Зарисовки. Майтимо в плену у Моргота.

Скучно. День тянется бесконечно. В подземельях Ангамандо тишины не бывает. Но звуки самые однообразные: звяканье оков, шуршание соломы, треск факелов – все они наводят тоску. Сонная одурь разлита кругом. Стены из дикого камня, нависшие потолки, ржавые кольца в стенах, на них дымят яркие факелы. Свет, везде свет. Багровый, мутный, неослабевающий. Узники никогда не оказываются в темноте: это опасно, вдруг что затеют. Дагрик – надзиратель. Его смена началась невообразимо давно и тянется невозможно долго. Заключенные проснулись, все тихо. Завтрак прошел, ничего не случилось. И теперь делать абсолютно нечего. Дагрик сидит на скамеечке у своей каморки так, чтобы видеть весь коридор. Яркий дымный свет, хоть и ест немножко глаза, позволяет различить все кругом достаточно четко. Хотя смотреть совершенно не на что. Дагрик уже и поел, и в зубах поковырял, и почесался, и снова перекусил, и нож наточил до невозможной остроты, а конца дежурству не видать. Делать нечего. Никто не злится, не буянит, ничего не нарушает. Взгляд Дагрика падает на одного из заключенных. Это молодой эльф. Его яркие, как огонь, волосы бросаются в глаза. Эльф лежит на боку, в свободной позе. Рука подпирает голову. Глаза закрыты, лицо расслаблено. Со скуки Дагрик начинает донимать эльфа. - Эй, красный, чего разлегся, словно у мамки в садике? Думаешь, медку принесут? Эльф чуть приоткрывает глаза, не трогаясь с места. - Что? Надо бы встать и ткнуть копьем в нахала, но лень... такая лень... - Обнаглели совсем... Не положено днем валяться. А вы все... Вот встану, да наложу каждому... - Дерьма не хватит... – неспешно цедит красноволосый. Дагрик тянется к копью. Красноволосый небрежно откидывается назад. Цепи на его руках противно звякают. Дагрик, не дотянувшись до копья, переключил внимание: машет рукой, прогоняя наглую крысу. - Кыш! Пшла вон, нахалка... Разбегались тут. Развели крысятину, сволочи. - Мы же еще и виновны, что у вас тут крысы обитают! - красноволосый возвращается в прежнюю позицию, придерживая цепи. Дагрик с изумлением таращится: - А кто ж виноват-то? - Кастелян в погребах живность развел. На нее все пропажи списывает, – это уже эльф с противоположной стороны. Сел почти вплотную к решетке, вмешался в разговор. Всем скучно. - Это есть, – соглашается Дагрик, - он тоже сволочь первостатейная. Какое-то время все дружно ругают ворюгу-кастеляна. Потом разговор умолкает. Тишина. Скука. Яркие волосы снова привлекают внимание надзирателя. - Красный, эй ты, красный! - Ну чего, Дагрик? - А ты крысу съесть можешь? - Зачем? - Говорят, вы крыс не едите. - Не едим. - Опаньки! А чего же вы едите? - Овощи едим, фрукты, оленину, птицу. Еще много чего. А крыс - нет. Хлеб едим. - Сказал тоже, хлеб! Хлебца бы и я поел. Только не из того зерна, что кастелян в погребах держит. - Для себя-то у него, твари вороватой, наверное, хорошее зерно припасено, – снова вмешивается в разговор другой эльф. Дагрик спохватывается, что слишком запанибрата с узниками, и хмурится. - Но-но! Вы у меня тут еще верхи-то пообсуждайте! - Отчего не пообсуждать, можно и пообсуждать, – откликается красноволосый и ехидно морщит нос. – Вот, скажем, командир волков ваш... Комендант, который, крепости... Дагрик хватается за копье. - Очень даже толковый, – спокойно продолжает красноволосый и глядит, как Дагрик растерянно чешет репу. Эльф с другой стороны мелко