***
Геральт оказался не единственным чемпионом по метанию винограда. Тройку завершала, к своей досаде, Цирилла, на втором месте стоял, собственно, сам ведьмак, а первое отнял у него Эмиель Регис Рогеллек Терзиефф-Годфрой. Вампиру понадобилось трижды повторить своё полное имя, чтобы Цири смогла его запомнить, и ей самой пришлось столько же раз прописать его, дабы не запутаться в удвоениях и обманчивых звучаниях. Регис, как он попросил себя называть, оказался весьма человечным вампиром, человечнее, чем бо́льшая часть людского населения. Геральт и вовсе называл монстра воплощением человечности. Впрочем, помимо ярко выраженного добродушия, Регис обладал гибким, словно змея, интеллектом, и потрясающе им пользовался, превратив в гениальное оружие, поражающее один из жизненно-важных органов: гордость. Цирилла, действительно, иногда вела себя как дура, – так она считала – но являлась достаточно эрудированным человеком, который в споре мог с лёгкостью парировать атаки даже грамотных политиков, но, как бы прискорбно ни было, она признавала, что с Регисом в умении колоться словами ей не сравниться. Даже когда её любимый Геральт посадил их друг напротив друга, положил посредине глаз трупоеда и заставил убеждать его, будто мёртвый зрительный орган станет отличным дополнением к обеду, речь Региса и впрямь звучала убедительней. Цири словила себя на мысли, что хотела бы попробовать глаз на вкус, ужаснулась и со смехом сдалась. Геральт посчитал, мол, Регис использовал свои способности к месмеризму, на что вампир дал совершенно простой, но ёмкий ответ: «мне 435 лет, вы ждали чего-то другого?». Ведьмачка, конечно, даже не предполагала иного развития событий. Не то что бы она сомневалась в своей образованности, но уже на фоне возраста вампира все надежды на победу в споре блекли, не говоря уже о других многочисленных фактах. Так или иначе, вампир с первых слов их недолгого знакомства успел завоевать доверие и бесконечное уважение к своей персоне, несмотря на то, что опроверг её теорию о пагубном влиянии солнца на характер Геральта. А потом Геральт задал другу неожиданный, хотя совершенно невинный вопрос: — Регис, вы, вампиры, когда-нибудь играете в театре? — Редко, — ответил тот после непродолжительного молчания. — Знакомый кума брата тёти мо… — Знавал одного, выходит? — перебил ведьмак. — Я не был знаком с ним лично. Слышал от брата тёти моей бабушки. Это имеет значение в данный момент? Геральт как-то странно скривился, словно бы сомневался в своих словах и не совсем знал, чего именно хотел от вампира. Цири насторожилась, пытаясь прочитать по редкой мимике отца его истинные намерения. — Регис, у меня осталась мандрагора. —Иногда без алкоголя ты не в состоянии разобраться в собственных желаниях, — одними губами улыбнулся вампир. — Пойдём, аппаратура в твоей винокурне пригодится. Сначала Регис выжал из корней мандрагоры сок, затем профильтровал несколько раз через тонкое медное сито, пока жидкость не оказалась достаточно чистой, чтобы он мог именовать её «коллоидным раствором». Доведя до кипения спирт и сок, он смешал жидкости и оставил их кипятиться дальше на раскалённых углях. Цири внимательно следила за этапами производства отвара, запоминая каждое действие нового знакомого, ведь, если ей посчастливится повстречать в своей жизни ещё какого-нибудь очаровательного вампира, у неё обязательно будет при себе отвар из мандрагоры, напиток, который, по словам Региса, обожают все вампиры. Пока процесс превращения сока и спирта в отвар медленно, но верно продвигался, Эмиель пригласил ведьмаков выяснить, чего именно хотел от него Геральт. — Сыграй роль, — растягивая слова, начал он. — Притворись бессовестным лгуном, использующим