего мыла, а вокруг пахло засушенными цветами и хвоей. Этот запах немного успокоил Ван Со, и поклон Су он уже воспринял довольно отчётливо. Но сердце в груди бухало так, что ныли рёбра и пульс тисками перехватывал запястья. – Чжон сказал, что женится на тебе! – выпалил Ван Со, едва за служанками закрылась дверь. – Он показал позволение почившего короля на ваш брак. Ты знала о нём? – Когда же… Когда же Его Высочество получил это позволение? – растерянно посмотрела на него Су. – В год Обезьяны, когда он вернулся после победы над киданями. Обнадёженный тем, что Хэ Су была явно удивлена этой новостью и не ответила на его вопрос прямо, Ван Со с облегчением выдохнул и заговорил более осмысленно. – Чжон сказал, что ты тоже хочешь этого брака, но ведь это не так, – его лицо озарилось внезапной радостью. – Я могу признать… – Я хочу… – прошелестел у его виска тихий голос. – …этот указ подделкой, и тогда мы… – Ван Со вдруг осознал, что только что услышал, запнулся на середине фразы и ошеломлённо уставился на Хэ Су. Она – что? – Идти против решения почившего короля – тяжкий грех. Если вы поступитесь его волей, однажды кто-нибудь может пренебречь вашей. Ван Со смотрел на неё и не мог понять, что она говорит. Она что, сказала, что хочет выйти замуж за Чжона? Замуж? За Чжона? Его Су? Мысли в его голове взвились и закружились, как ворох снежинок на вьюжном ветру. Он не мог ухватить ни одну из них и лишь растерянно моргал. – Когда мы были в разлуке, то стремились друг к другу, – тихо и ровно говорила Хэ Су, глядя ему прямо в глаза. – Моё сердце разрывалось от воспоминаний о вас. Но сейчас, хотя я и улыбаюсь вам каждый день, иногда я вас ненавижу. – Не… на… ви… дишь? – слабым эхом, запинаясь, откликнулся Ван Со. Внутри словно прорвалась хрупкая плотина, только вместо потока воды его затопила та самая пустота, о которой он думал, что она отступила, когда Су начала оживать. Могильный холод этой пустоты наполнял всё его существо, а он силился понять, неужели Хэ Су обращается к нему? Неужели говорит о себе и о нём? – Если мы продолжим так жить, в конце концов от нашей любви останется лишь ненависть. Но я этого не хочу, поэтому будет лучше, если я уйду. Когда Хэ Су умолкла, до Ван Со наконец дошло, что она была совершенно серьёзна и ему не послышалось. Пустота захлестнула его целиком, вымораживая всё внутри, покрывая заиндевелой коркой душу, которая застыла в неверии. Ещё немного, ещё одно слово о расставании – и душа его просто рассыпалась бы ледяной пылью, но Хэ Су молчала, давая возможность Ван Со сделать вдох. – Я никогда этого не допущу, – мёртвым голосом сказал он. – Слышишь меня? Я не позволю тебе уйти! Он бросился в свои покои и заперся там, пытаясь побороть панику, сменявшуюся то растерянностью, то гневной решимостью покарать брата за нарушение приговора и тем самым покончить со всем этим кошмаром. Рухнув на кровать, Ван Со сжал голову ледяными пальцами. Его колотило в ознобе, а в ушах шелестел голос Хэ Су: «Я хочу… Я хочу…» Этот монотонный шум прервал стук двери и негодующий крик вбежавшей в его покои императрицы: – Люди и без того относятся с подозрением к тому, как вы взошли на трон! Вы заставили меня отвернуться от семьи и брата, а сами не можете отпустить Хэ Су? – Да, – безучастно проговорил Ван Со, даже не посмотрев в сторону жены. – Я не могу её отпустить. – Вы не сумеете удерживать её вечно! – воскликнула Ён Хва. – А я подожду. В отличие от вас, я не готова отказаться от трона. Ван Со даже не понял, когда императрица ушла. Он не слышал звуков и ничего не видел, всё сильнее погружаясь во тьму пустоты, в глубине которой затихало: «Я хочу… Я хочу…» Сначала он силился понять, за что Хэ Су так его ненавидит, что готова солгать. Но потом его мысли обратились к младшему брату. А что, если всё не так? Если Су действительно этого хочет – стать женой Чжона? Сражённый этим невероятным предположением, Ван Со резко выпрямился и уставился в стену напротив, но смотрел отнюдь не