Дай мне почувствовать, что я дышу, дай мне почувствовать, что я человек.
Когда солнце скрылось за горизонтом, и густые сумерки опустились на землю, Авалон находился в своей комнате, опустившись на колени. Он с плохо скрываемой тревогой ждал, когда его господин ответит на вызов. Сердце билось учащенно, все тело дрожало в тяжком утомительном ожидании. Раньше, когда паладин связывался с Даркаром, то ни разу не чувствовал ничего подобного — для него это был лишь очередной пункт из текущего списка дел. Он никогда не ощущал ни страха, ни обиды из-за отсутствия похвалы (ведь такие вещи ему были совершенно чужды), ни какой-либо другой эмоции, которая давала понять, что он — обычный человек. Полное самообладание. Чистый разум. Никаких эмоций. Но сейчас, из-за своего возможного прокола — хотя назвать проколом то, что он единожды не смог связаться со своим господином, было трудно — Авалон чувствовал мучительное напряжение, медленно сковывающее каждую клеточку его тела. «Поскорее бы это закончилось...» — со страхом и одновременно надеждой думал он. И, вероятно, судьба прислушалась к его мольбам, поскольку в следующую секунду воздух в комнате наполнился мрачной тяжелой энергией, а прямо перед паладином появился густой чёрный дым, похожий на ревущие языки пламени. Авалон тяжко сглотнул, опустив взгляд в пол. Через мгновение показался и сам образ Даркара. — О, неужели... Кое-кто наконец додумался связаться со мной, — ледяным тоном, который не предвещал ничего хорошего, сказал он. Паладин тотчас опустился в поклоне. Стараясь ничем не выдать своего волнения, он произнес: — Прошу извинить меня, мой господин. Возникли непредвиденные обстоятельства. — Правда? Тогда поведай мне, что же за непредвиденные обстоятельства помешали тебе, — в голосе Темного Феникса явно слышались нотки любопытства, — связаться со мной. Но Авалон прекрасно знал, что все это — фальшь. И то что, Даркар разыгрывал подобную «театральщину», означало лишь то, что дальше паладину придётся не сладко. — Из-за нелепой случайности, связанной с глупостью моих учениц, я получил травму и был вынужден провести в лазарете несколько дней, находясь под постоянным наблюдением. Связаться с вами, не вызывая подозрений, не представлялось возможным, мой господин, — Авалон как обычно говорил ровным, спокойным голосом, лишенным всяких эмоций. Так, как и должен делать идеальный слуга. Также он решил не раскрывать все подробности произошедшего, поскольку внутреннее чутьё подсказывало ему, что его господин вряд ли обрадуется тому, что паладина чуть не раскрыли. — Не представлялось возможным, говоришь? — хмыкнул Даркар, — какие-то слабые отговорки ты придумываешь. В ту же секунду Авалон почувствовал, как воздух вокруг него потяжелел ещё сильнее, стал плотным и вязким, словно перед грозой. Он явно ощущал нарастающую злость своего господина. Все так же смотря в пол, мужчина попытался объясниться: — Господин, я и в самом деле... В следующее мгновение резкий выкрик Феникса прервал его слова. — Молчать! Мне не нужны твои убогие объяснения! Тебя что, насильно привязали магией к постели? Оторвали руки, выкололи глаза? Я не вижу ни одного повода для того, чтобы не суметь открыть свой жалкий рот и придумать причину отлучиться! К концу речи его голос наполнился нескрываемым гневом и яростью; алые глаза, в которых бушевала настоящая буря, презрительно прожигали паладина насквозь. От накатившего страха у Авалона вмиг вспотели ладони. Он даже был не в силах взглянуть на склонившегося над ним монстра. На самом деле, Даркар был абсолютно прав — паладин почти в любой момент мог уговорить медсестру, использовав на ней своё магическое обаяние, и отлучиться из лазарета. Но правда заключалась в том, что сам Авалон не хотел делать это. Хотя бы раз он хотел забыть о своих обязанностях и об отданном ему приказе, почувствовать, что образ, который он играет — не просто образ. Что тело, которое было ему дано — и вправду его, подаренное родителями. Что все воспоминания, которые то и дело всплывали в его голове, на самом деле принадлежат ему. Что весь прожитый опыт, все чувства и эмоции, вся эта жизнь — настоящие. Но все это — ложь. Ложь, от осознания которой в груди становится пусто и холодно. Ложь, нещадно разрывающая сердце на сотни, тысячи частей. Ложь, заставляющая желать лишь одного — перестать чувствовать... От разгневанного Даркара не укрылось отрешенное выражение на лице Авалона. И это ещё больше распалило его ярость. — Ты смеешь не слушать, когда я говорю, жалкий раб?! Паладин, тут же очнувшись от наваждения, вздрогнул. Страх растекся по его внутренностям жутким ледяным оцепенением, заставляя сглотнуть застрявший в горле ком. Мужчина понял, что сейчас будет бесполезно что-нибудь говорить — даже наоборот, это может привести к ещё более тяжелым последствиям. — Ты слишком расслабился в последнее время! Пора напомнить тебе, кто ты на самом деле! Через мгновение из железной руки Феникса вырвался пульсирующий луч тёмной энергии и, беспощадно рассекая воздух, достиг Авалона. В ту же секунду тело мужчины пронзила острая вспышка боли, заставляя его полузадушенно зашипеть. Тяжесть сковала каждую клеточку, и все мышцы будто налились свинцом. Паладин мучительно стиснул зубы, пытаясь не застонать от болезненных ощущений. — Запомни раз и навсегда: ты — ничтожество! Не человек, не маг, не кто-либо ещё. Жалкий клон, созданный по чужому образу! И тот, кто создал тебя, тот, кто подарил тебе жизнь, дал разум и силы — я! Ты обязан мне всем! Подчиняться, безоговорочно выполнять все мои приказы, и тем более покорно слушать, когда я говорю! И делать все это ты должен до конца своих жалких дней! — голос