людей только в своих корыстных целях и попытайся говорить мудрёно, сложными намёками, а ещё нацепи рыбье лицо, тогда вообще будет идеально. Регис внимательно смотрел на ведьмака в немом вопросе. — Нет, у меня не развилось слабоумие, — ответил на вопрос ведьмак, сложив руки на груди. — Но один ушастый джентльмен увязался за Цири, — он кивнул в сторону ведьмачки, — при этом не желает поделиться своими подлинными целями и принимает мою дочь за безмозглую игрушку. Регис перевёл взгляд на девушку. Цири пожала плечами, выпятив нижнюю губу и вскинув брови, мол, ну да, ну что поделать, потому что она действительно не знала, что ей делать с присосавшимся, словно пиявка, эльфом. Он ответил, не отрывая от глаз: — Если я правильно уловил твой намёк, дорогой друг, юной ведьмачке просто не хватает опыта в общении с подобными господами? Она в замешательстве? — Более чем, — протянула Цири. — Представь себе, дилемма: есть всего один человек, который знает, как помочь тебе избежать ненужных смертей, но человек этот – лицемер. — Представил и ужасаюсь, Цири, — вампир глянул куда-то в пол, нахмурившись и сморщив нос, но потом снова взглянул на неё. — Правда, лицемеры не всегда действуют из личной выгоды. — Странное заявление, но, наверное, тебе лучше знать, — неуверенно согласилась с ним ведьмачка, а после хмыкнула: — Тебе ведь 435 лет. — Хооооой, — устало простонал Геральт, глядя то на Цири, то на Региса, затем и вовсе на медную грушу, в которой кипятился отвар. — Чувствую, тут без мандрагоры не обойтись. — Тем не менее, это интересный повод, — как всегда налегке произнёс Регис. — Мы с Цири обсудим возможные мотивы загадочного джентльмена, я дам ей полезные знания в сфере взаимодействия с заядлыми лгунами и её дилемма разрешится под звон кубков с мандрагорой. — Звучит как тост! — подмигнул Геральт.***
Единороги – создания причудливые и непонятные. Кревану иногда казалось, что они и вовсе не руководствуются логикой в своих действиях, однако он отгонял эту мысль всякий раз, как только она возникала в уставшем мозгу, потому как он был не простым эльфом, он – Aen Saevherne, и любой уважающий себя Ведун воспринимал иных созданий как иную форму жизни. У них, безусловно, была логика, они способны аналитически мыслить, просто сие мышление отличалось от его собственного. Толерантное отношение, на первый взгляд. Креван, однако, считал иные формы мышления второсортными, вознося над ними своё, эльфское. И считал себя неоспоримо правым. Таким образом, второсортный тип мышления единорогов приказал им для начала перенести изнеможенного эльфа на место последней стычки собратьев с Дикой Охотой. Около полутора гектар было покрыто толстым слоем льда, настолько толстым, что в редких ледяных выступах едва узнавались силуэты деревьев. Земля плавно уходила под утолщающийся слой льда, а чуть дальше, похоже, непосредственно в центре заклинания, лёд образовывал угловатую острую волну, растекающуюся петлёй. Креван осторожно ступал по не очень скользкому льду, поверхность пронзительно скрипела под подошвами его сапог и копытами единорогов, шедших куда более уверенно, чем он. Они повели эльфа прочь от центра ледяного поля ближе к соседнему концу, и, пока они проходили неотёсанную ледяную волну, он заметил многочисленные осколки льда и трещины в нескольких местах. «Там они застряли, — подумал Лис, разглядывая группы разломов. Каждая группа состояла из четырёх глубоких трещин и, соответственно, груды осколков. — Но рог единорога достаточно остр, чтобы прорезать лёд. Ранения, нанесённые единорогом, с трудом лечатся даже магическими заклинаниями». Последние пару часов он ощущал холод, забирающийся под одежду исключительно со стороны правого бока и поясницы, потому