и дробно смеется. Дагрик понимает, что его как-то поддели, но не может сообразить, в чем укол. Красноволосый продолжает. - Ладно тебе, Дагрик, расслабься. Я ничего плохого не сказал. - Но хотел? – в голосе надзирателя отчетливо слышится угроза. Красноволосый досадливо морщится и замолкает. Снова какое-то время проходит в тишине. Дагрик несколько раз клюет носом, спохватывается, встряхивается, оглядывается. За время его дремоты ничего не изменилось. Так же чадят факелы, так же лежит красноволосый и сидит другой эльф. Так же безразличны остальные. - Эй, красный, давай знакомиться! - Как это, Дагрик? - По порядку, как у справных положено. Ты мне свое имя-прозвание, я тебе свое. Поручкаемся через решетку. Про погоду, про родителев, про урожай рыбный в сем году поговорим. Детей поругам. - Для чего? - Ты меня знаешь, а я тебя нет. Несправедливо. - Жизнь вообще несправедлива, – замечает вполголоса красноволосый, и Дагрик вынужден с ним согласиться. Снова тянется молчание, только факелы под потолком шипят и плюются искрами, да звучно капает где-то вода. Среди серости и грязи нестерпимо сияют медные волосы, и Дагрик вновь не выдерживает. - Эй, красный! Слышь? - Ну что тебе надо, душа моя? – в голосе красноволосого - усталость и бесконечное терпение. Другой эльф натужно кашляет, чтобы скрыть смех. - С чегой ты такой-то уродился? – Дагрик замысловато вертит лапой в воздухе, но красноволосый понимает. Отвечает с многотерпеливостью взрослого, объясняющего глупому ребенку устройство мира. - Я в мать пошел. У меня мать рыжая. Ну, красная, как ты говоришь. - А отец у тебя какой? – внезапно заинтересовался Дагрик. Но красноволосый мрачнеет. - У моего отца были черные волосы. И давай закроем эту тему. Красноволосый переворачивается на живот. Долго, с интересом рассматривает гнилую солому у себя под носом, не реагируя на слова надзирателя. Последний задает еще несколько вопросов, оставшихся без ответа. Чешется, вздыхает. - Уж и спросить ничего нельзя – сразу обиделся. - Я не обиделся, - холодно отзывается красноволосый. – Просто это не та тема, чтобы болтать со скуки. - Да? – искренне удивляется Дагрик. – А почему? Красноволосый приподнимается на локте и какое-то время внимательно вглядывается в лицо надзирателя. Но его стальной взгляд разбивается о незамутненное чело Дагрика. Наконец эльф опускается на место и улыбается. - Совершеннейшее явление природы. Даже сердиться на него все равно, что обижаться на дождь. Дагрик понимает, что с красного «сошел псих» и, воспрянув духом, продолжает беседу. - Знаешь, красный, а ты мне нравишься. - Ну, здрасте! - Не, правда. Ты прикольный. Знаешь что? Спой давай. Веселей будет. Говорят, эльфы уж больно мастера жалостные песни петь. А я тебе винишка налью. Красненького. Цельную кружку. Вставай, пой. - Что?! Дагрик, тебя больная крыса, случаем, не кусала? - Не, не кусала, – надзиратель нагибается за вином, стоящим тут же на полу, но с подозрением глядит на эльфа, который и не думает трогаться с места. - Ты петь будешь? - Нет, конечно. Пой сам, если хочешь; или, лучше, спляши. Народный танец «мне в штаны забрался рак». - Ща ты у меня спляшешь! – Дагрик гневно замахивается копьем. Внезапно, осознав что-то, затихает. Несколько раз хлопает глазами. Затем с осторожностью спрашивает, – красный, а что за танец за такой? - Ну, - красноволосый на мгновение замолкает. Затем на одном дыхании