Даркара был полон холодной, убийственной ярости, а его чёрные, бездонные глаза бешено метали алые молнии. В следующую секунду Феникс направил ещё больше тёмной энергии в свою руку, отчего магическое воздействие, оказываемое на Авалона, тотчас увеличилось в несколько раз. В глазах паладина тут же потемнело, комната вокруг него словно поплыла, задрожала. Лицо покрылось липким холодным потом, а тело сотрясла сильная дрожь. Боль продолжала пульсировать в голове, разламывая её на части. Тьма будто тысячами игл пронизывала тело, заставляя мужчину с силой прокусить язык. Во рту сразу же загорчило от привкуса крови. Авалон понял, что не может сделать и вдоха. — И не забывай, что в любой момент я попросту могу отнять твою никчёмную жизнь! В любую секунду могу убить тебя и создать точно такого же клона, но уже более послушного! Так что не испытывай мое терпение! Ты — никто, и звать тебя никак! И единственная цель твоей убогой жизни — верно служить мне! Только попробуй снова забыть об этом — и следующий раз может стать последним! Через мгновение Даркар растворился в облаке густого чёрного дыма. Авалон обессилено рухнул на пол. Он наконец позволил себе разжать плотно сомкнутые зубы и издал протяжный мучительный стон. Все тело страшно ломило, голова просто раскалывалась от боли. В глазах плавали круги, а к горлу подступала тошнота. Мужчина с трудом перевернулся на спину — каждое движение отдавалось невероятной слабостью. Ему вмиг захотелось заплакать — доказать, что он тоже человек, что он тоже умеет ощущать эмоции. Но сейчас паладин не мог сделать даже этого — пытка Даркара полностью истощила его, буквально выпотрошила весь разум и чувства. Осталась только лишь пустота. Гнетущая, безнадёжная пустота вместе с чувством глубокого тошнотворного отвращения к самому себе. Разноцветные пятна перед глазами наконец исчезли, и зрение немного прояснилось. Авалон безжизненным взглядом уставился в потолок. Сейчас ему только и оставалось, что опустошенно лежать на полу, раскинув руки в стороны, и смотреть в этот серый, блеклый потолок — такой же пустой, как и его душа. Паладин прекрасно осознавал, что Даркар был прав. Прав до единого слова. Он — лишь жалкий клон, которого создали по образу другого человека. Он — лишь тело с закачанными внутрь воспоминаниями. Он — безвольный раб, вынужденный существовать в этом мире только для того, чтобы быть бездушной машиной по выполнению чужих приказов. У него нет своей истории, опыта, и тем более — имени. «Авалон»... Нет! Это имя — не его и никогда им не было! Оно принадлежит Ему, человеку, который сейчас заключён в темнице Темного Феникса. Всё это: профессия преподавателя, внешность, воспоминания из прошлого — всё это Его! А у него, безымянного монстра, жалкой копии, нет ничего. Он — безликая пустота, что никогда не имела собственных желаний и амбиций. Он — только лишь средство, инструмент для достижения чужой цели. Он всегда был и всегда будет никем. Но если он не человек, то почему собственные мысли душат так, будто мраморная могильная плита постепенно опускается на сердце и давит своей гнетущей тяжестью? Почему хочется разрыдаться, захлёбываясь горькими горячими слезами, только бы лишь заглушить, не чувствовать эту тягучую невыносимую боль, разрывающую изнутри? Но даже кривая усмешка — и та не может появиться на его лице. На нем выделяются лишь пустые, безжизненные глаза, глубокий оттенок которых словно угас, поблек и потускнел. Мужчина слепо смотрел перед собой стеклянным, застывшим взглядом. И вспоминал... Его ученицы и коллеги. Он всех их обманывал. Каждый день, каждый час, каждую минуту. Мастерски играя чужую роль, он все крепче и крепче опутывал своих жертв незримыми нитями лжи. Но они отвечали ему лишь добром, улыбками, восхищенными взглядами и... заботой. Той сладкой, невыносимо притягательной и манящей заботой, которую он всегда так хотел ощутить. Это неподдельное беспокойство в их глазах, подарки и желанное внимание, постоянные вопросы о самочувствии и здоровье... Даже те, кому он так нещадно и беспросветно лгал, волновались, переживали за него, опекали. Но не Даркар... Его хозяин и создатель, тот, кому он был обязан всем в этом мире, тот, ради кого он готов пожертвовать чем угодно, отдать свою душу и жизнь... относился к нему так же, как к своим монстрам и тварям, которые были лишены даже способности мыслить. Всё верно — для Тёмного Феникса они одинаковы: жалкие рабы; грязь под ногами, порой недостойная даже его взгляда; ничтожные насекомые, которых в любой момент он может просто-напросто растоптать. Даркар никогда не выскажет похвалу за хорошо выполненное задание, никогда не спросит про твоё состояние, а наоборот, заставит себя чувствовать себя ещё хуже, ещё отвратительнее и слабее. Слабость... Ненавистное чувство, что острыми когтями впивается под кожу, губительное ощущение, режущее без ножа. Бессилие, отдающее ослепляющей болью и тошнотворным привкусом в горле. Безнадёжность, от которой становится трудно дышать. Одно слово, что превращает тебя в бесполезный кусок плоти. Нет! Нет!...