Чужой подарок

Гули тоже могут видеть кошмарные сны, совсем как люди. Сейчас Джеймс видел именно такой сон. Его мозг вновь рисовал перед ним неприятный и гниловатый момент, когда он лично отводил плененного Воробушка в карцер. Туда, где уже были заперты оставшиеся в живых после резни с военными пираты капитана Барбоссы, ещё недавно бывшие нежитью. Он держал подавленного и притихшего пленника за предплечье, сжимая пальцы слишком грубо. Джеку наверняка было больно, у омеги даже синяки могли остаться, но что-то словно запрещало гулю немного расслабить хватку. Он чувствовал, как Джек нервно дрожит, и вдобавок мог чётко ощутить его страх ещё и по его запаху - Воробей пах едва подавляемым ужасом. Мужчина покосился на профиль пташки - омега прикусила губу, и старалась смотреть лишь себе под ноги, словно от этого ей было чуточку легче. - Страшно? - зло усмехнулся тогда Норрингтон, грубо дёрнув пирата поближе к себе. Во сне он помнил, что скажет дальше, отчаянно не хотел этого говорить, но не мог заставить себя заткнуться. - Ничего, бояться придётся не долго - я видел, как умирают люди на казни, часто видел. Обычно это происходит довольно быстро - каких-то несколько минут... - Пошёл ты, - гордо ответил пленник, резко вскинув мордашку, и посмотрев на него со злостью, обидой, и затаёнными где-то глубоко внутри мольбой и ужасом. Гулю было тяжело смотреть на него такого, но он никак не мог повлиять на ход этого сна, точно был лишь марионеткой в чьей-то постановке. Они остановились в нешироком проходе между рядами решёток. Норрингтон хотел было запереть жертву в большую камеру к остальным пиратам, но застыл со злым пониманием их мыслей и намерений, когда услышал радостные комментарии некоторых из них: - О, мужик, это ты хорошо придумал - привести к нам нашего приятеля! - Давай его сюда, чёрт, как же не терпится поприветствовать нашего бывшего капитана... - Хоть какое-то развлечение! Парни, кто из вас мечтал о сексе после снятия проклятия? Командор догадался бы и без последнего комментария - эти грубые твари воняли похотью вперемешку с жестоким азартом. Ну да, конечно - они ведь знают, кто помог военным победить, кто подставил их - вот эта вот омега, сейчас такая уязвимая и беспомощная. В горле Джеймса заклокотало едва уловимое рычание, и он с трудом заставил себя заткнуться - мужчина слишком ярко представил, что станет с Воробьем, оставь он его в этой общей камере... Жертва не протянет в живых и суток, а умирать будет дикой и мучительной смертью. Воробушек, видимо, тоже не мог перестать думать об этом - его личико смертельно побледнело, глаза казались не карими, а полностью чёрными, а сам пират ощутимо качнулся, едва не упав на доски пола. - Чёрт, - зло рыкнул гуль, с силой ударил по протянувшейся к Воробью сквозь решетку руке особо наглого пирата, и развернулся, потащив полуобмякшего Джека в дальний конец коридора, решив запереть в совсем другой камере - маленькой, зато отдельной. Пока он возился с замком, Воробушек покорно ждал, прижавшись к стене, и приложив зачем-то ладошку к груди, к области сердца. Пират не пытался сбежать - конечно, ему было попросту некуда бежать - лишь подавленно наблюдал за ним, всё ещё дрожа и источая сильный запах страха и адреналина. Отперев решетку, гуль затащил пирата внутрь, силком усадил на деревянное подобие лежанки. - Здесь они тебя не тронут. Успокойся, - грубовато велел он пленнику. - Какая забота о том, кого везёшь убивать, - тускло и горько усмехнулся Джек, затем вдруг вскинул на него несчастный и полный боли взгляд, и попросил. - Не оставляй меня тут. Не растягивай мучения. Ты же можешь прекратить их уже сейчас, сам прекратить... Гуль замер, глядя на жертву сверху вниз, затем молча кивнул. Он очень хотел всё изменить, оставить Воробья в карцере до ночи, а ночью вытащить отсюда, посадить в лодку, отправить к ближнему берегу большого дикого острова, который они должны будут проплывать примерно в это время. Во сне он знал, что нельзя поднимать руку на эту птаху, её любит лорд Беккет, любит и он сам, Джеймс Норрингтон. Но