Волчонок

Опросив Хайнца, Маркус мог идти домой, к детям, так как формально от расследования он был временно отстранён приказом начальника отделения. Но вряд ли несчастный вдовец помнил об этом. Ноги машинально принесли его в участок. Сослуживцы сдержанно переговаривались у него за спиной. Надо было помочь с похоронами, собрать денег, но по злой иронии судьбы всё, что они могли выделить из своего не слишком щедрого жалования они уже собрали на днях для того же Маркуса, когда у него родился ребёнок. Настроение в участке царило мрачное. Ночные рейды по всем известным полиции злачным местам ничего не дали. Было задержано несколько подозрительных личностей, которые и раньше попадали в поле зрения полиции, сейчас Клаус и самолично Кляйн допрашивали их, но никто из них не знал, что за беременная женщина могла скрываться в развалинах дома Зигелей. Этот дом вызывал мистический ужас у самых отпетых нарушителей закона. Махровые воры и грабители, которым не раз приходилось в прошлом отбывать наказание, ёжились и демонстративно плевались, едва речь заходила об этом доме. Уж слишком большой след оставила история Инсбрукской волчицы в душах горожан. Реакция задержанных на допрос подсказала Кляйну догадку, что преступница была не местной. Это служило косвенным подтверждением версии, что она является одной из товарок Анны Зигель по заключению. Когда Маркус, как сомнамбула, вошёл в кабинет и опустился на ближайший стул, Кляйн в разговоре с Клаусом как раз высказал это соображение. — Не смогла бы местная прятаться в этом доме. Тем более беременная. По всей округе люди боятся дома Зигелей, как чёрт ладана, видишь же как они трясутся. Это явно пришлая тварь, возможно она даже не знала, что это за дом. Просто увидела развалины, где можно ночевать, вот и спряталась. Или же… — Или же — это сама волчица, ей-то не надо бояться своего дома, — несколько испуганно ответил Клаус. — Да ведь свидетели говорили! Не похожа она на неё! — неожиданно вмешался Маркус, — рост, цвет волос… Не похожа! Сколько можно об одном и том же! Вместо того, чтоб поставить патрули на дорогах! Одна болтовня! Дверь соседнего кабинета открылась и, потревоженный криком Маркуса, на пороге появился сам начальник отделения Дитрих. — Не слишком-то ты высоко нас ставишь, — примирительно сказал он, — я ещё вчера выставил посты на всех выездах из города. Не сомневайся, не упустим. У меня предчувствие, что она попадётся в ближайшее время, а мои предчувствия опираются на опыт. Шёл бы ты, Маркус, к детям. — К детям? — Маркус с недоумением вскинул глаза на начальника, как будто не мог сразу сообразить, о чём тот говорит. — Да, к детям, проводи его Клаус, — твёрдо повторил Дитрих. На самом деле он совсем не был уверен в том, что преступницу поймают в ближайшее время. Показания свидетелей были размыты и невразумительны. Приметы женщины, полученные, в основном, от Аннель, не соответствовали ни описанию самой Анны Зигель, ни описанию женщин, с которыми она отбывала наказание по последнему месту заключения. Но ведь Анна могла встретиться с нею и в Вене, и в Триесте… Злосчастный особняк Зигелей осмотрели полностью, чуть ли не через сито просеяв весь тот хлам, который накопился там за все годы, пока дом стоял брошенным. После этого дом обнесли забором и наконец, начали сносить. Несомненно было, что в доме много раз ночевали разные люди, причём многие признаки указывали именно на женщину. Но никаких конкретных зацепок не было. Мориц, которого привела Берта, смог взять след, но след оборвался на берегу реки. Здесь протянулась целая улица рыбачьих домов, большинство которых были оставлены своими хозяевами. Полицейские обошли их все, но следов незнакомки не нашли. Полиции очень нужны были показания Франца, да и сам Франц, как человек, которого беспрекословно слушался Мориц, но состояние Франца не радовало. Мальчик не разговаривал, не ел и почти ни на что не реагировал. По прямому указанию Дитриха, мальчику выделили отдельную палату и разрешили оставить в ней котёнка, хотя по больничным правилам животные в больницу не допускались. Дитрих попросил сходить к Францу Каспера, которого мальчик считал своим другом. Возможно, Каспер сможет его растормошить и разговорить. Но смена у Каспера заканчивалась сегодня поздно вечером, визит откладывался, а счёт шёл на часы. С каждым часом шансов задержать загадочную убийцу в черте города уменьшались. Оставалось только одно…

