Проклятие Дома Борсоди

Трёхэтажный кирпичный дом, оформленный в бордовых тонах, отличался поистине имперским размахом. Впрочем, каким ему ещё быть – здание располагалось на главной улице Оксенфурта, и каждый, въезжающий через Новиградские ворота, по одному его виду определял, что находится в культурной столице Редании. Роскошные арочные окна второго этажа, обрамлённые лепниной, колонны между ними, круглые окна под куполообразным сводом в центре и открытая слева и справа крыша с мраморными перилами, – по архитектуре дом уступал, пожалуй, только замку новиградского иерарха. Во всяком случае, в Оксенфурте конкурентов у него не было. Дом принадлежал официально одной из богатейших, неофициально – самой богатой семье Редании. О состоянии Борсоди ходили смелые легенды, но даже они не приближались к истинной цифре их дохода. Знающие своё дело бухгалтеры работали исправно, опираясь на накопленный десятилетиями опыт гармоничного приуменьшения одних показателей и преувеличения других. Властям не было до этого особенного дела, потому что Борсоди – отдадим должное их несомненной деловой рассудительности – никогда не вмешивались в политику. Собственно, поэтому они и сумели сохранить своё состояние. Однако всё шло как по накатанной только до недавнего времени. Неделю назад по Оксенфурту прошёл слух, что владелец дома и наследственного аукционного бизнеса Хорст Борсоди отошёл в мир иной. Кто-то говорил, что скончался от сердечного приступа, кто-то считал, что от апоплексического удара, хотя большинство сходилось во мнении, что такому человеку оставить дело всё-таки помогли. Барды, мгновенно отреагировавшие на новость, распевали старую балладу: Богач наш Хорст был очень толст и лыс, И ради крон хитрил он, словно лис. Хотел в могилу деньги все забрать, Чтоб даже в склепе нищим не лежать! Ужасный век, ужасные сердца! Никто не достучится до скупца, И в час последний – знаем наперёд – В обнимку с сундуками он умрёт! Стихи были сложены уже давно, и изначально в них фигурировал барон по имени Филипп, однако песенка так удачно подошла к ситуации, что имя главного героя просто-напросто заменили. Студенты академии, составлявшие основу городского населения, с таким наслаждением распевали про скупца, что вскоре всех перестало интересовать, что же произошло на самом деле. Между тем, главный виновник внезапной отставки Хорста, его брат Эвальд, с удовольствием вступал в свои наследственные права. В бордовую резиденцию он переехал в день смерти брата, неделю праздновал свой триумф с вином туссентского разлива и красавицами разлива местного, и только теперь вызвал к себе главного по делам бухгалтерии. Нет, Эвальд не был бессердечен. Он радовался не смерти брата, а восстановлению справедливости – такой, какой он её представлял. Концу своего угнетённого положения. Торжеству последней воли отца. Эвальд, высокий, сероглазый, с чёрными, убранными в хвост прямыми волосами, сидел в большом зале, приспособленном под официальные встречи. Он расположился на алом бархатном диване, одетый в чёрную рубашку и такого же цвета кожаный камзол. Перед ним стоял деревянный, блестящий лаком столик с изящными ножками, полностью заваленный бумагами. Бухгалтер стоял прямо перед ним, вводя Эвальда в курс дел. Грей Кваттроки служил на своей должности дому Борсоди уже больше трёх десятков лет. Маленький и совершенно заурядный, но с живыми и быстрыми глазами, он прекрасно понимал, как почил его бывший хозяин и откуда у Эвальда появились документы на наследство. Однако оставлять должность из моральных принципов ни он, ни другие служащие не стали – уж слишком прибыльным и тёплым было местечко. Впрочем, прибыльность ещё нужно было сохранить, а она немало зависела сейчас от нового хозяина. – Как понимаете, господин Борсоди, – осторожно говорил бухгалтер, – залог успеха нашего аукционного дома в постоянном притоке уникальных вещиц. Имущество должников, разумеется, составляет немалую часть того, что мы выставляем на торги. Однако этого недостаточно, чтобы приумножать прибыль более-менее достойными темпами. – На что ты намекаешь? – На то, что никогда не нужно прекращать поисков. Сегодня утром, например, я получил интересную информацию от наших… союзников. Скоро через оксенфуртский порт пройдёт небольшое торговое судно, в трюме которого можно будет обнаружить пару десятков килограмм удивительных редкостей из Офира. Драгоценности, специи, ткани, магические атрибуты… Нам всё это достанется