Нет! Он не хочет быть слабым. Он не хочет быть жалким. Он хочет раз и навсегда доказать свою силу, свою небесполезность. И он сделает это. Сделает это, даже если придётся стиснуть зубы от боли, сделает, даже если ему оторвут крылья, сделает, даже если ему выколят глаза...! Он добудет для Даркара его чертов Кодекс! Но все это позже... Сейчас ему срочно нужен свежий воздух, чтобы привести свои мысли и чувства в норму. Авалон приподнялся, превозмогая боль. Когда мужчина встал, все поплыло перед его глазами. Шатаясь, он дошёл до двери и открыл ее. Паладин даже не посмотрел в зеркало, поскольку знал, что увиденное там его не обрадует. Да и сил подправить свой внешний вид у него не было. Он просто надеялся, что никого не встретит этим поздним вечером. Даже не закрыв комнату, он поплёлся по школьному коридору, то и дело останавливаясь и облокачиваясь на стену. Авалон дышал резко и отрывисто. От напряжения у него дрожало всё тело, дыхание с хрипом вырывалось из его груди. Ему казалось, что он идёт бесконечно долго, хотя, как подсказывала ему память, от его комнаты до главного входа было не так уж и далеко. Может, его сознание настолько помутилось, что он забыл дорогу и свернул не туда? Бред! Он не может быть таким слабым, чтобы терять память из-за одной пытки... Пусть и такой жестокой. Внезапно острая режущая боль пронзила его бок, а ноги предательски подкосились. Паладин крепко стиснул зубы и остановился, оперевшись спиной о стену. Мучительный стон раздался из его рта, лоб покрылся холодной испариной. Он с недовольством оглянул свои дрожащие колени и руки. Похоже, ему надо было отдохнуть и перевести дух.***
В это же самое время Палладиум спокойным неторопливым шагом прогуливался по коридорам Алфеи. Сегодня была его очередь вечернего дежурства. Суть его заключалось в том, чтобы проверить кабинеты и аудитории на наличие чего-либо подозрительного, позакрывать все двери и окна, а также отправить не спящих по каким-либо причинам учениц по кроватям. Обычно это дело занимало немного времени, и он, с честной душой расправившись с этим, отправлялся в комнату и расслаблялся за чтением очередной интересной книги. Сегодня эльф не собирался изменять своим планам и заняться тем же, поскольку совсем недавно ему попался уж больно захватывающий сборник из нескольких томов про путешествия во времени. Данная тема всегда очень интересовала и увлекала его, ведь даже здесь, в самом центре магии и волшебства, подобное было невозможным. Путешествия во времени... Это казалось таким далеким, таким недостижимым... но в то же время таким манящим и притягательным. Поэтому Палладиуму уже не терпелось закончить проверку школьных коридоров и приступить к чтению. Мужчина расслабленно шёл, присвистывая незатейливую мелодию на родном языке, как вдруг услышал слабый измученный голос. — Черт! Когда это уже закончится...? Палладиум сразу же узнал его — голос Авалона он не спутает ни с чем. Поэтому эльф резко остановился и заглянул за угол. То, что он увидел, вмиг рассеяло его былое спокойствие и расслабленность: растрёпанный, болезненно бледный паладин, облокотившись об стену, рвано и тяжело дышал, судорожно схватившись за левый бок. — Авалон! Что с вами? — обеспокоенно воскликнул Палладиум, в мгновение ока подбежав в к нему. Профессор магфилософии, заметив эльфа, криво усмехнулся самому себе. Надо же. Либо судьба намеренно издевается над ним, либо наоборот помогает. Иначе как объяснить то, что в самые тяжёлые моменты паладин встречает именно его? — Со мной все в порядке, — хриплым голосом ответил он. Ложь. До глупости очевидная и жалкая ложь. Как бы ему хотелось рассказать все, поделиться с ним своей болью, увидеть понимание и сострадание в его глазах... Но нет. Нигде и никогда это не будет возможным. Открыться Палладиуму — значит заранее обречь себя на смерть. Ведь даже несмотря на чувства эльфа к нему, Авалон уверен, что тот сразу же побежит докладывать обо всем директрисе и раскроет его. Может, его сердце будет разрываться, а он сам медленно и неотвратимо умирать, задыхаясь от переполняющих горло рыданий, но так или иначе, он сделает это. Спокойствие и безопасность других взамен собственного благополучия. Палладиум слишком правильный, слишком благородный. Мысль о предательстве могла бы задеть Авалона, сковать его сердце уродливыми когтями обиды и ненависти. Но глупо ощущать подобные эмоции, когда ты сам рано или поздно предашь всех. Поэтому он не собирался обижаться. И открывать правду тоже. Пусть все останется как можно дольше в глубинах его сознания. А сейчас... — В порядке?! Да вы еле на ногах держитесь! Вам срочно нужно в лазарет! — взволнованно произнес эльф. Авалон усталым взглядом посмотрел на него. И вновь этот неподдельный страх и испуг, искреннее беспокойство в ярко-карих глазах... Все это заставляло чему-то неизвестному сладко тянуть под ребрами, и одновременно хмуриться, злиться на глупое сердце и расцветающую в нем радость. Палладиум — его личное проклятье. Проклятье, что рано или поздно погубит их обоих. Ведь паладин просто не мог игнорировать ту бурю противоречивых чувств и эмоций, что все чаще и чаще вызывал в нем этот эльф. С одной стороны, Авалон боялся, ругал и ненавидел себя за то, что позволил этой позорной слабости появиться в его душе и крепко-накрепко осесть в самой её глубине. Но с другой... Он устал. Устал постоянно отрицать, противиться, бегать от того, что сама судьба так настойчиво подбрасывает ему прямо в руки. Он не хочет быть слабым. Но также он не хочет ощущать, будто бы упускает какую-то необычайно редкую возможность почувствовать себя важным и нужным, окунуться в доколе неизвестную пучину страсти и чувств. И в последнее время он все чаще начинает замечать, что второе желание всё-таки немного сильнее. Потому что опять же, хоть в голове паладина всячески и проскальзывали яркие воспоминания о жарких, глубоких, настойчивых поцелуях, а иногда и о чём-то большем, все это — лишь пустые картинки, что ни капли не трогали и не волновали его. Гораздо больше Авалона интересовало то, что сейчас находится прямо перед ним... И почему, почему, черт побери, он должен отказываться от этого?! Только потому, что он не настоящий человек? Но вот же: он дышит, видит, чувствует; слышит