Вся жизнь за мгновение

Когда меня прошибает пуля, тело падает очень долго. Как будто становишься сломанной игрушкой, которую бросили, потому что она больше не нравится. Щека, грудь, колени сливаются с землёй, состоящей из серой пыли в единое целое. Крики вокруг приглушённые, языки разных народов смешиваются в густую кашу. Через 2 секунды душа покинет тело, но перед глазами полыхают яркие картинки. Воспоминания захлёстывают волнами. Мне словно снова 5 и я собираю яблоки в нашем саду с полузасохшей яблони. Мне 18 и я ползу по-пластунски в жирной земле плаца. В 25 я был счастлив и потерял всё также быстро, как и получил. К 40 у меня не было глаза, а чувства стали камнем. *** Заводить отношения, от которых ты зависим, тяжело. Чувства могут ранить не хуже пули в лоб. В паре нужно притираться, уметь сглаживать свои острые стороны, принимать свои и чужие чувства. В парах бывают и ревность, и соленая ненависть, а иногда и насилие. Вроде как это порицается обществом, но на деле никуда не деться. От этого рождается бессилие, которое давит на плечи и не даёт двигаться дальше. Кажется, из-за этого появляется сутулость и ощущение усталости. Любовь бывает, но так редко. Скорее это одержимость и невозможность отпустить от своей ноги. Хуже, когда ты сам, как собачка идёшь по пятам и думаешь: «Как же я без тебя?». — Капитан… Один. Стоны прерывают слова. Руки скользят по горячим и влажным бокам. Губы сухо целуют шею. Иногда близость сводит с ума. Пальцы переплетаются, а в голове горячо бьется мысль, о том, что я люблю его. История наших жизней будет написана чувством любви и нежности. Два. Тело становится натянутой струной. В комнате ужасно душно, а в воздухе витает запах секса. Мои руки там, где не следовало бы, но этого ужасно хочется. Три. Оргазм срывает крышу. В твоих глазах фейерверки. Моё сердце плавится. Когда мы вместе проводим ночь, то я прошу не оставаться его со мной. Это странно, но пересилить себя очень сложно, чтобы просто быть ближе, чем остальные. Один из страхов, что ты зависим от страсти и влюбленности пугает. Рано или поздно это закончится. Комнату освещает небольшая лампа, её теплый свет распространяется по твоей спине, пока ты молча натягиваешь форменную рубашку на себя. — Капитан Кей, — голос обиженный и мягкий. — Ох, Финкель, на меня это не подействует. — Что именно? — Недоуменный взгляд осматривает меня. Удушливая волна стыда захлестнула тело. Вдруг, нестерпимо, захотелось одеться. В этом нет смысла, потому что чувство неловкости не пропадет. — Твой голос пытается вынудить меня на просьбу остаться здесь. — Я уже на это не надеюсь. Я пойду? — Иди… Необходимость в лампе отпадает. На улице медленно выплывает солнце. Дверь хлопает. Я сажусь на край кровати, скрываю лицо за ладонями. Это больше похоже на эмоциональные горки, которые ты устраиваешь сам для себя. Фредди уже шел по направлению к своему дому, чтобы переодеться, поесть и опять идти на работу к своему мужчине. Опять надевать идеально выглаженную форму и есть на завтрак что-то несъедобное, потому что всё равно. Зачем стараться, когда за отчаянными мыслями не замечаешь вкуса? Сколько бы капитан не выставлял свои шипы, было предчувствие, что это лишь показуха. Чем ближе мы к кому-то, тем больше причиняем боли. Глядя на то, как твердо он шагал по мостовой и смотрел прямо перед собой, можно было увидеть исполнительного и четкого подчинённого. И прохожие будут правы. Он будет уходить по утрам после горячей ночи ровно столько, сколько ему скажут. *** Сборы гитлерюгенда напоминают юность. Дети с подростками стоят по струнке перед командиром, передо мной. То, что им говорят, кажется большой глупостью и неправдой, которую выдумали, чтобы сделать из них в будущем податливый, словно пластилин, народ. Страшно подумать, как трещит за щеками у тех, кто верит, что истребление людей внесёт в их жизнь процветание. А пока они жрут, по-другому и не скажешь, лишь мысль о будущем заставляет задуматься, хоть на секунду, о том, чтобы сбежать отсюда. Но обратной дороги или лазейки уже нет. Нужно соответствовать, чтобы в один прекрасный день не оказаться на площади в весьма неудобном состоянии. Жара волнами плывет в воздухе, и дышать совершенно нечем. Ни единый порыв ветерка не хочет разрезать воздух словно ножом. Огромные сосны стоят неподвижно, кажется, что ничего не может их свергнуть. Граната привычно лежит в руке, не то, что раньше, когда держишь её подростком и дрожишь всем нутром. Но перед старшими и командиром приходится сдерживаться и с еле скрываемым страхом бросать как можно дальше. Снова и снова вытирая влажные руки о форменные штаны. Какое-то время спустя это становится нормальным, а ещё чуть погодя привычкой, как, например, почистить зубы или помыть руки перед едой. Нести ответственность за несколько десятков сорванцов хочется меньше всего. Если