за сравнительно небольшую сумму, разумеется… по нашему соглашению о сотрудничестве. – Ты имеешь в виду контрабандистов? Бухгалтер замялся. Он не понимал, почему ему приходится объяснять Эвальду основы аукционного бизнеса и уговаривать его на то, в чём он сам должен быть заинтересован. – Никакого риска: проверенные люди, отработанная схема… От вас нужно лишь согласие, а дальше я всё сделаю сам. – Не тараторь, Грей. Давай закроем эту тему раз и навсегда. Послушай: когда Хорст выбросил меня на улицу, я жил, не считаясь с законом. Грабил, воровал, убивал. Я был вынужден делать это. Потому что я понимал: или я буду преступником до того, как отомщу… или я останусь им на всю жизнь. Как видишь, я отомстил. Грей судорожно сглотнул. – Понимаю, вам нужно время подумать. Ознакомьтесь пока с бумагами… Вот здесь, с печатями, наши официальные отчёты, а здесь… – Ты слышал меня? Никаких контрабандистов. Моё состояние достаточно велико для того, чтобы вести дела в соответствии с законом. Бухгалтер хотел было что-то возразить, но тут в зал вошёл слуга. – Господин Борсоди, к вам просится какой-то юноша. Говорит, что не уйдёт, пока не поговорит с вами. – Кто ещё такой? Мужчины выглянули в окно. Перед дверями стоял худощавый мальчик лет 12, одетый в кафтан и брючки из дорогой ткани, однако вся одежда его была уж слишком грязной для дворянского сына. – Зачем ты беспокоишь меня по всяким пустякам, Альвин? Гони взашей этого голодранца. – Постойте, – вмешался бухгалтер, – я знаю, кто это. – Подожди за дверью, Альвин, – приказал Эвальд, прочитав во взгляде Грея, что это необходимо. Бухгалтер нахмурил брови. – Это сын Хорста, господин. Его зовут Фольгер. – Чёрт! Этот гад что, ещё и ребёнка сделал? – Да, хотя тщательно скрывал свою личную жизнь. Богатство, бизнес, сами понимаете. Мальчик жил с матерью. Правда, признаться, она никогда не запускала его внешний вид… Он всегда был очень прилично одет. – Что ж, посмотрим, что он мне скажет. Альвин, пусти мальчишку. Эвальд не знал, как вести себя с Фольгером. Сердце его вновь наполнилось ненавистью к брату, и он рассчитывал раз и навсегда показать мальчишке, что путь в этот дом ему закрыт. Когда тот вошёл, Эвальд деланно разлёгся на диване у стола. – Зачем ты вломился в мой дом? – недовольно, с нарочитой небрежностью спросил хозяин, не давая юноше шанса опомниться. – Простите, господин. Здесь жил мой отец… – Больше его тут не будет. Никогда. Твой отец жил как последний подонок, и умер точно так же. У мальчика заблестели глаза, и он напрягся всем телом, чтобы сохранить лицо. Эвальд усмехнулся, поражаясь его твёрдости. «Совсем как Хорст. Упрямый и глупый», – пронеслось у него в голове. Мальчик молчал. – Говори, что тебе надо, или уходи прочь. – Вы Эвальд? – вдруг спросил Фольгер. – Какой ты догадливый. Неужели папочка рассказывал обо мне? – Рассказывал. Если хотите знать, ничего хорошего. – Хамить мне будешь? – Нет. Но это и мой дом тоже. А вы хоть и мерзкий человек, но всё-таки приходитесь мне дядей. И я буду жить здесь с вами, потому что… мне больше некуда пойти! – Вот мелкий засранец! – Эвальд отхлебнул из стоящего рядом бокала, – Что ж тебе с матерью не живётся? – У нас больше нет дома. Мы жили на деньги папы. Когда он… нам стало нечем платить. Мама ушла и сказала, что теперь я сам за себя. – Отличная пара для Хорста! Нашёл себе подобную… – Не говорите так о моей маме! – Что, не нравится? Даже не думай, цацкаться с тобой здесь никто не будет. Одно моё слово, и тебя вытолкают взашей и дадут такой пинок, что ты долетишь до Новиграда. Понял? – Я… я пойду в суд! Эвальд отхлебнул ещё глоток. – Не дойдёшь, парень. Не дойдёшь, – Борсоди обернулся, чтобы позвать слуг. – Стойте! – крикнул мальчик, – Давайте заключим сделку. Я буду на вас работать. Буду делать, всё, что скажете: почту носить, прибираться, если нужно, я и проценты считать умею... А вы мне разрешите жить здесь. Не прогоните на улицу. Эвальд испытующее посмотрел на мальчишку. Тот говорил серьёзно. Он отвёл взгляд от лица, которое раздражало его своим сходством с Хорстом и посмотрел ниже. Одежда грязная, подранная, прилаженные золотой нитью обшивки оторваны, башмаки просят каши. В глубине души Эвальда шевельнулось какое-то незнакомое чувство. Он вспомнил день, когда Хорст выставил его за дверь без гроша. Он был тогда гораздо старше… – Иди помойся для начала. Смердишь как кмет, – сказал Эвальд и приказал проводить мальчишку в комнату для слуг.