Зарисовки. Майтимо в плену у Моргота.

Так, ничего не происходит. И в самом деле взгляд сбоку. Еще один узник дурью мается. Повседневность. Юмора немножко. На самом деле, хоть и зовусь я Гадиш Полуорк, во мне течет высокая эльфийская кровь. На чем угодно поклянусь, хоть на свежей баранине: чтоб мне в рот больше ни кусочка не попало, коли вру! Я прекрасный поэт. Менестрель, можно сказать. За свои чудные песни и попал в темницу. А, если какая-нибудь тварь утверждать примется, что за воровство – не верьте, это наветы. Просто тираны боятся моих творений, как огня. Сами подумайте. Есть у какой-то деревенщины прекрасный серебряный браслет. Что она делает? Трясется над ним. Сует в коробку и запирает на пять замков. В результате никто браслета не видит, не ценит. А я готов любоваться этим произведением искусства все перемены звезд напролет! Я стал бы посвящать ему прекрасные песни, такие что все зарыдают! Я пел бы сии песни заснеженным вершинам и цветущим долинам... Я заставил бы мир позабыть горести, наслаждаясь жрелищем (я имел в виду зрелище) красоты! Ну и скажите, кто после этого больше достоин владеть данным сокровищем, я, или тупая деревенщина? Ну взял хозяин свое по праву ценителя. А они меня в кутузку. Браслет спер, говорят. Мало того, что в кутузку, так в Крепость отправили. Говорят, иначе бы эти подонки на дереве вздернули! Хотя, они, деревенщины, могут. Им недоступна чарующая сила искусства. Вот так и попал я в подземелья Крепости. Вначале-то меня привезли с разной шелупонью, недостойной моего уровня: свинью увел один из незапертого хлева, пара воришек-огородников какую-то ценную тяпку сломанной мотыгой заменила, пацаненок мокрое белье с веревки уволок, недоумок у соседа овцу... того-с.... оприходовал... Ну, скажите, пристало ли мне, менестрелю, поэту делить темницу с овечьим насильником? Мне было так тяжело! Так печально! Меня окружали низменные, приземленные существа... И все потому что я рожден в убогой хижине! Был бы знатной особой, со мной и обращались бы соответствующе. Не верите? Я убедился своими собственными глазами. Вначале, пока не разыскали свободное местечко повыше, сунули нас всем скопом в малюсенькую темницу в самом низу. Ну и дыра, надо вам сказать! Я едва выдержал тамошнюю атмосферу. Моя утонченная натура страдала от грязи, вони, пренебрежительного отношения окружающих. Того ли я достоин? Но, милости падают не на лучших, а на счастливых. Так вот, помню, сидим мы в этой паршивой темнице. Холодно, противно, гадко. Места нет. Жрать дают не вовремя. И вообще, мерзостью какой-то воняет. Сидим, значится, мы. Скучаем. Мне-то ничего, я – натура возвышенная, я стих сочиняю. Остальные дурью маются, в щелчки на пайку играют. Вдруг, гляжу, прется по коридору здоровенный орк-стражник, тащит в руках бессовестного рыжего эльфа. Представляете? С меня на допросе шкурку спустили плеткой, загривок до сих пор болит. А кого-то берегут, дабы ножки не натрудил! За какие такие заслуги, интересно? Народ заволновался, загомонил. «Король, - слышу, - заморский король»! Вот тут-то я все и понял! Несправедливость нашего мира состоит в том, что мы получаем не по заслугам, а по рождению! Перед королем этим несчастным даже в подземельях хвостами метут! Доставили со всем почетом и уважением. А тот лежит, паяц... Интересная бледность по личику разлита. (Вот бы мне научиться бледнеть вовремя!) Губки закушены, головка запрокинута, ручка эдак бессильно свесилась. Ну, думаю, сейчас тебя швырнут