Не умирай

Пожалуйста, только живи, Ты же видишь, я живу тобою. Моей огромной любви Хватит нам двоим с головою.

Кисе просыпается от яркого света, проникающего сквозь веки, и, разлепив глаза, тут же натыкается взглядом на шторы, которые вчера вечером забыли задернуть. Солнце стремительно карабкается вверх из-за близлежащих домов. Лениво прищуриваясь, Рета поворачивается на бок. Губы сами собой расползаются в счастливой улыбке. Куроко спит рядом, уткнувшись лицом в подушку и выставив из-под одеяла одну ногу, такой очаровательный в своей нелепости, что это отдается сладкой щемящей болью где-то в области сердца. Кисе невесомо проводит ладонью по торчащим во все стороны голубым волосам. Он любит его. Господи, как же он его любит. Так сильно, что это и вправду почти нельзя вынести. Так, что, кажется, сердце вот-вот перестанет биться, занятое одним лишь этим чувством, а сам Рета рехнется к чертям. Но по-другому просто нельзя. Не получится по-другому, потому что ну это же Тецуя. Любить его — такого по-детски наивного с виду, но жутко упрямого внутри — кажется чем-то столь естественным, что иногда Рете кажется, будто так было всю жизнь. И любое ожидание, любые кажущиеся обреченными на провал попытки сблизится, сначала в средней, а потом и в старшей школе, стоят хотя бы того, чтобы проснуться вот так вместе однажды. Солнце высвечивает на постели полоску, которая постепенно подбирается к лицу Тецуи. Куроко забавно морщится, но не просыпается, только зарывается еще больше в подушку, обхватив ее руками. Кисе приподнимается на локтях, нависая чуть сверху, и легко целует его в основание шеи. Не дождавшись ответной реакции, он касается губами острых плеч и лопаток, оставляя поцелуи на каждом квадратном сантиметре белоснежной кожи, и лишь когда возвращается к шее, чувствует, как немного напрягается тело под ним. Рета наклоняется к аккуратному ушку, целуя и его. — Доброе утро. — Кисе-кун, — доносится из подушки приглушенно, — зачем ты надел штаны? — Э-э? — Иначе я не могу объяснить тот факт, что в штанах у тебя пистолет, — без капли иронии в голосе поясняет Куроко. — Или ты так рад меня видеть? — Я всегда рад тебя видеть, Куроко-чи, — Рета почти что мурлычет, чувствуя пробегающие по телу Тецу мурашки от своих прикосновений. Он окончательно стягивает уже наполовину сползшее одеяло и проводит ладонями по бедрам Куроко. Тот выгибается навстречу, и явно не имея ничего против такого расклада, разводит слегка ноги. — Куроко-чи, что ты хочешь, чтобы я сделал? — улыбается Кисе, пальцами пробегая по пояснице и между ягодиц. Тецуя молчит, но выдыхает так выразительно, что Рета и сам не может больше дразнить его. Он снова целует его в спину, так, что можно почувствовать под губами чуть выпирающие позвонки, и осторожно вводит внутрь один палец. На втором Тецу болезненно шипит, и Рета замирает в нерешительности. Вчера вечером они занимались этим дважды, и, должно быть, Куроко-чи сейчас не очень-то приятно. — Все в порядке, — будто бы прочитав его мысли, Куроко немного подается назад. — Можешь продолжать. Кисе с замедлением кивает, продвигаясь чуть глубже, и даже вырывает из Тецуи едва слышный стон. Проходит пара минут, прежде чем Куроко вновь подает голос, на этот раз почти требовательно. — Кисе-кун. — Ммм? — Давай уже. Рета вытаскивает пальцы и отодвигается в сторону. — Ты не против, если… — он не договаривает, самостоятельно переворачивая Тецую на спину. Глаза у Куроко удивленные и еще немного сонные, но он