Одну звезду зову воспоминаньем, Одну звезду – любовью, А одну зову я одиночеством, Одну зову стремленьем, жаждой, А одну – стихами, А одну зову я мама, мама… Юн Дон Чжу
– Восьмой принц просит позволения увидеть Его Величество! Голос советника звучал из коридора приглушённо, но так торжественно, словно он возвещал о визите самого императора. Подумав об этом вскользь, Ван Со выпрямился на троне и скривился в глумливом оскале. Что, братец, снова не вышло занять моё место? И не выйдет, пока я дышу, даже не надейся! Волки живут долго… Стоявшие по бокам от трона Чжи Мон и Бэк А недоумённо переглянулись: у Кванджона не было ни единого повода для веселья. Трон под ним качался, кланы во всех провинциях бурлили, словно кипящая вода, а ему – смешно? С чего бы? Но, когда в дверях появился Ван Ук, лицо императора вмиг лишилось всякого выражения, а сам он весь подобрался, словно волк перед прыжком. Вряд ли восьмой принц прибыл, чтобы поздравить брата с недавней коронацией, на которой сам он не присутствовал: Ван Со об этом позаботился. Он всё ещё не доверял Уку, подозревая, что тот может препятствовать ему или даже устроить мятеж. Оба они – братья-ровесники, восьмой и четвёртый – и без слов прекрасно понимали, что каждый думает о другом, не обольщаясь напрасными чаяниями. Слова им были не нужны. За них говорило напряжение, мгновенно возникающее между ними, стоило им оказаться рядом. За них красноречиво высказывались взгляды, в которых был только взаимный холод – и ничего больше. А вот что пряталось за этим холодом, у каждого было своим, тайным. – Рад видеть тебя, – уронил император в ответ на сдержанный кивок восьмого принца. – Я здесь от лица всех придворных министров, – сразу перешёл к делу Ван Ук, не тратя время на изъявления расположения, которого не испытывал. Последнее было очевидно не только для Ван Со. – От лица министров? – вздёрнул брови император. А от своего лица говорить боитесь, Ваше трусливое Высочество? Неудивительно. Люди не меняются. Ледяной тон правителя не предвещал ничего хорошего, и Бэк А с Чжи Моном, не сговариваясь, настороженно покосились на него. – Первое, – ровным голосом, словно зачитывая свиток, начал Ван Ук. – Мы требуем, чтобы командующего государственным войском определяли голосованием придворных министров. Второе. Каждый влиятельный клан будет ведать сбором налогов в своих владениях. Часть сборов будет направляться императорской семье, остальным же они будут распоряжаться сами. Если вы согласитесь с этим, вы заручитесь их поддержкой. – Я должен отказаться от войск и податей? – опасно сощурился Ван Со. – Хочешь подрезать крылья императору? Ты ошибаешься, полагая, что на меня подействуют эти угрозы. – Раз не хотите жертвовать крыльями, то как насчёт вашего сердца? В этот раз и Чжи Мон, и Бэк А как по команде одновременно уставились уже на восьмого принца. А Ван Со почувствовал, как внутри него что-то оборвалось. Он впился в брата пристальным взглядом, ожидая продолжения и заранее зная, что оно ему не понравится. Он не ошибся. – Семья Хванбо из Хванчжу предлагает императору брак! – повысил голос Ван Ук, так что его наверняка слышали и те, кто притих за дверью тронного зала. – Оставьте нас, – не спуская глаз с Ука, глухо приказал Ван Со и не пошевелился, пока тринадцатый принц и астроном не вышли. Ван Ук молча ждал, и вид его был полон такого превосходства, что император невольно ощутил, как в горле у него зарождается звериный рык. Броситься на брата. Стереть с его самодовольного лица тень мерзкой улыбки. Затолкать обронённые слова обратно ему в глотку, чтобы он ими подавился. Всего ничего. Много времени это не займёт, но последствия… Ван Со потряхивало от напряжения. Он еле сдерживался и продолжал смотреть прямо перед собой. – Женившись на Ён Хве, вы заручитесь поддержкой всех кланов, а семья Хванбо станет вашей опорой, – вещал Ук таким назидательным тоном, будто объяснял прописные истины несмышлёному младенцу, и это злило Ван Со едва ли не больше, чем то, что ему предлагал восьмой принц. – Не пытайся манипулировать мной, – процедил император с неприкрытой угрозой. – Может, я и на троне, но всё ещё остаюсь волком. – Этот трон непросто заполучить, – усмехнулся Ван Ук. – Но ещё сложнее защитить. Восседая на нём, вы должны ясно видеть, что могущественные кланы – это обоюдоострые мечи. И если вы хотите сохранить своё положение, вам понадобится их поддержка. Покровительственные нотки в голосе восьмого принца выводили Ван Со из себя. Да что Ук возомнил о своей семейке и себе самом? – Я уже обещал жениться на другой, – сухо ответил он. – Вы говорите о Хэ Су? – отреагировал Ван Ук с поразительным спокойствием, словно иного ответа и не ожидал. Словно весь этот разговор был расписан и отрепетирован им заранее. – Она не может стать императрицей. Каков наглец! Ван Со едва не улыбнулся в ответ на это нахальное заявление, однако смешно ему вовсе не было. – Как я захочу, так и будет. Но Ван Ук подготовился действительно тщательно. – Кажется, вы забыли об увечье, – тут же парировал он. – Хэ Су сама нанесла его себе, чтобы избежать брака с королём Тхэджо. Она порезала свою руку. Женщина со шрамом на теле не может быть женой правителя. Но если такое произойдёт, вам придётся отречься от трона, – Ван Ук уже открыто улыбался. – Чем вы пожертвуете: троном или Хэ Су? Ещё одно слово, ещё одна подобная улыбка – и он точно не выдержит! Неимоверным усилием Ван Со подавил рвущееся из груди волчье рычание, глубоко вдохнул, чтобы успокоиться, и мстительно хмыкнул: – А я ничем не стану жертвовать. Может, на это готовы другие, я же стал императором, чтобы завладеть всем. И ты думаешь, я откажусь от Хэ Су из-за какого-то шрама? Я ведь и сам взошёл на трон вот с таким лицом, – он коснулся левой щеки, где уже очень давно нельзя было распознать кривой уродливый рубец. «Никто не должен обладать всем!» – кричал взгляд восьмого принца, в котором клубилась тьма чувств и эмоций, что он не смел открыто показать и высказать. Но это не мешало ему их испытывать, а императору – читать, как в раскрытой книге. И пусть Ван Ук удалился, больше ничего не сказав, победы за собой в этом словесном поединке Ван Со не ощущал. В его душе занозой застряла ненавистная мысль, заронённая восьмым принцем, – ему придётся сделать выбор. Он отчаянно сопротивлялся этому, злился, отрицал, но понимал – его заставят. Если не люди, так обстоятельства. Выбор делать придётся. А на него продолжали давить. Не дождавшись от императора немедленного решения, спустя некоторое время совет министров отправил к нему очередного посланника – наместника Кана, очевидно, полагая, что тот имеет влияние на своего бывшего воспитанника. – Семья королевы Ю снова требует самоуправления, – заявил тот. – И они, и клан Хванбо настроены против Вашего Величества. Чтобы прекратить это противостояние, женитесь на принцессе Ён Хве. Вступив с ней в брак, вы сможете решить все проблемы. Таково общее мнение всех министров. И эти туда же! И всё об одном и том же! – Я сам решу, на ком мне жениться, – отрезал Ван Со, вновь закипая. – Неужто вы намерены жениться на той девчонке из Дамивона? – картинно выпучил глаза наместник Кан, и императора мгновенно бросило в жар: да что себе позволяет этот жалкий прихвостень Хванбо? А тот, видимо, не понимая, что всерьёз перегибает палку, даже повысил голос, перейдя к открытым угрозам: – Видимо, вы не настолько дорожите троном! Очевидно, Небеса благоволили этому старому интригану: от того, чтобы немедленно свернуть тому шею за наглость и прошлые обиды, Ван Со удержало только присутствие Бэк А. Сговорившимся министрам вторила и вдовствующая королева Хванбо, которая явилась в тронный зал на следующий день. – Сейчас каждая могущественная семья старается завладеть частью государства. Неужели вы допустите разделение Корё? – вопрошала она. – Это государство построено вашим отцом, и, чтобы защитить его, он пожертвовал слишком многим. Я велела сыну отступиться от борьбы за трон и предлагаю вам брак с моей дочерью. Видя, что её слова не достигают цели, королева положила на стол свой последний аргумент – тетрадь, от корки до корки заполненную странными символами. Ван Со полистал её, но не понял ни слова. Письмо было явно иноземным, а почерк – по-женски аккуратным и чистым. – Это написала Хэ Су, – проследила за его озадаченным взглядом королева. – Никто не может распознать написанное. Судя по её знаниям и умениям, она очень подозрительная девушка. К тому же, у неё довольно низкое происхождение и много недостатков. Всё это доводило Ван Со до бешенства. Он терпеть не мог, когда им манипулировали: наелся этого, ещё будучи принцем. Отец, мать, приёмная семья, царствующие братья в прошлом, а теперь, кажется, и все на свете стремятся использовать его в своих целях, невзирая на его собственные побуждения. Относятся к нему, как к несмышлёнышу, неспособному принимать решения и оценивать их последствия. Ну так они все глубоко заблуждаются! Он вовсе не послушный инструмент и не податливая глина в их алчных руках! Император упрямо искал выход из тупика, в который его неустанно загоняли. Вернее, это был не тупик, а хитроумная волчья ловушка, выбраться из которой не было ни единого шанса. Ван Со подолгу задерживался в тронном зале и сидел там в одиночестве, обдумывая сложившееся положение. Но не успокаивался, а только больше мрачнел. Потому что выбора у него на самом деле не было. Он осознавал это яснее всех министров, королев и влиятельных кланов, вместе взятых. А перед его глазами стояло лицо Хэ Су, которой он собирался сделать красивое предложение, как она и мечтала. Как они оба мечтали. И Ван Со мучился, не в силах принять неизбежное. Хэ Су ни о чём его не спрашивала. Но становилась грустнее с каждым днём и всё меньше улыбалась. Ван Со боялся, что на неё тоже начнут давить, убеждая оставить его, но Хэ Су ничего не говорила, а он не хотел напрасно волновать любимую: её бледность и задумчивость и так не радовали его и наводили на гнетущие мысли. Он, как и обещал, послал к ней придворного лекаря. После его визита Хэ Су замкнулась в себе ещё больше, осунулась и словно отгородилась от Ван Со, немного оживая только вечерами, когда они оставались наедине, и то ему казалось, что она делает это через силу, чтобы не расстраивать его. Допрос лекаря ничего императору не дал. Почтенный старик мялся, тщательно подбирал слова, уходил от прямых ответов и в конце концов так ничего и не сообщил толком. Хорошо спать, лучше питаться, больше времени проводить на свежем воздухе – эти советы годились для любого и никак не наводили на истинную причину подавленности Хэ Су. Впервые их совместный ужин прошёл в молчании, и оно было тревожным и тягостным. Это чувствовали оба, но ни один из них так и не решился заговорить первым. Ван Со видел, что Хэ Су, как и его самого, что-то гнетёт, однако не задавал вопросы, потому что знал: не сможет ответить откровенностью на откровенность, если Хэ Су задаст ему свои. Он всё ещё пытался сопротивляться и с волчьей настойчивостью искал выход. Он смотрел, как печально улыбается ему Хэ Су, будто читает его мысли, а в голове у него звучали слова, которые он чуть не сказал ей однажды: «Прости меня за то, что не сделал это раньше, за то, что опоздал и не смог назвать тебя своей единственной женой, как собирался, за то, что обманул твои надежды и предал свои собственные…»***