своё неровное биение сердца, что ещё слишком громко, ощущает тупую боль, отдающуюся неприятной дрожью в ладонях и ступнях, испытывает желание — жгучее желание наконец перестать быть бездушным клоном. Разве этого не достаточно, чтобы называться человеком? Разве этого мало?! Но даже если и так... Плевать! Сколько раз он следовал чужим словам, сколько раз он выполнял чужие приказы... И никогда... Никогда не делал ничего для себя! А теперь, когда в первый раз его сердце и душу охватили яркие, живые, настоящие чувства — почему он должен отказываться?! Почему он должен скрывать это, прятаться самому, убегать? Поэтому хотя бы раз, хотя бы единожды он сделает что-то по собственной воле, что-то для себя! И пусть... пусть после этого он будет сожалеть, сгорбленно сидя с пустым, расколотым на части сердцем в тёмном и холодном подземелье, зато у него останутся воспоминания. Его воспоминания, которые никто никогда не отнимет, не заберёт; воспоминания, что будут одновременно греть и пожирать его душу давящими, распирающими, рвущимися наружу чувствами. Хотя... Кто знает? Возможно, он и не доживет до этого. Жизнь скоротечна, мимолётна и непостоянна — никогда не знаешь, что может случиться завтра. Тем более, с такой «работой», как у него. Либо раскроют, либо убьют, либо и то, и другое. Но находиться в постоянном страхе от ожидания того, что может принести тебе завтрашний день — бессмысленно. Лучше наслаждаться жизнью, пока можно, ведь так? Авалон глубоко вздохнул. Он сделал выбор. «Пускай в моей жизни будет лишь одно сожаление. И это сожаление — ты.» И словно неподъёмный груз спал с его плеч, смытый невесть откуда взявшейся волной безмятежного, умиротворяющего спокойствия. — Мне не требуется медицинская помощь, Палладиум. На самом деле, мне нужно кое-что другое... — хриплым голосом произнёс мужчина. Искры неподдельного беспокойства все так же ярко виднелись в глазах эльфа. — Что тогда? Может, вам нужно на улицу? Хотите, я помогу дойти? — взволнованно спросил он. На лице Авалона на мгновение возникла слабая усмешка. Да, пару минут назад ему и вправду был необходим свежий воздух, чтобы избавиться от душной, давящей атмосферы его комнаты. Но сейчас у него появилась идея получше... — Нет, на улицу мне не нужно. Но вот от вашей помощи я бы не отказался... — паладин оглянул собеседника усталым, измученным взглядом. Боль в его теле все ещё никуда не делась. — Да-да! Сделаю все, что попросите, — с готовностью заявил Палладиум. «Все, что попрошу? Как опрометчиво говорить подобные вещи с такой уверенностью...» — хмыкнул про себя Авалон. Низким, глубоким голосом он сказал: — Я бы хотел... провести немного времени с вами. Чёрные, точно бархатные, с искорками глаза томно сверкнули из-под опущенных ресниц. Даже несмотря на всю свою усталость паладин не утратил способность очаровывать и соблазнять. Палладиум бросил непонимающий и растерянный взгляд на опершегося о стенку мужчину. Ему это просто показалось? Или... Эльф зажмурился, слегка мотнув головой. Опять его воображение решило сыграть с ним злую шутку. Как всегда, очень вовремя — когда его еле стоящему коллеге явно была нужна помощь. — Конечно... Давайте я доведу вас до вашей комнаты. — Нет! Только... не туда, — в ту же секунду воскликнул Авалон. Меньше всего на свете он хотел бы сейчас туда возвращаться. Пустая, холодная комната, насквозь пропитанная тёмной энергией. Мало того, что Палладиум может заметить это и задаться вопросом: отчего вражеская магия так сильно ощущается в Алфее, так и сама обстановка помещения заставляла гнетущим, болезненным воспоминаниям вновь возникнуть перед глазами Авалона. А он не горел желанием снова представлять то, что произошло около получаса назад. — Но почему? С вашей комнатой что-то не так? — с непониманием спросил эльф. — Можно сказать, и так. Если честно, ее обстановка меня немного угнетает, — тихо вздохнул паладин. Палладиум, хлопая ресницами, в растерянности уставился на мужчину. Авалон, увидев его реакцию, устало хмыкнул. — Вижу явное непонимание на вашем лице, коллега. Что ж, раз здесь мы одни, то я могу поделиться с вами... — он откинул голову назад и измученно выдохнул воздух, — дело в том, что только что мне приснился довольно жуткий кошмар... Который заставил меня вспомнить кое-что весьма горькое и досадное... Я проснулся весь в холодном поту, чувствуя себя невероятно разбитым и подавленным. Видимо, и мое тело как-то отреагировало на это, поскольку ощущаю ужасную слабость абсолютно везде. Не хочу вновь возвращаться в свою комнату и оставаться один... И он ведь даже не солгал. Встречу с Даркаром вполне можно было назвать сущим кошмаром: его слова заставили осознать Авалона, кем он является на самом деле — приятным подобное никак не назовёшь, «проснулся в холодном поту» — очнулся от туманящей разум и сердце иллюзии. А разбитое и подавленное состояние даже никак завуалируешь. Да и нет особой необходимости — после пытки Темного Феникса паладин и вправду чувствовал себя отвратно. Он бросил быстрый взгляд на Палладиума. Тот оцепенел и смотрел в пустоту, словно находясь в прострации. — Да уж... Чувствую себя крайне глупо. Вроде взрослый человек, а веду себя как маленький напуганный школьник, — иронично хмыкнув, произнес Авалон. Эльф внезапно вздрогнул. — Нет-нет! Все в порядке, Авалон! Я думаю, это совершенно нормально. Страх — не показатель слабости. Все имеют право бояться, ощущать испуг и подавленность. В мире не существует такого человека, что никогда бы не испытывал подобное. Наоборот, я даже считаю, что вы довольно сильны и мужественны, раз у вас хватило духу заговорить о таком. Палладиум и вправду на некоторое мгновение