Долг

Эрвин знает, что по этикету целовать руку положено только королевским особам, но к этой узкой ладони, с тонкими пальцами и аккуратно отполированными ногтями, хочется прильнуть губами. — Господин Аккерман, — отвешивает он поклон. — Командор Смит, — приветствует его Леви, едва удостоив взглядом. Пышное празднество в честь столетия мира и королевства вгоняет Эрвина в тоскливую ярость: военный парад, счастливые горожане, что веселятся на улицах, а теперь и этот бал при дворе. Фальшь. Фальшь. Фальшь. Что празднуют эти люди? Сто лет своего заточения? Сто лет жизни в золотой клетке лжи? Он знает, что там, за стенами, тысячи обреченных на вечные муки сородичей, приговоренных к жизни в образе гигантских людоедов, только сунься, и они порвут тебя, точно дикие звери. Король Фриц обещал людям край обетованный, и Парадайз не знает ни голода, ни войн, ни печалей — утопия, спрятанная на маленьком островке. Но разве можно жить спокойно, понимая, что там, по ту сторону, целый огромный мир? О, сколько бы он отдал, лишь бы хотя бы раз выйти за пределы стен! Увидеть что-то настоящее, а не эту фальшивку. Эрвин не единственный, кому приходят в голову такие мысли, но даже думать о подобном — равносильно измене. Король Ури совсем плох, титан высосал из него последние силы, седые волосы неаккуратными прядями спадают на лицо, а светло-голубые, почти прозрачные глаза смотрят вдаль, куда-то за пределы, словно видят то, что недоступно взору обычного человека. По правую руку от него — Кенни Аккерман, хранитель, королевский пес, стоит горделиво и прямо, равнодушно наблюдая за балом. Он знает, что и ему осталось недолго. Тринадцать лет на исходе, и уже завтра, в последний день празднества, состоится обряд: Ури передаст брату силу титана, а Кенни последует за своим хозяином. Жители только об этом и говорят: король для них все равно что Бог, который перерождается в новом теле каждые тринадцать лет. Эрвин переводит взгляд на Леви, его лицо — нечитаемая маска, держится в тени своего благородного родственника, но на душе скребут кошки: Леви Аккерман — будущий избранный нового короля. Он вспоминает, каким впервые увидел его много лет назад — когда едва вступил в должность командора королевских гвардейцев и впервые готовил ежегодный военный парад. Аккермана прислали проследить за безопасностью, проверить благонадежность нового командора. Что ж… он проверил, убедился в его верности короне. Накатывают непрошенные воспоминания, заставляя щеки пылать багровым румянцем, Эрвин шумно выдыхает и стискивает руку на клинке. — Все в порядке? — участливо спрашивает Майк, один из его капитанов. — Да, просто здесь слишком мало воздуха, — голова и вправду кружится, но вовсе не от духоты, а от одного-единственного взгляда серых глаз, брошенного украдкой. Эрвину хочется, чтобы этот фарс поскорее закончился, его подташнивает от этого пира во время чумы. Вышколенные военные, демонстрирующие свои умения на парадах, всего лишь марионетки, что тешат самолюбие дворянства, никто из них не знал настоящего боя. Даже убийство в Парадайзе невиданное событие, что в последний раз случалось много лет назад. Король Фриц обещал рай своему народу, и он свое слово сдержал. Играет оркестр, официальная часть закончена, и все уже готовы предаться безудержному веселью. Кавалеры приглашают дам, и Эрвин замечает призывные взгляды девиц, страстно желающих, чтобы он закружил их в вальсе. Он шутит, попивает шампанское, флиртует с фрейлинами, но в голове лейтмотивом скачет одна мысль — снизойдет ли до него сегодня Леви? Их разделяет пропасть: один — всего лишь амбициозный и честолюбивый выскочка, что смог построить успешную карьеру, другой — член самого привилегированного клана в королевстве, дворянин, избранный, богопомазанник. Тут и там раздается пьяный смех, уставший король удалился в свои покои в сопровождении Кенни — завтра их ждет тяжелый день. Эрвин рыщет взглядом в толпе, но тщетно, и когда последняя надежда угасает, вдруг рядом появляется придворный лакей, торопливо и незаметно сует в руку клочок бумаги и тут же исчезает. Стараясь скрыть свое волнение, Эрвин незаметно покидает шумную залу, дворец пугающе огромен, везде стоит охрана, но его статус — пропуск в этом мире. “Зимний сад в западном крыле” — все, что написано