***

Лина и Генрих готовились к годовщине свадьбы. Двадцать семь лет совместной жизни и четверо детей — это не шутки. Большинство соседей, с которыми они прожили бок о бок на своей улице, промышляя рыбной ловлей и катанием на лодке туристов, переселились в последние годы наверх, в город. С рыбной ловлей сейчас было столько проблем — новые законы, в которых простым людям и разобраться-то сложно, не то чтоб их соблюдать, совсем отбирали у рыбаков их небольшой доход, а туристов в Инсбруке с войны не наблюдалось. К счастью, за прежние годы было кое-что накоплено, да и старшие дети уже начали зарабатывать, и Лина и Генрих могли отпраздновать годовщину в своём старом доме. Утром Генрих отправился на своё прикормленное место, даже в такой день он не мог пропустить утренний улов. Рыба клевала особенно щедро, как будто природа благословила и награждала их с Линой счастливый брак. Когда через несколько часов он направил лодку к берегу, предвкушая вкусный завтрак, Генрих пребывал в самом благодушном настроении. У своего причала напротив дома он увидел огромный куль мокрой одежды. Поначалу Генрих даже не удивился. Дело в том, что такое уже случалось. Примерно полгода назад, в начале зимы Генрих уже находил на берегу замерзающей реки большой узел с мокрой, но вполне годной одеждой. Лина тогда ворчала, что хорошо бы отнести это чужое добро в полицию, так как наверняка вещи были краденные, но Генрих не позволил жене это сделать. Что упало, то пропало, он эти вещи не украл, а честно нашёл. Радуясь счастливому продолжению хорошо начавшегося дня, Генрих прошлёпал своими сапожищами к куче одежды и вдруг остановился: из кучи тряпок торчали тонкие, голые, босые женские ноги с жёлтыми стоптанными ступнями. Генриха передёрнуло. Ему совсем не хотелось найти у своего причала на берегу труп. Однако, «труп» вдруг пошевелился. Облегчённо вздохнув, Генрих нагнулся над кучей мокрой одежды, отогнул с лица женщины край задравшейся верхней юбки и увидел светлые холодные глаза цвета осенней речной воды и мокрые серые волосы, выбившиеся из-под платка неопределённого цвета. — Кто ты, дочка? — спросил Генрих, подавая руку незнакомке, — как ты сюда попала? — В воду упала. С моста, — едва слышно ответила женщина. Генрих с недоумением глянул вверх по реке. Единственный в округе мост находился отсюда далековато. — Это тебя водой сюда принесло? — спросил он с сомнением. — Да, — коротко ответила женщина и встала, опираясь на его руку. «А она-то в положении», — заметил Генрих. Как отец четверых детей он безошибочно замечал такие вещи. — Тебе бы подсушить одежду, пойдём к нам, там Лина, жена моя, она тебе поможет, — предложил он. Незнакомка не торопилась. Она, казалось, взвешивала все за и против. — Так ты идёшь или нет? — Генрих начал раздражаться. Вместо второго тюка с одеждой ему попалась беременная баба, так теперь она ещё и задерживает его в его законном стремлении к горячему завтраку. — Ты там живёшь? — кивнула женщина в сторону его дома. — Да, там, там, пошли. Как зовут тебя? Женщина почему-то криво усмехнулась и ответила: — Анна. Когда они вошли в дом, Лина уже подала на стол горячие оладьи с патокой и миску со свежим творогом. На столе в красивом кувшине стоял букет цветов, принесённых утром младшей дочерью. Девочка жила у замужней старшей сестры в городе, помогала с младенцем, но про годовщину не забыла, прибегала с утра поздравить. Генрих весело потопал к рукомойнику, а нежданная гостья замялась у порога. — Кто это? — шёпотом спросила Лина у мужа, подавая ему полотенце. — Говорит, в воду упала, привёл её обсушиться, вся мокрая, а в положении, — ответил Генрих. Он сам уже жалел, что привёл в свой чистый, уютный дом неизвестную странную женщину. В отличии от мужа, Лина ни на минуту не засомневалась в версии падения с моста. Женщина она была доверчивая до крайности и склонная к романтизму. Романтики в их с Генрихом жизни было немного, сплошной тяжёлый труд, но по вечерам Лина не отказывала себе в удовольствии почитать какую-нибудь душещипательную историю в воскресной газете. Поэтому в голове Лины сразу же сложилась своя версия случившегося. Несчастная служанка, почему-то Лина поначалу была уверена, что их гостья бывшая служанка, была соблазнена, а затем брошена без средств к существованию хозяйским сынком. Девушка от отчаяния и позора решила покончить с собой, бросившись с моста в реку. Однако, Господь не допустил её гибели и вынес несчастную на берег, где она и была найдена Генрихом. — Бог послал нам её, Генрих, в годовщину нашей свадьбы, — торжественно объявила Лина, — это нам как награда за благочестие. Генрих скептически покачал головой, в награду за благочестие на годовщину он бы предпочёл совсем другой подарок. Между тем, Лина хлопотала вокруг гости, затащив её за ширму. Незнакомке тут же были предложено почти новое домашнее платье, нижняя юбка и чистый платок. Подходящей обуви у Лины не нашлось, так как размер незнакомки был на несколько номеров больше, но Лина пообещала взять подходящую обувку на днях у старшей дочери. Одежду, в которой гостья пришла, Лина после тщательного осмотра кинула в корзину с ветошью. При всей своей бережливости, хозяйка понимала, что эти вещи даже после стирки и штопки носить больше нельзя. — И можешь, детка, мне не рассказывать про этого подлеца, я сама всё знаю! — заявила Лина, накладывая на тарелку гостьи оладьи. Гостья с изумлением глянула на хозяйку, но Лина не обратила на это никакого внимания. Она настолько убедила себя в придуманной только что истории, что была бы очень удивлена, если бы узнала, что всё было совсем не так. Как все крайне простодушные люди, Лина считала себя чрезвычайно проницательной. После завтрака она отозвала в сторонку мужа и шепотом, чтоб не потревожить гостью, которая и так много пережила, рассказала ему о том, что пока он ловил рыбу, к ним домой приходила полиция. — Всё осмотрели, даже отхожее место и дровяной сарай. Искали убийцу. Грязное чудовище, только что убившее молодую мать. Куда катится Инсбрук… — Да, наш город уже не тот, вот взять хотя бы запрет ставить сети напротив центральной набережной, — свернул на самый интересный для него вопрос Генрих. Интересно, что не только простодушной Лине, но и ему не пришло в голову связать женщину, которую он нашёл на берегу, с поисками полицией убийцы. — Поживёшь у нас до родов, — решила добрая женщина, потом я тебе помогу с устройством кормилицей в один дом. Есть у меня знакомая, тоже беременная, кормить сама не собирается, боится фигуру испортить, вот к ним тебя и пристроим. А пока живи, не волнуйся, ешь, а то тощая такая… К вечеру гостья совсем освоилась и включилась в хозяйство. Лина не могла нарадоваться новой помощнице. После того, как гостья чрезвычайно быстро и ловко ощипала и подготовила к жарке гуся на праздничный ужин, Лина окончательно убедилась, что девушка была служанкой. Гостья была представлена детям, зятю и друзьям, как Анна, новая знакомая, которая сейчас нуждается в жилье и согласилась помогать Лине по хозяйству. Её никто ни о чём не расспрашивал.