Как же давно он здесь не был! И как тут всё… удручающе пусто. Чхве Чжи Мон оглядел своё прежнее обиталище под крышей башни мутным взглядом и придвинул поближе кувшин с вином. Надо выпить ещё. Надо напиться в хлам, чтобы не видеть царящее вокруг запустение и не жалеть единственный уголок во дворце, где он когда-то царствовал среди чертежей и звёздных карт, испытывая подобие счастья. Астроном громко шмыгнул, глотнул ещё фруктового вина и поморщился от оскомины. Какая восхитительная дрянь! Когда они тут научатся делать приличное соджу, не говоря уже о более изысканных и благородных напитках? Что за варварское время, cвятые Небеса? Он вновь наполнил чашку жидкостью вишнёвого цвета с крупной взвесью мякоти и уныло вздохнул. Надо напиться и позволить себе выпасть из этой опостылевшей ему реальности хотя бы ненадолго. Пусть это ничего не изменит, но всё-таки… Он допил вино до дна, громко стукнул чашкой по столу, с силой зажмурился и открыл глаза. Не помогло. Не выпал. Остался там, где торчит вот уже битый час, малодушно уговаривая себя сделать то, что должен. И напиваясь. Без толку конечно, хотя… как посмотреть. Чжи Мон сидел в своей башне, не боясь, что его накроют в середине дня за таким постыдным занятием, как целенаправленное падение в алкогольный дурман. Сюда никто не придёт: некому приходить. Раньше здесь у него постоянно шумели принцы, таскали его книги, ломали макеты, портили карты, наполняя башню громкими голосами и самой жизнью, юной, звенящей, дерзкой, как и они сами – наследники правящей династии. Они дразнили его, требовали рассказать очередную сказку о небесных колесницах или подземных повозках, а потом дружно поднимали его на смех, советуя выглянуть в окно и удостовериться, что таких небылиц просто не может быть, и ему стоит поменьше разговаривать со звёздами и побольше – с нормальными людьми. И почаще смотреть не вверх, а вниз, где эти нормальные люди и обитают. Звездочёт горько усмехнулся, наполняя чашку. Их больше не осталось. Озорных разновозрастных мальчишек, которых он любил, как своих сыновей. Их и в самом деле не осталось, тех, кто смог дожить до сегодняшнего дня с прежним светом в душе. Кто вообще смог дожить. А те, кто остались, теперь иные. Всё изменилось. И он тоже. Чжи Мон качнул кувшин, заглянул внутрь, подмечая, сколько кислого пойла там ещё есть, и шумно глотнул прямо из широкого горлышка, плеснув вино себе на грудь. Плевать. Кто его тут увидит? Ван Со больше не узурпировал его балкон, но и самому астроному он стал не нужен: гороскопы нынешнего императора не интересовали вообще, он равнодушно относился к подобным вещам. А всё, что требовалось Чжи Мону, вполне себе умещалось в паре комнат на первом этаже, куда он приходил переночевать и переодеться, да в подвале с тайниками. Звездочёт тоскливо огляделся – надо бы хоть пыль протереть, что ли… А то будет стыдно перед дамой Хэ. Дама Хэ. Вот из-за кого он здесь! Вот из-за кого обнимает неверной ладонью пузатый глиняный кувшин с риском пролить его содержимое себе на колени. Он и не скрывал от себя, что набирается смелости поговорить с Хэ Су. Ему нужно убедить её отступиться от Ван Со. Отпустить его. Отдать его дворцу, трону, Корё. Чжи Мон пьяно застонал, оттолкнул кувшин и спрятал лицо в ладонях. Подлец. Какой же он подлец! Ведь совсем недавно он сам уговаривал её поддержать императора, быть к нему ближе, перебраться в смежные покои, чтобы успокаивать его, беречь его сон и придавать ему сил. Да только чаша весов тут же качнулась в другую сторону, и теперь нужно было сделать обратное – оторвать Хэ Су от Ван Со, оторвать с мясом, кровью, кожей, ведь они так проросли друг в друге, что иначе и не выйдет. Располовинить одну на двоих душу, которая просто не вынесет этого истязания. Убить такую сильную любовь, какую он не встречал ни в одном из миров. Астроном горько рассмеялся себе в ладони, чувствуя мерзкий запах подкисшего вина. Каким он стал непоследовательным, а! Сегодня – одно, завтра – другое, противоречащее первому. Качели. Чёртовы качели! Но это же жизнь! Не шахматная партия. Здесь все фигуры – живые, со своими мыслями, чувствами, душами. А он их двигает, рокирует, вынуждает сдаваться, бить – нет, порой жрать друг друга. Ему и самому вне этой клетчатой доски приходится вслед за шагом вперёд часто делать шаг назад, а то и несколько. Только разве это его оправдывает? Поболтав оставшийся напиток в кувшине, звездочёт глотнул густой осадок, поразмыслил немного и решил сразу всё не допивать. Растянуть «удовольствие». Что он там думал о своей миссии? О себе самом? Возомнил себя всесильным? Вершителем судеб? Перстом небесным? Чжи Мон посмотрел на свои руки, зачем-то ткнул указательным пальцем в потолок и пьяно захихикал. Перст! Один, один как перст! И расхлёбывать всё это ему одному, и по углам их разводить, и лбами сталкивать… Он икнул, потряс головой и попытался сфокусировать взгляд на двух глиняных кувшинах на столе. Однако, он запасливый! А зачем он здесь вообще? Ах, да! Хэ Су. Это имя подействовало на него, как ковш талой воды, вылитый за шиворот. Чжи Мон выпрямился и обиженно оттолкнул от себя кувшин, мельком подивившись тому, куда же делся второй. Да и чёрт с ним! Ему нужно было поговорить с дамой Хэ и разбить ей сердце. Чтобы она разбила сердце Ван Со. Всего-то ничего! А звездочёт никак не мог решиться встретиться с ней. Но время уходило, и Корё могли разодрать в лоскуты, если… Если Кванджон упрётся и откажется жениться на сестре. Если сделает сегодня вечером предложение Хэ Су, как и собирался. А он собирался и не намерен был менять своё решение. Значит, его должна была изменить Хэ Су. Которая тоже не собиралась это делать. Патовая ситуация. Вздох астронома, сорвавшийся на стон, должно быть, услышал весь Сонгак. Ему придётся. Придётся её переубедить. Иначе – всё. Как только она станет женой Кванджона, его положение усугубится и он потеряет трон, будучи вынужденным отречься от престола. Императрицей Корё должна стать принцесса Ён Хва. Без вариантов. Ён Хва родом из семьи Хванбо из Хванчжу, дочь почившего короля Тхэджо. Кто, как не она, в силах защитить императора в сложившемся политическом тупике, какой бы корыстной и чёрствой тварью она ни была? Королева должна использовать силу своей семьи, чтобы поддержать короля. Это непреложный закон. Это истина, такая же простая и очевидная, как смена дня и ночи. Именно поэтому король Тхэджо женился так часто. Беда в том, что Кванджон не собирался идти по стопам отца. Он хотел одну-единственную женщину. И при этом прекрасно понимал, что сейчас все могущественные кланы нацелены свергнуть его, а семья вдовствующей королевы Ю вообще в бешенстве: тот, кем они пренебрегли, взошёл на трон! Кванджону позарез нужна была Ён Хва в качестве супруги. И немедленно! К тому же она сама желала власти и почитания, а также чтобы её сын унаследовал престол. Вот только Ван Со её не желал ни в каком из смыслов. Как тут заставить его посмотреть в сторону сестры? И как обеспечить государство наследниками? Чжи Мон помотал головой. Наследники – это дело десятое. Точнее, второе. А первое – свадьба, а вернее, две. Одну из них нужно предотвратить, а вторую устроить. Всего-то ничего! Он помедлил, а потом одним махом допил оставшиеся пару глотков и в сердцах бросил кувшин в угол, удовлетворённо услышав жалобный звон осколков. Вот так – вдребезги. Разбить два сердца. Всего-то ничего! Он сцепил руки в замок и вновь обратился мыслями к Хэ Су. Бедная девочка! Такая беззащитная, такая несчастная… И такая любимая императором! Астроном всегда трезво (да-да, даже теперь!) оценивал её роль в становлении Кванджона. Не зря он выбрал именно её, не зря привёл сюда когда-то. Го Ха Джин, то есть Хэ Су, была тем самым камнем, брошенным в воду в прямом и переносном смысле, круги от которого расходятся и волнуют сонную поверхность водоёма ещё очень и очень долго, колышут листья кувшинок и беспокоят притаившихся под водной гладью обитателей глубины. И со своей ролью она прекрасно справилась, ибо круги от её появления в этом мире даже спустя столько лет расходились и делали своё дело. Святые Небеса, до чего же он противен сам себе в своих циничных рассуждениях, плоских сравнениях, а главное – действиях! Но разве у него есть выбор? Нет. Как у Ван Со. Как у Хэ Су. Ни у кого из них нет выбора, есть только предназначение. Вот в чём трагедия. Чжи Мон потёр лоб и поднял голову. Его взгляд упал на песочные часы, стоявшие на подоконнике и покрывшиеся слоем пыли, сквозь которую едва угадывался песок. Время в них застыло, но не переставало утекать сквозь пальцы астронома. Пора. Ему пора. И Хэ Су тоже. Её время здесь, в этом мире, заканчивалось. И не зря лекарь Ким, которого недавно послал к Хэ Су окрылённый надеждой на появление дитя император, прямо сказал ей о проблемах со здоровьем. И потеря возможности ходить из-за вовремя не вылеченного колена была сущей ерундой по сравнению со слабостью сердца, что, не выдержав испытаний и страданий своей обладательницы, вот-вот должно было остановиться. У него, этого мышечного органа, которому все почему-то приписывают романтические свойства, осталась лишь одна задача. Но справится ли с ней Хэ Су, выдержит ли – это ещё вопрос. Ладно. Все проблемы нужно решать по мере поступления. И эту тоже. Расслабились – и будет с вас, господин проводник. Пора возвращаться в реальность. Эксперимент с опьянением и ожидаемой целительной психотерапией с треском провалился. Чжи Мон вздохнул, поднялся со стула и нетвёрдой походкой подошёл к нише в углу, за стеллажами. После нехитрых манипуляций со скрытыми механизмами перед ним распахнулась дверца в стене. Он пошарил рукой в сумраке сейфа, выудил серебристый блистер, выдавил большую белую таблетку в чайник с застоявшейся водой и, подождав, когда она отбурлит, залпом выпил. Пора поговорить с дамой Хэ. Время вышло. Уже спустившись на один лестничный пролёт, Чжи Мон вернулся, взял с подоконника мёртвые песочные часы и с ненавистью швырнул их об стену. Ему не пришлось долго искать Хэ Су. Когда император бывал занят, она отправлялась в Дамивон, где учила девушек делать душистое мыло, заваривать травы и разбираться в старинных рецептах. Встретив многозначительный взгляд астронома, Хэ Су лишь молча кивнула и последовала за ним в башню. – Это место было наполнено жизнью, – искренне посетовал Чхве Чжи Мон, пропуская даму Хэ вперёд и стараясь ногой незаметно сдвинуть в сторону осколки песочных часов. Пыль он так и не вытер. Но Хэ Су не видела запустения: её печальный взгляд обратился в прошлое. – Десятый принц любил летательные аппараты, – звездочёт указал на конструкцию из бамбука и рисовой бумаги под самым потолком, и в его ушах тут же зажурчал детский смех Ван Ына, который тщетно пытался допрыгнуть до широкой лопасти крыла. – Третий и восьмой принцы любили читать здесь книги, – он подошёл к стеллажу и смахнул широким рукавом невесть откуда взявшиеся опилки с книжной полки, возле которой перед его глазами вновь нос к носу столкнулись Ван Ё и Ван Ук, вцепившись в один и тот же томик по философии Древнего Китая. – А это карта звёздного неба, – Чжи Мон поправил широкий лист, небрежно свисавший со стола. – Четырнадцатый принц очень любил их. Он сказал это и лишь теперь заметил, что угол листа был неумело изрисован мечами и колчанами со стрелами. Ван Чжон, кто же ещё… – Девятый принц всё время расспрашивал меня об алхимии, – он запнулся, покосился на даму Хэ и мысленно отругал себя за упоминание явной связи Ван Вона с ртутью и ядами. – Бэк А, – с преувеличенным энтузиазмом продолжил он, чтобы заполнить неловкую паузу, – постоянно что-то рисовал. Завершив круг по комнате, Чжи Мон вплотную приблизился к Хэ Су, молча слушавшей его длинное вступление. – Но в одно мгновение всё исчезло, – в его словах прорезалась горечь, которую не было смысла больше прятать. По лицу дамы Хэ звездочёт понял: пора переходить к главному. Её этими речами не проведёшь. – Вы всегда заботились о принцах, – кивнула она. – И любили их. Я это знаю. – Да. Всем сердцем. Поэтому я вынужден сказать вам это, – Чхве Чжи Мон помолчал, набираясь мужества, и произнёс, будто шагнул во тьму между мирами: – Не стремитесь стать женой императора. Он никогда не отступится от трона. Отпустите его первой*. Ну вот и сказал. Почему же тогда ему так трудно смотреть в лицо Хэ Су, с которого вмиг схлынула вся краска вместе с печальной приветливостью? – Но я… не хочу, – запинаясь, проговорила она. – Я многое вынесла и долго ждала в надежде однажды обрести счастье. Если бы я хотела оставить его, то давно бы это сделала. Чжи Мон понуро разглядывал под ногами белёсый песок, в котором поблёскивало стекло. Как слёзы на глазах девушки, которую он только что сделал самой несчастной на свете. Что он мог противопоставить её страданиям, о которых прекрасно знал, и цене мимолётного счастья, которую заставлял её заплатить? – Император не сойдёт с выбранного пути, – Хэ Су пришла в себя от первого шока, и голос её немного окреп. – Поэтому и я пойду с ним до конца. Астроном тяжко вздохнул: иного он от неё и не ожидал. – Вы ещё помните всё, что здесь произошло? – спросил он, прекрасно понимая, что использует запрещённый приём, жестоко вскрывая едва затянувшиеся раны на её сердце. – Все смерти, с которыми вам пришлось столкнуться лицом к лицу? Во дворце, где повсюду пахнет кровью, жизнь императора постоянно находится под угрозой. Никто не знает, что и когда может с ним произойти, – он поймал мечущийся взгляд Хэ Су и вцепился в него, усиливая давление. – Если из-за вашей непреклонности кто-то умрёт, сможете ли вы жить без чувства вины? Тоненький всхлип Хэ Су прервал его бичующую речь, и астроном вновь опустил глаза, поневоле слыша, как зашлось больное сердце, сопротивлявшееся его жестоким словам. Но остановиться он просто не мог: на жалость сейчас не было времени. – Я видел закат многих правителей, – продолжал он истязать Хэ Су, заставляя себя не обращать внимания ни на её слёзы, ни на участившееся дыхание, ни на руку, судорожно прижатую к груди. Потом. Он сожрёт себя потом. А сейчас сделает то, что обязан сделать. – Власть сидящего на троне должна быть крепка. Вы можете стать источником успокоения императора, но не в ваших силах стать ему опорой, – Чхве Чжи Мон выдержал помертвевший взгляд дамы Хэ и закончил: – Вы. Ему. Не. Подходите. Хэ Су закрыла глаза и прерывисто дышала, пытаясь примириться со смертным приговором своим чувствам и их совместному будущему с Ван Со. Чжи Мон взглянул на её пальцы, комкающие узорную ткань у сердца, которое изо всех сил, каждым слабым ударом противилось бездушной судьбе, и мысленно добавил ещё один камень к своей собственной молельной башенке, уходящей в бесконечную высь. Возле этой башенки ему предстоит просить прощения у всех, кого он обрёк на одиночество, тоску и смерть, кого лишил счастья и заставил отказаться от борьбы за него, кому не дал прожить полную жизнь, исполняя волю Небес. Ему предстоит тщетно просить прощения у них у всех до скончания времён.***