качает головой, не возражая против смены позиции. Кисе устраивается между его ног, прижимаясь вплотную. Меньше всего на свете он хочет сделать Куроко-чи больно. Один раз и так уже облажался. В их первый раз Рета просто не смог быть достаточно аккуратен. Он так сильно этого хотел, что получив недвусмысленное согласие Тецуи, едва ли мог сразу поверить, что все это происходит в реальности. Кисе отлично помнит собственное обжигающее удовольствие, а еще судорожно сжатые на своем плече пальцы, дрожь Куроко и его жалобные вскрики — «Кисе-кун, потише!» — которые он слышал, но никак не мог подчиниться. С тех пор прошло четырнадцать месяцев — год с небольшим — а у Реты до сих пор руки чешутся себе врезать, стоит только вспомнить слезы Тецу. Кисе входит одним плавным движением, придерживая Куроко под колени, и это так хорошо и тесно, что на секунду замирает дыхание. Как и всегда, когда они занимаются любовью с Куроко-чи. Когда двигаться дальше уже нельзя, Рета замирает, вглядываясь в выражение обычно невозмутимого лица. Тецу тяжело дышит через рот, прикрыв глаза и чуть сведя брови, но ему сейчас абсолютно точно приятно. Кисе немного выходит и вновь подается вперед, делает несколько осторожных толчков, задавая неторопливый темп. Тецуя любит, когда тягуче и нежно. Рета любит то, что любит Тецуя. — Кисе-ку-ун, — Куроко негромко стонет на очередном движении, машинально сжимая подушку тонкими пальцами. Наклоняясь к нему, Кисе целует его в лоб и висок мимолетно, и почти сразу же отстраняется. Он перехватывает бедра Тецу поудобнее, приподнимая его слегка над кроватью. — Что ты… — договоришь Куроко не успевает, задохнувшись от сильного толчка. Рета быстро находит идеальный угол проникновения, так что беспорядочные стоны Тецуи заполняют всю комнату. — Кисе-кун… ах… Кисе.! Рета входит медленно, но глубоко, и Тецу непроизвольно откидывает на подушку голову, смотрит из-под ресниц расфокусировано, краснея в области щек и ушей — Ты такой красивый, Куроко-чи, — Кисе улыбается, глядя на него с восхищением. Куроко сейчас такой открытый и искренний, что и не скажешь, что обычно он предпочитает не проявлять эмоций. Рука Тецуи дергается было, чтобы прикрыть лицо, но Рета, мягко перехватив запястье, отводит ее в сторону. В постели Куроко смутить проще простого, и Кисе никогда не наскучит это проделывать. — Я люблю тебя, — шепчет он, толкаясь вперед одновременно, так что ответить Куроко не может, только стонет-стонет-стонет, почти срываясь на крик, оседающий в ушах и где-то глубоко в сердце. Предчувствуя скорую разрядку, Рета чуть убыстряется, но не срывается с темпа, и когда тело Тецу вдруг прошибает сладкая судорога, он делает еще несколько размашистых движений, прежде чем выйти — может быть, слишком резко — кончая на светлый живот. Кисе падает на постель рядом с Куроко, такой приятно опустошенный и счастливый до одури. Они лежат, восстанавливая дыхание и не произнося ни слова, что совершенно нехарактерно для Реты и столь же нормально для Тецуи. Куроко соскальзывает с постели первым и, предугадывая вопрос Кисе, поясняет: — Я в душ. — Может хочешь сходить вместе? — Кисе вновь улыбается очаровательно и невинно — по-своему собственному мнению. — Вот уж нет, — на невинность Куроко явно не купился, впрочем строгость в его голосе тоже фальшивая. Напоследок Рета удостаивается детского чмока и едва заметной улыбки в уголке губ. Провожая тонкую фигурку взглядом, он кладет ладонь себе на грудь, отмечая, что сердце и не