на пейзаж, вышитый шёлком. Перед его глазами, сменяя друг друга, замелькали картинки из прошлого. Вот Хэ Су обнимает Ван Чжона в бамбуковом лесу, радуясь спасению от шайки однорукого. Принц улыбается ей в ответ, называет её сестрой и обещает, что будет защищать и заботиться о ней всю жизнь… Вот Хэ Су поёт песню на дне рождения Ына, а Чжон не сводит с неё светящихся глаз и открыто любуется ею, не стесняясь окружающих. А Ван Со почему-то кажется, что он может читать мысли брата, обращённые к Су: «Я больше не хочу называть тебя сестрой. Я хочу быть твоим мужчиной». Вот Хэ Су преграждает ему, Ван Со, вход в свою спальню, где прячется Чжон. Где остается у неё до утра… Остаётся с ней. Вот Хэ Су стоит у постели почившей императрицы Ю, а рядом на коленях рыдает Чжон, прощаясь с матерью. Су провела принца во дворец вопреки запрету Ван Со, не испугавшись угрозы императора, его угрозы… Картинки мелькали, складываясь в мозаику, а внутри не умолкало: «Я хочу… Хочу...» И, устав от сомнений и метаний, Ван Со уронил лицо в ладони и завыл. Заскулил тихо, протяжно, как волчонок, плачущий от жалости к себе. Он сидел, раскачиваясь из стороны в сторону, и выл, не зная, что ему делать. Не находя в себе сил принять неизбежное, смириться и отпустить. Если бы Хэ Су не сказала эти слова! Если бы она просто промолчала, то всё было бы иначе. Он бы наказал Чжона за нарушение ссылки, и министры не признали бы действенным указ, что принёс императору государственный преступник. Всё. Чжона бы казнили, Хэ Су осталась бы во дворце. Так просто… Но тогда она больше никогда не взглянула бы ему в лицо. Никогда не заговорила бы с ним. Не простила за смерть брата. Ван Со выл, впиваясь скрюченными пальцами в пылающий лоб. И чем яснее понимал, что Чжи Мон был прав, тем громче плакал загнанный в ловушку волк, тем сильнее кровоточила его истерзанная душа. Чжи Мон был прав: выбора нет. Но внутри у Ван Со всё клокотало от этой несправедливости Небес, от собственной беспомощности и ощущения того, что им по-прежнему манипулируют. Не люди, так высшие силы, до которых ему никогда не докричаться. И это выводило его из себя, порождая из его слабости и отчаяния протест и горячую злость. Вой сменился рычанием, щекотавшим горло и возвращающим Ван Со силы. Ну нет! Его никто – никто! – не заставит отпустить Хэ Су. И пусть на это трижды будет воля Небес – уйти, покинуть его он ей не позволит. Пусть ненавидит его. Пусть молчит. Но останется рядом. Он её не отпустит. Хэ Су принадлежит ему, только ему. И будет с ним. Будет! Слышите вы, проклятые Небеса?! Измученный этой бесконечной бессонной ночью, Ван Со вернулся в тронный зал и, застыв на троне, встретил там рассвет. А через пару дней к нему явился Ван Ук. Первой мыслью императора при виде восьмого брата было равнодушное – ещё один. Ещё один принц решил проигнорировать приказ о ссылке. Видимо, всё-таки придётся нарушить когда-то данное Су обещание не трогать братьев. – Ты что-то хотел сообщить мне? – прохладно поинтересовался он, глядя на сгорбленную фигуру и потухший взгляд Ван Ука. – Императрица умоляла меня выслушать тебя. Только поэтому ты ещё жив. Ён Хва, стоявшая у трона, нетерпеливо зашуршала юбками. – Ваше Величество, – обратился к ней восьмой принц, – прошу, оставьте нас. – Брат… – попыталась возразить ему императрица, но Ван Ук так выразительно посмотрел на неё, что она сдалась и перед уходом лишь повторно попросила Кванджона выслушать принца до конца. Оставшись наедине с императором, Ван Ук вздохнул и начал: – Ваше Величество, я должен рассказать вам о моих отношениях с Хэ Су. – Хэ Су? – напрягся Кванджон, и внутри у него всё сжалось в тугой узел. Да что же это такое? – Кажется, вы до сих пор пребывали в неведении, поэтому я хотел признаться вам, что когда-то мы с ней собирались пожениться. Безучастное выражение лица императора поменялось в одну секунду. Он свирепо уставился на Ван Ука, его ноздри раздувались от ярости, а стиснутые зубы скрипели так, что