Так странно – стоило им оказаться за крепостной стеной, как всё вокруг вдруг настолько изменилось, что Ван Со некоторое время задумчиво шёл рядом с Хэ Су, силясь понять причину перемен в себе и вовне. Луна на ясном ночном небе светила так же, как и в окна его спальни. И не так. Здесь, за пределами дворца, она была ярче, ближе и смелее, позабыв о робости и осторожности, с которой каждую ночь кралась над императорскими покоями, словно боялась наказания за бессонницу их хозяина. Кусты самшита, заросли можжевельника и зонтики сосен были такими же, как и те, что обитали во дворцовых садах. И не такими. Пустив корни по склонам вдоль дороги на городской рынок Сонгака, они росли выше, пахли гуще и шумели на ветру веселее и громче. Да и сам ветер был сильнее и свободнее здесь, вне дворцовых лабиринтов, где он неизменно гас, спотыкаясь о закоулки, крыши и стены – настоящие и иллюзорные, выстроенные из недоверия, интриг, зависти и злости. Здесь во всём чувствовалась свобода. Здесь хотелось жить. И было удивительно легко идти, не думая о том, что за тобой по пятам следует надоедливая свита. Легко говорить, не заботясь о словах и не подбирая их всякий раз, чтобы что-то выразить. Легко смеяться, не опасаясь, что твой смех будет неуместен или неверно истолкован. Легко дышать – и это тоже! – когда на тебя не давит потолок тронного зала, словно золочёная крышка гроба. Легко быть собой. Почему он раньше этого не замечал? Или всё это стало явным только рядом с Хэ Су, что улыбалась ему сейчас почти так же, как прежде, и тоже наслаждалась этой самой свободой, о которой не переставала мечтать – Ван Со это знал и постоянно чувствовал её затаённую тоску. Хэ Су нашла его в тронном зале на закате. Он сидел в безмолвном полумраке и вновь бился о стену безысходности. Сейчас, когда его никто не видел и не было нужды притворяться, Ван Со обхватил себя руками, съёжившись от холода, объявшего его тело и разум. Плечи болели от напряжения последних дней, когда ему приходилось отражать бесконечные атаки министров, глав могущественных кланов и собственной алчной родни. Все они почему-то наивно полагали, что имеют на него влияние, и никак не желали расставаться с иллюзиями. Голова раскалывалась от тягостных дум и тщетных попыток найти выход из ловушки, в которой он оказался, сев на трон. Ван Со сжимал виски ледяными пальцами, но это не помогало, наоборот, становилось только хуже: холод телесный просачивался в его сознание, превращая некогда горячие и мятежные мысли в куски льда. Он силился дышать, глубоко и ровно, чтобы справиться с напряжением и угнетённым состоянием ума, но это у него не выходило. Во дворце словно исчезли все окна и щели, и спёртый воздух давил на лёгкие, не давая телу ни одного живительного глотка. И причина этого была одна. Как же он всё-таки заблуждался, полагая, что власть – это свобода! Свобода мыслей, действий, выбора. И как больно было убеждаться в обратном на собственной израненной шкуре, жертвуя этой ненасытной власти сердце и надежды. И, что гораздо хуже, не только свои. Он стал императором. Теперь ему нужно было сохранить свою империю, что зиждилась на единстве кланов, за которое его отец расплачивался женитьбой на дочерях этих самых кланов. То же предстояло и ему. Ван Со, сыну своего отца, четвёртому правителю Корё, требовалось жениться на наследнице клана Хванбо, что значительно упрочило бы его положение и влияние на распоясавшиеся провинции, знать и министров. Но он не мог и не хотел это делать! Всё его существо противилось этому политическому браку и соединению с нелюбимой женщиной. Ему нужна была только Хэ Су. Лишь её он желал видеть рядом с собой, лишь её готов был назвать своей единственной императрицей! Только как тогда справиться с тем, что навалится на него – и на неё! – после их свадьбы? Как защитить любимую от травли и уберечь страну от междоусобиц? Раздираемый противоречиями, закаменевший в напряжении, Ван Со не сразу расслышал слабый стук, а когда обернулся на звук, словно окунулся в поток солнечного света: перед ним стояла Хэ Су и улыбалась ему своей неповторимой лучистой улыбкой. Ради неё, ради этой улыбки он готов был вынести всё на свете, любые трудности и беды. Только мысль о том, что вечером Хэ Су вот так улыбнётся и скользнёт в его объятия, согревая своим теплом, придавала ему сил и помогала в течение дня пережить нападки министров, нытьё надоевших сватов и давление родственников. – Кто разрешил явиться к императору без позволения? – притворно нахмурился он. – Но всем ведь давно известно, насколько вы благоволите мне, Ваше Величество! – подхватила его игру Хэ Су, хлопая ресницами так невинно и забавно, что он не выдержал и рассмеялся. Один её взгляд, один луч света – и отступила тьма, и стылый тронный зал наполнился весенним теплом. Оказывается, за всеми этими заботами и тревогами Ван Со позабыл, что сегодня ночь изгнания духов, и Сонгак празднует это событие на рыночной площади, где сейчас шумела ярмарка, продавались сладости, звучала музыка и выступали уличные артисты. Где бурлила настоящая жизнь. Туда-то его и позвала Хэ Су, чтобы он смог наконец развеяться и хотя бы на время отрешиться от забот. А чтобы не пришлось снаряжать императорский кортеж из солдат и придворных дам, она принесла расписные маски и предложила ему переодеться в простую одежду, в которой никто не признает в нём правителя Корё. Как можно было сопротивляться? Конечно же, Ван Со согласился, поддавшись лунной улыбке и уступив радостному предвкушению Хэ Су. И сейчас сам шёл с ней в шумной толпе, никем не узнанный, – не правитель страны, а простой человек. И как же это было славно, как удивительно легко – просто бродить по улицам с Хэ Су, смеяться с нею вместе, говорить обо всём на свете и думать о том, что рядом с любимой всё тут же становится на свои места, холод отступает, а душа оживает и озаряется светом. Ван Со переполняло незамысловатое и полное жизни счастье. Обычного человека. Мужчины, у которого есть единственная женщина. Его женщина. В этот вечер Хэ Су вновь напоминала ему беспечную синичку, какой была в давние дни их первых встреч. Она озорничала и шутила, как прежде, её глаза горели, а щёки покрывал нежный румянец. Она ожила в этой праздничной толпе, и Ван Со хотелось быть одним из этих людей, крестьян и ремесленников, что их окружали. Жить с Хэ Су в отдалённой от столицы провинции и никогда не знать дворца, где пахнет кровью и где трудно дышать. И пусть бы она улыбалась так почаще и радовалась звёздам и луговому ветру, как он мечтал когда-то… Ван Со посмотрел на небо, вновь подумав о том, что там, среди тысяч звёзд, сияет и его звезда – звезда Императора, а не простого смертного. И внутри тут же что-то настырно шепнуло: «Нет, четвёртый принц Ван Со, император Кванджон. От судьбы не уйдёшь. Не быть тебе простолюдином. В твоих руках страна. Твоя стезя – трон и власть. Забудь о себе, ибо судьба твоя – Корё». А Хэ Су вновь возвращала его с холодных небес на тёплую уютную землю, рассказывала ему о том, как раньше они гуляли здесь с Чхэ Рён и Мён Хи, показывала памятные уголки. И Ван Со возвращался к ней. Он любовался ею, с восторгом наблюдающей за выступлением циркачей на площади. Смеялся, когда она перепачкала щёки в меду, угощаясь рисовыми пирожками, что он купил ей на лотке. Защищал её от разошедшихся прохожих, закрыв собой от случайного столкновения. И был таким счастливым в этот вечер, словно они с Хэ Су действительно были свободны от условностей дворца и могли просто любить друг друга. Просто – любить. Переполненный этим бесхитростным счастьем, Ван Со взял Хэ Су за руку, показывая всем, что эта женщина принадлежит ему, что она – только его. А когда они оказались вдвоём у пруда, по водной глади которого плавали фонарики, он вместе с ней молился Небесам. Он не знал, что просила Хэ Су. Но сам в этот миг желал лишь одного: чтобы она оставалась рядом. Что бы ни случилось, какие бы сюрпризы и беды ни преподнесло им туманное завтра, он хотел, чтобы Хэ Су была с ним. Потому что без неё всё остальное теряло смысл. И его жизнь тоже. – О чём вы задумались, Ваше Величество? – спрашивала она. – О тебе, – просто отвечал Ван Со, надёжно обвивая её руками, сам не свой от осознания того, что прилюдно держит Хэ Су в объятиях. И, никого не стесняясь, целовал своё сокровище, благодаря Небеса за эту женщину, за это счастье и за этот вечер. Они вернулись во дворец далеко за полночь и ещё долго бродили, взявшись за руки, по пустынным дорожкам вокруг озера Донджи, пока Хэ Су не остановилась под старыми платанами, где неподалёку покачивалась на воде знакомая лодка. Сперва Ван Со не понял, почему Хэ Су привела его сюда, но, увидев под деревом каменные башенки, обо всём догадался. И память услужливо вернула его на несколько лет назад, в поместье Ван Ука, где он, Ван Со, израненный, покрытый кровью, своей и убитых врагов, крушил такие же молельные пирамиды, а Хэ Су, эта маленькая смелая птичка, оттаскивала его в сторону, незаметно пробираясь к нему в душу, чтобы угнездиться там навсегда. – Конечно, эти башенки не так хороши, как те, – угадала его мысли Хэ Су, – но мне нравятся. И расположение неплохое – место, где сбываются мечты. Он говорила об озере, что соединило их и качало на своих прохладных ладонях их зарождавшуюся любовь и надежды на будущее. – Ты сложила их, чтобы получить предложение? – хитро сощурился Ван Со, желая немного подразнить Хэ Су и подольше насладиться её озорным настроением. – Конечно! – капризно надула губы она, а в глазах её искрились задорные огоньки. – Вы же сами хотели сделать его у озера. Поэтому я и привела вас сюда, томясь в ожидании. – При нашей первой встрече тебе следовало бежать, – не сдавался Ван Со, растягивая удовольствие. – Я и бежала, – тут же нашлась Хэ Су, подхватывая его игривый тон. – Но вы поймали меня. «И ни за что теперь не отпущу!» – подумал император, перестав улыбаться, а вслух произнёс: – Это было так давно, что я уже и не помню, чем ты меня привлекла. Но сейчас могу назвать много причин, чтобы быть с тобой. Он шагнул к Хэ Су, взял её за плечи и, неотрывно глядя в распахнутые в ожидании глаза, наконец-то сказал то, чего она так ждала. Чего они оба ждали. – Давай никогда не расставаться. Ты… выйдешь за меня? У него дрожали руки и колотилось сердце. И всего, от затылка до пят, прошивали горячие стрелы восторга и сладостного предвкушения. Ещё миг, ещё один взмах ресниц – и Хэ Су всё-таки скажет ему «да». После стольких лет сомнений, терзаний и испытаний, которые пришлось пережить им обоим, она станет его до конца, перед людьми и Небесами. Все звуки вокруг пропали, и в этом безмолвии Ван Со физически ощущал, как тяжело капают секунды… А Хэ Су молчала. Она замерла в его руках и молчала, а в её огромных глазах, смотревших на него с невыносимой любовью, плескалась ласковая грусть. Вдруг он осознал, что хрустальные капли на её ресницах – вовсе не слёзы счастья. И ему стало страшно. А вместо огненных стрел его прошиб могильный холод. Потому что Хэ Су молчала. Слишком долго. Слишком красноречиво. И Ван Со всё понял. Понял, почему в последнее время она замкнулась в себе, всё больше от него отдаляясь. Почему он замечал слёзы в её глазах, а она делала вид, что смахивает соринку. Почему она ни о чём не расспрашивала его. Потому что всё знала. Всё, что с ним творилось. Улыбка на его лице погасла в тот самый миг, когда Хэ Су одними губами произнесла: – Я не могу… Я ничего не могу дать вам. Наш брак невозможен… – С кем ты говорила? – чужим голосом