в записке. Без труда он узнает этот почерк — ровные узкие буквы жмутся одна к другой, и сердце заходится в предвкушении встречи. Эрвин пересекает двор, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания, торопится, знает, что времени у них немного и каждая минута дорога. Толкает стеклянную дверь оранжереи — тепло и влажно, а из-за зеленых зарослей не видно ни черта, хочет позвать, но произносить его имя вслух — табу. — Ты пришел, — утвердительно раздается из-за спины, и Эрвин вздрагивает. Аккерманы двигаются бесшумно, словно тени. Здесь, один на один, Леви выглядит совсем другим, при дворе он отстраненный, холодный, старается держать лицо, но рядом с Эрвином он живой, настоящий, и чертовы искорки уже пляшут на дне серых глаз. Шагает навстречу, цепляется за галстук-боло и властно тянет вниз, целует собственнически и немного зло, прикусывая нижнюю губу и, наконец, выдыхает: — Я скучал. Эрвин притягивает к себе, обнимает всем телом, вдыхая знакомый запах, что мешается с ароматом сотен экзотических растений в этом цветнике, проводит языком по шее, пробуя на вкус, прихватывает зубами за загривок. — Ты знаешь, что тебя за это могут повесить? — оборачивается раскрасневшийся Леви, а сам тащит руку Эрвина к своему паху. — Мне все равно, — заполошно шепчет в ответ командор, а у самого темно перед глазами от того, как Леви трется задницей о его ширинку. Эрвин резко разворачивает его к себе, целует и сжимает в объятиях так, что трещат кости, хочется взять всего, целиком и сразу. Леви шипит, выскальзывает из рук, отбирает инициативу и, прихватив губами его пальцы, начинает кружить языком, не отводя завороженного взгляда. Одной рукой Эрвин расстегивает на Леви брюки и тянет к себе: — Нет, так не могу, — шепчет Леви, и Эрвин понимает все без слов, просто опускается перед ним на колени, зацеловывая низ живота. Еще мокрые пальцы скользят вдоль ложбинки между ягодиц, а горячий влажный рот накрывает истекающий смазкой член. Леви кусает запястье, стараясь заглушить рвущийся из груди стон. Так хорошо. Почти идеально. Эти уверенные длинные пальцы, бьющие точно туда, куда нужно, и мягкие губы, скользящие вдоль ствола. Известная выдержка Аккерманов дает трещину и, вцепившись в волосы командора, Леви начинает крупно дрожать, судороги прокатываются по всему телу и едва остается сил устоять на ногах. Эрвин отстраняется, облизывает губы и смотрит снизу вверх с лукавой улыбкой. — Сукин сын, — выдает Леви севшим голосом, — А ты? — Обойдусь, — пожимает плечами командор, — Сколько у нас еще времени? — Минут двадцать, не больше. После меня хватятся при дворе. Завтра важный день. Последняя фраза опускается на них мрачной предрешенностью, возвращая в реальность. Они сидят, привалившись к раскидистому дереву с тревожными ярко-алыми цветами, и каждый размышляет о своем. — Ты никогда не думал о том, что мы можем дать им бой? Выйти за эти чертовы стены? — тихо спрашивает Эрвин. — Король связан договором об отказе войны. Это невозможно. — Король — да, мы — нет. Даже крошечный разведывательный отряд мог бы изменить все. — Нет. Мир за стенами ненавидит нас, мы там — незваные гости. — И тебе все равно, что происходит с нашим народом? Их пытают, убивают, обращают в титанов, пока мы наслаждаемся сытой жизнью здесь, точно звери, прикормленные в зоопарке. Неужели тебе достаточно этого? — Знай свое место, Эрвин. Твой долг — обеспечивать безопасность горожан. Мой — завтра стать избранным нового короля, его хранителем и защитником, — говорит Леви, а потом тихо и как-то обреченно добавляет, — Но, если бы я мог выбирать, я выбрал бы тебя. Леви смотрит Эрвину прямо в глаза, но тот читает в них лишь знаки предначертанной им судьбы. Да, завтра состоится церемония, и Ури передаст свои права брату, а на ратушной площади возведут огромный погребальный костер для Кенни Аккермана. И тот шагнет в бушующее пламя уверенно, не дрогнув, потому что это его долг. Долг каждого избранного — отправиться вслед за своим королем. Эрвин с ужасом думает о том, что через тринадцать лет такой же костер будет пылать для Леви, а толпа будет праздновать и улюлюкать, приветствуя нового Бога, нового Короля. Но с другой стороны, тринадцать лет — долгий срок, и где-то в глубине души Эрвин надеется, что все еще возможно изменить…