хорошенько, уж тут-то перестанешь ломаться, словно овсяное печенье! Нет, опустили на пол со всей осторожностью, ни дать ни взять – корзинка с яйцами... Ха-ха-ха! Какой я остроумный! Одно слово – поэт! Думаю, полежит ихнее величество на гнилой соломе, поймет, что не все королям дозволено. А тут вылезает откуда-то урук-надзиратель. Плащиком теплым лежащего укутывает. Мне что-то никто плащ предлагать не спешил, даром, что я достойней! Вернулся к себе надсмотрщик. Только я дух перевел, успокоился. Тут пара стражников мимо топочет. Куда, зачем – не ведаю. И эти придурки тоже давай пресмыкаться перед королевским чином! На ходу вопят на весь коридор: - Эй, Рыжий! Как ты там? Тот голову поднял, отзывается негромко. - Нормально, ребята! Те вновь орут. - Не болей, Рыжий! – Лапами приветливо так машут, уходя. Мне, поэту-менестрелю, этими самыми лапищами только затрещины отвешивают! Урук-надзиратель ворочается. Кружку несет, а в ней дымится что-то и пахнет... Так пахнет, что у меня челюсти свело! Думаю, наконец меня по заслугам оценили. Привстал даже, чтобы в красивой позе поблагодарить за угощение. А урук мимо проскакал, к королю поганому направился. Тот приподнялся, ручку вытянул, томно, пресыщенно, нагло. Кружечку принял. «Спасибо», - говорит простенько, неизысканно. Сразу видно примитивную натуру. Я бы лучше сказал, у меня в благодарность целая песенка могла сложиться. Со словами и музыком. Гляжу я на все это безобразие. Кипит моя тонкая, ранимая душа... Кровью от несправедливости обливается. А король со ржавыми волосьями, разок-другой отхлебнул и назад отдает. «Не хочу вина, - кочевряжится, - лучше простой воды». Ну, не хочет ихнее зажравшееся величество, так отдай кружку мне, я выпью с удовольствием. И в голову не пришло уруку безмозглому обо мне позаботиться! Вино рядышком с зас**нцем оставил, сам побежал на цырлах. Гляжу, водички волокет. Прислуживает знатной особе, прихвостень поганый! Стоит, аж выгибается весть от угодливости, смотреть противно! И щебечет, щебечет пташечкой. - Как ты себя чувствуешь? Сердце успокоилось? Давай приходи в себя поскорей. А то мне Господин Майрон голову оторвет, если ты к послезавтрему здоровым не будешь. Не шуткую, всерьез говорю. Он самолично обещал. - Ничего. – Король подонков отвечает. – Я уже почти в норме. И ухмыляется препротивно. Я так не улыбался, когда за курицу били. А курица - дрянь костлявая была, и не нужна мне вовсе. Сама, дура, в руки прыгнула. Тут-то меня подловили, куриным вором ославили и давай колошматить! Небось, ежели б этого короля с чужой курицей поймали, не был бы он таким гордым! Завопил бы диким голосом! И так захотелось мне полюбоваться этой прекрасной картиной! Сил нет. Представилось. Деревенщины кругом с кольями, да вилами. Рыжий голосит: «Это не я! Я кур не воровал!» А у него из-за пазухи петух как кукарекнет с перепугу! Тут-то из евонного величества пыль бы повыпустили! Не взглянули на чин. Коль курей воровал, получи сполна! Хотя, может, и наоборот... Узнали бы про короля, так пожалуй и расшаркались, подлизы! Приятного аппетиту пожелали, да сольцы в тряпочку насыпали, чтоб вкусней курятинку ворованную жрать! Где тут справедливость? Ненавижу! Всех! Мог бы, так пришиб. Каждого, а первым короля того рыжего, чтоб мой век не заедал, мои почести не отбирал! Спорим на бараний бок, если бы не он, подлец, все бы ко мне на поклон бегали, на руках носили и горячим винцом поили! Я же не хвост собачий, а поэт, менестрель все-таки!