думает успокаиваться. Когда Кисе выходит из ванной, на ходу вытирая полотенцем мокрые волосы, Куроко уже гремит чем-то на кухне, и вот это поистине страшно. Мгновенно разогнавшись почти до скорости Потока, Рета преодолевает коридор и влетает в кухню, выхватывая у Тецуи из рук пачку соли. Щепоть которой он уже успел добавить в кофе, стоящий на плите. — Куроко-чи, — смеется Кисе. — Предоставь это мне, хорошо? В своей неспособности к готовке Куроко к готовке напоминает бывшего Сейрин, с той лишь разницей, что хоть чему-то Рико все же научилась. — Ладно, — Тецу кивает, поднимая на него свои огромные голубые глаза. — А что мне делать? — А тебе, м-м-м-м, — Кисе обводит пространство вокруг ищущим взглядом. — Как насчет сварить яйца? Кажется, их нельзя испортить, ведь так? — Ты их не любишь, — говорит Куроко спокойно. — Кто сказал? — Рета натягивает на лицо уверенную улыбку, из тех, что обычно красуются на журнальных обложках. — Я их очень люблю! Честное слово! И прежде чем Тецуя успевает ответить, целует его быстро в губы. — А я пока сделаю кофе и еще чего-нибудь. Сидя через двадцать минут напротив Куроко, Кисе подпирает подбородок рукой, ожидая оценки. — Ну как? — наконец не выдерживает он. — Ты готовишь эти панкейки уже в сотый раз, Кисе-кун, — Тецуя задумчиво смотрит, как ягодный джем сползает по ложке на стол. — Жестоко! — Но это вкусно, — заканчивает Куроко одновременно с тем, как сладкая капля все-таки падает. Кисе смотрит на его отрешенное лицо, словно у статуэтки из белого фарфора, и, в противоположность, растрепанные, чуть влажные волосы. — Я люблю тебя, — срывается с губ непроизвольно. Куроко кивает, отводя чуть в сторону взгляд. — Да. Ты говорил сегодня. — И еще скажу. Я очень люблю тебя, Куроко-чи. Он, наверное, просто не сможет жить без Тецу. И пусть даже Тецу сейчас не отвечает. Пусть он не любит его так же сильно, как Рета, пусть нечасто проявляет инициативу и сохраняет, за редким исключением, свое бесстрастное выражение лица. Пусть. Кисе счастлив каждую секунду, проведенную с ним вместе. Достаточно и того, что Куроко-чи позволяет ему любить себя. — Вчера в Японию прилетел Кагами-кун, — вдруг говорит Тецуя через какое-то время. — Кагами-чи? — машинально переспрашивает Рета, и только потом до него доходит окончательно. — Да ладно! Я думал, он из Америки ближайшие лет пять не вылезет! Куроко флегматично пожимает плечами. — Я встречаюсь с Сейрин сегодня, — добавляет он после секундной паузы. — М-м-м, — тянет Кисе, ощущая неясно откуда взявшееся недовольство. Сегодня нет занятий в университете, даже съемок у Реты не назначено, и он не то чтобы планировал провести весь день вдвоем с Куроко-чи — просто это подразумевалось как бы само собой. К тому же, Тецуя будет веселиться с ребятками из Сейрин и Кагами, еще и выпивку наверняка притащат, и это в общем… как-то… а вдруг..? Он бы напросился с ними, с его-то репутацией вездесущего балбеса, этому бы даже никто не удивился. Вот только Куроко слишком проницателен, когда нужно отличить любопытство Кисе от ревности. Ревность Тецу очень не любит. В теории Рета с ним даже согласен, в их отношениях вообще нет места недоверию, и чувство это «совсем не рациональное, Кисе-кун». Так что Кисе заталкивает свое беспокойство подальше и улыбается, подцепляя вилкой кусочек панкейка. — Куроко-чи, скажи «а-а-а». Тецуя смотрит на него с сомнением, но рот все же открывает и послушно жует результат его готовки. Такой милый. Пока Куроко шнурует ботинки, Кисе