спросил Ван Со, покрываясь холодной испариной. В глазах у него потемнело от гнева. Он изо всех сил старался держаться спокойно, но его пальцы на плечах Хэ Су сами собой сжались в тиски, причиняя ей боль. А Ван Со отчаянно хотелось ощутить их на горле того, кто посмел говорить с ней и убеждать её отказаться от брака с ним. От их выстраданного счастья. – Я не откажусь от тебя из-за шрама, – продолжал он, прекрасно понимая, что дело вовсе не в этом. – Никто не заставит меня! – Я тоже не отступлюсь, – улыбнулась сквозь слёзы Хэ Су. – Я всегда буду рядом с вами. Став вашей женой, я превращусь в заложницу дворца, буду вынуждена следовать его правилам, церемониям, этикету, и не смогу видеть вас, когда захочу. Я не желаю так жить. И вам это известно. Она говорила не то, что думала. Ван Со это чувствовал. И в то же время говорила ему правду, всего лишь произнеся вслух то, что он и так знал, но не признавал из упрямства. Они обещали не лгать друг другу, и Хэ Су ему не лгала. Просто говорила то, что должна была сказать. Без труда угадав его мысли, Хэ Су коснулась его холодной щеки своей маленькой тёплой ладошкой, успокаивая и согревая: – Всё будет хорошо, – голос её срывался, а взгляд омывал Ван Со потоками печали. – Я правда справлюсь. Он обхватил её запястье, отнимая руку от своего лица. – Даже если я не женюсь на тебе, ты не покинешь меня! Я тебя не отпущу, слышишь? Ты моя. И никуда не уйдёшь. Я тебе не позволю! Он прижал Хэ Су к себе с такой силой, что заныли руки. – Ты моя единственная императрица… – шептал Ван Со, обнимая её и зарываясь в её волосы. А по щекам его текли слёзы, и тот самый внутренний голос, что напомнил ему на рыночной площади о его императорской судьбе, сейчас тихо смеялся над его словами и вдребезги разбитыми надеждами. Ты – моё убежище, моя сила, мой покой. Ты – моя душа. Как же ты могла говорить, что не подходишь мне? Как могла слушать кого-то, кроме меня и своего собственного сердца, Су? А может быть, именно оно и твердило тебе всё это, убеждая пожертвовать собой и нашей любовью ради дворца – ненасытного чудовища, которому всегда будет мало… Тогда почему? Почему ты не верила мне? Почему сомневалась во мне? Я сумел бы защитить тебя, даже не назвав своей женой. И сколько бы ни оставили нам Небеса дней или лет, мы были бы вместе. Всё-таки – вместе, Су… В этот поздний час дворец, погружённый в обманчивый сон, казался удивительно миролюбивым. И, как бывало не раз в такие тихие ночи, Ван Со не хотелось расставаться с Хэ Су, не хотелось спать, чтобы не терять ни минуты их короткого счастья быть только вдвоём. Когда они приблизились к воротам внутреннего двора, Хэ Су вдруг потянула его в сторону королевской купальни. И Ван Со даже не удивился тому, что она вновь угадала его мысли, почувствовала его состояние. – У вас холодные руки, Ваше Величество, – только и сказала она в ответ на его вопросительный взгляд. Тепло горячих источников обволакивало и манило в свои объятия – согреться и отрешиться от всего дурного. Оказавшись внутри, где мерцали свечи и не было ни души, Ван Со улыбнулся и привычным движением притянул к себе Хэ Су за талию, вдыхая запах расплавленного воска, воды и её волос, к которым он прижался губами: – Ты всё это придумала и подготовила заранее, верно? – Вы очень устаёте в последнее время, Ваше Величество, – она обнимала его, а ловкие пальчики развязывали широкий пояс, избавляя Ван Со от пропылившейся верхней одежды. – И даже со стороны заметно, как сильно напряжены. Вам нужно отдохнуть. Стыдливо оглянувшись по сторонам и убедившись лишний раз, что они здесь совершенно одни, Хэ Су положила руки ему на плечи, сняла рубашку и, вернув ладони на прежнее место, мягко и настойчиво подтолкнула Ван Со к спуску в купальню, заставила войти по колено в воду и сесть на ступеньки, скрытые под колыхавшимися на поверхности цветочными лепестками. Поздние хризантемы – жёлтые, пепельно-розовые и белоснежные – были здесь повсюду, насыщая горячий влажный воздух приятной терпкой горечью и даря расслабление. Полностью подчинившись, Ван Со со вздохом удовольствия вытянул под водой ноги и мельком подумал о том, что Хэ Су и здесь загодя позаботилась о нём, о его покое и благодушии, предусмотрев всё до мелочей и устроив всё так, как он любил. Взять хотя бы цветы… Сколько раз, явившись в купальню, он разворачивался и тут же уходил, непроизвольно задерживая дыхание, стоило ему только завидеть вазы с ненавистными пионами, которые, несмотря на все его приказы и ухищрения Хэ Су, знавшей о его непереносимости, как-то умудрялась засовывать сюда настырная Ён Хва. Коснувшись мыслью принцессы Хванбо, Ван Со тут же ощутил прострел в висках и с немалым усилием заставил себя не думать о ней. Потом. Сейчас он будет только с Хэ Су. А она тем временем устроилась на подушечке за его спиной, чуть выше уровня воды. Уютно дыша ему в шею, закрепила его волосы повыше, отчего у Ван Со ухнул вниз по телу водопад приятных мурашек, вылила себе на ладони немного миндального масла и прикоснулась к его закаменевшим плечам… Интересно, волки мурлыкают? Как тигры и леопарды, к примеру? Если бы Ван Со мог, он бы замурлыкал от тех ощущений, что дарили ему волшебные прикосновения Хэ Су. Но он – увы! – этого не умел, поэтому просто закрыл глаза, слегка запрокинув голову, и глубоко дышал, чувствуя, как лёгкие насыщаются ароматным паром, а тело постепенно покидают мышечные зажимы. Сидеть бы так всегда… И не выходить из купальни. Не возвращаться на золочёную дыбу трона. Не принимать то решение, от которого сводит скулы и закипает бешенством кровь. Подумав так, Ван Со сцепил зубы и мотнул головой, вызвав этим движением тихий протест Хэ Су. Не думать! Не сейчас. Сейчас – только с ней… Он вновь постарался расслабиться, провёл рукой по водной поверхности и сквозь ресницы взглянул на прилипшие к ладони белые лепестки хризантем. Траурный цвет. Ван Со резко втянул в себя воздух. «Не смей!» – мысленно приказал он себе и с досадой ударил по воде кулаком. Да что с ним сегодня такое? Попрощавшись с мечтой назвать Су своей женой, он же не расстаётся с ней вовсе! Ещё чего! Отказаться от неё его не заставят никакие министры, никакие кланы, ничто на свете. От её рук, которые с нежной силой гладили его между лопаток, любовно лаская старые шрамы, отчего за спиной раскрывались невидимые могучие крылья. От её дыхания, которое прохладным шёлком касалось его открытой шеи и будоражило воображение, пусть её саму он видел лишь в зыбком отражении. От её завораживающего голоса, который тешил его слух и лил елей на душевные раны. Хэ Су действительно что-то тихо говорила ему, только Ван Со не расслышал, погрузившись в эгоистичное наслаждение, которое она ему дарила. Поэтому, уловив вопросительные интонации, он повернул голову и виновато переспросил: – Что, прости? Хэ Су отняла руки от его поясницы, привстала, наклоняясь ближе, и только набрала в грудь воздуха, чтобы ответить, как её вдруг качнуло, нога поехала по выглаженной водой и временем каменной ступени, и она непременно упала бы в воду, перекувырнувшись через плечо Ван Со, если бы он вовремя не среагировал. Волчьим чутьём предугадав движение Хэ Су в падении, он резко развернулся и поймал её на руки, отмечая, как она жмурится, потирая колено. Растревожила в падении? Или упала из-за того, что давняя травма внезапно дала о себе знать? Додумать и выяснить причину Ван Со не успел, потому что Хэ Су в его руках открыла глаза – и он пропал, провалившись в прошлое. Она смотрела на него так же, как и тогда, у моста на рынке, когда они впервые встретились и Ван Со подхватил её к себе на лошадь, спасая от падения в реку, – тем же испуганным и благодарным взглядом, в зеркале которого император видел сейчас своё собственное побледневшее лицо. Всё было, как тогда. Всё только начиналось… И у Ван Со на миг остановилось сердце, тут же пустившись бешеным галопом, стоило Хэ Су прийти в себя и улыбнуться. – Как ты? – спросил он, возвращаясь в настоящее, которое в этот момент для него было неизмеримо лучше прошлого, хотя… как посмотреть. Довольно! Опять эти сумрачные мысли! Что же с ним сегодня творится? В этом настоящем Хэ Су была его. Уже его. И только его. Лежала в его руках, наполовину погрузившись в ароматную тёплую воду, и смотрела на него не со страхом и негодованием, как тогда, а с такой невыносимой любовью, что Ван Со мгновенно стало настолько жарко внутри, что горячие источники купальни показались ему водой с ледников. – Я в порядке, Ваше Величество, – Хэ Су хотела было подняться, но Ван Со ей не позволил, крепче сжав руки и заставляя её остаться у него на коленях. – Я что, лишился имени? – с ласковой угрозой склонился он ближе, невольно замечая, как намокшая ткань нижней рубашки Хэ Су, вмиг ставшая полупрозрачной, заманчиво обрисовывает её тело в воде. Он в который раз поразился, что держит в своих объятиях эту чудесную женщину, обнимавшую его за плечи. От её пальцев, пахнувших миндалём, вниз по телу растекалась волна умиротворения. Эта волна, ширясь и набирая силу, стремительно заполняла его вены, и вот по ним уже заструилось не безмятежное тепло, а жидкое пламя. Ван Со склонился ещё ниже, нашёл раскрытые губы Хэ Су и, прижимая к себе податливое тело и жадно скользя ладонью по мокрой ткани на вздрагивающем от ответного желания животе, перестал думать о вчерашнем и завтрашнем дне. Потому что у него было его сейчас. И оно обвивало его руками, выдыхая его имя, тянуло его в мягкие объятия воды, заставляя не думать о плохом. Вообще ни о чём не думать… Эта ночь казалась Ван Со обломком минувшего счастья. Он пытался оттолкнуть от себя это ощущение, но его мысли поневоле окрашивались серым. Он лежал на спине, опираясь на высокую подушку в изголовье императорского ложа. У него на груди покоилась голова Су, которая уютным клубочком свернулась рядом, положив руку ему на живот, а ногу – на колени. Ван Со не мог пошевелиться, но ему это даже нравилось – чувствовать себя в её плену и не желать освобождения. Хэ Су давно спала, а он не мог заснуть и смотрел в расчерченный балками потолок, тихонько поглаживая любимую по волосам, плечам, покатому бедру – везде, куда мог дотянуться. Он собрался было укрыть её одеялом: ночи стали прохладнее, но для этого пришлось бы потревожить спящую, а он этого не хотел. Пусть спит. Он согреет её. Его тепла хватит на двоих. Погрузившись в свои невесёлые мысли, ставшие уже привычными в последнее время, Ван Со не заметил, как размытое пятно света сместилось на постели и теперь полностью выхватывало из сумрака хрупкую фигурку Су. В лунном мареве её кожа отливала жемчугом. Взгляд императора скользнул с её спины с выступающими позвонками по ложбинке поясницы, ниже, к бёдрам и острым худеньким коленям. Ван Со болезненно поморщился, сдерживая стон. Ноги Су, особенно возле колен, которые на пытках выворачивали толстыми бамбуковыми палками, были покрыты грубыми рубцами. Видел это, знал об этом и мучился этим лишь он один. Придворный лекарь Ким в расчёт не шёл. Ван Со судорожно вздохнул, представив, какие раны должны были оставить после себя подобные шрамы, и какую адскую боль нужно вытерпеть, принимая все эти истязания. Ему ли этого не знать! Ему, у кого всё тело было покрыто подобными узорами, которые ни стереть, ни забыть не получится. Но он – это другое. Он – мужчина, воин, он может и должен вынести худшее. А Хэ Су… Бедная маленькая храбрая девочка… Ван Со вновь почувствовал бессилие и вину: тогда он не справился, не сумел её уберечь, хоть и выпил яд. Тогда он едва не потерял её! Что же за день такой? Сегодня его почему-то неотступно преследовали мысли о потере. И как только он их касался хотя бы вскользь, у него внутри всё леденело и он смотрел на Хэ Су и брал её за руку, чтобы убедиться, что она здесь, рядом, что это только его нелепые страхи, невесть откуда возникающие в голове. А может, это всё из-за того, что она отклонила его предложение и он принял её отказ, несмотря на то, что сердце его обливалось кровью? Женщина со шрамами на теле не может стать женой императора. Оказывается, со шрамами на душе – тоже. Ван Со напрягся, пытаясь справиться с дыханием, которое сбилось от одной только мысли о прошлых и нынешних горестях. Сердце застучало так громко, что он испугался: вдруг разбудит Су? Она не могла не услышать его, прижимаясь щекой к его обнажённой груди как раз там, где раздавались гулкие толчки. Он несколько раз глубоко вдохнул, подождав, пока пульс угомонится хоть немного. И всё это время его ладонь не переставала ласково поглаживать шелковистую кожу Су. Если бы только этими прикосновениями он мог стереть застарелые шрамы с её тела