Волчонок

С тех пор Франц пошёл на поправку. Он бы очень удивился, если б узнал, как часто в эти дни его друзья и знакомые говорят о нём. Сейчас они собрались за столиком кафе Кауффельдта и спорили. — А я считаю, что мальчику нужно переменить обстановку, отвлечься, — доказывала Берта. — Вот и отвлечётся, в лес походит, лес — он от всех болезней лечит, — спорил с нею старик лесничий, — со мной побудет, я уж сумею приглядеть за ним, всё-таки я дед ему. «Знаем, какой ты дед», — подумала про себя Берта, но вслух ничего не сказала. Старик, хоть и удивлял её иногда, но был ей симпатичен. — Вчера, когда я к нему заходил, мы о Дитере вспоминали, — вступил в разговор Каспер, — Франц сказал, что был бы не против съездить в Зальцбург к младшему брату, а остановиться можно опять у Ланге. — Но ведь Ланге… — Берта с сомнением посмотрела на брата. — Да понимаю я! — с досадой воскликнул Каспер, — если у человека в прямом и переносном смысле пуля в голове, то ждать от него можно чего угодно. — Отстаньте вы от мальчишки, — вмешалась подошедшая к столику с подносом Биргит и стала расставлять чашки с кофе и маленькие молочники со сливками, — пусть себе просто живёт, как все дети, сколько уже и так на его долю выпало приключений. Не дёргайте его, а то опять во что-нибудь вляпается. — Вот и я говорю, — обрадовался лесничий, — до сентября пусть со мной поживёт, все кошмары забудет. Здоровая пища, лес, покой — что может быть лучше? Самому Францу сейчас совсем не хотелось покоя. Разговор с Каспером направил его мысли на Вилли и Ланге, и он уже мечтал, как возьмёт с собой Морица и поедет в Зальцбург. Мориц ведь тоже наверняка будет рад повидать места, где родился и жил когда-то. Если Берта не сможет поехать с ними, ничего, Франц наверняка справится и один. При выписке из больницы мальчик уже предвкушал захватывающую поездку и встречу с братом. Тем более он слышал, как доктор говорил воспитательнице, которая пришла его забирать, о том, что мальчику теперь неплохо бы переменить обстановку и получить свежие приятные впечатления. Когда вечером к нему в приют пришла Берта, её вопрос, не против ли Франц небольшого путешествия, не стал для мальчика неожиданностью. — Мы едем в Зальцбург! — воскликнул он. — Понимаешь ли, — смутилась Берта, — боюсь, что я не смогу сейчас поехать с тобой, сейчас ещё идут экзамены у старшеклассников, и я должна на них присутствовать. — Это ничего, я достаточно взрослый и вполне могу съездить туда сам, — жизнерадостно ответил Франц. — Мы с твоим дедушкой хотели тебе предложить другую поездку, — неуверенно проговорила Берта, — видишь ли, Ланге сейчас не совсем хорошо себя чувствует, остановиться у него сейчас нельзя. А твоя тётя Юлия не думаю, что захочет… — У тёти Юлии я и сам не захочу останавливаться! — Вот поэтому поездку в Зальцбург лучше пока отложить. Но как ты смотришь на то, чтобы поехать сначала в Грац к твоим другим родственникам, а потом… — А куда потом? — растеряно спросил Франц. О поездке в Грац он не думал. Хотя Амалия регулярно присылала ему тёплые письма, и он на них исправно отвечал. Из этих писем Франц знал, что Тильда, Грета и дети теперь живут отдельно, а Амалия, хотя ещё не совсем восстановилась после удара, но вполне справляется с хозяйством и зарабатывает, сдавая комнаты жильцам. — Дело в том, что твой дедушка хочет свозить тебя в Вену к своим старинным друзьям. Новый лесничий согласился присмотреть за его усадьбой на время поездки, — продолжала Берта. — В Вену? С дедом? — Ну да! Правда же это будет замечательно? — затормошила его Берта, — ты же никогда не был в Вене. — Не был, — ответил Франц, — он даже не мог точно сказать, рад ли он. Конечно, интересно побывать в столице. Но он не мог представить, как