Трое в лодке, считая собаку

Никто тут не был виноват, а вернее — виноваты были все. Веньли зазевался, стоя возле грузового шлюза, пилот погрузчика смотрел в коммуникатор, а не в камеру заднего вида, папа разговаривал с покупателем, позабыв про сына, машина технической службы космодрома ехала быстрее допустимой скорости… Наверное, были и еще какие-то причины, из-за которых все вышло так, как вышло, но Веньли про это думать уже не мог — нос очень болел, и в голове страшно гудело. Он уткнулся в бок отцовского пиджака, еще и глаза закрыл, чтобы ничего не видеть, и ждал пока придет доктор с его приговором. Отец легонько постукивал его ладонью по спине, то ли утешая, то ли просто чтобы думалось лучше, а время ползло, как улиточка по листику. Веньли хотелось, чтобы оно и вовсе остановилось, потому что нос в любом случае заживет, вон, уже и кровь не течет, а когда его еще раз кто пожалеет — неизвестно. Папа был добрый, просто очень занятой и серьезный, так что всякие «телячьи нежности» перепадали Веньли нечасто. После того, как мама улетела на облачка, можно сказать, что и вовсе не перепадали. — Ну-с. Пришел доктор. Веньли пришлось оторваться от папиного бока и посмотреть на него через свои опухшие глаза-щелочки. — Перелом, — заключил доктор, взглянув на его физиономию. — Идемте, будем снимки смотреть. В кабинете у доктора стояла длинная кушетка. Веньли попытался снова спрятаться от боли у папы подмышкой, но не тут-то было: папа одернул, приказал сесть прямо, а сам и вовсе отодвинулся, чтобы лучше видеть, как доктор вертит над столом сканограмму черепа. Веньли тоже засмотрелся. Черепов-то он видел уже тысячу, но вот свой собственный — еще никогда. — Насколько все серьезно? — спросил папа. — Придется оперировать, — покачал головой доктор, и у Веньли сердце в пятки убежало. — Тошнит тебя, дружище? Веньли отчаянно замотал головой, но даже зажмурился, как в ней заболело. — Ты поаккуратнее, — доктор сел на кушетку с другой стороны от Веньли, взял его лицо в ладони, оттянул нижние веки. — Представь, что у тебя на темечке лягушка сидит. Пошевелишься — спрыгнет и ускачет, лови ее потом. В глазах двоится? Комната плывет? Может, кружится всё? — Нет, — пискнул Веньли, помня про лягушку. — Врёшь? — улыбнулся доктор. — Ну, чуть-чуть. — Сотрясение, — припечатал доктор. — Ох, и лечиться же тебе теперь, дружище… Как хоть угораздило? Папа рассказал. Из его рассказа выходило, что Веньли сам под погрузчик кинулся. — Мы здесь пролетом, — добавил он в конце. — Старт назначен на завтра, можем задержаться еще на день-два, а потом надо дальше. У меня сроки. Веньли представил, как будет ругаться миссис Пападопулюс, если папа не привезет ей вовремя то зеркало с аукциона, за которым они сюда прилетели. Эту папину клиентку Веньли откровенно побаивался: она одна жила в большом красивом доме, по самую крышу набитом антиквариатом, перед входом в который полагалось разуться и надеть на босу ногу сначала полиэтиленовые бахилы, чтобы не пачкать, а потом тряпочные, чтобы не шуршать. — Никаких космических перегрузок, — покачал головой доктор. — На вечер назначим операцию, а там посмотрим. А то останется в тебя нос картошкой, лучше что ли? — Лучше, — вздохнул Веньли, хотя спрашивали, конечно, не его. — Сроки же. — Так и у меня сроки, — доктор напоследок небольно стукнул его по лбу и отпустил. — С таким сотрясением в космос ребенку нельзя. Ни через три дня, ни через неделю. Ну, и нос желательно собрать по-человечески, и тут даже не в благородной горбинке дело, а в том, чтобы мальчик дышать им потом нормально смог. Папа задумался. Веньли спиной почувствовал, как он напрягся. — Я могу оставить его здесь, — сказал он, помолчав. — Оплачу пансион и все расходы на лечение. Получится недель на пять. Может, раньше успею, если с трассой повезет, но точно не скажешь. — Если с реабилитацией, то пять недель где-то и выйдет, — сказал доктор. — А что, малый, один ты справишься? Ныть не будешь? — Не буду, — смело пообещал Веньли, хотя голос, предатель, дал петуха. Папа уже оставлял его то тут, то там: погостить у тёти, в летнем лагере на Эль-Фасиле, на стажировке у делового партнера (у того были две дочки его погодки), но что приятного жить у чужих людей? На родном-то корабле и стены помогают. — Может, не надо лучше? У меня уже не болит ничего. — Бреши, бреши, — хмыкнул доктор, по-доброму улыбаясь. — Терпеливый наш. Нос вон как слива и в гармошку