стоит, подпирая стену с самым беззаботным видом, на какой только способен. Но Тецуя все равно, поднимая голову, смотрит на таким взглядом, как будто все понял. Улыбается мягко и чуть-чуть извинительно. — Я вернусь к десяти. Рета кивает, и Тецу быстро целует его, приподнимаясь на цыпочки. — Эй, ребят-ребят, а помните, — голос уже чуть поддавшего Коганея в очередной раз перекрывает начавшего было говорить что-то Киеши. — Помните, как мы обещали на крыше принародно признаться девушке в случае неудачи? Голышом! Вот умора! Команда взрывается смехом напополам со вздохами умиления. Куроко невольно улыбается. Он уже пару часов наблюдает за тем, как бывшие сокомандники предаются ностальгии, воскрешая в памяти события старшей школы. — Точно! А когда на третьем году мы не заняли первого места… — говорящему — кажется, Цучиде, не дает закончить прилетевшая точно в лицо подушка. Угадывается идеальный трехочковый Хьюги. — Может хватит уже?! — истеричный крик не заставляет себя ждать. — Каждый раз это вспоминаете! — Но оно того стоит, — добродушно улыбается Киеши. — Капитан тогда действительно вышел на крышу голышом, — давясь смехом заканчивает Идзуки. — И тогда администрация наконец повесила замок на этот выход. Лицо Хьюги становится поистине страшным, как и всегда, стоит кому-нибудь вспомнить этот факт его биографии, и Тецуя старательно прячет улыбку в уголках рта. Все-таки команда старшей Сейрин всегда ей и останется. — Так и начались наши отношения, — с довольной улыбкой закачивает Рико, которая, в отличие от Дзюмпея, каждый раз получает от этой истории колоссальное удовольствие. — Ну вот видишь, — Киеши ободряюще хлопает Хьюгу по плечу, так, что тот сгибается вдвое. Куроко молча сочувствует капитану. — Все же к лучшему. — Еще как к лучшему, — уверенно подхватывает Рико. — Верно, Дзюмпей? — Ну это как сказать… На секунду команда застывает в молчании. Кто-то тихо присвистывает. — Дзюмпей — много не пей. Отвечают ему хором. — Заткнись, Идзуки! — Дома поговорим, — мстительно поглядывая на своего парня, обещает Рико. Куроко сочувствует Хьюге вдвойне. — А вообще, как у кого обстоят дела с личной жизнью? — Коганей обращается ко всем сразу, и тут же сам себе отвечает. — Я вот уже неделю встречаюсь со своей девушкой! — Ого, целую неделю, — будто бы даже без иронии откликается Теппей. — Кажется, прошлая продержалась пять дней. — Точно-точно, — кивает Кога. — Но на это раз все серьезно! Кстати, Митобе говорит, что недавно расстался со своей. Какая досада! — … — Да как ты его понимаешь?! — Кстати, Кагами, что насчет тебя? Взгляды обращаются к Тайге, и Тецу с удивлением осознает, что на несколько минут и думать забыл про хозяина квартиры, только что вернувшегося из Штатов. За время, что они не виделись, Кагами сильно изменился. Стал более спокойным, но и более пугающим, как вулкан, спящий до поры до времени. Кажется, еще и вырос чуть-чуть. — Ну, у меня нет никого постоянного на данный момент, — Тайга равнодушно пожимает плечами. — Хотя временами в Америке было весело, тут не поспоришь. — Везунчик… — завистливо выдыхает кто-то, а Тецуя вдруг ощущает на себе пристальный взгляд. — А ты, Куроко? — Кагами смотрит на него изучающе, как никогда раньше не смотрел, и под этим взглядом Тецу становится неуютно. — Да, точно, Куроко, расскажи! А то мы совсем ничего не знаем. Куроко крутит в руках банку с пивом. — Я живу с Кисе-куном, — говорит он как раз, когда Хьюга делает очередной глоток. С фырканьем капитан