оставить своего пирата здесь, одного, задыхающегося от непередаваемо ужасных мыслей о своём скором будущем... Гуль не мог, не мог его бросить. Кинжал оказался в его правой руке точно сам по себе. Воробушек нервно вздрогнул, когда увидел склонившегося к нему врага с кинжалом в руке. Но тут же неимоверным усилием воли заставил себя замереть, вновь оцепенев. - Не бойся. Обещаю, всё кончится очень быстро. Боль будет недолгой, - ласково прошептал Норрингтон, прежде чем схватить похолодевшего от безнадёжного ужаса пирата за длинные волосы у затылка, почти нежно запрокинуть его голову вверх и назад, и... одним сильным и быстрым, привычным движением глубоко резануть по нежной загорелой коже тонкой шеи омеги. Жестокое, варварское милосердие... Джеймс мог видеть, как широко распахиваются глаза пленника, как он дёргается всем телом, пытается закричать от нестерпимой острой боли, инстинктивно пытается зажать страшную рану обеими ладошками - ничего не выходит, конечно, кровь обильно льётся прямо сквозь его тонкие пальцы. В душе гуля расцвела ледяная, тошнотворная вспышка ужаса от содеянного, мужчина попытался закричать, и лишь в этот момент сумел, наконец, вырваться из этого мерзкого сна. Просыпаясь и обнаруживая себя в небольшой каюте, выделенной им с Воробушком его знакомым, в окружении успокаивающего своей реальностью солнечного света, а главное, рядом с... Его пленник лежал рядом с ним на животе, подпирая подбородок правой рукой, и с задумчивым и слегка хитрым видом любовался на него, медленно и игриво водя кончиком указательного пальца по краю подушки. Мужчина резко сел в постели, и без слов сгреб удивлённого, даже, кажется, капельку напуганного Джека в объятия, с силой перетаскивая его себе на колени. Вид живого, восхитительно-тёплого, невредимого, и умиротворённо-счастливого Воробья, настоящего, дышащего, и по-нереальному красивого, вызвал у мужчины прилив восторга, желание поблагодарить всех существующих богов за то, что в реальности всё тогда закончилось совсем по-другому. И что сейчас они вместе, и то зло, что он причинил Джеку в прошлом, в этом прошлом и осталось. И уже не сможет завладеть рассудком мужчины, превратить его в бездушную, равнодушно-жестокую тварь. С кем угодно, но только не с его милым пиратом... Гуль прижался с поцелуем к шее пташки, жадно вдохнул такой уже привычный и приятный запах, и с облегчением сжал пирата в объятиях, да так, что даже не рассчитал силу. - Ой, да тише ты, у меня уже рёбра болят! - пожаловался Воробей, тщетно постаравшись вырваться. Несильно ударил его ладошкой по предплечью. - Что на тебя нашло, мистер Гуль? Отпусти, слышишь - я никуда не денусь и не сбегу, честно! Джеймс глубоко вздохнул, старательно сбрасывая с себя последние ощущения - отголоски непереносимо мерзкого кошмарного сна, ещё раз взглянул на недовольную и непонимающую мордашку пленника, и чуть виновато улыбнулся, сразу же расслабляя хватку, чтобы обнимать пирата уже почти нежно: - Ох, прости, Воробей... А ведь действительно - мне необходимо рассчитывать силы, каждый раз, когда я тебя обнимаю или беру на руки - ты ведь просто человек, и я в самом деле способен по неосторожности сломать тебе пару ребер, если продолжу так хватать! Джек даже немного растерялся, разрываясь между желаниями возмутиться на слова пленителя "просто человек" (в них проскальзывало нечто вроде лёгкого пренебрежения, хоть они и были сказаны абсолютно спокойным и тёплым тоном), и высказать волнение и испуг перед возможной перспективой сломанных рёбер... Его личико отразило в этот момент довольно забавные недовольство и недоверчивый испуг. Пират рассудил, что его безопасность важнее глупых обид на сверхсильное существо, действительно по многим параметрам превосходящее людей, а оттого аккуратно огладил край нижней челюсти мужчины, чувствуя колкость едва заметно отросшей щетины. Едва они разместились в небольшой, но вполне удобной каюте на корабле Стэна Хоклера, как Норрингтон позаимствовал у капитана запасную бритву, и старательно избавился от отросшей бороды. Первое время Воробью