весь, а ему не больно. Лет полных сколько? — Восемь, — ответил за Веньли папа. — Скоро девять будет. Он парень самостоятельный. — Только восемь? А на лицо все десять. Или это от синяка? Веньли понадеялся, что из-за возраста его не возьмут, но ошибся. Доктор подмахнул какие-то бумажки на столе и выдал папе пропуск. — Идите тогда, оформляйтесь, — доктор закрыл сканограмму с черепом. — Санитар проводит. К вечеру страшно разболелась голова (она и днем-то болела, но к вечеру стало совсем уж невмоготу), так что приготовлений к операции Веньли толком и не заметил. Даже забыл, что собирался бояться. В носу пару раз что-то неприятно хрустнуло (больше страшно, чем больно), потом внутрь запихали вату, а с снаружи приложили фиксатор. Доктор одобрительно высказался, что, мол, да, уже действительно совсем взрослый и самостоятельный парень, и санитар отвез пациента обратно в палату. Папа к тому времени уже ушел на корабль, было поздно. Веньли помогли переодеться в больничную пижамку и дали таблеточку, большую, еле проглотил. Он залез под тонкое (на Феззане было почти лето, это с Хайнессена они две недели назад улетали из декабря) одеялко, укублился как следует, думал пореветь от полноты чувств, но не заметил, как заснул. Рано утром — Веньли еще сонно хлопал глазами, которые за ночь отекли еще сильнее — вернулся папа с вещами и коробкой печенья. Веньли порылся в принесенной сумке, обнаружил конструктор, в который не играл уже года два, и вздохнул, не обнаружив коммуникатора с книжками и свои любимые шорты. — Тебе все равно читать пока нельзя, — оправдался папа. Про шорты он ничего не пояснил — забыл, наверное, вот и все объяснение, но Веньли постарался не расстраиваться из-за пустяков: в больнице и пижамку выдали, и два комплекта одежды со штампом «ОТДЕЛЕНИЕ ЧЕЛЮСТНО-ЛИЦЕВОЙ ХИРУРГИИ», так что и без передачек можно прожить. — Ты прилетай побыстрее, ладно? — попросил он, открывая пачку печенья. Вот печенье было просто суперское: овсяное, с кусочками цукатов и шоколада. — Постараюсь, — пообещал папа. — Мне ведь тоже не очень-то хочется тебя оставлять, но что тут поделаешь с твоим носом… — Ничего не поделаешь, — согласился Веньли. — Так получилось, никто не виноват. Но все равно… Все равно. Папа растрепал ему волосы на затылке, сказал, что зайдет еще к доктору, и ушел. Веньли ждал, что папа еще вернется, но потом медсестра собрала всех умываться и на завтрак, потом пришел доктор и долго рассматривал его спрятанный под фиксатор нос, потом было обследование, а после обеда снова разболелась голова, и ему дали таблеточку, от которой тут же захотелось спать… Папа так и не пришел. Еще неделю Веньли в основном ел, когда бы аппетит, и спал. Больше ничего не хотелось. Он вообще был не слишком шебутным — на космическом корабле попробуй пошебути, а сейчас и вовсе стал амёбой. В палате он был один, персонал не шпынял и не дергал его по пустякам, как в том же летнем лагере, так что все было не так уж и плохо. Голова только болела. Начинала ближе к обеду, и пока таблетку не выпьешь — никак не успокаивалась. Пару раз во сне приснилось, что погрузчик не просто задел его выпирающим наружу краем коробки, а совсем переехал, но сны были какие-то нестрашные, далекие. Почти все к утру забывались. На седьмой день вместо доктора на утренний обход пришла молодая мисс без белого халата, зато в платье с маленькими кексиками. Веньли так этим платьем залюбовался, что даже забыл поздороваться, отчего смутился и стал бормотать что-то жалобное. Мисс с кексиками не огорчилась, а спросила разрешения сесть на соседнюю кровать и сложила руки на коленях. — Как ты тут поживаешь? — спросила она. — Хорошо, — Веньли сообразил сесть напротив. — Хотите печенек? — Давай, — согласилась мисс. — Меня зовут Кристин, а тебя? — Ян Веньли, — представился он. — Ян — фамилия, Веньли — имя, — пояснил на всякий случай. Многие взрослые с непривычки путали. — Очень приятно. Они похрустели печеньем. — Чем же ты тут занимаешься? — Пока ничем, — признался Веньли. — Читать и играть нельзя, чтобы голову не нагружать, а чем еще заняться, я пока не решил. — Можно ходить ко мне на занятия, — предложила мисс Кристин. — Мы с ребятами каждый раз делаем что-то интересное. — Ой, нет, — сразу поскучнел Веньли. Для него больше двух были уже толпа, а толпы он не любил. — Лучше пока не надо. Мисс Кристин не расстроилась. — Тогда давай с тобой как-нибудь вместе погуляем. Знаешь