погрузился глубоко в свои мысли. Неожиданное признание Авалона вмиг выбило его из колеи. Но вместе с этим грудь эльфа наполнилась приятным ощущением тепла от того, что паладин вдруг решил поделиться с ним своими страхами. Похоже, он и вправду ему доверяет. И они, кажется, становятся ближе? От осознания этого факта сердце Палладиума глухо забилось, и какая-то сладкая истома пробежалась по всему его телу, дойдя до самых кончиков пальцев. Что ж, раз так... то он не намерен упускать шанс ещё больше сблизиться с Авалоном, и поэтому позволит себе маленькую, небольшую наглость. — Можете... остаться на ночь у меня, Авалон, — тихо проронил эльф, и его щеки вмиг порозовели. Паладин внутренне усмехнулся. «Надо же, какой догадливый. А я уж думал сам попроситься.» — Если вам будет не трудно... То пожалуйста... Буду очень благодарен. — Конечно-конечно! Пойдёмте, — уверенно закивал Палладиум, — хотите, можете облокотиться на мое плечо, если вам трудно идти... «А он не собирается упускать любую возможность...» — с иронией и даже каким-то удовлетворением подумал Авалон. Но мужчина тут же решил, что не хочет, чтобы другие вновь увидели, как его в полусознательном состоянии будет нести на себе Палладиум. Все же в глазах других он все ещё оставался идеальным, не имеющим слабостей профессором. Пусть он и остаётся им как можно дольше. — Благодарю, но думаю, что я способен дойти сам. Эльф в ту же секунду стушевался, покраснев ещё больше, и отвёл взгляд. «Зачем я это предложил?! Наверняка он подумал, что я слишком назойливый и настырный...» — мысленно воскликнул он, обозвав себя последним идиотом. — Х...хорошо, пойдёмте, — быстро произнес Палладиум и повернулся к собеседнику спиной, дабы скрыться от его изучающего взгляда.***
Вся дорога проходила в тихом молчании. Авалона все устраивало, поскольку у него просто не было сил, чтобы поддерживать разговор, а Палладиум нервно переминал пальцами ткань жилета, все ещё коря себя за то нелепое предложение, что он бросил прямо в лицо паладину. Когда они дошли до комнаты эльфа, Авалон облегченно выдохнул. Ему все ещё требовался отдых — даже больше прежнего. Он почти выдохся, потратив оставшиеся силы на то, чтобы пройти весь путь с ровной спиной и не дай бог не свалиться в изнеможении на пол. Палладиум открыл дверь, и они очутились в большом просторном помещении, интерьер которого был выполнен преимущественно в спокойных зелёных оттенках, довольно приятных глазу. Комната была полна растений — в кадках и горшках. В воздухе витал еле ощутимый аромат трав и снадобий. На стенах вокруг висело множество полок, заставленных различными склянками и пузырьками с разноцветными жидкостями. Авалон поморщился от яркого света лампы, и в ту же секунду перед его глазами начали появляться темные пятна. В ушах неприятно зазвенело. — Не могли бы вы... выключить свет? У меня что-то в глазах рябит... — совсем тихо произнёс он. — Да-да, конечно! — отозвался Палладиум, щёлкнув пальцами, и через мгновение свет в комнате погас. Но посчитав, что находиться почти в полной темноте рядом с объектом своего воздыхания — слишком, эльф наколдовал несколько бледно сияющих огоньков. Теперь спальню освещали не только косые лучи луны, что падали через два круглых окна, но и магическое мерцание маленьких искр, почти неотличимое от светлячков. — Думаю, так будет лучше. Вас ведь все устраивает, Авалон? Тот лишь быстро кивнул и в изнеможении опустился на мягкую софу рядом с кроватью. Палладиум подошёл к окнам и приоткрыл их, впуская свежий ночной воздух. В следующее мгновение он повернулся и оглянул обеспокоенным взглядом сидящего с закрытыми глазами мужчину. Его белоснежный костюм весь измялся и запачкался, да и сам Авалон выглядел порядком потрепанным и усталым, словно всю ночь он бродил в темном лесу без сна и отдыха. Несколько тёмных прядок выбилось из его всегда идеальной причёски, и эльф не знал, чего ему хочется больше — поправить их рукой, заправив за уши, или расплести эту длинную иссиня-чёрную косу, чтобы наконец увидеть паладина с распущенными волосами. И последний вариант, кажется, привлекал его немного больше. Но, как бы то ни было, просто подойти и сделать подобное Палладиум не мог — не настолько они были близки. Поэтому оставалось довольствоваться малым , полагаясь лишь на свою богатую фантазию и воображение. Но ещё больше эльфу хотелось узнать, что же на самом деле произошло с Авалоном. Разве мог обычный кошмар так сильно повлиять на состояние организма? Сомнительная причина. Подобное больше походило на магическое истощение или особо жестокую пытку. Но разве такое могло случиться в Алфее, самой защищённой из всех волшебных школ? Вряд ли. Тогда, может, все дело в проклятье? Определённо, не самый встречающийся случай, но вполне вероятный. Вдруг кто-то в прошлом наложил темное опасное заклятие на Авалона, тем самым прокляв его? И теперь магия неприятеля то и дело напоминает о себе, поглощая все силы и энергию паладина? Если это так, то он точно должен узнать! Но вряд ли профессор магфилософии запросто согласится раскрыть подобную вещь. А помочь эльфу хотелось уж очень сильно — и если у него была возможность, то упускать ее он не собирался! Поэтому Палладиум решил действовать. Он тихими, почти бесшумными шагами приблизился к Авалону и внимательно осмотрел его. Убедившись, что тот заснул, слегка наклонился и придвинулся ближе. От вида расслабленного и беззащитного паладина сердце в груди эльфа вдруг забилось быстрее и громче, приятная волнительная дрожь пробежалась по коже, покрывая ее мурашками. В следующую секунду притягательная, будоражащая разум мысль шумным и беспорядочным вихрем пронеслась у