было очень непривычно видеть изменения в его облике, пташка не мог отделаться от иррационального чувства, что находится теперь в обществе совсем другого мужчины. Не того, кто выхаживал и оберегал его на Острове Креста... Но того самого, кто готов был по-настоящему убить его без всякой гуманности и чести после того, как воспользовался им для поиска Исла-Де-Муэртэ. Это отвратительное ощущение истончилось в его подсознании до едва уловимой тени чего-то гнетущего, и, наконец, исчезло напрочь совсем недавно. Пират не был уверен, что этот страх предательства и убийства оставил его навсегда, и не напомнит о себе много раз во время жутких ночных сновидений, которыми невозможно управлять рассудком... Самому Джеку бритва не понадобилась - у него была присущая большинству омег очень удобная особенность - на его лице имелись лишь аккуратные усики и тонкая бородка, совсем его не портящие, ничего лишнего. Воробушек обеспокоенно вздохнул, и попросил с лёгкой тревогой, которую привычно постарался спрятать за шутливым, уверенным тоном: - Ты уж не сломай мне рёбра, мистер Гуль - один раз в жизни мне нанесли такую травму, это очень больно, и заживает довольно долго и крайне неудобно... Прошу, будь со мной поосторожней. Джеймс ободряюще улыбнулся в ответ на слегка неуверенную улыбку пташки, затем легко приподнял пирата, положив обе ладони под его упруго-мягкую задницу. Притянул Джека к себе, так, чтобы было удобно вновь уткнуться лицом в его нежную шею - теперь он действительно действовал гораздо осторожнее и бережнее. Пират, для опоры инстинктивно положивший обе ладошки на плечи мужчины, даже не дёрнулся, проявляя удивительное и милое доверие перед антропоморфным хищником, способным клыками глубоко располосовать его артерии в долю секунды. Гуль медленно втянул в себя воздух, плавно проведя носом вверх и влево - решил окончательно закрепить и без того утвердившееся приятное чувство нахождения в реальности, где и он, и его Воробушек живы и довольны, и он не убивал свою беспомощную жертву. Одновременно руки Джеймса уверенно и привычно скользнули под края льняной туники Джека, медленно и сладко погладив его по пояснице и талии - тщательно отмытая мягкой мочалкой, горячей водой, и мылом кожа пирата казалась просто невероятно гладкой, почти шелковистой, и очень нежной и приятной на ощупь, а само тело его было привычно-тёплым, почти горячим в некоторых местах. Родной, внушающий чувство порядка и спокойствия запах человеческой омеги смешивался теперь с тонким остатком запаха дорогого мыла, которое подарил пирату Стэн. Как ни странно, вскоре гуля перестал раздражать запах этого мыла на коже и волосах Воробья - возможно от того, что оно было на натуральных ароматических маслах, подобранных в довольно гармоничной пропорции, а возможно от того, что запах этих масел не портил и не перебивал естественный запах чистой омеги, и даже хорошо сочетался с ним, создавая уникальную парфюмерную композицию, слышимую лишь им, Норрингтоном. Гулю было по-настоящему лестно, что этот запах был недоступен человеческим мужчинам, лишь ему, и другим, подобным ему по своей природе. Воробушек тихо хихикнул и коротко вздрогнул, поёрзав на коленях у гуля - ему стало почти щекотно от этого прикосновения - и мужчина с неохотой отпустил его из своих объятий, позволяя плавно стечь на постель рядом с собой. Их морское путешествие длилось уже достаточно долго, не меньше полторы недель, и долгожданное прибытие в Порт Ройал было всё ближе. Мужчина и омега волновались по этому поводу, хотя и неодинаково сильно, и оба старались не показывать этого друг другу, не говорить об этом. Но Норрингтон с жалостью замечал в выражении личика Джека, порой таком задумчиво-печальном, в его позах, даже в его энергетике столь понятную и знакомую ему тревогу. Воробей часто говорил сквозь неглубокий сон, прося кого-то невидимого простить ему годы, проведённые порознь, и свой побег, и предательство, и возвращение к пиратству. Даже то, что не признался по своей воле, что являлся выходцем из среды флибустьеров. Джеймс довольно быстро