слышал это не только он. – Ты сейчас и правда решил умереть? – процедил Ван Со, буравя восьмого принца уничтожающим взглядом. – Ещё до того, как она стала вашей, – невозмутимо добил его Ван Ук, – Су была моей. «Су была моей…» Эта фраза вспарывала сознание Ван Со раскалённым кинжалом, пока он, не помня себя от шока, летел в Дамивон. Ему не пришлось долго искать Хэ Су: он обнаружил её в купальне, где она потерянно бродила по коридорам. Так она выглядела после смерти Чхэ Рён. Так она выглядела и теперь. Ван Со подошёл к ней, но заговорить сумел далеко не сразу. А Хэ Су, глядя на него, замерла, забыв о приветствии. – Я узнал, почему ты так сильно переживала за Ука, – не отрываясь от её распахнутых в настороженном ожидании глаз, наконец сказал Ван Со. – И почему ради него стояла на коленях. Теперь мне всё известно. Я знаю о его подарке – том самом браслете, что ты носила, и ваших тайных встречах в пещере Дамивона. Ван Со начал говорить резким, обвиняющим тоном, но самообладание изменило ему, и голос его дрогнул: – Это… всё правда? Губы Хэ Су раскрылись, но она ничего не сказала – лишь неслышно ахнула. – Ты на самом деле хотела выйти за Ука? В какой-то момент Ван Со подумал, что сейчас Хэ Су отрицательно качнёт головой, однако она коротко выдохнула: – Да, это правда. – Ты говорила, что уже любишь кого-то, – почувствовав, как его охватывает уже знакомый озноб безысходности, Ван Со по инерции продолжал сопротивляться. – Это был Ук? – Да, это был он. Зачем он спросил? Зачем спросил, если уже знал, что это правда, но только услышав подтверждение из уст самой Хэ Су, наконец-то осознал её до конца. И сразу все белые пятна прошлого, связанные с тем самым таинственным кем-то, исчезли, наполняясь именем восьмого принца, окрашиваясь в чёрное. Чувствуя, что не может протолкнуть внутрь ни глотка воздуха, Ван Со беспомощно открыл рот и… …услышал себя со стороны, будто умолял не он, а кто-то другой: – Просто солги мне! Скажи, что Ван Ук лжёт, и всё было не так! Тогда мы обо всём забудем! Пронзительный крик напополам со слезами и в самом деле был не его: это надрывалась разорванная в клочья душа, которая больше не могла выносить чудовищную правду и молила о лжи, как о единственно возможном избавлении от боли. «Пожалуйста, Су, солги мне!» – просили его глаза, затуманенные подступившими слезами, руки, тянувшиеся к ней, но вновь и вновь падающие плетьми. «Солги мне!» – заклинало всё его существо*. Ван Со готов был принять любую ложь, всё, что любимая ни сказала бы ему, в чём бы ни попыталась оправдаться и убедить его. Он был готов на всё. А Хэ Су подняла на него полный печальной истины взгляд и ответила едва слышно: – Мы обещали не лгать друг другу. – Как… как ты могла? – сдавленно прохрипел Ван Со, силясь сделать спасительный вдох. – Как ты могла так обмануть меня? Почему из всех людей на свете именно Ук? Он отвернулся, смаргивая слёзы. «Ты всегда это знал! – глумилась внутри него тьма, уже давно не покидавшая его. – Ты знал, но не желал признавать очевидное. Это не мог быть никто иной: ни Бэк А, ни Чжон, ни тем более Ын… Только Ук. Хэ Су жила в его доме, делила с ним кров и пищу. Это он выхаживал её после потери памяти. Он учил её всему. Он навещал её во дворце. О нём говорила Хэ Су в тронном зале перед битвой за трон Корё, когда умер король Тхэджо. Его ждала, стоя на изувеченных пытками коленях под дождём. Для него просила у тебя пощады, рискуя потерять возможность ходить…» Это был Ван Ук – его главный враг, отнявший жизни наследного принца, Ына и Сун Док, Чонджона и Чхэ Рён. Ван Ук – причина его боли и одиночества. Ван Ук – безжалостный клинок, разрубивший живую золотую нить, связывающую его и Хэ Су. Хэ Су… Она любила Ука и всегда думала о нём! Так почему он, Ван Со, был настолько слеп? Столько лет он ждал Хэ Су, добивался её, жертвовал ради неё своей жизнью, гордостью, честью, столько вынес, искалечил собственную душу… А она собиралась замуж за Ука? Почему? Почему… Он больше не