проливает алкоголь на пол. — Погоди-погоди, с Кисе?! С Кисе Ретой? Куроко вздыхает про себя, и уже открывает рот, чтобы подтвердить, но его опережает Кагами. — А что в этом удивительного? — Тайга усмехается, глядя на Тецую. — Он же за Куроко всю старшую школу бегал. В команду зазывал. Кстати, теперь-то вы, наверное, играете вместе? Тецуя оставляет без внимания последний вопрос. — Не нужно так говорить, Кагами-кун. — Ой, да брось! Это было слишком очевидно. Слова бывшего Света оставляют неприятный осадок, и Куроко немного хмурится. Не то чтобы он не догадывался обо всем тогда, просто не думал, что это так… бросалось в глаза. — Главное, что у Куроко все хорошо, — Киеши в который раз за вечер разряжает ситуацию. Тецуя ему за это благодарен. Пожалуй, Теппей прав, и у него действительно все хорошо. Кисе такой теплый и заботливый, всегда ему улыбается, смотрит влюбленными глазами, но… это не может не вызывать легкое чувство вины. Иногда Куроко кажется, что он плывет по течению. Что не прояви Рета настойчивости, он бы так и не решился признать это влечение. И что сейчас ему хорошо, очень хорошо и спокойно, вот только Кисе заслужил гораздо больше, чем его неуверенные чувства в ответ. Куроко смотрит на часы, ощущая небольшое головокружение. Девять. Сорок минут на метро и еще какое-то время от станции. — Я, пожалуй, пойду. Хьюга смотрит на него с некоторой насмешкой. — А ты еще можешь? Тецуя приподнимает бровь, припоминая, что, кажется, именно капитан толкал перед ним пламенную речь о единстве команды и том, что «Да ладно, тебе, это безалкогольное. Ну почти». — Можешь остаться у меня, — говорит вдруг Кагами. — Места много. И пока Куроко немного замедленно соображает, как бы повежливее отказаться, добавляет: — Обещаю, что приставать не буду. Рядом кто-то весело фыркает, а Куроко, глядя на натянутую усмешку Тайги, медленно качает головой. Мысль о ждущем его дома Кисе немного колет и заставляет натянуть кроссовки поскорее. Выходя из метро, Куроко с наслаждением подставляет лицо прохладному воздуху. Алкоголь постепенно выветривается из крови, но приятная легкость все еще при нем, да и погода просто потрясающая… Тецу сворачивает в переулок по направлению к их с Ретой квартире — где сам Кисе сейчас, наверное, что-нибудь смотрит, читает или болтает с кем-то по телефону — но стоит пройти пару шагов, как вдруг путь преграждает высокая фигура. Еще одна бесшумной тенью возникает откуда-то сзади. — В чем… — Твои деньги, — прерывает его приглушенный голос. — Быстро. В руках незнакомца появляется нож, и Тецуя застывает, глядя на него. Упрямым голосом возвещает, вытаскивая телефон: — Я звоню в полицию. В следующую секунду устройство разлетается, ударяясь о кирпичную стену. — Ах ты… Кисе обеспокоенно выдыхает, заслышав в трубке механический голос, возвещающий о том, что Куроко-чи недоступен. Время сегодня тянулось так медленно, и Рета последние пару часов только и думал о том, как проведет остаток вечера с Тецуей. И не то чтобы опоздание на две минуты было чем-то, заслуживающим беспокойства, но, черт, почему же Куроко-чи не отвечает? Кисе быстро накидывает на себя ветровку, почти выбегая из дома. Лучше он все-таки его встретит, и тогда они просто проведут вместе несколько лишних минут… Рета отлично знает путь, по которому предпочитает ходить Тецуя, так что он быстро преодолевает квартал, и уже почти было проносится дальше, как светло-голубая макушка мелькает на периферии зрения. — Куроко-чи! — Кисе