и души! Если бы мог избавить от воспоминаний о минувших страданиях и не обрекать её своими нынешними решениями на новые! Он бы с радостью принял на себя её муки, лишь бы ей стало легче. Лишь бы она снова улыбалась как раньше! Но теперь, после сегодняшнего разговора у озера, он понял, что улыбаться по-прежнему светло и открыто его Су больше никогда не сможет. Она принесла в жертву собственные чувства. В жертву ему, императору, чтобы он смог укрепить свою власть и удержаться на троне. И он её принял, эту жертву. Как и решение жениться на принцессе Хванбо. А Хэ Су обрекла себя на вечное ожидание. Она никогда не станет по-настоящему его, его женой перед Небесами и людьми. Он злился на себя за такие мысли, давился подступавшей к горлу тоской и твердил себе: «Она моя. Моя! Я не отпущу её!» Заметив, как его пальцы впиваются в тонкую руку Су, Ван Со опомнился и расслабил мышцы. Он и так крепко обнимал её и, пока она засыпала, прижимал к себе с таким отчаянием, словно они были вместе в последний раз. И ему хотелось рыдать. Выждав, пока с алебастровой кожи исчезнут красные пятна, он вновь прижал любимую к себе. И вдруг почувствовал влагу. Тёплые капли падали ему на грудь, скатывались по животу, и кожа под ними холодела. Хэ Су плакала. Ван Со замер и по её дыханию понял, что она старается сдержаться, чтобы не разбудить его, чтобы он не понял, что она не спит. Это было просто невыносимо! – Су… Хэ Су пошевелилась, приподнялась на постели и обратила на него заплаканные глаза. – Что с тобой? – прошептал он и тут же попросил: – Не говори ничего. Просто… будь со мной. Он посадил Хэ Су к себе на колени, устраивая её голову на своём плече, обнял и заметил, как уютно, как естественно прильнуло её обнажённое тело к его. Как тут же срослась кожа и дыхание слилось в единый порыв: вдох и выдох, вместе. Уткнувшись носом в её душистые, ещё влажные после купальни волосы, Ван Со чувствовал аромат лотоса – её аромат. Когда Хэ Су оказывалась в его объятиях, он каждый раз ощущал себя так, словно проделал долгое путешествие, целью которого была она, Су. Не Сонгак, не дворец, не трон. Она. Обнимая её, он твёрдо знал, что не хочет ничего иного, кроме того, что происходит сейчас. – Не уходи, Су! Пожалуйста, не оставляй меня, – вдруг умоляюще прошептал он ей на ухо, сам не зная почему. Она прерывисто вздохнула и обвила рукой его шею. – Я всегда буду с вами, вот здесь, – она положила тёплую ладошку ему на грудь, и его сердце тут же толкнулось навстречу этому прикосновению. – Я люблю тебя, моя Су! – не сказал – выдохнул Ван Со, забываясь под её руками. И услышал, как она шепчет ему в шею, касаясь губами бьющейся жилки. – И я люблю вас. Всем сердцем… В первый момент Ван Со не понял, почему вдруг не может дышать. Не может – и всё. Он сглотнул, пытаясь избавиться от того, что внезапно застряло у него в горле. И это у него не вышло тоже. А потом почувствовал, как кровь отлила у него от головы и накатила слабость. Что с ним? Но вслед за невольным испугом его накрыло озарение, накрыло такой горячей волной, что он еле справился с собой, чтобы не вскрикнуть, ощутив, как жар мгновенно охватывает всё его тело. Она его… любит? Ни разу ещё он не слышал от неё эти слова. И не ждал, что это случится. Он никогда ни от кого не ждал подобного. А это произошло. Его Су прижималась к нему и повторяла, сама не своя от собственной смелости: – Я так вас люблю… Наконец-то Ван Со смог сделать глоток воздуха, напитанного её запахом и её словами. Он поцеловал Хэ Су в висок, потом снова и снова, двигаясь вниз по влажной от слёз щеке, пока они не встретились губами. Когда он развернул Су к себе и запустил пальцы в её волосы, она задрожала и, удобнее устроившись у него на коленях, прильнула к нему, отвечая на поцелуй, подтверждая свои слова ласковыми прикосновениями. Ван Со целовал её, собирая слёзы с ресниц, стирая их дорожки со щёк, и вновь забывался в её объятиях и становился собой настоящим. На считанные мгновения, на обрывок ночи, на то неуловимое время, пока они вместе... Если бы я только знал, что та ночь будет последней нашей ночью и больше никогда ты не проснёшься рядом со мной, я предпочёл бы, чтобы рассвет не наступал вовсе. Каждая её минута, каждый миг был полон горечи, а наши объятия, ласки и слова, которые мы говорили другу и которые так и не смогли произнести вслух, были сотканы из неизбывной печали. Лишь позже я понял, что мы словно прощались друг с другом. Не осознавая это, отрицая саму кощунственную мысль об этом, мы всё-таки прощались. Верно, Су? А ведь я чувствовал это и гнал от себя страх, но у меня не выходило. И по твоим глазам и прикосновениям видел: ты испытывала то же самое. Хотя ты и сказала, что любишь меня, и улыбалась мне, и обнимала, и целовала, как прежде, но в каждом твоём движении и вздохе звучала тоска. И прощание. Теперь я это понимаю. И мне вновь отчаянно хочется, чтобы тот жестокий рассвет никогда не приходил…***
Если бы раньше кто-то сказал Ван Со, что собственная свадебная церемония превратится для него в затяжную изощрённую пытку, четвёртый принц рассмеялся бы тому в лицо: какие только истязания ни приходилось ему выносить в жизни – уж ритуал бракосочетания он как-нибудь переживёт. Однако сегодня ему вовсе не было смешно. И держался он из последних сил, вспоминая пытки в плену и волчьи клыки как истинное благословение по сравнению с тем, что происходило с ним в этот день. С самого утра, пока его готовили к торжеству и облачали в свадебные одеяния, он не проронил ни слова, привычно пытаясь спастись в молчании, отгородиться от тех, кто спешил выразить ему одобрение и поздравить с мудрым и правильным шагом. Он впал в холодное оцепенение и отозвался слабой улыбкой лишь на появление Бэк А. Тринадцатый принц взирал на него с затаённым испугом и жалостью, но лицемерить и скрывать истинные чувства ему редко удавалось. Не удалось и теперь. И поэтому, взглянув на него раз, Ван Со отвернулся и больше на брата не смотрел. Он вообще ни на кого не смотрел. Его взгляд был пустым, а лицо ничего не выражало. И ни одна мышца на нём не дрогнула, даже когда он встретился с Ён Хвой у дверей тронного зала перед церемонией. Он не видел её у себя за плечом, зато чувствовал. Чувствовал душный запах пионов и утолённой алчности, от которого к его горлу подступала тошнота и хотелось развернуться и бежать, бежать прочь отсюда, от своей треклятой невесты, из дворца, где сегодня на него надевали надёжные и крепкие кандалы. Он шёл рядом с ней по проходу между рядами празднично одетых гостей и не замечал ничего, кроме трона. Алтаря, на который он сложил свои чувства и надежды. Плахи, на которой ему предстоит лишиться свободы и права выбора спутницы жизни. Он уже всё это потерял. И его не спасали ни мысли о сохранённой им стране, ни шаткая убеждённость в правильности принятого решения. Горло его стянула петля долга, а сердце – обруч неизбежности. О каком спасении вообще могла идти речь? – Ён Хва из семьи Хванбо становится новой императрицей. И посему от лица всех министров позвольте поздравить вас с этим браком! При этих словах Ван Со с удивлением понял, что пелена обречённости сошла с его глаз: пути назад больше не было. Он взглянул на Чхве Чжи Мона, стоявшего на своём обычном месте у трона, и заметил, как тот коротко кивнул ему: «Всё правильно, Ваше Величество. Всё так, как и должно быть. Это воля Небес». Странно, он даже не ощутил протеста, прочитав в глазах астронома истину, которую до сих пор не желал признавать. Сейчас он больше ничего не ощущал. И ничего не хотел, кроме одного. Ван Со смотрел вниз и видел полный зал тех, кто стремился манипулировать им. В случае с императрицей им это удалось. Они обложили его со всех сторон, затравили, как раненого волка, и вот теперь ненавистная супруга восседала на троне рядом с ним с победной улыбкой, от которой ему хотелось скрежетать зубами. Он видел такие же торжествующие гримасы на лицах Хванбо, Кан и всех тех, кто, одержав над ним верх на этот раз, думали, что прибрали его к рукам и он так же будет послушен им в дальнейшем. Он ясно понимал: ничто не сможет спасти его от невидимых цепей, которые заставляют его пойти против собственного сердца. Это дворец. Это власть. Это трон. И ложе императрицы, которое он вынужден будет делить с ней по долгу супруга и правителя государства, коему требовались наследники. От осознания этого факта Ван Со просто выворачивало наизнанку. Но он держался и мечтал лишь о том, чтобы вся эта церемония поскорее закончилась и он смог увидеть Хэ Су. Он не знал, где она и что делает сегодня, волновался и хотел убедиться, что с ней всё в порядке. Он желал увидеть её и боялся посмотреть ей в глаза. А день свадьбы всё тянулся, будто измываясь над его выдержкой и терпением. Церемония, поздравления, посещение храма, вручение подарков и опять поздравления… Пышная трапеза, переходящая в безудержное веселье распоясавшейся толпы министров и глав кланов… Ван Со почти обрадовался, когда их с теперь уже женой на закате наконец-то проводили в императорские покои. Оставшись с ней наедине, в комнате, убранной для первой брачной ночи алыми шелками и бесчисленными золотистыми свечами, он сумел лишь снять с Ён Хвы красную вуаль, открыв её сияющее в нетерпеливом предвкушении лицо. Императрица смотрела на него голодными глазами, давно жаждущими власти и наконец-то получившими её. Но, видимо, трон был не единственным, чего она желала: её губы приоткрылись, дыхание сбилось и длинные накрашенные ресницы дрожали, безуспешно пряча нескромный ликующий взгляд. Ён Хва вожделела его! От этой мысли желудок Ван Со скрутило узлом, и он замер, силясь отдышаться и справится с дурнотой, поднявшейся изнутри удушающей волной. С чего бы такая чувствительность? Или это называется другим словом – отвращение? Он сглотнул и отшатнулся: его рот наполнился омерзительной горечью гадливости, а перед глазами колыхалась багровая пелена. Овладев собой настолько, чтобы можно было пошевелиться, Ван Со отвернулся от императрицы и направился к двери, еле переставляя ватные ноги, но не прошёл и пары шагов, как ему в спину вонзилась отравленная стрела слов женщины, униженной пренебрежением супруга: – В будущем Хэ Су непременно используют против вас. Лучше избавиться от неё заранее, как от возможной угрозы. – Ты! – вмиг озверел Ван Со, чувствуя, как вспыхнувшая ярость очистила его сознание и напружинила ослабевшее было тело. – Просто играй роль императрицы и не рассчитывай получить что-то большее! Сменив ненавистные церемониальные одежды, он наконец-то отправился искать Хэ Су. Почему-то он знал наверняка, где её найти – у молитвенных башен на берегу озера Донджи. Там в последнее время она бывала чаще, чем в собственных покоях и Дамивоне. Он оказался прав. На дворец опустились не по-летнему стылые сумерки, трава в лунном свете поблёскивала от холодной росы. Ван Со шагнул на дорожку у озера и тут же качнулся назад, прячась в тени деревьев. Хэ Су сидела у кромки травы, рядом со своими башенками, а её молитвенно сложенные руки, согревая, сжимала Чхэ Рён, глядя на госпожу с участием и состраданием. Обе они молчали, думая о своём, и молчание это разливалось по берегу озера туманом невыразимой печали. Эта печаль окутывала маленькую фигурку Хэ Су и заставляла вздрагивать худенькие плечи под тонкой тканью небесно-голубого ханбока, вместо которого на ней должны были сегодня блистать одежды императрицы. Причиной этой печали был он, Ван Со. И то, что он совершил. Так мог ли он, имел ли он право приблизиться к ней и искать утешения у неё – той, которую предал сегодня, пусть и не по своей воле? Он не сумел подойти к ней ни теперь, ни позже ночью, когда, терзаясь от бессонницы и гнетущих мыслей, стоял у дверей её покоев и силился заставить себя взяться за ручку двери. Ему мучительно хотелось увидеть Хэ Су, прижать к себе, ощутить её тёплое тело, но он не мог осквернить её своими прикосновениями – объятиями мужчины, который сегодня назвал своей женой другую женщину, пусть и не разделив с ней ложе. Несмотря на смену одежды и отказ от императрицы, Ван Со явственно ощущал на себе тошнотворный запах измены. Запах Ён Хвы. Запах душных благовоний из храма, где они с супругой возносили традиционные благодарности Небесам за то, что те соединили их, и просили о благополучии их брака и многочисленном здоровом потомстве ради укрепления и процветания семьи и государства. При мысли о потомстве Ван Со пошатнулся и, вмиг ослабев, привалился плечом к стене, разделявшей его и единственную любимую им женщину, от которой он желал иметь детей. Перед его взором возникла девочка. Девочка с глазами Хэ Су и