какой здесь парк? — Еще нет, — без энтузиазма отозвался Веньли. Ходить он любил чуть больше, чем шумные сборища, но все же значительно меньше, чем тишину и покой. — Там и лавочки есть, и клумбы, и скульптуры из цветов, — продолжила уговаривать мисс Кристин. — Мы совсем чуть-чуть, чтобы ты не устал. С твоей головой долго нельзя. — Ну, если чуть-чуть… — посмотреть на скульптуры из цветов все же было заманчиво. Когда Веньли был совсем маленьким, они как-то прилетели на Хайнессен в самый разгар фестиваля орхидей. Везде пахло цветами, дома украшали причудливые венки, на клумбах поставили садовых гномов. В общем, было красиво. — Мы сейчас пойдем? — Мне еще нужно завершить обход, — успокоила его мисс Кристин. — А ты пока умоешься и позавтракаешь. Хоть маленькая, но отсрочка воодушевила Веньли. Он решил, что раз мисс пришла и куда-то его зовет, значит, это ее работа — развлекать оставшихся в больнице детей, и нечего эту работу ей усложнять. Он снял проштампованную одежду госпиталя и надел джинсы и ветровку, которые привез папа. Расчески у него не было, так что пришлось просто пригладить волосы влажной рукой, чтобы так сильно не топорщились. — Ого, совсем другой вид, — похвалила мисс Кристин. — Ну что, мистер Ян, готовы ли вы меня сопровождать? Сказала она это так ласково, как умела только мама, и Веньли весь расцвел от такой вот похвалы. — Конечно! — выпалил он, хватая предложенную ладонь. Молча гулять по парку у них не получилось. Сначала Веньли набрался храбрости и спросил про кексики, а потом вопросы посыпались из него, как из дырявого решета. Мисс Кристин про историю знала мало (ну как мало, меньше, чем Веньли), зато смешных историй у нее было в избытке. Она и сама у него многое спрашивала. То про дом, то про с кем живет, то еще какие-то мелочи. Веньли выболтал ей, что метает стать историком и работать в архиве. Мисс Кристин не стала смеяться, только спросила, почему историком, а не археологом, на раскопках-то поинтереснее, чем в архиве. Пришлось признаваться, что копаться в земле он не очень любит, а вот читать всякие документы — совсем другое дело. — Можно представлять, кто писал и для кого. При каких обстоятельствах. Не обязательно ведь какие-то далекие дела изучать. Я вот, например, недавно читал про Але Хайнессена, его письма и статьи в газеты, которые он еще в Империи публиковал. Очень интересно. — Ого, и как? Веньли сообразил, что на Феззане, конечно, никто про Але Хайнессена не читает и что про него здесь вообще лучше не говорить. — Нормально, — сказал он, лишь бы что-то сказать. — Извините, я забыл, что тут тоже Империя. — Да ничего, — улыбнулась мисс Кристин. — Ничего страшного. Ты, я вижу, смышленый парень, только не очень общительный. Это ему часто говорили, но что тут поделаешь, такой вот он родился. — Ну, не совсем. Мне, на самом деле, нравится с людьми разговаривать, я просто не люблю, когда их слишком много. На корабле обычно я, папа и команда из трех человек — пилот, механик и грузчик, так что мне в самый раз. — Так, значит, со сверстниками ты вообще редко общаешься? — заметила мисс Кристин. — Только по комму. — И не скучно? — Не особо, — признался Веньли. — Если можно было, я бы кота завел, чтобы с ним иногда разговаривать, но у Билла, пилота, аллергия на шерсть, так что мне не разрешают. — Очень жаль, — покачала головой мисс Кристин. — Дай мне немножко подумать, может, хоть на это время мы тебе товарища найдем. Кота сюда, конечно, тоже нельзя, но сейчас тут живет лабрадор. — Это собака такая? — припомнил Веньли. Он как-то читал книжку про разных зверей, там был большой вкладыш с породами, ему понравились болонки и пекинесы, а про лабрадоров он просто запомнил, что есть такие. — Да. Большущая и очень добрая. Она помогает одному мальчику, который не видит. — Ух ты! — про собак-поводырей Веньли тоже читал. — Она, наверное, и команды разные знает. Мисс Кристин пожала плечами. — Вот это ты сам и узнаешь. Мне она только лапу согласилась дать, и то — в обмен на печенье. — Понятно, — стух Веньли. Он не очень хорошо умел знакомиться — что с людьми, что с собаками — а если уж хорошенькой мисс Кристин перепала только лапа… — А этот мальчик не будет против? — Ну, будет против — извинимся и уйдем. Знаешь как у нас говорят? За спрос не бьют в нос. А тебя и подавно с таким-то шнобелем. Веньли подумал и согласился, что в худшем случае действительно можно будет просто извиниться и уйти.