оборачивается к проходу между домами и застывает. Доля секунды уходит на то, чтобы осознать происходящее. Нож в руке парня в капюшоне отражает свет ближайшего фонаря, и все внутри Реты как-будто взрывается оглушающим страхом. Те преступники вряд ли успевают что-то сообразить — Кисе и сам не то чтобы сильно раздумывает, прежде чем рвануть вперед, инстинктивно сжимая кулаки — и уже через секунду парень с ножом тяжело оседает на землю, а вслед за ним отправляется и его напарник. Кисе выпрямляется, тяжело дыша и начиная чувствовать смутную боль в разбитых костяшках. — Кисе-кун, — негромко зовет его Тецуя сзади, и он оборачивается. Куроко стоит в паре шагов, но Рете и это кажется пропастью. Он подходит ближе, почему-то не решаясь коснуться парня. — Ты в порядке? — собственный голос кажется непривычно хриплым. Тецу кивает. — Да. Он и правда не выглядит даже напуганным, но стоит Кисе посмотреть на двух уложенных людей, как его начинает мутить. — Пойдем. Он хватает Куроко за руку, быстро утаскивая прочь из переулка, и останавливается только когда до дома остаются считанные шаги. — Куроко-чи… Выключенные на адреналине эмоции вдруг снова приходят в норму. Осознание того, что могло случиться — что в самом деле только что могло случится — заставляет сердце сжиматься от страха и какой-то странной несбывшейся боли, такой сильной, что слезы выступают на глаза. — Куроко-чи, что там случилось? — спрашивает Рета дрожащим голосом. Тецуя внимательно смотрит на него снизу вверх и пожимает плечами. — Меня хотели ограбить. И они разбили мой телефон. — Куроко-чи, нож! У них был нож!!! Почему ты так спокоен?! — Кисе, кажется, уже на грани истерики, а Куроко реагирует так, словно ничего не было… — Они бы меня не убили. — О господи… Кисе вдруг обнимает Куроко, стискивает так, что ребра трещат, однако тот, вопреки обыкновению, не жалуется. Рета утыкается в мягкие волосы, чувствуя, как воздух застревает в легких, а из глаз текут слезы. Куроко-чи, милый Куроко-чи, его Куроко-чи, как он вообще может произносить такое? Если бы… если бы его убили… Нет-нет-нет-нет! Рета никогда не думал о чем-то таком, потому что одна мысль о подобном невыносима. Кисе бы просто не смог без него… Тецуи немного больно в крепких объятиях, но горячие капли, падающие на макушку, беспокоят сильнее. Кисе не говорит, но Куроко примерно чувствует, что он мог бы сказать, и эти эмоции передаются и ему. Тецу закусывает губу, успокаиваясь, и немного отстраняется. — Все в порядке, Кисе-кун, — он приподнимает голову, встречаясь с Ретой взглядом, и чуть заметно ему улыбается. Куроко обхватывает лицо Кисе ладонями, привставая на цыпочки и закрывая глаза. Теплые руки накрывают его собственные, маленькие и вечно холодные. Поцелуй выходит нежным и каким-то отчаянным. Рета притягивает его к себе близко-близко, так что Куроко слышит, как бешено бьется сердце в чужой груди. Касания губ мягкие и отдают немного солью. Собственные глаза вдруг начинает нещадно щипать. — Куроко-чи, я тебя люблю, — понижая голос, Кисе умудряется почти кричать. — Я так тебя люблю. Поэтому, пожалуйста, Куроко-чи, Тецу, не умирай. Никогда не умирай, ладно? Пожалуйста! В словах Реты, в его голосе столько, что Тецуя все-таки утыкается ему в грудь, пряча лицо и собственные влажные щеки. Он не может пообещать невозможного, да и других слов не осталось. Почему-то так больно, но так до смерти правильно в этих объятьях, что кажется, он действительно… — Я люблю тебя, Кисе-кун. Да, именно так.