–Ты жалок...
Капли дождя устрашающе барабанили по деревьям и листве, окрашивая пшеничные волосы мужчины стоявшего на поляне, в тёмно-русый
–Ты никогда не станешь лучше и величественнее своих братьев, Гилберт.
Будто свинцом налитые веки медленно открывались, оголяя алые уставшие глаза. Медленно моргая, словно улитка, парень перевёл взгляд на противно тикающие над диваном часы. Маленькая стрелка только-только преодолела отметку в два часа. Закрыв глаза, парень провёл по растрёпанным волосам, которые скорее походили на ежиные иглы, после чего, держась за спинку дивана принял попытку принять сидячее положение. В висках жутко гудело, а перед глазами всё словно летало. В попытке сконцентрироваться беловолосый обнаруживает отсутствие лежащего на полу десятилетиями ковра и валяющееся подушку с скомканным пледом рядом. –Весело мы вчера повеселились, ничего не скажешь... – Прохрипел с противной усмешкой Гилберт. Пруссак, посидев на диванчике ещё несколько минут, вроде бы привёл относительно в норму свой вестибулярный аппарат, и предпринял попытку встать с нагретого места и добраться до ближайшей комнаты, коей являлась прекраснейшая кухня. Поход до места обитания еды в этом доме, для Гилберта оказался целым приключением. Откуда-то взялась целая куча выступов и прочих штук, об которые парень на постоянной основе так и наровился зацепиться и упасть. На столе, будто в качестве награды за проделанный труд, лежала тарелка с омлетом. Ещё даже вроде тёплая. –Неожиданно конечно... – Губы медленно расплылись в вялой усмешке. – Но приятно, неплохо тебя сёстры выдрессировали... Прусс сел за стол начав вяло тыкать вилкой в еду. Было довольно вкусно. Хотя, для парня сейчас в целом любая пища является вкусной, да и Брагинский всегда умел неплохо готовить, правда до готовки великого Гилберта ему было далеко, но у него ещё всё впереди. Впихнув в себя последний кусок пищи, пруссак, пошатываясь встал и положил тарелку в раковину: «Потом помою...» – выдохнул беловолосый облокотившись на стенку рядом. Из зала раздавалось противное тиканье часов, которое будто молот, пытаясь расплющить ещё не отошедшую от пьяных посиделок черепную коробку альбиноса. Неприятная тишина вместе с противным тиканьем начинали потихоньку раздражать Пруссию. Ему хотелось сбежать куда ни будь подальше от этой убивающей смеси звуков, поэтому, не придумав ничего лучше, он просто решил прогуляться по дому и освежить мозги. Первое место, куда он решил заглянуть стал кабинет, по совместительству главная среда обитания из-за чрезмерного количества работы, Брагинского. –Ну, всё как обычно... - Удручённо прохрипел Бальшмидт заглядывая внутрь. Парня встретил неприятно ударивший в лицо прохладный ветер, который до этого разнёс большую часть документов по всему кабинету. Пруссии ничего не оставалось, кроме как вздохнуть и начать убираться. Бумаг было чересчур много, даже очень. Порой Гилберт удивлялся, как Иван вообще успевал всем этим заниматься. Как он успевает следить и контролировать это неисчисляемое количество мероприятий, собраний и праздников. Чтобы никто не устраивал митинги, не наводил шумихи и в целом, чтобы мирное население жило более-менее мирно. Теперь же ещё нужно следить и за социальными сетями, которые больше всего влияют на большую часть, если ни на всю, молодёжи, которая является самой опасной и не предсказуемой. Гилберт хорошо помнил несколько случаев в жизни Ивана, когда чересчур восприимчивые граждане, наслушавшись радеющего за лучшую жизнь для населения, устраивали кровопролитную революцию, которую Брагинский переносил, очень болезненно никогда не забывая о происходящем и переживая о возможности повторения подобных событий по сей день. –Ай!.. - Слишком сильно погрузившись в свои мысли, прусс не заметил, как порезался обо что-то. – Что-то разбилось?.. Бальшмидт начал внимательно осматривать комнату. Окна были целыми, ровно так же, как и стеклянный шкаф с фарфоровым сервизом внутри. А больше ничего стеклянного или того, что легко могло бы разбиться, Пруссия не видел. –Вроде всё в порядке, так обо что я поцарапался?.. - Гилберт решил разгрести оставшиеся на полу бумаги. Под завалами документов показалась треснувшая деревянная рамка и разбитое вдребезги защищающее внутреннее содержимое стекло. – Чёрт... Положив стопку собранных бумаг на стол, прусс аккуратно отодвинул осколки, чтобы не испортить лежавшую под ними фотографию и так уже изрядно потрёпанную временем. Фото