выдает. – Я, наверное, дурак. Мне в штаны забрался рак. Дагрик мгновение молчит, затем разражается оглушительным хохотом. Трясет головой, бьет себя по коленке, в полнейшем восторге лупит по решетке ближайшей камеры. - Точно, прикольный! Как ты говоришь? Я болван? Мне в штаны рак залез? Да еще и складно. Повтори-ка еще разик, я запомню, нашим передам. Ребята оборжутся все! Я – придурок, мне в штаны залез рак? Во, здоровски! Красноволосый смотрит на урука почти ласково. - Ах, Дагрик, Дагрик, душа моя.... Гляжу на тебя и наглядеться не могу. Слушаю – не наслушаюсь. - Издеваешься?! – рычит польщенный Дагрик, мясистые губы которого расплываются в широченную улыбку. Красноволосый отрицательно машет головой. - Почти нет. Если только немножко. - Ну, коли немножко, тогда ладно. А если много – смотри! Я – урук отчаянный, меня все боятся! Ежели обида до сердца дойдет, так и растерзать могу! – Дагрик страшно рычит и потрясает копьем. Красноволосый фыркает. - Ты, Дагрик, с ума сошел. - Сойдешь тут с вами. Попробуй с мое посторожи психованных эльфов! - Дагрик кладет копье и вновь усаживается на место, подкрепляясь глоточком «красненького». - Ну, не сторожи! – смеется красноволосый. – Дай нам убежать. - Не, - сейчас Дагрик предельно серьезен. – Меня Повелитель на Тандро.. Танрого... ну, вобщем, вздернет, как щенка. - Ты тоже с нами беги, – почти серьезно советует красноволосый. – Я – не последняя птица в стае. Помогу устроиться, наладить жизнь. Дагрик надолго задумывается, затем отрицательно трясет головой. - Не, не могу. - Не станет он, – раздается через проход голос другого эльфа. – Ему, наверное, Моргот землицы обещал за службу. - Точно! Надел обещал Повелитель, да матерьялу для постройки полной выкладкой, – голос Дагрика расплывается, а лицо становится мечтательным. - Отслужу свой срок, выйду подчистую. Хатенку отгрохаю, пятистенку. Крылечко навороченное, с балясинами, на крыше флюгерок летучей мышью. В окнах чистые стеколышки... И занавесочки. Дома по стенам лавки широкие. У печи кровать - подзор с прошвой до полу. Перинка пуховая, подушечки горкой, накидушка вязаная. А в красном углу Повелитель на лошаде с мечом наголо, весь подзолоченный. Я у одного сотника видал. Себе такой ж закажу. - Подзор с прошвой, накидушка вязаная... – красноволосый садится, с интересом вглядывается в надзирателя. – Где слов-то таких нахватался? - У нас на деревне все так-то говорят. Дагрик задумчиво ерошит волосы. С них сыплется какая-то дрянь. Другой эльф брезгливо фыркает. Красноволосый, склонив голову набок, изучает урука, словно неизвестного жука. Тот ничего не замечает. - Мать к тетке Грулихе ходила перины набивать, меня, мальца, с собой брала. Там у них перед крыльцом та-а-акая лужа помойная была! Как сейчас помню, мы с Грулихиными шкетами в той луже лягушков палками били.... Красота... - Не сомневаюсь! – ехидно соглашается красноволосый. Но Дагрик ничего не слышит. - Женюсь. Бабу возьму справную, чтоб и спереди и сзаду было за что подержаться. Ребятишков настругаем. Курочек заведем, кроликов. Они, кролики, плодущие. И вот каждый повелителев день буду я с утреца на крылечко выходить... Да-а-а... Выйду я, значится, на крылечко, потянуся-разомну косточки, огляжу свои владения. Работничкам перцу задам для острастки. Чтоб рук не жалели. Потом кролика словлю, перекушу ему сонную жилу, да тепленькой кровушки... Пока досуха не высосу, не брошу. Не жизнь будет – сладкая малина! - На всех кроликов не хватит, – остужает мечты Дагрика красноволосый. – Ты кролика съешь, твоя жена тоже и каждый ребенок по кролику. Так вы своих животных за неделю изведете. Они и родиться не успеют. - Да ты че, рехнулся? – Дагрик возмущенно щурится и трясет головой. – Как это, жена, дети - по кролику каждый? Непорядок! Они крольчонка получат только по праздникам по большим. У меня не забалуешь. Я – урук твердый, чуть что, сразу плеточкой витой поперек хребтины. У меня все на цыпочках ходить будут. - Не боишься, что старший сын обидится на плеточку витую и самому тебе перекусит сонную жилу? - А то ж! Это еще когда будет-то. Я молодой, сильный. - А потом? - Ясное дело, перекусит. И я своему бате становую жилу перешиб, когда в полную силу вошел. Чтоб дрыном не махался, окаянный. И мне когда-нить сынка перекусит. Эдак от веку заведено. Скажешь, у вас по-иному? - Естественно, ничего подобного не существует, – красный отворачивается. – Мерзость какая. Даже слушать противно. - Фу ты, ну ты, ножки гнуты! Экие мы нежные! Дагрик дразнится, плюет и корчит рожи, изображая «деликатных» эльфов. Разговор вновь замолкает. На этот раз совсем ненадолго. Со скрипом открывается дверь в конце коридора. Раздается грохот шагов и звон оружия. Входят два боевых орка в полном вооружении. Надзиратель всматривается, хмурит мохнатые брови. - Кажись, самогО Ломаного-палача ребята... Точно, они. Эй, красный, тебя снова на допрос тягают. Красноволосый оглядывается, тяжело вздыхает и не спеша поднимается, чтобы встретить орков стоя. Дагрик подальше прячет бутылку и оглядывает эльфа. - Ишь, голову-то задрал, горделивец. Опусти глазки, не убудет с тебя. И вообще, кончал бы ты, малой, кочевряжиться. Тебе ж лучше будет, попомни... Говоря все это, надзиратель возится с ключом. Так что подошедшие стражники останавливаются у решетчатой двери. Дагрик в конце концов проворачивает заевший замок и распахивает дверь. Лапы бедняги заметно трясутся. Первый стражник хрипло рычит: - На допрос. Заключенный, выходи. Остальные наставляют на узника короткие копья. Красноволосый молча выходит. Голова его по-прежнему высоко поднята. На губах играет презрительная усмешка. Короткие медные волосы образуют мерцающий ореол. Стражники выстраиваются вокруг эльфа: двое по бокам, один сзади. Все вместе покидают коридор. Заключенные смотрят им вслед. Звенят цепи эльфа, грохочут сапогами стражники. По латам стражников перебегают огненные блики. Скрипит кожа доспехов. Кто-то вполголоса шипит вслед оркам ругательство. Где-то раздается жалобный всхлип. В стороне облегченно вздыхают. Дагрик качает головой и возвращается на свою скамеечку. - Ишь выступает. Ровно параду принимать собрался. За сочувствием Дагрик обращается к другому эльфу, хотя тот мрачно и печально глядит вслед ушедшим. - Не, погляди, каков гусь! Выпендрежник! Ему-то хорошо, а мне каково? Помяни мое слово, приволокут его орки за полночь под локотки. Знаем, не первый раз кушали! Полудохлый, ничего не чует, в кровище весь. Свалится, закатимши глазки, да затихнет. А я отхаживай его ночь напролет! Глаз не сомкнуть, вертишься колесом, ровно пчелами покусанный. В свинюшник наш припрусь после службы – на ногах не стою, разваливаюсь. И одежа вся кругом окровавлена. А в грязном на службу не придешь – командир заест. Вот заместо сна-отдыха и стирай себе полночи. И когда только кончится мука моя мученическая...