они будут ехать со стариком. Почему-то пришло в голову, что дед возьмёт с собой всех своих дворовых собак и бельчат в меховой шапке, а может быть и чучело кабаньей головы. Вот так «весёлая» будет поездка! Конечно, Франц понимал, что это всё ерунда, старый лесничий вполне нормальный человек, а всё же лучше было бы поехать в Зальцбург с Морицем! Берта видела его растерянность, но намеренно делала вид, что не замечает её. — Вот смотри, — она достала из сумочки сложенный вдвое листок, — пока ты лежал в больнице я телеграфировала твоей тёте… Ведь она тебе тётя? — Я ей внучатый племянник, — машинально ответил Франц, думая о своём. — Да. Впрочем, какая разница. У тебя в последнее время образовалось очень много родственников, ты не находишь? — пошутила Берта и протянула Францу телеграмму. «Приму Франца с радостью. Есть свободная комната. Амалия» — прочёл Франц. — Видишь, — продолжала деловито объяснять Берта, — она держит жильцов, поэтому свободные комнаты у неё бывают не всегда. Надо воспользоваться, да? Франц! Ты не рад, что ли? — Рад, — ответил Франц неуверенно. Но учительница как будто и не заметила эту неуверенность. — Давай, собирайся. Подумай, что ты повезешь в подарок твоей тётушке. Или бабушке? Да какая разница, главное, чтоб ей понравилось. Так как подарок за деньги от тебя никто не ждёт, советую сделать что-нибудь своими руками. Совет был высказан не просто так. Доктор ещё в больнице говорил, что Францу сейчас полезно заниматься ручным трудом. Берта побежала по делам, а Франц остался в раздумьях. В голове роились вопросы, которые он растерянный от неожиданного известия не успел задать учительнице. Во-первых, когда они едут? Во-вторых, надо ли ему самому отпрашиваться у начальницы приюта или уже всё договорено? А что, если его не отпустят? При этой мысли Францу стало страшно, и он наконец, понял, что действительно хочет ехать. И что имела в виду Берта, когда говорила о подарке? Что он может сделать для Амалии? При приюте была мастерская. И даже был свой столяр. Он чинил потрёпанную мебель, которая регулярно страдала от шумных игр мальчишек, и учил старших ребят делать полочки и табуретки. Ну не везти же в подарок табуретку! Хотя она, возможно, и пригодится в хозяйстве, но разве это подарок? Размышляя на эту тему. Франц после обеда отправился в лес к деду. Старик обрадовался ему несказанно. Вот он-то точно был рад, что едет в путешествие, да ещё и с внуком. Конечно, старого лесничего больше занимала Вена, где он учился в молодые годы, и где жили его друзья молодости, которых он не видел более тридцати лет. Лесничий заставил Франца, несмотря на все его протесты, ещё раз пообедать, а потом вытащил альбом с фотокарточками. На пожелтевших кусочках картона Франц увидел нескольких молодых бородатых мужчин в форме лесного ведомства. Здесь был и его дед, которого Франц ни за что бы не узнал без подсказки. — К сожалению, у меня нет фотокарточек моих родителей и других твоих предков со стороны отца, — сказал старик извиняющимся тоном, — тогда фотография была большой редкостью, но зато у меня есть одна фотокарточка моего Густава, твоего отца. Франц глянул на страницу альбома и внутренне похолодел. На него глядел тощий, длинный подросток с тонкими чертами лица, вздёрнутым носом и с более чем простодушным взглядом светлых выпуклых глаз. Даже на фотокарточке было видно, что всё лицо этого парня покрыто конопушками. Понимая, какая мысль сейчас мелькнула в голове Франца, старый лесничий пробормотал: — Как ты видишь, ты внешне пошёл в мать. Но это ничего не значит. Какая разница, какого цвета у тебя глаза и волосы, зато у тебя золотое сердце, точь-в-точь, как у было у моего Густава. Старик отвернулся и шмыгнул носом. Франц, чтоб отвлечь его