произойдет хоть что-то, моё положение окажется хуже некуда. Черт. Сглазил. Желудок неожиданно начинает ныть и скручиваться в тяжёлый комок. Так и язву недолго заработать из-за этих детишек. *** Разница между строгим начальником и недолюбовником как-то остро начал прослеживаться. Если есть ошибка в отчёте, то и отчитывать не особо хочется. Вроде как ладно, просто не буду целовать тебя сегодня вечером. На этом разойдемся. Когда-нибудь заметят «сверху». Они как-то слишком часто начали захаживать после инцидента с ДжоДжо. Вроде как он у Вас металлолом собирает. Не подскажите, как он себя ведёт? Может, отказывается хайльнуть? Если начнутся вопросы, то… — Капитан, а может, Вы и других так по головке гладить будете? Странно это всё. Вы случайно не пользуетесь своим положением? — Что Вы себе позволяете?! Главное говорить реще, чтобы сбить с толку. Хоть бы пронесло. — Просто догадка о том, что здесь происходят непотребности, — человек в форме громко засмеялся и шутливо подмигнул. — Будьте точнее в своих выражениях! Гогот стал сильнее. На этом неловком моменте день не закончился. Разговор, который последовал далее, изменил мои мысли по поводу взаимоотношений с всякими пацанами. — Вы знаете, в детстве меня никогда не наказывали. Всё как-то удачно сходило с рук. Сегодня обучение мелких вредителей было не простым. Всё были раздражающе медлительны, ныли и просились домой, а парочка и вовсе успели подраться. Рука бить детей не поднимается, а у Финкеля тем более. Этим занимаются старшие (по крайней мере, эти прыщавые подростки думают, что они старшие, мы же такое мясо воспитывать должны, да?). — Примерным мальчиком был? — моя усмешка резко вырывается наружу с резким выдохом. — А это плохо? — с серьезным видом чеканет белобрысый. — С тобой хотя бы не было проблем. В этом я не сомневаюсь, — мне приходится одновременно писать документ и поддерживать диалог. Через пару минут это окончательно выведет меня из себя. — Тогда, может, Вы меня накажете? Ммм? Ха! А вид такой невинный как будто он мне тут предлагает рождественское печенье! Всё-таки здесь кто-то распоясался, а времени и 5 ещё нет. — Вот за такие слова это и стоит сделать… — Правда? Так может… — Переберите архивные материалы и напишите отчет. Уйдете когда закончите. — Капитан! — обиженный крик заставляет улыбаться, но сейчас нужно сдержаться, — Вы же не серьёзно?! — Отставить! Выполняйте приказ! Ну, а что делать? Может ему ещё потакать начать? Раз уж сказал, что не отхватывал, то пусть хоть так. Я же говорил, что бить не очень люблю. Это относится и к детям и ко всяким непослушным адьютантам. *** По мостовой цокают сотни каблуков женских и мужских туфлей. Стучат детские ботинки, которые спешат погулять пока ещё светло и мама не загнала домой. Как много событий произошло сегодня с каждым жителем. В одном доме с утра пораньше мужчина смог обменять скудную горсточку муки на несколько зёрнышек кофе. Большая удача! Один нерадивый ученик час назад получил двойку и совсем не спешил домой. Он шел по длинным улицам и мял в руках листок. Измученный лист был ненавистно скомкан в морщинистый желтоватый шарик и выброшен в помойку. Хоть бы мама не узнала! Женщина пару минут назад развесила бельё и отошла на кухню, чтобы помешать водянистый суп. Порывистый ветер унес с серой веревки простыню. Она расстелилась по зелёной траве белым прямоугольником и женщина бранясь кинула её в таз с мыльной водой. Опять перестирывать! Ровно секунду назад команда по футболу из соседнего двора забила гол. На несколько мгновений школьники почувствовали себя чемпионами. Люди идут с работы и торопятся попасть домой. Солнечно и очень тепло. В такой хороший день что-то обязательно должно произойти. Сегодня здесь будет стоять свист. *** В носу стоит тот самый запах гнилых яблок с моего двора, а земля с плаца застряла под ногтями и въелась в кожу. Сил не хватит, чтобы размазывать грязь по рукам. Лёжа на земле, я думал о том, что было важнее всего. Война закончилась для меня во всех смыслах. Закончилась во всем мире и внутри меня самого. Я почти обрёл этот покой, чтобы идти дальше. Вся дилемма заключается в том, что такой возможности больше нет. Получилось лишь вложить все свои силы в то, чтобы сказать: — Езус, Мария и Йозеф, пожалуйста, пусть он спасётся… День сегодня был длинный и тяжелый. Пыль, смешанная с кровью, лежала липкой кашей по улицам. К этому невозможно привыкнуть. Сегодня ночью одному русскому солдату не удастся заснуть. В темноте на него будут смотреть два глаза: один уже мутноватый, как у выбросившейся рыбы на берег, а другой сияющий стеклянный. А второй будет думать о том, что сломанный граммофон и розовые треугольники забрызганные кровью, лежащие в одной куче это как минимум странно. В ночной тишине раздаются слова молитвы на ненавистном и далёком языке. Слышать их как-то особенно больно.