понял, что существо, что тревожило путешествующее в призрачном мире снов сознание пташки, тот, кому предназначались слова раскаяния и просьбы о понимании - Катлер Беккет. "Лишь его он столь любовно зовёт дорогушей" - улыбнулся про себя мужчина, придя к пониманию бормотаний спящей пташки, пока ласково прижимал пирата к себе и старался успокоить мягким, почти гипнотичным шёпотом, рассматривая сквозь ночную темному его миловидное спящее лицо, на котором отчётливо отражались тени тревоги и страданий, что Джек испытывал во снах. Иногда пират нервно приподнимался на постели, опираясь на локти, открывая всё ещё спящие глаза, и торопливо, очень испуганно бормотал в полусне нечто сродни этому - "О нет, нет, я совсем забыл, ведь это нужно было сделать уже сегодня, немедленно! Нужно поспешить! Медлить совершенно недопустимо...". В такие моменты гуль силком укладывал его обратно, вновь устраивал под одеялом, и довольно быстро усыплял, просто гладя по макушке. Иногда же сны пленника тревожил какой-то очень страшный для него мужчина из прошлого, кто-то вроде охотника на пиратов, как понял Норрингтон, и эти сны были для пташки по-настоящему кошмарными. В такие ночи на лице гуля инстинктивно появлялся пугающий, почти звериный оскал, глаза тускло светились в темноте, а из горла доносилось угрожающее рычание - в такие минуты мужчина не мог не представлять очень грязные и жестокие вещи, которые, более чем вероятно, делал с его Джеком этот неизвестный враг в прошлом. "Не бойся, моя птаха - мы с лордом Беккетом найдём всех твоих врагов. Всех уничтожим!" - шёпотом обещал гуль, склонившись к ушку спящей жертвы, надеясь, что та услышит его голос сквозь сон какой-то частью своего сознания, и кошмар отступит. Сам Джеймс старался скрыть от Воробья собственную тревогу, и сохранял уверенный и невозмутимый вид. А лёгкий страх омеги был более чем понятен - Джеймс знал, что Воробушку и раньше было трудно в свободном общении с Катлером Беккетом, своей тайной влюбленностью из среды английской знати, несмотря на всю вежливость и приятную обходительность последнего... А может, именно благодаря ей - Джек не привык, чтобы с ним обращались столь заботливо и гуманно, и метался от надежд на скрытые чувства к нему от лорда Беккета до рациональных и безжалостных к себе мыслях о том, что англичанин лишь проявляет обыкновенную человеческую вежливость и хорошие манеры в общении с юной омегой, и искать в его словах скрытые подтексты просто нелепо. Теперь же, когда пират знал, что его желанный мужчина - самый настоящий вендиго (Джеку до сих пор было трудно полноценно в это поверить, и он, зная со слов Джеймса, что вендиго тоже имеют свою собственную охотничью форму, даже не одну, твёрдо намеревался упросить Катлера продемонстрировать это, и очень надеялся, что не выразит этой просьбой ужасную бестактность и дерзость по меркам самих вендиго. Но птахе было крайне важно убедиться, увидеть это состояние Катлера своими глазами - лишь тогда он смог бы убедиться, что его не разыгрывают странным и пугающим образом, полноценно принять правду, отнестись к ней, как к должному), Воробушек лишь тревожился ещё больше, разрываясь между инстинктивным страхом и опаской к разумному существу, охотящемуся на людей, почти нестерпимым и неуместным любопытством, и чуточку печальным ожиданием, когда ему очень хотелось несмотря ни на что просто увидеть Катлера снова, заговорить с ним, постараться объясниться. Да, Воробей отлично помнил, какую чудовищную боль причинил ему в прошлом Беккет - и физическую, и душевную. Но со временем пират начал странным образом делить вину за случившееся на них обоих, а затем и вовсе всё больше перекладывать её на себя одного. Слишком часто омега представляла, как прекрасно всё могло бы сложиться, как Беккет мог бы тоже полюбить её, не поступи она столь опрометчиво, глупо, и необдуманно. Представлять иной ход событий прошлого было горестно и печально - всё равно ведь уже невозможно ничего изменить - но Джек не мог перестать это делать, словно тайно желая помучить свою душу этими