Поломанные

*** Женя устало опустилась на уютный диванчик в своем кабинете, прикрыв глаза. Еще во время трехчасовой операции она почувствовала странную боль в суставах рук и ног, однако совершенно не придала этому значения. События последнего месяца настолько выбили из колеи и надломили что-то внутри, что она стала привыкать к тому, что у нее периодически что-то побаливает и перестала на это реагировать. Недаром говорят, что самые плохие и безответственные пациенты — это врачи. Через час наступит очередное ночное дежурство, сегодня в отделении она останется одна, не считая медсестры и нянечки. В подобные часы возникает прекрасная возможность посмотреть на себя и развалины своего былого счастья как бы со стороны. Если дежурство спокойное, есть масса времени думать, анализировать и делать выводы относительно собственной жизни. Можно лежать, задумчиво бродить по пустым коридорам и думать, думать, думать… Вчера она подала заявление на развод, уже в третий раз в своей жизни. Этот поход в ЗАГС определенно стал самым трудным и самым тяжелым. Около часа она сидела в скверике неподалеку от этого счастливого, а для кого-то и не очень места, не решаясь сделать последний шаг, словно все происходящее — страшный сон. Как же ей хотелось открыть глаза , и с облегчением понять, что ее семейное счастье не было ее собственной иллюзией. Но увы, долгожданное пробуждение никак не наступало, а происходящее все больше убеждало в реальности. — Жень, можно к тебе? Она кивнула, улыбаясь собственным мыслям. Андрей обладал удивительной способностью появляться именно в те минуты, когда ей было особенно плохо. Он наполнял ее жизнь светом, теплом, радостью и желанием жить ничего не требуя взамен. Украдкой она часто наблюдала за его порой таким задумчивым взглядом, отчетливо понимая, что за внешней веселостью скрывается что-то глубоко личное, и совсем не радостное, но копнуть глубже, расспросить почему-то не решалась, хотя, пожалуй, и нужно было. Ведь дружба — вещь взаимная. Наверно, ей было настолько плохо от реалий собственной жизни, что грузить себя еще и чужими проблемами просто не было сил. Эгоистично? Да, пожалуй! Но она знала, он поймет, примет и простит, а она обязательно все-все узнает, но чуть позже, когда перестанет тревожно щемить в груди. Когда непрошеные слезы перестанут заглядывать к ней по ночам. Когда не будет больно. Ведь говорят, время лечит! Она, правда, в это не верила, но говорят… С Ильей они практически не общались, разве что на рабочую тему, и то по крайней необходимости. Свою вину он молчаливо признал, и почему-то от этого стало еще хуже, еще больнее. Лучше бы оправдывался, даже врал, но только не молчал. Тишина убивает… Следующим вечером он покорно собрал свои вещи и уехал… наверно, к ней. Женя не спрашивала, толи гордость не позволяла, толи не хотела слышать горькую правду. Сложно признаться даже самой себе, что книга, которую писала столько лет, в сущности, оказалась никому не нужным черновиком. Что твой песочный замок по итогу превратился в груду песка. Да, безусловно, его можно построить вновь, но ведь это будет уже совсем другой замок… Это она уже пробовала не единожды, результат на лицо — вновь стоит перед руинами собственного творения… Обидно! — Жень, ты хорошо себя чувствуешь? Выглядишь не важно, — прошло около пяти минут, как он тихонько опустился рядом, участливо заглядывая в ее глаза. Она не реагировала, словно вовсе забыла о его присутствии. — Все в порядке! — запоздало, заверила женщина. — Немного горло болит, но это ерунда. — У тебя, по-моему, температура, — коснувшись пальцами горячего лба, взволнованно произнес он. — Сейчас схожу за градусником. — Андрюш, да брось! — махнула рукой. — Завтра выходной, отлежусь и все пройдет. Ну правда! — Ладно, — сдался под ее по детски умоляющим взглядом. Он сам с детства не любил врачей, больницы, и от части именно поэтому пошел в медицину, хотелось преодолеть самого себя и эту странную нелюбовь к представителям древней сложной профессии. Он стал хорошим врачом, однако нелюбовь к собственному лечению только усилилась, слишком хорошо все знал, мог спокойно оценить ситуацию без розовых очков, и порой это пугало… — Давай тогда кофе выпьем, тебе еще дежурить, а ты бледнее, не в этих стенах будет произнесено это слово, смерти. — Давай! На кофе я согласна всегда, — она улыбнулась. Голова болела и немного знобило, однако она старалась не подавать виду. Сейчас дорогой друг уедет, она выпьет банальный Анальгин, чтобы немного снять головную боль. На крайний случай есть жаропонижающие, до утра продержится, благо не в первой, а утром поедет домой. Рита уехала с Ромкой и Верой в Москву на несколько дней, а значит впереди целых два выходных дня абсолютной тишины и спокойствия… …Прошло быть может еще около часа, когда ее состояние заметно ухудшилось, что не укрылось от пристального взгляда Горина. Собственно, в