было старым, давно пожелтевшим за все эти года, в некоторых местах не хватало кусочков. –Как же давно это было... - Прошептал парень, садясь на пол, разглядывая людей на снимке. Четыре радостных человека, четыре жизнерадостные улыбки и четыре надежды на лучшее будущее. – Я уже и забыл, когда Наташа в последний раз так радостно сияла, будто Северная Звёздочка... Гилберт грустно заулыбался, вспоминая те дни, когда он с Ваней, Олей и Наташей жил вместе. Жили дружно, хоть и не богато, хоть и не всех это до конца устраивало. по правде говоря, Бальшмидту было трудно и страшно тогда вступать в семью, ему было стыдно перед Иваном и Олей, а Наташа кажется так до конца его и не простила. Прошлое - словно кошки, больно и противно заскребли у Пруссии на душе. Кажется, он даже был готов заплакать, от переизбытка чувств. Для Гилберта подобные старинные вещицы значили очень многое, порой даже чересчур. Он хранил каждую записочку, каждое письмо, а фотографии и его же собственные дневники, в которых была записана вся его история жизни, занимали целое подвальное помещение, походящее теперь на библиотеку, в доме в Берлине. Никто, никто кроме Ивана не понимал его одержимость, как порой это называл Австрия. Никто не понимал, да и не особо собирался понимать, насколько все эти вещи важны для Бальшмидта. Друзья и родные по большей части старались игнорировать это хобби, единственные кто не равнодушно относились к этому, были Родерих и Иван. И если первый просто называл брата сумасшедшим, то второй всячески поддерживал и пытался находить больше вещиц для этой своеобразной коллекции воспоминаний, ведь он сам, был таким же. Брагинский так же, как и Гилберт пытался хвататься всеми силами за прошлое, словно оно был необходимо настолько же сильно, как и воздух. Эти двое, будто застряли чувствами и обычаями в своём воображаемом прошлом, которое помнили и пытались сохранить только они. Порой, Гилберту казалось, что кроме Ивана и Людвига, он никому не был нужен. С каждым годом, если не меньше, о нём помнило всё меньше и меньше людей, друзья страны преставали с ним даже банально иногда общаться, словно он и для них начал исчезать из памяти. К нему относились так, будто его не существует или не должно уже существовать и от этого становилось настолько больно, что великий Пруссия начинал плакать, порой впадая в апатию, чего раньше, в великие и прекрасные времена, он никогда себе не позволял. Слишком глубоко окунувшись в себя, Гилберт не заметил, как уже давно стемнело, а ветер снова разбросал документы по всей комнате. Тело не шевелилось. Оно замёрзло и затекло почти до окаменения. –Чёрт... - Хрустя шеей и потягиваясь прохрипел парень. Он положил фотографию и лёг на пол звёздочкой. – Как всё болит... –Интересно ты меня встречаешь однако... - Послышался смешок со стороны двери. Гилберт делает недовольное лицо и лениво поднимает глаза на стоящего в проходе Ивана. Тот вяло улыбается, пока не начинает осматривать комнату. –Ты опять забыл закрыть окно. –Уже понял.. - Выдохнул парень обходя звёздного друга. Иван поставил на стол портфель с новой порцией документов, которые рано или поздно будут так же разбросаны ветром по всей комнате, когда он в очередной раз забудет закрыть окно. – Как у тебя прошёл день? –У тебя судя по всему явно хуже, чем у меня - Пытался перевести тему альбинос никак не желая вставать и отдавать фотографию обратно Ивану. – Опять Америка? –Он всегда ко мне прикапывается... - Возмущённо восклицает русский падая на стул. – Но лучше бы мозги мне сегодня выносил только он. В этот раз шило в жопе проснулось и у Феликса с Людвигом.. Услышав имя младшего брата, Гилберт как ошпаренный подскакивает и одаривает друга то ли ошарашенным, то ли вопросительным взглядом. –Северный поток. - Кратко и без особых подробностей ответил Россия, закинув голову на спинку стула он устало вздохнул и закрыл глаза. Видимо сегодняшнее совещание и в правду было тяжёлым. Выглядел он ужасно, хотя тут ещё сказалась позавчерашняя пьянка. Повисла мёртвая тишина. Лишь ветер пытался её хоть как-то сгладить, но делал всё лишь хуже, накаляя обстановку с каждой секундой. Пруссия уже было хотел поведать Брагинскому о своём великом дне и найденной им фотографии, как вдруг послышался тихое посапывание. Русский уснул, а Гилберту ничего не оставалось, кроме как поднять своё затёкшее тело, пройтись по разбросанным бумажкам и закрыть окно, чтобы этого дурочка не просквозило. –Отдыхай...