шпилькой в волосах, что он подарил ей однажды, вручив вместе с этим украшением и своё сердце. Это видение исчезло, стоило ему открыть глаза. Давясь подступившими к горлу слезами, Ван Со выпрямился и медленно пошёл к себе. Его разрывало на части от тоски и безысходности, от невозможности вернуть вчерашний день и прожить нынешний иначе, совсем по-другому, так, чтобы он не закончился одиночеством, его и Хэ Су. При всей своей силе и могуществе он был на это не способен. Как не способен на то, чтобы свободно любить и быть любимым. Но зато он мог и осуществил другое, подвластное императору. Всерьёз восприняв угрозу Ён Хвы, он приставил к своей возлюбленной охрану. Хэ Су просила его отменить приказ: ей было непривычно и неуютно постоянно видеть за спиной сопровождающего её стражника, но Ван Со оставался непреклонен. Если он не мог сам неотлучно находиться возле неё, значит, это будет делать человек, которому он доверял (и заодно для надёжности пригрозил самой мучительной смертью всем его родственникам, если тот не убережёт даму Хэ и с ней что-то случится). Однако, к досаде Хэ Су, этим не ограничилось. Её еду и питьё теперь неизменно пробовали служанки. В купальню её сопровождала Чхэ Рён, хоть это смутно и не нравилось Ван Со. Любое желание Хэ Су отправиться на дальнюю прогулку во дворцовые сады согласовывалось с императором: на открытом пространстве одного стражника могло оказаться недостаточно. От стрелы, к примеру, защитить он не сумел бы. Хэ Су умоляла, сердилась, пыталась воззвать к здравомыслию Ван Со, в сердцах наградив его однажды странным прозвищем «параноик», но всё было бесполезно. Император слишком хорошо знал, на что способен дворец и что может случиться с тем, кто был здесь неугоден имевшим хоть какую-то власть. Он не мог посадить Хэ Су под замок, чтобы быть спокойным за неё, не дёргаться и не тревожиться о ней поминутно, пока он занят государственными делами. И потерять её тоже не мог. Стоило ему вспомнить лицо императрицы, её тон и недвусмысленную угрозу – и он внутренне содрогался, чувствуя, как его прошибает озноб. Когда это случилось впервые, он диктовал очередной указ сидевшему в тронном зале Бэк А, над которым привычно возвышался астроном. Ван Со произнёс фразу, где звучало имя императрицы, подумав при этом о Хэ Су и её безопасности. И тут его накрыло наваждение: ему показалось, что в груди его стало тихо. И не просто тихо, а пусто. Он отчётливо ощутил, что там, за рёбрами, больше нет сердца, там ничего нет – одна зияющая бездонно-чёрная пустота. От этого жуткого ощущения Ван Со подавился воздухом и вцепился руками в стоявший перед ним стол, царапая гладкую поверхность. – Что с вами, Ваше Величество? – обеспокоенно заглянул ему в глаза звездочёт. Император непонимающе посмотрел на него, перевёл взгляд на озадаченного тринадцатого принца, затем на свои пальцы, скрючившиеся волчьими когтями… И услышал, как сердце дёрнулось и бухнуло о рёбра, вновь давая о себе знать. С тех пор, стоило ему только представить – всего лишь представить на миг! – что Хэ Су нет, это пугающее ощущение возвращалось. На следующий день в отсутствие императора даму Хэ повсюду сопровождали уже два стражника.***
А колесо власти императора Кванджона крутилось и набирало обороты. Ведомое железной рукой, одних оно безжалостно подминало под себя, других слепило золочёными спицами, третьих милостиво оставляло на обочине. До лучших времён. Кстати, об этих временах, вернее, периоде своего правления и его девизе, император Корё размышлял всерьёз, как о времени больших свершений, и желал оставить о нём в истории не просто черту между парой дат. – Этот период будет назван Квандок – Блестящая власть, – провозгласил на очередном утреннем совещании министров Чхве Чжи Мон. Услышав одобрительный гул в тронном зале, Ван Со самодовольно улыбнулся: – Название хорошее, согласны? Впрочем, от него не укрылось, как холодно, одними уголками губ, скривился Ван Ук и произнёс c подчеркнутым почтением: – Мы последуем вашей воле, – он поклонился, помолчал и продолжил: – В настоящий момент мы занимаемся распределением риса между теми, кто строил дворец в Сокёне. И сбор податей вы также можете оставить на нас. Ван Со смерил его долгим оценивающим взглядом, после чего снисходительно кивнул: – Пусть так и будет. Он умышленно проигнорировал потрясённый взгляд Бэк А и отвисшую челюсть Чхве Чжи Мона. Их удивление было понятно: ещё совсем недавно император желал лично контролировать столь важные государственные вопросы, а теперь легко отдавал их на откуп тому, с кем спорил об этом и кого жёстко поставил на место за подобное предложение. Однако самого Ван Со занимала только реакция восьмого принца, а она оказалась той, что он и ожидал. Ван Ук купился на его показное равнодушие к государственным делам. Что ж, братец, выходит, и тебя можно провести? Думаешь, ты умнее и дальновиднее всех? Ну так ты ошибаешься и довольно скоро это осознаешь… Ладно, живи пока, пребывая в заблуждении относительно намерений императора и собственной судьбы. Кольцо вокруг тебя уже сжимается. – Что ж… – Ван Со неспешно оглядел собравшихся. – С такими надёжными министрами я смогу насладиться охотой и посвятить себя чтению, – он мечтательно вздохнул, вызвав этим новую волну удивления в тронном зале: сурового и несговорчивого Кванджона словно подменили: – Чхве Чжи Мон советовал мне прочесть книгу «Основы управления в период Чжэнь-гуань». – Нет книги лучше для изучения мудрого управления государством! – всунулся астроном и покосился при этом на восьмого принца, который пристально смотрел на подозрительно благодушного императора. А Ван Со вскинул брови, будто вспомнив о незначительной мелочи: – И ещё одно. За государственную измену четырнадцатый принц Ван Чжон будет изгнан на свою родину, в Чхунджу. – Но Ваше Величество! – возмущённо воскликнул Бэк А, однако тут же опомнился и уже спокойнее добавил: – Для этого нужны доказательства его предательства. – Он намеренно поставил под сомнение отречение почившего короля в мою пользу, – Ван Со смотрел на тринадцатого принца и по-прежнему улыбался, но теперь его улыбка как никогда напоминала волчий оскал, стерев все намёки на былое показное благодушие, а в голосе отчётливо лязгал металл. – Принимая во внимание тот факт, что у нас с ним одна мать, я лишу его не жизни, а только положения: звания генерала и всех титулов. Он вновь оглядел притихших министров и припечатал, выделяя каждое слово для пущей убедительности: – Если он когда-либо вернётся в Сонгак, то будет казнён. Ван Со прекрасно видел, как в страхе перешёптывались министры (шутка ли – император ссылает собственного брата!), как побледнел вконец шокированный Бэк А, как озадаченно прикусил губу Чжи Мон и как не дрогнуло лицо восьмого принца. Он всё это видел и понимал. Но решение было принято, и никто из здесь присутствующих не мог ни оспорить его, ни повлиять на железную волю императора. Пусть привыкают. Свой приговор он не изменит. Чжон ему заплатит. За всё. Когда ему сообщили о болезни королевы-матери, вызванной известием об изгнании её любимого сына, Ван Со ощутил смутное удовлетворение. На нечто подобное он и рассчитывал и теперь направлялся в её покои, твёрдо зная, что будет делать и говорить. Он ждал подобной возможности слишком долго, чтобы позволить кому-то помешать ему, и поэтому присутствие императрицы Хванбо возле постели больной вызвало лишь его раздражение. По какому праву Ён Хва вообще здесь торчит? Лекарь сказал – не беспокоить? Вот пусть и не беспокоит! И его в том числе. Она здесь абсолютно не нужна. Она здесь чужеродна, как и любой другой человек, кроме него самого. Лишь он один может находиться подле его матушки! По праву императора. По праву сына. – Я сам позабочусь о королеве-матери, – холодно процедил Ван Со. – Без моего позволения сюда никто не должен входить. Его слова прозвучали как недвусмысленный приказ убраться вон. Не глядя забрав из рук служанки полотенце, смоченное в прохладном травяном настое, он сел на край постели: – Скорее поправляйтесь, матушка. Матушка… Ван Со смаковал это слово, повторяя его вновь и вновь, пока в тишине пустой комнаты ухаживал за ней, никого не допуская внутрь, кроме лекаря, и того едва терпел, понимая, что толку от его примочек нет никакого. Уже нет. Но ему было почти всё равно. Он наслаждался каждым днём, что проводил сейчас в заботах об умирающей матери. Это было ненормально, и Ван Со это осознавал, но ничего не мог с собой поделать. Королева Ю отворачивалась, не желая смотреть ему в лицо, отказывалась принимать из его рук пищу и питьё, не сказала ему ни единого слова, сжимая губы в неистовой злобе. А Ван Со был почти счастлив. Счастлив тем, что в целом мире сейчас был лишь он и его матушка – и никого больше. Он отлучался от неё на короткое время, под страхом смерти запретив кому-либо входить в его отсутствие. Ел тут же, спал рядом, на полу, положив голову на край постели и изредка касаясь неподвижной материнской руки трепетным, бережным жестом. В ночном рваном сне и дневном бреду королева, не узнавая его, хрипло шептала: – Чжон, мой Чжон... Мой сыночек… Любимый… Ван Со пропускал мимо ушей имя брата и слышал только «мой сыночек». Он примерял эти слова на себя и наслаждался ими, повторяя мысленно каждый раз, когда королева умолкала. Он позволил себе играть в эту дикую больную игру, не думая о том, что всё это слишком похоже на сумасшествие. Он готов был сойти с ума, лишь бы услышать «сыночек, любимый», лишь бы почувствовать, каково это – когда к тебе обращаются так. Он с готовностью тонул в этом жалком самообмане и чувствовал себя на небесах от счастья, когда в сумраке ночи матушка, просыпаясь, невидяще смотрела на него: – Сынок, любимый… ты здесь? – Я здесь, матушка. Я рядом. С вами, – улыбался сквозь слёзы Ван Со, отказываясь слышать, как проваливаясь в забытьё, королева шептала: «Чжон… Мой Чжон…» Отрезвление наступало днём, когда умирающая ненадолго приходила в себя, узнавала его – и её лицо тут же преображалось, а глаза наполнялись такой ненавистью, что Ван Со хотелось кричать от отчаяния и боли. Но и тогда он улыбался, пытаясь накормить её, упрямо сжимавшую бескровные губы, смочить травяным настоем её пергаментную кожу. И неизменно при этом повторял: – Матушка, я здесь, рядом. Всё хорошо… Ему было известно, что Чжон, нарушив его приказ, вернулся в Сонгак и вот уже которые сутки стоит у входа во дворец, требуя, чтобы его пропустили к матери. Что Бэк А приносит ему воду, но тот не берёт в рот ни капли, выливая всё себе на голову. Эти ежедневные доклады, вести о том, что четырнадцатый принц не двигается с места, доставляли Ван Со истинное садистское удовольствие. Пусть стоит! Пусть мучается от невозможности увидеть мать! Пусть знает, каково это! Он расправится с Чжоном позже, а пока останется с нею. Сам. В единственный вечер, когда он за ужином присоединился к Хэ Су, которую не видел несколько дней, она сама завела неприятный разговор. – Позвольте Чжону вернуться, – умоляла она. – Если что-то случится с королевой-матерью, он вас не простит! Ван Со грохнул кулаком по столу, не дав ей договорить. – Ты послала за Чжоном? – глухо осведомился он, стараясь унять клокотавший в груди гнев и заранее зная ответ. – Я всем запретил связываться с ним. Только ты могла ослушаться меня! – Да, – опустила глаза Хэ Су. – Это я отправила ему весть. Руки Ван Со затряслись от бешенства, и он спрятал их под столом, чтобы Хэ Су не видела. Будь на её месте кто-то другой – любой другой человек! – Ван Со немедленно придушил бы его за нарушение приказа, за несогласие, за протест. А на неё лишь смотрел, сцепив зубы и чувствуя, как у него сводит скулы. – Его матушка в плохом состоянии! – воскликнула Су, игнорируя тяжёлый взгляд императора. – А ему запрещено даже увидеться с ней! – Он должен быть казнён за то, что вернулся! – жёстко проговорил Ван Со, не желая вдаваться в подробности. – Но Ваше Величество! – Забудь об этом! Пусть радуется, что я не убил его сразу, – не в силах больше смотреть в умоляющие о милости глаза Хэ Су, не в силах выносить то, что она просила за Чжона, Ван Со поднялся из-за стола и, уходя, бросил через плечо с тихой и твёрдой угрозой: – Если кто-то посмеет провести его во дворец, я не прощу. Даже если это будешь ты. Он не лгал ей. Равно как и не сомневался, что она его не послушается. А королева-мать медленно умирала у него на руках. – За пять дней вы и глотка принесённой мной воды не выпили, – не сумев сдержать досаду, Ван Со отставил в сторону миску с жидким рисовым отваром, расплескав его по подносу. Он в который раз пытался накормить мать, но та упорно сжимала губы