перевёл взгляд с потрескавшегося льда на одежду, выискивая причину замерзания определённых частей тела. На боку он нашёл разошедшуюся ткань, и понял, что тот, кто оттащил его от ледяных волн, были единороги, своими острейшими рогами проткнув одежду, тем самым поддев и дотянув его тело до средины берега. «Вероятно, очень кропотливо поддевали, раз не оставили кровоточащих ран». Лёд скрипел под подошвами. Вскоре его проводники остановились, и тот, что имел молочный окрас, принялся разбивать лёд рогом, расчищая осколки копытами. Креван подошёл ближе, дабы разглядеть, что так усердно откапывал рогатый. Это был один из Красных Всадников, вероятно, поверженный в ранней стычке с единорогами. Лёд вокруг него пропитался кровью, которая, к слову, даже не думала сворачиваться в образованной ране. Единственное, что удерживало тело от обескровливания, это холод, который значительно сгущал жидкость, и она вытекала не так быстро, как могла бы. Единорог откинул копытцем осколки льда, фыркнул, подзывая эльфа подойти ближе. Он расковырял ледяной покров на уровне поясницы Всадника, и тогда Креван, наконец, сообразил, зачем они сюда пришли. Он слабый, оттого замёрзший и тупой, а на пояснице воина расположилась сумка с сухим пайком. Желудок вновь громко напомнил о себе, ущемляя гордость эльфа, но тот не подал виду. Единорогам, похоже, было всё равно. Креван опустился на колени, сунул руку в образовавшуюся ледяную яму и попытался сорвать сумку с ремня. Не вышло. Он отбросил мысль разрезать ремень ножом: заледеневшая кожа слишком тверда для лезвия, потому разрезал его заклинанием. В сумке оказалось не так много продуктов, но вполне достаточно, чтоб хотя бы заставить неугомонных китов замолчать: овощи, хлеб с мясом и дюжина орешков. Хлеб надкусанный. Креван подавил рвотный позыв вместе с гордостью, молча и стоически сжевав холодный задубевший бутерброд, съел все овощи и закусил орешками. Жевалось трудно не только из-за твёрдости, но и из-за сухости как пищи, так и ротовой полости, а ещё температуры: покрывшиеся инеем кусочки еды обжигали язык. Но более всего трудностей представляло глотание еды, особенно твёрдой. Кревану порой хотелось зажмуриться, сморщиться, вывернуться от боли всем телом, но эльф сохранял непроницаемое выражение лица. Он надеялся, пленную Ласточку кормили лучше хотя бы из-за того, что в ней текла Старшая Кровь. «Только из-за того, что в ней течёт Старшая Кровь. И из уважения к Ларе.» — одёрнул себя эльф, доедая орешки, при этом даже не глядя на спутников. Когда он закончил, молочный единорог без лишних слов подвёл его к ещё одной ледяной яме, и процессия повторилась. Лис про себя матерился. Лучше? — Лучше, — кивнул Креван, хрустя орешками, внутренне крича от болевого шока. Наверное, орешки входили в каждый сухой паёк Красных Всадников. — Вы до сих пор снабжали меня теплом, верно? Да. Ты желаешь поговорить об этом? — Нет, но я благодарен вам, — эльф согнулся в лёгком поклоне, после чего внимательно посмотрел в тёмные глаза молочного единорога. — Вы сказали, вы знаете правду о том, что может с произойти с Ласточкой, и что происходит с ней сейчас. Прогулка пошла тебе на пользу, варвар, — насмешливо заметил единорог. — Ты прав, Иуарраквакс наблюдает за Звездоокой. Нам следует поторопиться, — заявил белоснежный единорог, но в тоне его телепатического голоса не чувствовалось ни капли беспокойства. Он веселился. За верхушками покрытых льдом деревьев виднелся замок Тир-на-Лиа, бледно-серыми пиками разрезая белёсое небо. В лесу стояла тишина, даже ветер не силился подняться. Зима превращала лес, летом дышащий жизнью, в скопление обледенелых деревьев, что были черны и мертвы. Креван глядел на пики Тир-на-Лиа