бессмысленными мечтами. В этот день Джеймс, наконец, вознамерился завершить тщательно продуманное письмо, адресованное лорду Беккету. Гуль устроился за небольшим письменным столом, пахнущим старым деревом, который стоял у иллюминатора в их с Джеком временной каюте. Он решил для себя не вставать из за этого стола - до тех пор, пока не завершит сочинение этого письма, и не останется доволен каждой строчкой, каждой тщательно выверенной фразой. Мужчина не хотел заранее напрямую сообщать в письме о Воробушке, в итоге лишь намекнув своему начальнику-вендиго о том, что раздобыл для него "сразу две вещи, которые ему будет интересно увидеть, не одну", и о которых гуль расскажет напрямую уже во время личной встречи в его особняке. Воробей же уже долгое время сидел на их постели, задумчиво наблюдая за мужчиной, всё больше чувствуя в своей душе потребность в физической ласке и успокаивающих словах, и старался заглушить лёгкую тревогу, словно бьющуюся в его теле в такт с пульсом, горячим чёрным чаем насыщенно-яркого и тёмного оттенка. Покончив с чаем гораздо раньше, чем хотелось бы ему самому, пират осторожно устроил пустую чашку на полу под кроватью, по очереди медленно опустил на пол свои голые стопы, и с тихим виноватым вздохом направился к гулю. Любовные игры со своим мужчиной отлично помогали выкинуть из головы любые намёки на тревогу, поэтому Джек, зная об этом, не удержался от соблазна аккуратно втиснуться между краем стола и Норрингтоном, и медленно опуститься ему на колени лицом к нему, плавно перекинув левую коленку через подтянутые бёдра гуля. Омега очень осторожно, почти робко перенесла весь свой небольшой вес на мужчину, окончательно усаживаясь на него, и положила миниатюрные ладони на его плечи, принимаясь тщательно их массажировать. Норрингтон вздохнул с досадой, одновременно не удержавшись от довольной и хитрой улыбки. Он отложил перьевую ручку, и позволил своим рукам привычно и удобно лечь на тонкую талию Воробушка, обвивая её, обнимая его всё крепче. Джек облегчённо улыбнулся, почти мгновенно почувствовав себя лучше в этих уверенных, сильных, но осторожных руках. Мужчина и омега почти синхронно посмотрели друг другу в глаза, словно погружаясь при помощи этого обыденного действия глубоко в души друг друга. Джек легко и довольно улыбнулся, умиротворенно прикрыл глаза, прильнув к крепкой груди мужчины ещё плотнее. - Прости меня, я в курсе, что ты занят, но мне крайне сильно захотелось оказаться поближе к себе! - тихо усмехнулся Воробушек, ощущая, как левая рука гуля медленно скользит ниже и ниже по его спине, надавливая и ощупывая с идеально рассчитанной силой, пока не замирает на его заднице. - Ты не мог бы отложить это ненадолго? Второй рукой Джеймс покрепче обнял пташку за талию, прижав к себе столь крепко, что пирату стало трудновато дышать полной грудью. Затем мужчина прошептал с ласковой угрозой и игривой, беззлобной насмешкой: - Это письмо нужно закончить как можно скорее. Я хочу покончить с этим делом, и больше не ломать себе голову. Я с радостью тебя приласкаю и потискаю - только чуть позже. А сейчас не мешай... Иначе мне придётся приготовить из тебя замечательное жаркое себе на ужин, если продолжишь меня отвлекать! - Как жестоко! - игриво изобразил испуг пират, улыбнувшись от смущения, и даже тихо засмеявшись. Показательно постарался вырваться из рук Норрингтона. - Все гули такие беспощадные, Норрингтон? - Все, уверяю. Так что будь осторожнее, моя милая, сочная пташка! - хрипловато, нарочито-жутко рассмеялся мужчина, быстрым и привычным движением протиснув ладонь между их телами, и ощутимо надавив всей ладонью на тёплую промежность пирата, нарочно заставив его задрожать и задохнуться резким вдохом от внезапного и тяжёлого удовольствия. - Это было не менее жестоко, - тихо ахнув и сильнее стиснув пальцы на чужих плечах, проговорил Джек красивым, дрожащим голосом, невольно изгибаясь в пояснице и талии, ни то стремясь отстраниться, ни то - прижаться к чужой руке ещё плотнее. - Нечестно так хватать омегу! - Отчего же? Слишком приятно? - Норрингтон