и лишь протестующе хрипела в ответ на все его уговоры. – Вы хотите умереть? – всё так же в пустоту спрашивал он, вытирая капли у неё на подбородке. – Чжон… – сипло стонала королева, соскальзывая в беспамятство и выбираясь из него, не представляя себе, что этими стонами подписывает приговор младшему сыну. Ван Со отложил полотенце и низко склонился над её красивым измождённым лицом: – Подумайте, какой сын сейчас забоится о вас, – вкрадчиво проговорил он, с жадностью вглядываясь в безупречные холодные черты, на которых уже лежала печать смерти. Он видел, что мать слышит и понимает его. – Любимый идеальный Ван Ё сейчас в загробном мире. Чжон, которого вы берегли как зеницу ока, не может быть рядом с вами. У вас есть только я. Я! Я стал императором. И только я сейчас забочусь о вас. Королева с видимым трудом повернула голову, посмотрела на него покрасневшими воспалёнными глазами – и Ван Со вернулся в ту ночь, когда он, уничтожив монастырь наёмных убийц ради её спасения, пришёл к ней, умоляя принять его, признать сыном и улыбнуться ему. Хотя бы раз! «Обязательно запомните сегодняшний день. Вы вновь вышвырнули меня, но я больше не уйду. Запомните – настанет час, когда вам придётся смотреть только на меня». Он сдержал своё слово. Это время пришло. Сейчас по изменившемуся лицу матери Ван Со ясно видел, что она тоже вспомнила. Из глаз её текли слёзы, но это были не слёзы раскаяния. Это была чистейшая бессильная злоба и ненависть, невыразимая словами. Даже теперь он оставался для неё никем. Выродком, паршивой овцой, гадким родимым пятном на её прекрасном челе, которое не вывести, не спрятать, не забыть… – Я построю храм в вашу честь, – продолжал он. – Это будет самый большой храм в Корё, который идеально подойдёт вам. А ещё я стану писать и распространять истории о наших отношениях, о том, как вы заботились обо мне и как я любил вас, матушка. И мы будем самой любящей семьёй в стране. Все будут знать об этом. И тогда я наконец стану вашим единственным драгоценным сыном. На его глазах вскипали жгучие слёзы и струились по лицу, прожигая кожу. Губы тряслись, а дыхание перехватывало в агонии обиды ненужного, нелюбимого сына, которая достигла своего апогея на смертном одре матери. – Это будет моей местью за то, что вы бросили меня! Ван Со не смотрел на мать, слыша лишь её надсадные хрипы, и вдруг почувствовал прикосновение. Подняв руку в последнем усилии, королева Ю царапала скрюченными пальцами его щёку, где под слоем краски прятался шрам от нанесённой ею раны. Пальцы её, дрожа, скользили по лицу сына, вновь вспарывая старый рубец на коже и в его душе. И хоть лицо его было сейчас безупречно чистым, душа истекала кровью под этими прикосновениями. Потому что в них не было ни толики любви – одна лишь лютая ненависть и нескрываемое разочарование. Мать словно хотела довершить начатое много лет назад, не исцелив рану, а углубив её, превратив из уродующей в смертельную. И Ван Со это чувствовал, проживая то давнее истязание заново и вновь ощущая себя двухлетним ребёнком, сходящим с ума от боли, ужаса и непонимания. Он перехватил её руку, не в силах больше выносить эту пытку, и вдруг осознал, что пульс королевы умолк. В этот момент он понял, что это – всё. Что у него больше не будет ни единого шанса завоевать её любовь. Ни единого! Он никогда уже не сможет даже попытаться вернуть себе мать, доказать ей, что он – есть, что он – её сын, и что он любит её, мучительно любит... Ван Со рыдал, сжимая эту холодную руку, рыдал в голос, захлёбывался слезами и собственным горем, чувствуя себя ещё более осиротевшим и брошенным теперь, когда она ушла вот так… Не приняв его. Не назвав сыном. Не простив. За что? Он не знал. И теперь никогда не узнает и не получит прощения. Если бы ты только знала, Су, что я чувствовал тогда, сжимая руку почившей матери, которая так ни разу за всю мою жизнь не обняла меня, не прижала к своей груди… Все эти годы, каждый раз при виде матушки у меня замирало сердце. Я не переставал надеяться, что однажды всё изменится и она посмотрит на меня ласково или скажет хотя бы одно доброе слово. О том, чтобы взять её за руку или прильнуть к ней, я даже не мечтал: это было за гранью моих самых смелых чаяний. В последний раз она касалась меня не руками, а острым лезвием ножа, раскромсавшим не только моё лицо, но и всю мою жизнь… Мальчиком, страдая от одиночества в Шинчжу, и потом, глядя на Чжона на коленях у матушки, я часто думал, какая она, материнская ладонь. Мягкая, тёплая, пахнущая лаской и дарящая её. Быть может, она должна пахнуть свежими рисовыми пирожками или розовым маслом? Всё, что перепадало мне в детстве из нехитрых сладостей, я представлял себе материнской ладонью – такой же сладкой, такой же мучительно желанной… Но вот я прижимал её к своему лицу – ладонь родной матушки. И что? Я не чувствовал ни ласки, ни тепла, ни запаха. Одну только горечь, холод и смерть. Я говорил ей о храмах, о летописях, в которых сохранятся самые трепетные истории о любви королевы Ю к своему сыну, ставшему четвёртым правителем Корё. И при этом прекрасно понимал, что никакая золочёная ложь не сможет перекрыть простую истину, что носишь в сердце. Она никогда не любила меня. Не считала своим сыном. А я любил её! Любил! И ненавидел всей душой. За то, что она сделала со мной, в кого превратила. За то, что отреклась от меня. За то, что была моей матерью. И за то, что вновь бросила меня – уже навсегда… Почему же ты, Су, в тот страшный для меня час приняла сторону Чжона? Ты же должна была поддерживать меня! Ты же была – моей! Неужели Чжон был тебе дороже меня, а его страдания трогали сильнее? Я помню, как ты восклицала, что не выбираешь чью-то сторону, что из-за моего упрямства Чжон не смог попрощаться с матерью… Я до сих пор помню, с каким негодованием ты смотрела на меня! Но Су, как же ты не могла понять! Чжон никогда не был один. Это меня всегда бросали! Я не знал материнской любви, не он! И ты защищала – его? За все мои двадцать пять лет жизни я никогда не был близок с матерью! Она впервые была моей, только моей матушкой и ничьей больше. Так что же плохого в моём желании быть её сыном? Я так хотел, чтобы ты поняла меня! Я так надеялся, что ты почувствуешь, Су! Знала бы ты, как больно мне было от того, что ты промолчала, не сказала, что понимаешь меня, как говорила прежде. Я искал твоего сочувствия и утешения, а нашёл лишь осуждение и упрёк. От тебя, которая единственная в целом мире была моим теплом и покоем. Что ещё мне оставалось, чтобы не сойти с ума от горя и одиночества? Только стать тем, кем я стал...***
Чхве Чжи Мон с настороженным интересом наблюдал за Кванджоном. Не сразу оправившись после смерти матери, император с каким-то волчьим остервенением вцепился в государственные дела. Быть может, он хотел забыться. Или забыть, что было вернее. Но пока у него выходило лишь забывать себя самого – того, кем он стал рядом с Хэ Су. Отдаляясь от неё из-за того, что, сочувствуя Чжону, она нарушила его приказ, лишаясь её благотворного воздействия, император необратимо превращался в себя прежнего, только был уже не озлобленным, ранимым, неуверенным в себе волчонком, а матёрым волком, умудрённым опытом и знаниями, на своей шкуре испытавшим утраты, боль и предательство. Он никому не верил, никого не любил и не жалел, кроме двух человек на всей земле. Пусть это пока не делало из него жестокого деспота, но Кванджон уже встал на следующую ступень к своей сияющей вершине и расправил крылья, и теперь нужно было сохранить его баланс, чтобы он расцвёл сильным и мудрым правителем, справедливым и достойным, а не сорвался с цепи в отчаянном поиске истины, любви и успокоения. Астроном вовсе не собирался кроить историю на новый лад или промывать Кванджону мозги душеспасительными нотациями – как можно, святые Небеса! Он всего лишь аккуратненько намекнул ему на возможную пользу от небольшой, но содержательной беседы с девятым принцем, от кого при правильном нажиме император мог бы узнать много интересного. Эта информация сберегла бы бесценное время и нервы правителя, а также удержала на плечах десяток-другой голов, которые в пылу своих расследований Кванджон мог, погорячившись, ненароком снести, причём совершенно напрасно. Так что, сдавая Ван Вона императору, Чжи Мон не чувствовал угрызений совести и ни капельки не сомневался, что делает доброе дело на благо государства и лично Кванджона, которому ещё рановато было впадать в огульную тиранию в масштабах страны. Прежде следовало навести порядок в собственных конюшнях. А точнее, родственных связях и отношении к ним. – Кто добавлял ртуть в ванны Дамивона? – со спокойной угрозой спросил Кванджон у понурившегося Ван Вона. Судя по испуганному виду девятого принца, его ума таки хватило на то, чтобы сообразить, что император призвал его к себе отнюдь не на чашку мятного чая. В этот ранний час в тронном зале не было никого, кроме императора, Ван Вона и астронома, который словно приклеился к своему излюбленному месту по левую руку от правителя. – Ван Ук? Ведь так? – повысил голос Кванджон, глядя на то, как переминается с ноги на ногу принц. – Мне ничего не известно, – промямлил Ван Вон, прячась за заискивающей улыбкой. Звездочёт прикрыл глаза и покачал головой. Ой, дурак! Ну какой же непроходимый дурак! Будь девятый принц хоть чуточку поумнее, он бы уже сообразил, что отпираться и отмалчиваться – не самая лучшая тактика, когда у императора так грозно сверкают глаза и раздуваются ноздри. – Девушка по имени Чхэ Рён, что жила в его доме, прежде служила тебе? – продолжал свой допрос Кванджон, затягивая петлю на шее доигравшегося в политические интриги недалёкого брата. – Может быть, это не Ван Ук, а ты подослал её? Отравление почившего императора Хеджона, нашего старшего брата, и казнь семьи Ына по ложному обвинению задумал Ван Ук? Чжи Мон покосился на Ван Вона, который настырно продолжал тупить, что, собственно, умел делать в совершенстве. – Если за всем стоит не он, то остаешься только ты, – острый взгляд императора, который без ущерба для психики мог выносить лишь астроном, да и то не всегда, пригвоздил девятого принца к месту, словно копьё, и тот задёргался, наконец-то осознав, что ему светит в случае признания его виновным. – Это был не я! – заверещал Ван Вон, переводя взгляд с императора на звездочёта и обратно. – Вы же знаете, я слишком глуп для этого! Хоть раз правду сказал… – Если продолжите отмалчиваться и юлить, – не выдержал этот детский сад Чжи Мон, – вы понесёте наказание за обман торговцев при продаже серебра! – Он выдержал эффектную паузу и уточнил: – Наказание кипящим маслом! – Я делал только то, что мне говорили, – сломался Ван Вон, не понаслышке зная, как истошно и долго кричат преступники в котлах, где медленно закипает и пузырится кровью густое масло. Сам присутствовал на казнях, и не раз. – Это был… Ван Ук. Он планировал всё это с почившим королём Чонджоном. Удар, а затем мерзкий скрежет разорвал напряжённую тишину тронного зала, и Чжи Мон, морщась, взглянул на императора. Вид Кванджона был поистине страшен. Его руки тряслись от бешенства, а ногти скребли глянцевую поверхность стола. Угольно-чёрные глаза горели нездоровым блеском. Их взгляд пронзал Ван Вона насквозь, и астроному даже показалось странным, что тот не упал замертво, ну или хотя бы не обмочился в ужасе, что никого бы не удивило. Вспышка ярости императора была вполне объяснима: одно дело подозревать, и совсем другое – получить подтверждение своим подозрениям в таких жутких преступлениях, для которых котёл с кипящим маслом сошел бы за милость. Но главное – кто за всем этим стоял! Глядя на то, как колотит императора, Чжи Мон всерьёз забеспокоился и хотел было открыть рот, но Кванджон вдруг заговорил сам, и заговорил так тихо, что могло показаться: гнев его испарился. – В таком случае я спрошу кое-что ещё, – опасно севшим голосом прошипел он, улыбаясь так хищно, что Чжи Мон понял: кипящим маслом и бамбуковыми стеблями дело тут точно не обойдётся. Потому что император избрал совершенно другое наказание. И начал вовсе не с девятого брата. Вечером того же дня Чхве Чжи Мон стоял в маленьком внутреннем дворике Дамивона за спинами плачущих служанок и молился о том, чтобы сюда не пришла Хэ Су. Разумеется, рано или поздно она всё равно узнает, но лучше бы ей этого не видеть… Он бы и сам предпочёл не присутствовать здесь, однако Кванджон рявкнул, чтобы Чжи Мон проследил за надлежащим исполнением его приказа, и астроному ничего не оставалось, как только закрывать глаза и отворачиваться от пыльной, пропитавшейся кровью циновки, в которой угадывалось девичье тело. Душераздирающие