Волчонок

Маркус решительным шагом направился в приют. В этот раз дети его сторонились, чувствуя холод и напряжение. Не было в инспекторе былой дружелюбности, зато его взгляд выражал мрачную решимость. Он не терял надежды допросить Франца, не зная ещё о том, что мальчик до сих пор находится в больнице, но сперва ему бы хотелось получить показания от того, кто тоже был в злополучном доме. Его отпечатки нашли на досках и подоконнике. Хайнц Шрёдер, тот самый потомственный воришка, с которым Маркус так долго работал, и, вроде как, наставил на путь истинный. — Здравствуй, Хайнц, — поздоровался Маркус, войдя в комнату. Мальчик продолжал беспечно играть с крысёнком. — Добрый день, инспектор! — задорно отозвался Хайнц. — А у нас тут пополнение! Смотрите, какой красавчик! Я его Францем назвал! — Хайнц попытался поймать зверька, но тот юркнул прямо ему за шиворот. — Ай! Куда ты лезешь… — Согласен — хорошие у тебя крысы. Но я не за этим. Каким холодным и безжизненным показался Хайнцу голос инспектора! Стоило ему повернуться к гостю лицом, как мальчик сразу опустил глаза. Он подспудно чувствовал исходящую от Маркуса угрозу. — А… Франца ищете? Его тут нет. Как вчера ушёл, так и не появился. Он ведь у вас гостил? А я слышал, у вас ребёнок родился. У вас мальчик или девочка?.. Маркус сжал в кармане кулак. Сейчас его раздражал Хайнц. Раздражал его жизнерадостный тон, его беспечный взгляд, его мнимое простодушие. А может, он просто решил прикинуться дурачком, а у самого рыльце в пуху? — Что ты делал вчера у дома Зигелей? — строго спросил Маркус. — Отвечай. Быстро. Тут-то Хайнц окончательно оробел. Руки у него задрожали, и он выронил крысёнка, но тот успел уцепиться за его штанину. — Я… Я не знаю… Чей это дом… Я ничего не… Не сделал… — Не вешай лапшу на уши! — резко сорвался инспектор, оперевшись кулаками о подоконник, — твои отпечатки нашли на месте убийства! Что ты там делал?! Где был?! — Я просто… П-п-просто и-и-искал… Д-доски… — Хайнц от страха вжался в стенку. — Ну лежали там… Ну мне бы пригодились… Я никого не трогал, клянусь! Мальчик зажмурился, когда прямо напротив него, как из-под земли, возникло разъярённое лицо инспектора. Глаза его налились кровью, челюсть дрожала, а сам он стал каким-то мертвенно-бледным. Вместе со страхом пришло и осознание: неужели у инспектора что-то случилось с ребёнком? Почему он так легко сорвался? — Ну… Лежали доски на земле… Обломки от старого сарая.Мне бы они пригодились. и тут… Тут пришёл Франц! Он сказал, что тут опасно… И я его больше не видел… Маркус ничего не чувствовал. Сейчас для него не существовало ничего, кроме застывшего от ужаса предсмертного взгляда Яны и бесцеремонно ворвавшегося к нему Хунека, который совершенно будничным тоном сказал, что надо ехать на опознание, словно бы речь шла о чём-то обыденном. От такой новости Маркус сперва лишился дара речи, а уж дальше… Он плохо помнил, чем закончился день, и поутру ни с кем не разговаривал. Он не мог унять дрожь в руках и жгучее чувство ненависти. Он был готов линчевать убийцу, пусть только попадётся. — Куда он направился? — Он… Не сказал мне… Только спросил, не видел ли я там кого. Я и ответил, что здесь никого нет, — Хайнц никак не мог отдышаться, — И… И Франц ещё так посмотрел на меня… Я крысятам домики хотел сделать! Франц обещал помочь… А что с ним? Это не его же… — Нет, не его, — отрезал Маркус. — Что было дальше? — Я просто взял вязанку и ушёл! И всё! Спросите любого! Я никого не трогал! — Хорошо, — предельно спокойно ответил Маркус. И тут ничего. И эта ниточка рвётся. Сколько времени их водила за нос какая-то падаль, а он, Маркус, полицейский, ничего не мог сделать, позволял ей безнаказанно совершать одно преступление за другим, а в конце концов убить его жену! Маркус пошёл к выходу из комнаты совсем тихо, и Хайнц был немало испуган, когда он хлопнул дверью с такой силой, что висящий в рамочке на стене распорядок дня упал на пол и рамочка раскололась.