медленно провёл приоткрытыми губами вдоль тонкой шеи пленника, очень аккуратно прикусил его смуглую и чувствительную кожу, продолжая расчётливо ласкать дрожащую жертву там, внизу, не позволяя отстраниться от себя. - Я всё понял, правда, отпусти меня! - воскликнул Джек, с силой дернувшись. - Я выйду на палубу, мне необходимо отдышаться и остыть, так что занимайся своим письмом, сколько захочешь... Джеймс полюбовался на лёгкий румянец смущения и желания на его личике, на слегка сжатую между зубов нижнюю губу, и на завораживающий и глубокий взгляд его больших глаз, красиво мерцающих - пират принимал такой вид, когда томился от разгорающегося в его изящном теле желания. Напоследок он поцеловал пташку в щёку, и медленно разжал руки, позволяя, наконец, слезть на пол. С многообещающим видом проговорил, глядя на осторожно и торопливо слезающего с себя Джека почти хищно и игриво - так игриво, как умеют лишь хищники в тот миг, когда абсолютно уверены, что жертве уже не сбежать: - Умница, пташка. Побудь на палубе, подыши свежим морским воздухом, сходи в камбуз за новым чаем и перекусом, главное, не отвлекай в ближайший час - ты слишком хорошенький и аппетитный, особенно прямо сейчас, и если я не выдержу и поведусь - точно не смогу закончить чёртово письмо засветло! А ты, Воробушек, долго, очень долго не сможешь выйти отсюда... Воробей, стараясь незаметно пригладить и расправить края своей белой туники, с гордым и непроницаемым видом кивнул ему, резко отвернулся, намереваясь поскорее одеться полностью, включая камзол - на палубе было ветренно, а оттого едва ли не прохладно - но почти смущённо замер, слегка нахмурившись, от прозвучавших напоследок слов пленителя: - Мы обязательно продолжим начатое - только уже по окончанию моего важного занятия, Джек. И, обещаю, я буду мучить тебя столько, сколько ты пожелаешь и выдержишь... В ответ Воробей постарался изобразить пугающий оскал в стиле гуля, даже слегка клацнул зубками. Судя по тому, как это рассмешило Джеймса, получилось у пирата не очень-то жутко, и совсем неправдоподобно. Пират уже долгое время стоял у фальшборта, положив на его край обе ладошки, чуть подавшись вперёд, и всей душой впитывая в себя единение с любимой морской стихией. Ослепительно-яркие блики солнца на небольших волнах, завораживающая прозрачность сине-бирюзовых глубин, особенно хорошо заметная там, где на воду ложилась плотная тень от корабля, восхитительно свежий запах, и прохладные брызги воды, долетающие до протянутой руки Джека, когда очередная волна покрупнее разбивалась о ватерлинию корабля. Воробью было спокойно и хорошо, море дарило ему чувство уверенности и свободы. Сегодня омеге удалось увидеть несколько дельфинов, блестящие тёмно-серые спины которых несколько раз быстро показывались над водой метрах в двадцати от борта корабля. Сейчас же маленькая стая дельфинов давно исчезла из виду, и пират просто наслаждался видом бескрайнего моря вокруг, чистого, прозрачного, быстро и легко несущего их корабль вперёд. Море было залито предвечерним солнцем, уже не жарким, лишь слегка тёплым, на его поверхности то и дело вспыхивали на долю секунды солнечные блики, похожие на небольшие лужицы расплавленного золота. Воробей дышал столь глубоко, что даже голова закружилась. Пират пошатнулся, успев подумать, что упадёт сейчас на палубу. Хорошо ещё, если не прямо за борт... Чьи-то руки уверенно схватили его, удержали от падения. - Джеймс? - вопросительно промурлыкал Джек, пока его аккуратно поворачивали спиной к борту. - Не угадал, Воробушек, - ухмыльнулся Стэн, капитан корабля, подводя пирата к ряду стоящих на палубе ящиков с товаром, и усаживая на один из них. - Чуть не свалился в обморок, надо же... Твой гуль тебя вообще кормил сегодня? - Ну конечно же, да! - Воробушек ощутил обиду за Джеймса. - Он обращается со мной очень хорошо. А почти что обморок, который ты увидел - возможно, это последствие травмы головы, которая была у меня около трёх недель назад. Норрингтон умудрился выходить меня прямо на этом острове, в этом твоём домике, без каких-либо