внимательным взглядом, размышляя, что ещё могут дать ему единороги. — Не имею представления, как мне стоит воспринимать твою реплику, ynn՚corneh, но, прежде чем я, уже не такой слабый, но всё ещё замёрзший и тупой, кинусь вызволять принцессу из башни, прошу, расскажи подробнее, что ты видишь. Звездоокая в замке, в месте, где множество яств. У неё в руках длинный металлический предмет. — Меч. Нет, не меч. Он закруглён на конце. — Булава? — Креван был крайне восхищён, что Ласточке удалось отыскать какое-никакое оружие. Но булава? В предполагаемой столовой? Или… Возможно. Не знаю. Она сражается с другими варварами, их четверо. — Ты можешь перенести меня туда? Нет. Могу только к воротам. — И на том спасибо, — выдохнул Креван. Белоснежный единорог сказал что-то своему спутнику, – он понял это по тому, как они смотрели друг на друга и по потокам магии, проходившим между ними, – грациозно подошёл к эльфу и с нескрываемым отвращением, читавшимся в его движениях, коснулся копытом его пальто. Пространство вокруг исказилось, словно вода нахлынуло на него, и он почувствовал, как внутри всё переворачивается, сжимается. А потом он увидел перед собой высокие белые врата, почти сразу после перемещения. Раньше, когда он вместе с Ласточкой только начинали своё путешествие, пространственные скачки отдавались болью и темнотой в глазах, сильной тошнотой и потерей координации. Сейчас, к превеликому счастью, его лишь слегка мутило, и Креван уже не обращал на симптомы внимания. Тебе понравится, — таинственно хихикнул белоснежный единорог. — Я буду ждать вас. — Не обязательно, — бросил Креван и скрылся в портале. Единорог исчез, вместе с ним и тепло, которое он отдавал эльфу. Боль в горле усилилась. Так или иначе, Креван успел впитать достаточно их энергии, чтобы бросаться заклинаниями направо и налево, только вот бросаться пока не было в кого. Сады Тир-на-Лиа оказались на редкость пусты, и в разуме Ведуна поселились подозрения вместе со страхом. Он использовал заклинание, позволявшее прочувствовать энергию каждого, кто находился бы рядом, но не обнаружил ни души. «Быть может, все внутри, пытаются остановить Ласточку» – такое объяснение казалось логичным хотя бы из-за того, что другого он просто не мог подыскать, поэтому он двинулся прямиком к главному входу, не теряя ценные силы на очередной портал. Что-то тихонько затрещало, но Креван не смог определить источник звука. Он одними глазами поводил из стороны в сторону, не заметив ничего необычного. Кустарники, украшавшие длинную, широкую аллею, ведущую к парадным дверям, также как и вся растительность, покрылись льдом на зимний период и выглядели чарующе. Несмотря на очарование зимних садов Тир-на-Лиа, тихий треск не давал Лису покоя. Креван остановился, внимательно осмотрелся по сторонам, и только сейчас заметил, что ледяные веточки розы слишком остры, угловаты, и шипы неестественно удлинились. Естественно, форму изменил только покрывающий слой льда, растение оставалось прежним. Нет, не изменил. Менял. — Nerra gvaine!!! — закричал Креван, ставя защитный барьер вокруг тела, который тут же загрохотал от обрушившегося на него ледяного шторма. Ледяные шипастые ветви, тонкие, но острые, потрескались, столкнувшись с барьером, и грохот магии в комбинации с режущим треском льда оглушили эльфа на секунду. Он зажмурился, но быстро открыл глаза, и перед ним встала гораздо менее чарующая картина: вокруг барьера – ледяные заросли с длинными острыми шипами, сверху такие же заросли, так как кусты здешних роз превышали даже рост эльфов, но чуть менее плотные, потому свет в ледяную тюрьму всё же проникал. Креван мысленно отчитал себя за такую оплошность, ибо не почувствовать магическую ловушку – позор