предсмертные крики и стоны давно уже стихли, а два дюжих стражника продолжали избивать преступницу, истово исполняя приговор. Только бы не пришла! Только бы её задержала в купальнях У Хи, как договаривались! Но стоило Чжи Мону подумать об этом, как во дворе появилась Хэ Су в сопровождении У Хи, на чьём лице застыл шок напополам с чувством вины. Святые Небеса! Она всё-таки здесь! Выдержит ли? – Что случилось? – спросила Хэ Су у ближайшей к ней служанки, которая всхлипывала и пыталась зажмуриться, но, боясь окрика стражников, косилась на окровавленную циновку. – Император пожелал, чтобы мы это видели, – сквозь слёзы выговорила она. – Император? – ужаснулась придворная дама Хэ, хватая У Хи за руку в поисках опоры. – Он сказал, что так будет с каждым, кто его предаст, – кивнула служанка, вздёргивая плечи при звуках очередного удара и заливаясь новым потоком слёз. Хэ Су ахнула и выбежала вперёд, так что Чжи Мону пришлось встать у неё на пути, проклиная всё на свете: взбесившегося императора за стремление к публичному наказанию, стражников, что усердствовали до сих пор, хотя приговор уже минут десять как был приведён в исполнение, бестолковую У Хи, что не сумела задержать Хэ Су в Дамивоне. Он шагнул наперерез даме Хэ, да вот беда – сказать ему было нечего. – Что происходит? – мертвенная бледность девушки не оставила звездочёту никакой надежды на более-менее благополучный исход всего этого кошмара. – Зачем императору устраивать нечто подобное? – За своё преступление придворная дама Дамивона получает наказание палками, – попытался уйти от прямого ответа Чжи Мон, внутренне холодея в ожидании следующего вопроса. – Дама… Дамивона? – повторила вслед за ним Хэ Су непослушными губами, а потом глаза её расширились: она догадалась. – Кто это? Звездочёт слышал, как её сердце бьётся в болезненном понимании, и не мог заставить себя произнести ни звука. – Кто это? – закричала дама Хэ и задохнулась от боли в груди. – Это Чхэ Рён, – сдался Чжи Мон. Он обречённо закрыл глаза, пропуская пошатнувшуюся девушку вперёд, к стражникам, один из которых грубо пнул скатанную циновку, отчего та развернулась, и к ногам Хэ Су из неё выкатилось окровавленное тело Чхэ Рён. Звездочёт не видел – он слышал, как Хэ Су подавилась криком и без чувств упала на руки подоспевшей к ней на помощь У Хи. Сам же он помочь не мог ничем. Ни Чхэ Рён, которая ответила за всё, что натворила. Ни Хэ Су, чьё слабое сердце не выдержало этого страшного удара. Ни императору, могучие крылья которого, распростёртые над Корё, отливали аспидно-чёрным, а в безжалостных глазах метались отблески пламени. И больше не было силы, способной погасить это пламя, остудить гнев и согреть душу, что превращалась в кусок холодного льда.***
– Что случилось? Почему мне не сообщили, что она больна?! Скрючившийся в подобострастном поклоне придворный лекарь Ким не мог связно говорить от страха и выдавал только короткие булькающие звуки, чем ещё больше выводил императора из себя. Ван Со только вернулся из поездки в родные провинции восьмого и девятого принцев, где припёр к стенке наместников, самолично вытряхнув из них правду о тёмных деяниях своих братьев. Эта кровавая правда застилала ему глаза алым туманом весь обратный путь в Сонгак, так что его конь, управляемый нетвёрдой рукой, то вставал на дыбы, то пускался бешеным галопом и несколько раз чуть не свалился с обрыва. И хотя Ван Со подозревал, что Ук и Вон нечисты на руку, да и помыслами тоже, но истина оказалась настолько грязнее и страшнее всех его предположений, что он был сам не свой, пытаясь побороть омерзение и справиться с охватившей его яростью. Он не помнил, как добрался до столицы. Видимо, всё-таки, повинуясь инстинкту выживания, его конь следовал за авангардом стражников, тем самым сохранив свою жизнь и жизнь седока, который, судя по его поведению, усердно пытался с ней распрощаться. Бросив поводья загнанного и взмыленного коня испуганным слугам, император чёрным вихрем полетел в тронный зал, на пороге которого его перехватил Чжи Мон. – Ну что? Что ещё? – зарычал на него Ван Со, пытаясь усмирить дыхание после безумной скачки и жалея, что не может так же просто справиться с мыслями, которые разрывали его голову на куски. – Ваше Величество, – с тихой скорбью склонился перед ним астроном. – Простите, что тревожу вас, однако… Дама Хэ… Ощутив ту самую пугающую ледяную пустоту внутри, Ван Со покачнулся и, не дослушав астронома, ринулся в покои Хэ Су. Три дня! Три дня она пролежала в беспамятстве, и никто не оповестил его об этом! Ему было плевать, как это было возможно и возможно ли вообще. Его должны были отыскать хоть на краю земли и сказать, что Су не приходит в сознание, что сердце её умолкает и никто не в силах ей помочь! – Простите, Ваше Величество! – в ужасе повторял лекарь Ким, зеленея под гневным взором императора. – Вон отсюда! – рявкнул Ван Со и заметил, что ресницы Хэ Су дрогнули, а грудь приподнялась в глубоком вздохе пробуждения. Он упал на колени у футона, где она лежала, бледная, осунувшаяся, с чёрными кругами под глазами и искусанными губами. – Чхэ Рён… – шептала она, не приходя в себя. – Чхэ Рён… – Су! – звал её Ван Со, стирая у неё с висков крупные слёзы, что выкатывались из-под опухших век. Наконец Хэ Су открыла глаза. Ван Со едва успел подхватить её за плечи: так резко она села на постели, хватая ртом воздух, тяжёлый от благовоний, что повсюду зажёг лекарь Ким: – Ты не должна вставать! – обеспокоенно заглянул ей в лицо Ван Со, но она отвела его руку в сторону. – Су, послушай… – Уходите! Оставьте меня! – Хэ Су отбросила его руки, поддерживающие её, и отвернулась, но потом обратила на него заплаканное лицо, и Ван Со едва не отшатнулся. Так она ещё никогда на него не смотрела. Любимые глаза, полные слёз и неприязни, оттолкнули его сильнее, чем ослабевшие от болезни руки. – Что вы наделали? – с ненавистью прошептала Хэ Су. – Как вы могли так поступить с человеком?! Её взволнованный голос, сорвавшийся на крик, эхом отразился от стен пустой комнаты и заставил Ван Со разжать руки. – Её забили до смерти, как бешеную собаку! – Хэ Су дышала короткими всхлипами, а горячее осуждение во взгляде прожигало кровоточащие дыры в сердце Ван Со. Его Су, его любимая маленькая Су смотрела на него, как на чудовище, и ненавидела его! Подобный взгляд он даже не мог представить себе ни в одном из своих кошмарных видений. А всё из-за этой мерзкой дряни, которую он приказал публично казнить в назидание другим. И ни минуты об этом не жалел! Его ошибкой было лишь то, что он прежде не поговорил с Хэ Су и не приказал Чжи Мону или Бэк А увести её в тот день подальше от Дамивона. Раздираемый яростью и жаждой мести после допроса Ван Вона, он едва успел выплюнуть приказ о смертной казни для Чхэ Рён, и тут же устремился на конюшни. Ему важно было успеть вытряхнуть всю правду из наместников провинций Хванчжу и Чхунджу до того, как шпионы сообщат им о том, что императору всё известно. Он успел. И вытряхнул. Вместе с их душами. Но опоздал к своей Хэ Су. И теперь расплачивался за это, обжигаясь её слезами и леденея от её презрения. Ван Со отнял руки от вздрагивающих плеч Хэ Су, выпрямился и посмотрел на неё долгим взглядом. – Всё это время она шпионила за тобой, – наконец-то проговорил он, решив, что в правде стоит идти до конца, раз Хэ Су всё равно стала свидетельницей казни, не имея понятия о её причинах. – Что? – помертвевшими губами прошептала Хэ Су, неверяще глядя на него. А он продолжал говорить, ровно и спокойно: – Она доносила на тебя девятому принцу. С её помощью твои записи попали к королеве Хванбо. Они перерыли в Дамивоне твои вещи и создали доказательства того, что ты шпионка. Чхэ Рён помогала им разлучить нас. А ещё… – Ван Со вздохнул, но не остановился. – Это именно она добавляла ртуть в купальню короля Хеджона. Он понимал, что надрывает Хэ Су и без того ослабевшее сердце, но ей следовало знать правду, какой бы жуткой она ни была. – Помнишь, как ты вернулась во дворец после удара головой во время затмения? Через пещеру у купален Дамивона? Ведь это Чхэ Рён показала тебе ту пещеру, верно? А о ней ей рассказал девятый принц. Именно поэтому Ын не смог убежать: Ван Ук и Ван Вон заранее ждали их там с солдатами. Услышав об этом, Хэ Су вздрогнула и подняла на него полный ужаса взгляд: – Ван Ук знал об этом месте, – потерянно прошептала она. – Тогда… как же… Она умолкла и закрыла глаза. Слёзы струились по её белому лицу, задерживаясь на дрожащих губах и срываясь на руки, что Хэ Су судорожно сжимала на коленях. – Чхэ Рён старалась быть рядом с тобой, чтобы разделить нас, – продолжал Ван Со. – И ждала лишь удобного случая, чтобы навредить. У меня не было желания прощать её. – Её грех только в том, что она родилась рабыней. Она была мне как младшая сестра, – сама не своя от шока, Хэ Су не замечала, не хотела замечать очевидного: Чхэ Рён никогда не была ей ни сестрой, ни подругой. И как он мог убедить её в обратном? Ван Со не желал причинять Су страдания, но не видел иного способа открыть ей глаза на творившийся во дворце кошмар. – Тебе нужно отдохнуть, – он коснулся плеча Хэ Су, однако она вновь сбросила его руку, будто ей было противно его прикосновение – прикосновение тирана и убийцы. Он тяжело вздохнул, поднялся и ушёл, слыша за спиной тихие всхлипы. За это: за болезнь Хэ Су, за её слёзы и разочарование, а главное – за её ненавидящий взгляд, обращённый на него, он бы ещё раз без малейшего сожаления казнил Чхэ Рён, если бы только мог. Мне так не хотелось оставлять тебя одну, Су, ведь я видел, как тебе плохо и больно! Если бы ты только позволила, я бы обнял тебя, прижал к себе и не отпускал, чтобы ты выплакалась у меня на груди и успокоилась. Чтобы тебе стало легче. Но ты отталкивала меня, отталкивала всем сердцем! В чём же я был виноват перед тобой? Даже теперь – тем более теперь! – я не стану просить у тебя прощения за казнь Чхэ Рён, потому что не считаю себя виноватым. Это кара за потерю того, что мне было дорого. За тех, кто мне был дорог. Я знаю, как близки вы были с Чхэ Рён. Но ведь из-за неё ты чуть не умерла! Думаешь, я смог бы простить подобное? Простить человека, искалечившего жизнь моей любимой женщины и едва не отнявшей её? Из-за Чхэ Рён умер Му, стремившийся исполнить волю отца и защитить братьев, которых искренне любил! Он мог бы жить и править ещё очень долго, а вместо этого столько времени гнил заживо и сходил с ума. Из-за Чхэ Рён! Она отравила его, подставив под удар тебя. Тебя, Су! Она помогла поймать и убить Ына и Сун Док, а ведь они были такими юными и невинными и так мечтали о будущем! Если бы не Чхэ Рён, я бы не оборвал жизнь Ына! Его кровь навсегда осталась на моих руках. Я вижу её до сих пор, и мне не смыть её до самой смерти. Если бы не Чхэ Рён, генерал Пак не оставил бы меня, так и не простив за то, чего я не совершал… Му, Ын и Сун Док были и твоими друзьями, Су, намного лучше и честнее Чхэ Рён. Разве нет? Она лгала тебе с первого дня. Я не знаю, сколько ещё из всего сказанного ею было ложью, и не хочу знать. Но ты верила ей, а не мне… Так почему, почему, Су, ты всегда находила оправдания для всех, кроме меня? Я никогда не убивал людей просто так, никогда без причины не наказывал их, не опускался до подлости и предательства. Я всегда был готов защищать тебя любой ценой! Но именно я раз за разом оказывался беспощадным чудовищем в твоих глазах. Как же так, Су? Быть может, к Чхэ Рён тебя толкнуло одиночество? Быть может, потеряв Мён Хи, в холоде дворца ты больше не смогла отыскать близкую душу, и поэтому доверилась ей? Если так, прости меня! Прости, что я, находясь рядом с тобой, позволил тебе быть такой одинокой. И пожалуйста, хотя бы теперь пойми меня, Су, просто постарайся понять! Если бы ты только знала, как мне пусто и холодно без тебя! Так холодно… И кажется, что сердце молчит и кровь не греет больше, застыв в тот миг, когда ты меня оттолкнула. Я так хочу вновь обнять тебя, Су! Хочу вернуться в твоё тепло. Хочу коснуться тебя. Ещё хотя бы раз… Когда холод становится невыносимым, я пытаюсь вспомнить твои глаза в ту нашу последнюю ночь. Ты смотрела на меня в лунном свете и говорила, что любишь. Но вместо этого я снова вижу твой взгляд, полный ненависти и отвращения к бездушному жестокому монстру, которым я стал в твоих глазах, взойдя на трон. А в ушах до сих пор звучит твой крик: «Что вы наделали? Как вы могли?» Что ж, выходит, я сам виноват: получил трон – и потерял всё. Отдал тебя дворцу – и позволил ему разлучить нас. Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня, Су? Ведь для меня нет страшнее кары, чем та, которой я уже наказан…