***

Из кабинета Чермака донёсся приглушённый вой. «Будет знать, как напиваться до поросячьего визга», — зло думал Хунек, пока Мориц бегал вокруг него и начальника нарезал круги. Дитрих давал подчинённым указания буквально на ходу. Он говорил, что сильно сдал за два года неволи, но сейчас его прыти позавидовал бы даже тот, прежний Дитрих, которого помнили коллеги. — Хунек, — он отвлёкся на Роберта, — чего застыл? Может, возьмёшь всё-таки кого-нибудь для прикрытия? — Нет, шеф, это рискованно — раскусят, — заверил инспектор и уверенно зашагал в сторону от участка. Мориц бежал за ним. Он словно чувствовал, что его хозяин в беде, и оттого вёл себя беспокойно. Хунек понимал, что соваться без всякой страховки в осиное гнездо по меньшей мере безрассудно. Но что делать, если у них так катастрофически не хватает людей. Легенду он себе придумал, как он сам считал вполне убедительную, но кто их поймёт, этих словаков… С револьвером в кармане, конечно, он чувствовал себя достаточно уверенно, но что, если вдруг его решал обыскать? Ведь семья, в которую он направлялся — народ ушлый. В крайнем случае можно и наличие револьвера объяснить, но всё-таки, поразмыслив, Хунек решил его не брать. Вот нож — это совсем другое дело.