для Aen Saevherne. Впрочем, если учитывать тот факт, что ловушку поставил Карантир, а Креван сейчас, глядя правде в глаза, значительно ослаблен, то он мог позволить себе отчитывать себя чуть мягче. Самовоспитательный процесс кончился быстро. Креван осторожно убрал барьер, опасаясь, что ледяные заросли почувствуют свободу и вновь атакуют, но этого не случилось. Он взглянул вверх, свет переливался в прозрачных ветвях, пока последние не были взорваны заклинанием, рассыпавшись на множество мелких острых осколков, от которых эльфа защитил ещё один вовремя поставленный барьер. Он хотел было перестать мешкать и телепортироваться непосредственно ко входу, но кое-что остановило его, а именно слабый гул, едва различимый в этих зарослях. Гул доносился со стороны замка, и эльф предположил, что это звуки битвы. Креван ещё одним заклинанием срезал шипы, которые, падая, задевали полы его одежды и оставляли на ней ровные полосы, затем попытался ухватиться за ледяные ветви и подтянуться. Они выдержали его вес. Безусловно, выдержали, ведь если бы они оказались такими же хрупкими, как обычный лёд, это оказалось бы слишком лёгким препятствием для него. Карантир знал своего наставника. Знал, и потому, как только голова Лиса показалась над зарослями, в него полетел магический снаряд. Креван успел опуститься ниже, и магический шар врезался в лёд позади него, превратив ветви в груду острых осколков. Здесь нельзя было оставаться. Креван вновь поставил защитный барьер, высунулся, одним небольшим пластом магии срезал шипы и залез на верхние заросли. В него полетели несколько шаров, от которых барьер, естественно, спас. Но он не знал, как передвигаться дальше, ибо ледяные ветви не образовывали ровной плоскости, пригодной для ходьбы. Карантир знал об этой проблеме и не вкладывал каких-либо особых усилий в попытках убить бывшего наставника. Он, скорее, развлекался. Креван прислушался, вглядываясь в окна замка. Гул до сих пор доносился до его ушей, но он никак не мог определить, откуда, где же проходит бой, потому что находился далековато от стен Тир-на-Лиа. Но то, что он не мог увидеть в окнах ни малейшего признака бойни, казалось странным, а ещё казалось странным вон то секундное движение на стене. Он мог бы списать это на проделки уставшего мозга, но попытки убийства, совершаемые Карантиром, также казались ему странными. Слишком вялые, уже не похожие на шуточные, а ведь ему следовало бы убить или, по крайней мере, обезвредить Знающего прямо сейчас, ибо Эредин не простит навигатору обмана. Но тот лишь кидался магическими шарами, даже не пытаясь призвать гончих. Креван выбросил вперёд руки, и на ладонях, а потом и на предплечье, проступили вены. Он прищурился, так как глаза начали болеть, и боль перетекала в мозг. Эльф хорошо чувствовал сопротивление, и на краткий миг, когда его сила возобладала над силой Карантира, он прочувствовал небольшие скачки в пространстве, там, на верхней террасе, где стоял его бывший ученик. «Ласточка, — в груди почему-то стало теплее. — Ты молодец, Ласточка». Он понял, почему навигатор так лениво отмахивался от Лиса. Тот не только поддерживал сложную иллюзию, скрывающую бой на крыше, но и окружил крышу «слепым барьером», из-за которого Креван не мог почувствовать Ласточку, а Ласточка – Кревана. Он ведь ещё в первые недели научил её распознавать свою магию, если, конечно, не пытался скрываться. Иллюзия пала, и за спиной бывшего ученика показались другие Всадники, меж которыми металась изумрудная вспышка. Креван мигом телепортировался туда, и, выйдя из портала, первым делом обратился к Карантиру: — Благодарю, Золотое Дитя. Как же ты будешь выкручиваться? — Я окружил слепым барьером весь замок, не только