данной ситуации совсем не обязательно быть врачом, чтобы понять, что к чему: голос заметно сел, щеки стали неестественно розовыми, бил озноб, горло разболелось еще сильнее, а в голове роился странный туман. Градусник показывал ожидаемое 38,5… — Так, Жень, собирайся, я отвезу тебя домой, — тоном, не терпящим возражений. — Подежурю за тебя, с графиком потом разберемся. По обыкновению хотела возразить, но его и след уже простыл. Андрей направился на поиски Алены, чтобы сообщить, что дежурить сегодня будет он, и что ему нужно отлучиться буквально на полчасика. Коллега из кардиохирургии его подстрахует, а сам он если что, на телефоне. Когда вернулся к Жене, она была практически готова. Протянул ей сразу две таблетки жаропонижающего и стакан с водой. Во всем ее теле ощущалась такая слабость, что хотелось только одного — лечь и умереть отключиться от реальности. Впрочем, последнее у нее неплохо получалось. Почему-то его слова она слышала словно со стороны, будто звук отстает от основной картинки, перед глазами стоял туман, а ее собственные слова странно растягиваются или это ей только кажется… …Плохо помнила, как добрались до дома. От выпитых таблеток стало только хуже. Сердце бешено стучало. Ноги не слушались. Кажется, Андрей что-то говорил, но она не могла разобрать что именно. Горло болело так сильно, словно с него слезла вся слизистая. Сердце вдруг ухнуло куда-то вниз, стало трудно дышать, что-то внутри надулось, словно огромный шар, готовый вот-вот лопнуть и откуда-то издалека собственный хриплый голос: «Вызывай скорую!» Дальше уже плохо понимала происходящее вокруг, темнота и непролазный туман окончательно захватили ее разум… …“Скорая» приехала быстро, хотя ему показалось, что прошла целая вечность. По всем признакам у Жени дифтерия. Конечно, для окончательного анализа необходимо взять кровь, ведь внешние признаки вполне напоминают и ангину, хотя для ангины не характерно настолько тяжелое состояние и столь стремительное ухудшение. Он ругал себя за то, что не обратил внимания на ее уставший болезненный вид еще утром. Как же глупо было привезти ее из больницы домой, чтобы уже отсюда вызвать «Скорую»… Горин поделился своими соображениями с прибывшими коллегами и предложил вести Женю к ним в больницу, все-таки там она будет под хорошим присмотром, да и родные стены, как известно, помогают. — Неет, — задумчиво протянул фельдшер. — Везем в первую Областную, гематология только там… … Стояли друг от друга на расстоянии вытянутой руки — он и немолодой врач. Молча. Слова сейчас были бы излишни. Все оказалось намного хуже, чем он мог предположить. Анализ крови показал полное отсутствие лейкоцитов. Пункция спинного мозга тоже самое. Предварительный диагноз — гаптеновый агранулоцитоз. Редчайшее заболевание, которое встречается один раз из тысячи, и имеет более 80 процентов летальных исходов… Андрей еще не понимал, как будет жить, если она уйдет… Безусловно, в наших жизнях всегда есть место для чуда, но неоспоримые факты в виде показателей приборов и ежечасных заборов крови красноречиво намекали кричали в голос, что это не тот случай. — Вы муж? — Что?! Неет, — хриплым, словно не своим голосом. — Позвоните родственникам, состояние критическое, — с долей сочувствия и немного виновато добавил врач, прежде чем удалился. Он вновь остался один. Возникшая тишина угнетала. Казалось, стекло стерильного бокса засасывает в какую-то непролазную тьму, из которой выхода уже не будет. Но ему нельзя опускать руки, ведь там, в этой абсолютной стерильности лежит близкий, родной человек. Все-таки странно устроена жизнь. Нам всегда кажется, что умереть может любой, но только не ты или кто-то из твоих близких. Что «Скорая» прорывается по пробкам к любому, но только не к тебе, не к родному и до боли знакомому дому, потому что с тобой этого не может случиться. Цепляясь за руки врачей, провожая глазами каталку, опять кажется, что все происходит не с тобой… С трудом закрываешь глаза, заставляешь себя заснуть, в надежде проснуться завтра в своей привычной обыденной обстановке, но утром открываешь глаза и вновь видишь родного человека за плотным стеклом стерильного бокса в окружении трубочек и проводочков. Гипнотизируешь пальцы ее рук с датчиком, чем-то напоминающем прищепку, в надежде, что они сейчас шевельнуться. Но такая картина характерна лишь для бессмысленных мелодрам, которые штампуются пачками по едино плохому сценарию, а в жизни подобному чуду, увы, места нет… В голове беспрерывно крутились последние слова коллеги, упорно не желая складываться в логическую цепочку и становиться полноценной и доступной информацией. А сколько раз он сам был свидетелем подобных сцен. Сколько раз обреченно смотрел в глаза родственников, в которых все еще теплилась надежда… Сегодня этим родственником был он сам. К слову о родственниках, только сейчас он понял, что забыл позвонить Соколову…