него в голове. Как бы ему хотелось коснуться этих манящих губ, хотя бы на мгновение попробовать их, ощутить вкус — какими бы они оказались: жесткими и сухими или мягкими и сладкими, как мёд с цветущих полей? Да и момент был идеальным: крепко заснувший Авалон вряд ли бы почувствовал легкое, почти мимолетное прикосновение к своим губам. Кровь вмиг хлынула к ушам и щекам Палладиума. Перспектива возможного поцелуя заняла все его мысли и крепко засела там, отдаваясь громким пульсом в голове и легкой дрожью в пальцах. О, как бы он хотел сделать это: использовать призрачный шанс, единственную возможность хотя бы на миг прикоснуться своими губами к чужим. Но нет... поступить так бесчестно, так низко по отношению к Авалону он не мог. Ведь воспользоваться его беззащитным состоянием и доверием, удовлетворить своё эгоистичное желание — настоящая подлость, которой тот не заслуживает. И вообще, с каких это пор его разыгравшиеся гормоны стали важнее здоровья другого человека? Палладиум тряхнул головой, отгоняя прочь ненужную романтическую чушь. Состояние паладина — вот что на данный момент было в приоритете. Он легким, беззвучным движением потянулся к его лицу, создавая в руке диагностирующее заклинание. Эльф протянул ладонь вперёд, собираясь прикоснуться к макушке Авалона, как вдруг глаза того резко распахнулись, и он мгновенно схватил запястье эльфа, заставляя того остановиться. Палладиум, встретившись взглядом с мужчиной, вздрогнул и тяжко сглотнул. — Что вы собирались делать? — жёстким холодным голосом спросил паладин, внимательно наблюдая за ним. Эльф от такого пристального внимания тут же оробел и отвёл глаза в сторону. — Н...ничего такого... — тихо проронил он. Авалон ещё крепче сжал руку Палладиума, от чего тот поморщился. — Ничего такого, значит? Мне безумно интересно — что же вы имеете в виду под «таким»? — в его голосе все так же ясно слышались ничем не скрываемые металлические нотки. «Боже! А вдруг он подумал, что я и вправду собираюсь поцеловать его?» — со страхом пронеслось у эльфа в голове. Меньше всего на свете он хотел, чтобы их хрупкие, только недавно наладившиеся отношения вновь треснули, как лёд. — Не знаю... Я просто хотел проверить ваше состояние с помощью диагностического заклинания, — честно сказал он, взглянув паладину прямо в глаза, — я беспокоился о вас и вашем здоровье: вы выглядите таким уставшим и изнуренным, что я не мог просто так сидеть и смотреть. Извините, если потревожил вас — я ни в коем случае не хотел вас будить. Авалон устало вздохнул, глядя в яркие искренние глаза, наполненные все тем же беспокойством, и ослабил хватку на запястье эльфа. Он, почувствовав прикосновение чужой магии, тотчас подумал, что тот захотел прочитать его воспоминания. Может быть, это было глупо — ведь для подобного заклинания требовалось много подготовки и сил, но все же: паладин не мог просто так избавиться от подсознательного страха быть раскрытым — маниакальные мысли с каждым днём все сильнее наполняли его разум. Хоть он и доверял Палладиуму, уродливые когти страха крепко сжимались на его горле, заставляя шарахаться от каждого подозрительного движения, как испуганная шавка на скотобойне. Порой Авалону даже хотелось смеяться от собственной трусости, от того, насколько жалким он стал, но, к сожалению, ничего поделать с собой паладин не мог. Горбатого только могила исправит. — Палладиум... Пожалуйста, больше так не подкрадывайтесь. А то я могу неосознанно швырнуть в вас заклятием. А мне бы очень не хотелось, чтобы вы пострадали. — Хорошо... Извините, — немного смущённо ответил Палладиум и уж было собирался выпрямиться и отойти от Авалона, высвободив своё запястье из его руки, как тот резко потянул его на себя. Через мгновение эльф навис над сидящим мужчиной, облокотившись одной рукой на подлокотник софы, а другой на ее спинку, по левую сторону от головы паладина. Их лица оказались неприлично близко друг к другу — Палладиум не мог не заметить этого, и поэтому с трудом сглотнул, заливаясь густым румянцем. — Если вы так сильно хотите помочь, дорогой профессор, то можете сделать это немного по-другому, — низким голосом произнёс Авалон, весьма многозначительно взглянув на него. Сердце эльфа тут же пропустило удар, неприличные образы и картинки вмиг заполнили его мысли. — Ч...что вы имеете в виду? — легкая дрожь в голосе ни капли скрывала его смущения. «Что же ты успел себе напредставлять, раз краснеешь, как рак?» — довольно хмыкнул про себя паладин. — Ничего такого, — усмехнувшись, передразнил он Палладиума и лукаво взглянул на него снизу вверх, — сядьте рядом. Эльф лишь кивнул и уселся на софу, стараясь отодвинуться как можно дальше от своего собеседника. Его сердце все ещё бешено колотилось, разгоняя обжигающе горячую кровь. Он молчал, поскольку не имел не единого понятия, о чем же можно поговорить с паладином. Авалон, кажется, тоже не стремился завязать разговор — учитывая его состояние, это было неудивительно. Мужчина просто хотел отдохнуть, посидеть в тишине и спокойствии. Пережитые за последние дни волнения и усталость сделали своё дело. Его веки слипались помимо воли; предметы в глазах окутывались каким-то неясным туманом. И, кажется, усталость наконец сменилась уютной расслабленностью, а затем полудрёмой. Глаза Авалона закрылись. — Мне кажется, вам стоит лечь на кровать, пока вы окончательно не заснули. Давайте, — увидев сонное состояние мужчины, сказал Палладиум и помог ему подняться. Авалон с трудом встал, а после присел на кровать, заторможенными движениями сняв обувь и пиджак. — А где тогда вы будете спать? — спросил он. — Обо мне вам стоит переживать в последнюю очередь. Разложу