Красное платье и янтарные серьги.

Едва пробивающееся сквозь серые и тяжёлые тучи солнце, уже пару часов, как взошедшее над Кембриджем после холодной ночи, сквозь маленький просвет через плотную ткань новомодных штор освещало, будто и вовсе, фарфоровое лицо Майка Уилера, чьи густые, чуть подрагивающие от беспокойного сна ресницы отбрасывали длинную тень, которая ещё чуть-чуть и достанет до кучи бумаг хаотично разбросанных по дубовому столу, ценник которого давно перевалил за тысячу долларов, ещё до того, как он попался местному детективу на глаза. Холодный, сентябрьский дождь громко стучится в окна Майка, будто намеренно заставляя того, еле открыть глаза и встретить новый день, который вот-вот принесёт ему что-то новое, вместе с ворохом уже опавших, грязных листьев, закручивающихся от сильного ветра. Синева под его чуть впалыми глазами выдавала в Майке Уилере, человека много думающего, но именно поэтому и мало спавшего, порою даже пьющего. Бессонница, мучающая его уже день седьмой к ряду отступать вовсе не собиралась, а лишь наоборот прирастала к молодому парню все сильнее, с каждой новой выпитой чашкой наспех приготовленного горького кофе. Вот и сейчас недопитая кружка холодного напитка придавливала собой никому ненужные сведения об ограбление квартиры старушки, жившей в его доме несколькими парадными дальше. Казалось, одно его неловкое движение и напиток, итак балансирующий на самом крае стола, выльется на серый, холодный кафель его переполненного всяким ненужным барахлом чисто мужского, безвкусно обставленного кабинета. В комнате царит раздражающая, бьющая по барабанным перепонкам тишина, и даже капли стекающие по подоконнику, после только закончившегося двухчасового дождя не предавали этому месту жизни. Ничего и не могло предать. И взгляду не за что зацепится, лишь старые вещи, непонятно на кой черт принесённые в дом и оставленные Майком. Старый, пару столетий, как не работающий вентилятор, стоящий на высоком пыльном шкафу, который Уилер, конечно же, даже не думает протереть. Черная настольная лампа светящая всю ночь, даже сейчас которую никто не собирался выключать. Но и она бессмысленна в этом царстве Майка, давно потерявшего вкус жизни и любовь к ней. Хоть какие-то чувства по-настоящему он питал к курению и кофе. Но по сколько вкус напитка давно встал у него поперек горла, а горечь, кажется единственное ощущение, которое могут распознать вкусовые рецепторы его языка. Майк лишь тянет руку к лежащей на подоконнике своей любимой, ещё со времён обучения Гарварда трубке. Где если приглядеться, можно найти маленькую тонкую надпись оставленную там, девушкой, что и подарила ему эту вещь, с которой он редко расставался. Но чтобы достать до неё сейчас требовалось приложить по меньшей мере титанические усилия, а если уж говорить серьезно, то совершить целый подвиг, вставая с удобно кресла, давно деформированного и принявшего форму тела Майка. А сейчас когда, неплотно закрытые шторы оставляли Уилеру щель, в которую он мог разглядеть широкую, исключительно по его мнению, улицу, серость деревьев и вывеску единственного приличного казино в этом городе, двигаться совершенно не хотелось. Но слишком скучные для него бумаги, глядящие ему в затылок и подвывающие задним планом не давали ему спокойно выдохнуть и возможно заснуть на несколько часов. Поэтому устроившись поудобнее и каким то чудом подцепив пару документов о глухом деле, Уилер принимается за дело. Правда идти дальше, чем глупое вождение пустующим, бессмысленным взглядом по свеже-напечатанным строкам, оно совсем не хотело. Поэтому спустя пару растянутых до невозможного минут, Майк с Божьей помощью и силой всего сущего на земле встаёт со своего кожаного кресла и направляется на кухню, так как жажда все же берет вверх над ним, а остатки кофе в которых, кажется плавала дохлая муха не внушали доверия от слова вообще. Медленно спускаясь по недлинной лестнице и окидывая взглядом голые стены, которые, кажется тысячу лет назад были увешаны всевозможными картинами и портретами, Майка невольно передергивает от нахлынувших воспоминаний. Квартира в которой прошла добрая четверть его детства и юношества, сейчас выглядела обителью какого маразматичного мужчины средних лет с огромной кучей комплексов и причуд за спиной или же вовсе заброшенной квартирой, в которой в пору жить лишь призракам прошлого. Но быстрее гоня эти мысли прочь и вслушиваясь в подвывание ветра и легкое шебуршание чего то не очень понятного на его пороге, Майка пробивает мелкая дрожь. Любимый кофе кончился ещё вчера, когда Уилер вытряхивал последнее содержимое жестяное банки в свою полулитровую кружку. Видимо, покинуть свою квартиру для легкой прогулки по ветреному городу ему придётся в любом случае, так что стоять столбом по центру кухни не выход из сложившейся ситуации. Натянув на себя чуть мятую, но все же белоснежную рубашку, одну из сотни тысяч таких же висящих в большом платяном шкафу, стоявшего в его квартире, кажется, с начала времён, Майк вытаскивает оттуда же чуть отличающееся по цвету от своих чёрных брюк пальто. И уже мысленно готовится провести всю следующую неделю с кашлем и повышенной температурой. Почти выйдя из квартиры, Майк застывает перед зеркалом, вертя в руках самую, что ни на есть джентельменскую шляпу. А из траления на него смотрит, Майк из прошлого. Тот самый с короткой, глупой стрижкой и новой формой на которой красуется его главная гордость. Эмблема Гарварда, в который он только только поступил. А в его глазах, ещё есть цвет. Будто его любимый кофе и терпкий табак застыли в этих лужицах. Как вдруг, резко раздаётся приглушённый стук в дверь, буто само прошлое решило заглянуть к Майку на огонёк. А после не ожидая приглашения, кто-то тихо открывает дверь и уверенным шагом проходит внутрь, стуча каблуками по мрамору и впуская за собой парочку листьев и запах мокрого асфальта с утренней сыростью. Майк недовольно сжимает обветренные губы, встречаясь взглядом с тем самым прошлым, у которого все те же голубые глаза и лисий прищур. Излюбленное, красное платье, которое он помнит ещё со времён обучения в университете и таких обожаемых бывшей сокурсницей вечеринок, где оно исправно становилось центром всеобщего внимания. Рыжие волосы, цвета спелого апельсина, едва завиты из-за повышенной влажности и повязаны атласной алой лентой. От девушки все также пахнет приторными духами, которые распыляются сразу же на всю прихожую, а на губах едва виднеется полустертая от волнения помада. И взгляд тот же. С чертовщиной. Будто и не было нескольких лет напряженной, редкой переписки и неловкой тишины в телефонной трубке.  — Оу, ты всё ещё носишь эти серьги, — отрешенно отмечает Уилер, непринужденно поправляя ворот своего пальто, хотя блеск давно подаренных им же серёжек поднял в нем целую волну новых чувств.  — Майк, мне нужна твоя помощь, — тихо, но все же разборчиво произносит она, поправляя выбившиеся из-за непогоды пряди волос, попутно задевая мочку уха.  — Как давно я все-таки не слышал этих слов, Максин.