Долг

Солнечный луч едва пробивается сквозь плотно задернутые шторы, бросая полосу света на тела, сплетенные в объятии на узкой, неудобной кровати безвестного борделя на окраине. Леви все еще обвивает руками и ногами, не в силах оторваться от любовника, дышит жарко и тяжело, словно только что пробежал стометровку. Эрвин откидывается назад, устраивая Леви на своей груди, целует смазано и смотрит с безжалостной нежностью. Несколько минут они так и лежат, предаваясь блаженной неге, но когда с улицы доносится чей-то раскатистый бас, Леви резко подрывается, встает боком к окну и осторожно отодвигает занавеску, оглядывая улицу. — Очередной забулдыга, — облегченно выдыхает он, присаживаясь на край кровати, — Послушай, мы должны все это прекратить. — Ты говоришь это каждый раз, — смеется Эрвин, протягивая к нему руки. — Я каждый раз надеюсь, что у тебя хватит ума не приходить. — Сам ведь знаешь — не могу. — Ты что, не помнишь, что сделал четвертый король с любовницей своего избранного? Я не хочу для тебя такой судьбы. — Мне все равно. Эрвину невыносимо видеть Леви в таком состоянии. Неважно сколько лет их тайной страсти, всегда после близости он становился таким настороженным и отрешенным. Он знал, что его любовника подтачивал страх — не за себя, не за свое положение, а за него, за то, что сделает с ним знать, если обнаружит, что он посягнул на святое, на то, что принадлежит королю. Их страсть была пьяняще-горькой, отравленной ревностью, подозрениями, тайнами. С тех пор, как Род взошел на трон, все стало в тысячу раз сложнее: на Аккермана навалились заботы избранного, и все королевство пристально следило за каждым его шагом. День за днем эти отношения убивали обоих, а редкие встречи давали силы жить дальше. Их обоих терзают кошмары: одному снится огромный ритуальный костер, другому — эшафот, приготовленный для предателя. Леви не может справиться со своей паранойей, Эрвин — со своей ревностью, и потому с вызовом спрашивает: — Род зовет тебя ночами? Заставляет делить с ним постель? — Хватит, пожалуйста. Я уже говорил тебе, что, будь у меня пара тугих сисек, я бы не вылезал из его спальни. Его похождения по бабам уже наделали нам немало проблем. Этот кобель, кажется, решил покрыть полкоролевства. — Я в курсе, каждый его незаконорожденный выблядок на карандаше у нас, в тайной полиции, — Эрвин смеется, наклоняется и прикусывает Леви за ягодицу, — Значит, это… Принадлежит мне одному? Тот не настроен на игру. Выскальзывает из рук, пытается отстраниться, но Эрвина уже не остановить — рычит недовольно и тянет на себя, нашептывая на ухо: — Я едва не кончил, глядя на тебя в бою. Само совершенство. Ради этого зрелища я бы пожертвовал не только Шиганшиной, но и всеми тремя стенами. — Не смей так говорить, — Леви отвешивает пощечину, не сильную, но ощутимую, — Это трагедия для всего королевства. Погибло много людей. А я… я и вовсе не воевал бы. Эрвин выпускает его из объятий, смотрит недоверительно: — Но ты рожден для этого. — Нет, я рожден, чтобы стать избранным короля, а вот ты… Признайся, тебе ведь понравилось все это — запах пороха и паленой плоти, жар титаньей крови, звон клинка? — Да, потому что здесь, в этих стенах, мы не живем — мы существуем. И существуем в вечной опасности. Нападение на Шиганшину лишь доказало это. Мы потеряли город, и помяни мое слово — это только начало. Поймали лишь Бронированного, но он пришел не один, я в этом уверен. Почему Род не выступит? Марли первые нарушили договор об отказе войны, теперь у короля развязаны руки. — Род — трус. Совету едва ли удалось отговорить его стирать людям память о событиях в Шиганшине. Бронированный уничтожен, его сила перешла Рейссам, и теперь мы никогда не узнаем, кто на самом деле стоял за всем этим и сколько еще титанов могло прийти вместе с ним. Ты прав — Королевство по-прежнему в опасности. — Я не понимаю. В руках короля такая власть! Я видел своими глазами, как он остановил неразумных титанов, изгнал их прочь за стены. С такой силой нам покорились бы не только марийцы — весь мир. — Мы оказались на этом острове из-за имперских амбиций прошлых королей, они рассуждали так же… — Нам нужен другой лидер. Я знаю, как раздобыть эту чертову сыворотку, мы могли бы похитить силу титана-прародителя и взять власть в свои руки. — Ты бредишь, Эрвин, это утопит Парадайз в крови. — Нам и так осталось недолго. Сколько еще? Пять лет, и Род потащит тебя за собой в могилу. Поколение старших Рейсов зачахло, а у Фриды едва ли хватит сил противостоять всему миру. Я хочу биться за жизнь, за тебя, за наше будущее, за будущее Парадайза. Мы вырождаемся в этих стенах. Леви молчит. Он соврал бы, если б сказал, что никогда об этом не думал. Он ненавидит корону и короля, и не раз проклинал небеса за то, что родился Аккерманом. Эрвин перед ним сейчас совсем другой — пылающий решимостью и страстью. Он знает: его ведет за собой мечта, невиданные земли, новые миры, враги и вызовы, которые бросит им судьба, покинь они чертов остров. Но немного, совсем чуть-чуть ему хочется верить, что во всем этом есть скрытый смысл, что на эти речи о революции, смене власти его толкает другое… Леви видит перед собой идеального лидера, знает, что люди пойдут за Эрвином, противостоять его харизме невозможно. Он не хуже любовника знает настроения армии и отношение к Роду, у этого плана есть все шансы на успех. И все же… его долг — оберегать правящего короля, отдать за него жизнь, если потребуется, и сейчас Эрвин вынуждал его выбирать. Выбирать между долгом и сердцем. Одна дорога была коротка — еще пять лет встреч урывками, в постоянном страхе быть пойманными, внутри шаткого, разлагающегося королевства, и Леви уже чувствует жар погребального костра, что тянет к нему свои руки. Вторая дорога вела в темный лес, кишащий чудовищами всех мастей, и каждый ее миллиметр был пропитан кровью невиновных, и все же в ней была надежда, надежда что-то изменить… — Ты не понимаешь. Одной координаты мало, без королевской крови эта сила не стоит и ломаного гроша. — А что, если я скажу тебе, что есть причина, по которой я не знал своей матери? — Хватит, — обрывает его Леви. Эти разговоры приводят его в бешенство. Он не хочет слушать Эрвина дальше, не хочет знать того, что тот собирается сказать, потому что тогда сделать выбор станет еще сложнее. — Ради тебя я бы украл у вечности еще тринадцать лет, — последний аргумент Эрвина бьет в самое сердце. Леви второпях одевается, ему невыносимо в этой маленькой грязной комнатушке с застиранными простынями и облупленными стенами. Но прежде, чем он успевает выскочить за дверь, Эрвин ловит его, вжимая в косяк. — Посмотри на меня, — шепчет он, заглядывая в душу, — Только тебе решать. Моя жизнь и жизнь всего острова в твоих руках. Последний поцелуй, преступный, украденный, отдающий горечью разбитых надежд, кружит голову, выбивает почву из-под ног, и все же Леви находит в себе силы мягко отстранить командора и уже на пороге, натягивая на глаза капюшон, тихо добавить: — Лучше женись, Эрвин Смит. Это была наша последняя встреча.