настоящих лекарств, представляешь? И ещё добывал нам еду, даже фрукты для меня находил! Воробей слегка улыбнулся, приняв гордый вид - ему было приятно рассказать о том, какой Норрингтон джентльмен. - Эта твоя травма головы - как ты её получил? - с интересом спросил гуль, рассматривая тонкий профиль сидящей рядом с ним омеги. - Неудачно упал где-то? Люди - они ведь очень непрочные... Джек замялся на несколько долгих секунд, по-настоящему смутившись, затем его замешательство прошло, и пират сдержанно ответил: - Да, это был досадный несчастный случай. К счастью, твой старый знакомый обо мне позаботился, когда я был совершенно беспомощен и слаб, и не мог даже прийти в сознание. Если бы не он, я бы, наверное, умер бы в тот же день, и меня даже некому бы было похоронить... Последнее Джек договорил задумчиво и немного грустно, машинально слегка нахмурившись, так что Хоклер даже слегка сжал его запястье, и бодро проговорил: - Ну что же, детка, сейчас вовсе не стоит об этом думать - всё ведь хорошо! Знаешь, теперь я даже рад, что он не позволил мне тебя сожрать - ты, конечно, очень вкусный, в этом я уверен - у человеческих омег, как и у женщин, такое нежное и сочное мясо - но... Ты отличная омега, правда. Приятная не только по внешним параметрам. Таких стоит оставлять в живых, оберегать по мере возможностей, даже - вы делаете жизнь нас, мужчин, лучше. - Странный комплимент, но всё равно спасибо, - фыркнул Воробей, слегка поежившись от неприятной холодной дрожи. - Кстати, мне очень интересен один момент, расскажешь? Вы часто бываете не против завести отношения с человеком? - Что же, тут ты прав, Воробушек, - усмехнулся мужчина, заметив заинтересованный блеск в тёмных глазах омеги, и сплошной вопрос, который выражала её миленькая мордашка. - Такое действительно случается нередко. Кстати, вы так забавно и эмоционально реагируете, впервые увидев кагуне своего партнёра-гуля. Неподдельное удивление, хоть рисуй с вас в этот момент картину... - Действительно, - немного зло и обиженно протянул Джек, вспомнив своё первое "знакомство" с этим природным оружием Норрингтона, и те обстоятельства, в которых оно произошло. Стэн едва не рассмеялся, посмотрев в этот момент на его личико, но вскоре успокоился, и добавил примирительно: - Ну ладно, признаю, потешаться над этим - довольно не тактично и грубо. Всё же это зрелище - настоящий шок для неподготовленного человека, это ясно. Я лучше тебе вот что скажу - тебе это может оказаться актуальным. От союза гуля и человека даже могут появляться дети. Забавно, правда? И вырастают из них настоящие хищники, а отнюдь не милые, беспомощные овечки.... - Да, забавно... - машинально кивнула омега, всерьёз задумавшись. Эта тема показалась пирату достаточно пугающей - по крайней мере, сейчас, когда он только что узнал - а оттого он захотел поскорее уйти от неё. Джек опустил взгляд на свои тонкие пальцы, задумчиво покрутил на одном из них серебряное колечко с овальной огранки золотистым авантюрином, так похожим на сладкую ириску, и воскликнул, вспомнив, показав руку мужчине. - Ой, послушай - а ведь это кольцо, вероятно, принадлежит тебе! Джеймс нашёл его где-то в твоём домике, и решил подарить мне. Наверное, ты захочешь его вернуть? - Ну нет, детка - пусть оно лучше и дальше украшает ручку хорошенькой омеги, - категорично ответил гуль, взяв в свою руку ладошку пирата, и аккуратно опустив её обратно тому на колени. - Оно совсем не дорогое по моим меркам, а тебе оно нравится, раз носишь. Подарок от твоего Джеймса, ты ведь так это воспринимаешь? Не хочу лишать тебя романтических воспоминаний. - Пожалуй, что так, - кивнул Воробушек, невольно улыбнувшись - ему было очень приятно, что колечко останется с ним. - Спасибо. Вы, гули, довольно жуткие существа, пока к вам не привыкнешь, и действительно опасные, и инстинкт самосохранения призывает вас бояться и держаться подальше, но, должен признать - вы бываете благороднее многих человеческих мужчин! - Странный комплимент, но спасибо, - засмеялся в ответ капитан, передразнив недавние слова пирата.