диван, не умру. — Я не могу злоупотреблять вашим гостеприимством и заставлять вас испытывать дискомфорт, — попытался запротестовать паладин. Эльф лишь слабо усмехнулся. — Какой дискомфорт, Авалон? Я что, буду спать на сырой холодной земле или, может, в колючем стоге сена? Нет. Тогда больше проблем не вижу. — Но... Палладиум сурово взглянул на мужчину и, прервав его, беспрекословным тоном заявил: — Так. Прекращайте спорить, Авалон. Гость здесь — вы, а значит обязаны подчиняться приказам хозяина. Тем более, я не какая-то изнеженная девица, чтобы бояться спать на диване. Авалон тотчас вспомнил, как Палладиум недавно отчитывал студентку. Тогда подобная картина довольно взбудоражила его — ведь он не думал, что мягкий, снисходительный эльф может быть таким грозным и властным. А сейчас это и вовсе казалось ему возбуждающим и горячим. В иной раз он бы обязательно как-нибудь прокомментировал это. Но сейчас у мужчины просто не было сил. И, кажется, истощение также повлияло на его способность разумно мыслить, поскольку в следующую секунду он произнес: — Так или иначе, я не позволю вам провести ночь на диване. Будете спать со мной. Не дав Палладиуму опомниться, он вновь схватил его за руку, потянув в сторону кровати, и отодвинулся сам, вынудив того лечь рядом. Вся суровость на лице эльфа тут же сменилась пылающим смущением, и он тяжко сглотнул. — Вот так-то лучше. Лежите, — ни капли не стыдясь, заявил Авалон. Палладиум не знал, что и подумать. Его щеки вновь раскраснелись против воли, дыхание перехватило, и мысли спутались. Профессор магфилософии, казалось, вообще не испытывал никакого дискомфорта от подобной близости, и снова задремал как ни в чем не бывало. Эльфу оставалось лишь лежать рядом, наблюдая за умиротворённым лицом паладина с бешено колотящимся сердцем. Похоже, он никогда не поймёт, что же творится у Авалона в голове. И, кажется, это начинало притягивать его ещё больше. Палладиум уж было собирался встать и переодеться во что-то более подходящее для сна, как вдруг заметил, что Авалон крепко зажмурился и часто задышал. Левый бок паладина загорел адским пламенем, в голове зашумело, в висках забилась кровь. Образы прошедшей встречи с Даркаром вновь возникли в его голове, гнетущая тёмная энергия словно заново наполнила его тело. Мужчина начал хватать ртом воздух, холодная испарина выступила на лбу, а мгновенно взмокшая спина вся покрылась мурашками. Палладиум не мог оставить без внимания участившееся дыхание Авалона и его беспокойные метания из стороны в сторону. Поэтому он немедля вскочил, хватая его за руку, и воскликнул: — Авалон! Проснитесь! Паладин, услышав знакомый голос, вмиг очнулся от кошмарного видения. Все ещё тяжело дыша, он растерянно оглянулся вокруг. — Тише-тише, Авалон. Я здесь. Все хорошо, — успокаивающими голосом произнёс эльф, мягко поглаживая ладонь мужчины. Авалон отстранённым взглядом посмотрел сначала на лицо Палладиума, а после на руку эльфа, что бережно держала его собственную. — Все хорошо? — взволнованно спросил эльф. — Не особо... Чувствую себя просто ужасно, — честно ответил паладин. Сейчас ему не хотелось казаться сильным, идеальным, бесстрашным. Хотя бы раз он хотел быть настоящим, показать свои истинные чувства и обнажить все то, что лежит у него на душе. А сейчас он ощущал усталость. Безграничную усталость, что тяжким камнем навалилась на его плечи. И, казалось, эта усталость не вмещается в его теле, она жаждет найти выход, выплеснуться. Жаждет, чтобы кто-нибудь ее забрал. — Просто в последнее время столько всего навалилось... — тихим, хриплым голосом произнёс он, — а теперь ещё эти кошмары. Я не могу. Слишком тяжело... Даже нет возможности кому-то рассказать, поделиться. Плечи Авалона были опущены, а глаза его наполнились глубокой печалью. Раскрыть все свои страхи и переживания он не мог, но пусть хотя бы малая часть его чувств выльется наружу. Палладиум сидел тихо, будто и вовсе не дышал. Только сердце его билось громко и часто. Осознание происходящего буквально давило своей гнетущей тяжестью — у Авалона и вправду не было близких людей, по крайней мере, здесь. Но теперь эльф все больше склонялся к тому, что не только в Алфее, но и во всем Магиксе. Возможно, близкие у него и были, но либо они перестали с ними общаться, либо по какой-то причине сам паладин не мог связаться с ними. Кто знает, может быть на них было наложено заклятие забвения, и они не помнили ничего об Авалоне, а может, в прошлом случилось что-то такое, после чего им было просто невыносимо видеться друг с другом. Как бы Палладиуму хотелось узнать, как бы ему хотелось помочь, утешить... Но как? Он не был экспертом в чувствах других, не умел красиво говорить, поддерживать. Но даже несмотря на это, эльф хотел, чтобы паладин знал. Знал, что он не один, что он всегда может положиться на него, в любой момент прийти за помощью. — Авалон... вы всегда можете поделиться всем, что вас тревожит, со мной... Может, я не мастер утешений, не разбираюсь в том, как правильно помочь другим, но я могу попытаться. Я хочу, чтобы вы знали — вы не одиноки, у вас есть тот, кому вы можете довериться, о чьё плечо вы всегда можете опереться. Слушая эльфа, его искрений, полный желания помочь голос, смотря в эти честные, обеспокоенные глаза, Авалон был готов задохнуться от переполняющих его чувств и эмоций. Его сердце глухо забилось о ребра, а дыхание стало прерывистым и неровным. Ему стало хорошо и тепло, а грудь его заполнилась щемящей нежностью. Разве он заслуживал подобного отношения к себе? А Палладиум? Разве этот светлый, чистейшей души эльф был достоин получать только ложь и обман взамен на свою доброту? Нет...! Хватит! Он