мог думать. Голос разума перекрыло звериное безумие, ревность и обида. – Он ведь всегда был в твоём сердце! – Ваше Величество! – шагнув к нему, Хэ Су коснулась его дрожащих пальцев в попытке утешить и, быть может, сказать что-то ещё, но Ван Со вырвался из её рук и отшатнулся прочь, давясь слезами. На иное сопротивление сил не осталось. – Не прикасайся ко мне! – задыхаясь, выкрикнул он, чувствуя, как слёзы заливают его лицо, а в голове гудит похоронный колокол всем его светлым чувствам и надеждам. – С этого дня я больше не желаю тебя видеть! Ван Со отвернулся от неё и ушёл, натыкаясь на стены, колонны и лестницы, пока не очнулся в тронном зале, где вновь заперся, не желая видеть ни Хэ Су, ни кого-либо ещё. Несколько дней прошли для него в полной тишине и тупом оцепенении. Он не спал, не мог принимать пищу, не выходил на воздух, и только Чжи Мон как-то умудрялся проникать внутрь, заставлял его пить воду и подсовывал ему какие-то книги, что ненадолго вырывали его из трясины неживого безразличия. Чтобы астроном отстал от него, Ван Со делал вид, что погружён в чтение, не понимая при этом ни слова. Но вскоре и на это притворство у него не осталось никаких сил. И он просто сидел на троне и ждал. Ждал, когда ему скажут, что Хэ Су покинула дворец. Он отпустил её. Опустил в тот самый миг, когда она призналась. – Может, вам не стоит торопиться с решением? – не выдержав, как-то спросил Чжи Мон, несколько часов кряду наблюдавший за тем, как Ван Со листает одну и ту же книгу, просто переворачивая страницы: от начала в конец и обратно. – Да, для защиты трона нужно идти на жертвы, я сам говорил вам подобное, но отпустив Хэ Су, вы потеряете и себя. На вас же страшно смотреть, Ваше Величество! – Не смотри, – безучастно отозвался император. Это были первые его слова за несколько дней. Услышав его голос, Чжи Мон просветлел лицом, но Ван Со отвернулся и хрипло добавил: – Я не отказывался от Хэ Су. Это она оставила меня. Каждое слово отзывалось в нём незатихающей болью, и он опять намертво замолчал, чтобы не испытывать её. Но она всё равно разрывала его изнутри, выматывая его, высасывая последние силы. Ван Со не знал, что ему с этим делать и как жить дальше. Он и не пытался что-то делать. А когда Чжи Мон сообщил ему, что придворная дама Хэ покинула дворец, он просто провалился во тьму. Мне так больно, Су! Мне больно сейчас не меньше, чем в тот день, когда ты покинула меня. Я чувствовал, что ты страдаешь так же, как и я. Я чувствовал тебя! Но ты всё-таки ушла. А я не смог удержать тебя, не захотел – и позволил тебе сделать это. Скажи мне, Су, стоило ли оно всего этого, твоё молчание? Нужно ли было скрывать от меня правду столько лет, чтобы однажды я узнал её не от тебя, а от того, кто с самого начала стоял между нами? Знаешь – и опять молчишь? Ответь мне хотя бы теперь – неужели стоило? Хотя… Не говори ничего. Не нужно ничего говорить. Я клялся, что никогда не отпущу тебя, но, поддавшись безумству ревности, отпустил. Ты обещала, что никогда не уйдёшь, но, пытаясь сохранить себя и наши чувства, ушла… Мы оба обманули друг друга, не сдержав слово. И знаешь, что я понял, Су, понял много позже? Не нужно говорить, обещать и клясться. Нужно просто чувствовать, пока можешь. Любить, пока находишься рядом. И никогда – никогда! – не отпускать. Если бы можно было повернуть время вспять, Су! Если бы мы никогда не встретились, я бы не тосковал по тебе так сильно. Если бы я не увидел однажды твоё лицо, мы никогда не были бы вместе. Если бы я не узнал тебя, то не думал бы о тебе каждый миг. Если бы ты не была моей, нам не пришлось бы расстаться. Если бы я тебя не любил, тебе не пришлось бы покинуть меня. Если бы я не дорожил тобой, ты бы не жила в моих воспоминаниях. Если бы только я никогда тебя не знал! Если бы, Су! Но тогда я бы и не жил вовсе… ___________________________________________________________ * Отсылка к стихотворной иллюстрации к этому эпизоду: https://ficbook.net/readfic/9495603.