от грустных мыслей сказал: — Мне учительница посоветовала сделать подарок для тётушки своими руками. Не подскажешь. Что бы это могло быть? Старик оживился: — Конечно, подскажу. Что может быть лучшим подарком для почтенной вдовы, чем весёлая птичка? Он вышел в соседнюю комнату и вынес клетку, в которой прыгала с жёрдочки на жёрдочку небольшая птица. — Вот. Чижик. Птица весёлая, скучать не даст, а ещё и немножко наученная, вот смотри. Старик засвистел и вскоре чижик в клетке начал ему подсвистывать. Франц тут же присоединился к этому дуэту, и они втроём почти безошибочно исполнили мелодию нового австрийского гимна. — Да, но чижик, — это будет подарок от тебя, а не от меня, — внезапно огорчился Франц, а мне надо сделать что-то своими руками. — Чижик и вот лисий мех ещё, — это от меня, а от тебя будет клетка для чижика, — объявил дед, — и ты её сделаешь действительно своими руками. И я тебя научу делать самые хорошие и удобные клетки для птиц! — А ты успеем? Когда мы едем? — забеспокоился Франц. — Успеем, не волнуйся, всё успеем, — старик суетливо убрал альбом в шкаф и отправился в сарай за прутьями для новой клетки чижика. В эту ночь Франц спал плохо. Вечером его вызвала начальница приюта и уже вполне официально объявила. Что он через две недели едет со своим дедушкой в Грац к родным. С него взяли слово, что он ни на шаг не будет в дороге отходить от сопровождающего и вообще постарается не влезать «ни в какие истории». Франц слово-то дал… но что он мог сделать, если «истории» поджидали его на каждом шагу его короткой жизни. Ночью он думал, почему так случается именно с ним. Вот другие ребята живут себе и живут. Даже приютские сироты, потерявшие в войну родителей, теперь жили вполне спокойной, размеренной жизнью Им не попадались на улицах умирающие люди, в них никто не стрелял, они не находили в своём прошлом ужасающих тайн. А ещё Франц беспокоился, что чижик плохо перенесёт дорогу, что клетка выйдет кривая и некрасивая, что тётя Амалия его не узнает и уже не будет относиться к нему с прежней теплотой. А ещё немного, боясь признаться в этом даже самому себе, Франц стеснялся своего деда. Дед был смешным и немного нелепым, особенно, когда надевал старый парадный мундир и саблю, которая в прежние времена зачем-то полагалась лесничим. Франц очень надеялся, что старик не будет надевать мундир и саблю в дорогу. Мориц наверняка будет по нему скучать. Эх, лучше всё-таки они поехали бы вдвоём в Зальцбург… Была ещё одна причина, которая не давала ему спать в эту ночь. Раньше он почти никогда не думал про своего отца. То, что у него есть дед, было приятной неожиданность, Францу нравилось бывать в лесной усадьбе и разглядывать удивительные вещи, которыми она была наполнена, включая чучела птиц и зверей. Какой-то особой любви к старику он не испытывал. А теперь вот эта фотокарточка… Трудно было вообразить более непохожих людей, чем Франц и Густав, возраст которого на фото был лишь немного больше. Сколько ему было — 14? 15? И этот парень был его отцом? «Какая разница, какого цвета у тебя глаза и волосы, зато у тебя золотое сердце, точь-в-точь, как у было у моего Густава», — вспомнил Франц слова деда. Может быть и правда — от матери он взял только внешность, а он отца золотое сердце? Но тут на Франца накатили воспоминания. Он вспомнил свои ранние годы в Триестеи восхитительное чувство мести, которое он испытывал, когда ему удавалось отомстить своим обидчикам. Разве может так поступать человек с золотым сердцем. «Ничего. Я ведь вырос. Я больше не веду себя так глупо. И я знаю, что кроме справедливости есть и другие вещи — добро, любовь, дружба, великодушие. А это немало» А про Густава надо деда расспросить. Что это был за человек — интересно.