эту террасу, — он взглянул на шестерых воинов, размахивающих мечами, но не в силах поймать юркую Ласточку. — Никто не узнает о том, что произошло. Ни здесь, ни там. — Мои старания прошли не зря, — заметил Креван. — Уходи, — их взгляды встретились. У Каратира были ясно-голубые глаза, глаза, которые, стоит признать, Лис успел полюбить. — Уходи, Креван. — В этот раз не остановишься, Золотое Дитя? — Нет. — Жаль. Прости, Карантир. Бывший ученик на секунду замер, явно смакуя произнесённое имя, потому что Креван произнёс его максимально тепло и, не скрывая, с глубоким сожалением. Драматическая сцена прервалась воином, врезавшимся в Карантира, что на миг ослабил бдительность, и, дабы увериться, что навигатор ему не помешает, Креван отбросил бывшего ученика в сторону, и тот полетел вниз. Эльф развернулся к пятерым оставшимся Всадникам, от которых яростно отбивалась Ласточка. Настолько яростно, что брань лилась из её уст легко и громко, а большая гарнирная ложка в её руках гулко звенела от столкновения с мечами. Креван дезинтегрировал одного из Всадников, увернулся от меча другого, отскочив назад, и, выкрикнув короткое заклинание, в буквальном смысле сплавил атакующего с доспехом. — ПОЛУЧАЙ, СУКА! — рявкнула Ласточка, проезжая ложкой меж нагрудными пластинами, и воин попятился назад. Сзади её атаковал другой, но она исчезла, и меч добил пятящегося воина. — ПИЗ… — Зираэль! — …ДА ТЕБЕ! — ложка красочно воткнулась в глаз одного из воинов, и тот взвыл, хватаясь за рану, но ей удалось выдернуть своё оружие. Креван не понимал, почему Ласточка не бросит, наконец, ложку и не возьмёт меч падшего, учитывая, что их было уже трое. Остался один, но, не желая подставлять девушку, Креван расправился с ним сам, отправив в эффектный полёт. Ласточка, тяжело дыша, вытерла со лба пот. Креван обратил внимание на её одежду: льняное платье и туфли на низком каблуке. — Фу-фуууух, я так рада тебя видеть, Ава… Ты что… Ты чего? Креван набросил на неё свою накидку. Порванную в нескольких местах, но достаточно большую и тёплую. Ласточка зарделась, к внутреннему умилению эльфа, и принялась снимать её, но Знающий удержал пальто на плечах подопечной. — Замёрзнешь. — Мне совсем не холодно! И вообще, с чего это ты так раздобрел? — Я тоже рад тебя видеть, — ответил Креван теплее, чем нужно было. Он смотрел на неё, вероятно, таким же тёплым взглядом, и это, конечно, было не хорошо для его репутации, но… Всё равно. Ласточка, слава Богам, жива и невредима, а сейчас ещё и в тепле. Девушка покраснела ещё больше и опустила глаза в пол. — Мне нужно забрать свой меч, — пробормотала она. Креван отшатнулся, словно от удара, и тепло в его глазах сменилось неодобрением. — Зираэль, пока действует барьер, скрывающий нас от глаз Эредина, нужно бежать. Единороги ждут нас. Идём. — Иуарраквакс с ними? — воскликнула Ласточка, подняв на него глаза. Такие прекрасные, волнующиеся глаза. — Да, — не зря он запомнил это имя. — Идём же. — Сначала меч! — она напряглась всем телом, готовая упираться, если эльф начнёт её тащить. Креван мученически вздохнул. Ему не удастся переубедить её, у него элементарно не было сил на очередной спор, но он имел право знать хотя бы причину столь безрассудного рвения. — Зачем, Зираэль? Это опасно. Мы теряем шанс сбежать. — Хочу плюнуть этому придурку в лицо, — шикнула Ласточка. — Хотя бы тем, что заберу свой меч. И хочу вернуть то, что принадлежит мне! Она топнула ногой, сложила руки на груди. Изумруд искрился решительностью и полной уверенностью в своём желании. «Эти глаза не принадлежат Ларе, — отметил Креван. — Но, Боги, когда ты смотришь вот так, у меня появляются силы». Эльф медленно закрыл глаза, выдыхая. — Идём. — За мечом? — За мечом.