устал. Устал постоянно сомневаться, думать, корить себя, ненавидеть. Сейчас ему требовалось кое-что совсем другое... Странное чувство бессилия охватило паладина, и он неожиданно протянул руки к эльфу и крепко обнял его, утыкаясь в плечо. Тот, в свою очередь, кажется, опешил и потерял дар речи. Сердце его словно замерло, а по телу прокатилась обжигающая волна. Тёплая ладонь Авалона коснулась его второго плеча и медленно соскользнула вниз по дрожащей спине. Палладиум с трудом сглотнул. «Даже если это просто вынужденный жест, отчаянное желание чужого тепла и заботы, которое никак не относится ко мне, я должен ему помочь,» — тут же подумал он и крепко, вложив всю нежность и любовь, что у него только были, обнял мужчину в ответ. Авалон тотчас прижался сильнее: в его голове не осталось ничего, кроме инстинктивного рвения к этому манящему, притягательному теплу. Боль сменилась непривычным покоем, ощущением силы и поддержки. Словно за спиной стоял кто-то бесконечно близкий, готовый прикрыть в любое мгновение и защитить. Палладиум, успокаивая и согревая Авалона в теплых объятиях, нежно гладил его по голове и спине. Паладин все так же крепко цеплялся за его одежды и утыкался лицом ему в грудь, словно пытаясь спрятать лицо. Так прошло ещё пару минут. Авалон посчитал, что уже достаточно злоупотребил вниманием и временем эльфа. Тем более, завтра снова наступит рабочий день — им следовало бы уже ложиться спать. Но какое-то чувство, засевшее глубоко внутри, не позволяло ему так просто отпустить Палладиума. Оно желало, нет, требовало большего. Паладин отстранился от эльфа, смотря на него слегка затуманенным взглядом. В глазах второго было лишь спокойствие, умиротворение и какая-то нежность. Он уж было хотел отодвинуться в сторону, чтобы наконец подготовиться ко сну, но чужие пальцы не дали подняться, резко схватив за предплечье и потянув обратно. Палладиум успел лишь испуганно охнуть, когда губы Авалона прижались к его собственным. Он неверяще уставился на мужчину. «Что же ты делаешь?!» — воскликнул он про себя. Неужели сознание Авалона настолько помутилось, что он не ведает, что творит? Но даже если и так... Эльф не хочет его отталкивать. Этот призрачный шанс, эта единственная возможность... Больше никогда он не сможет познать, урвать частичку того, что никогда не будет ему принадлежать. «Прости... Прости, что всё-таки пользуюсь твоим состоянием и делаю это...» И он поддался. Поддался неожиданному, но неудержимо манящему поцелую, осторожно касаясь чужих губ, что внезапно оказались очень мягкими. Рука Авалона тем временем скользнула по шее эльфа, зарываясь в мягкие золотисто-рыжие волосы. Когда паладин почувствовал первый отклик, неумелый и торопливый, то довольно улыбнулся в поцелуй. В следующую секунду он прикрыл глаза и скользнул языком в чужой рот, вызывая несдержанный стон. Ему тут же ответили жадно, ненасытно, прижимаясь сильнее. Пульс в висках Авалона стал оглушительным: прикосновения Палладиума, его разгоряченная кожа, то, как он льнул к нему — все это вызывало в нем яркое, трепетное наслаждение, заставляло его тело пылать и возбуждаться. Он чувствовал, как, захлёбываясь, тонет в этом ранее неизвестном водовороте жара, страсти и откровенного желания. И понял... понял, что попробовав раз, уже не сможет отказаться. Но разве это было плохо? Ни капли. Авалон явно ощущал такое же сильное, яркое, ничем не скрываемое желание эльфа. И он больше не собирался убегать, прятаться, скрывать свои настоящие чувства. Оторвались они друг от друга только тогда, когда воздуха начало катастрофически не хватать. Палладиум, прикрыв рукой пылающее лицо, пытался перевести сбившееся дыхание. Взгляд его смотрел куда угодно, но не Авалона. Тот в свою очередь чувствовал небывалое спокойствие и удовлетворение, и, кажется, его совсем ничего не смущало и не волновало. Тягостное изнурение сменилось приятной усталостью, разливающейся по всему телу. И почему-то он был уверен, что кошмары больше не побеспокоят его сегодня ночью. А об остальном паладин подумает завтра. — Спокойной ночи, — тихо сказал он, и в следующую секунду погрузился в цепкие объятия морфея. Эльфу, чьё сердце все ещё не могло успокоиться, оставалось лишь сидеть на кровати и растерянно хлопать ресницами. Ну и что это значит? Поматросил и бросил? Он бы мог подумать о таком, если бы Авалон не лежал сейчас рядом с ним, мирно свернувшись калачиком. Но в любом случае поступок мужчины не поддавался разумному объяснению. Был ли он в себе, когда делал это, искренне ли желал поцелуя, или все это — лишь способ отвлечься, забыться? Палладиум даже не знал, что и подумать. Безусловно, следовало бы спросить обо всем завтра — когда Авалон снова окажется в нормальном состоянии (по крайней мере, он надеялся на это). Но что, если все это — неосознанная выходка, или даже действие, совершенное в состоянии аффекта? И наутро паладин ничего не вспомнит? Что тогда? Не может же эльф спросить у него в лоб: а вы помните, как вчера ночью накинулись на меня с поцелуем? Не могли бы вы пояснить, что это значит? Нет. Это будет сущий, абсолютный кошмар. Авалон тотчас сбежит от него, услышав подобное. А разве Палладиуму это надо? Эльф тяжко вздохнул. Он устал. И забивать свою голову гнетущими мыслями на ночь глядя ему не хотелось. Но разве можно забыть обо всем, когда твои щёки все так же ярко пылают, а причина всех твоих волнений бесцеремонно посапывает у тебя под боком? Поэтому ему и оставалось только лишь лечь на подушку, погасив сияние магических искр, и, невольно схватившись пальцами за простынь, наблюдать за чужим лицом, что в лунном свете казалось еще более невинным и безмятежным.