Долг

Эрвин не может сомкнуть глаз: тупо пялится в темноту, прислушиваясь к мерному дыханию жены, что льнет к нему всем телом, и это невыносимо. Сон не идет, да и как можно спать, когда до инаугурации Королевы осталось меньше недели? Все его планы, все чем он жил и дышал эти годы, все должно вот-вот решиться. Парадиз на пороге новой эры, когда рухнут стены его темницы, а его народ наконец-то обретет истинную свободу. Оглушенные праздником горожане ничего не поймут, когда в Сину хлынут марлийские войска, что помогут Эрвину добыть и трон, и координату, помогут ему разорвать этот чертов круг, где одни пожирают своих отцов, а другие бессмысленно приносят себя в жертву. Эрвин осторожно выпутывается из теплых объятий, садится на кровати и одергивает тяжелый полог: слишком душно. Как есть, босиком, в одной рубашке, идет в свой кабинет и зажигает свечи, роется в ящиках стола, перебирает бумаги, и не сразу понимает — что-то не так. — Кто здесь? — тихо, но угрожающе спрашивает Эрвин, рассчитывая, что это просто слуги, или приблудившийся дворовой кот, решили нарушить его покой. Но когда от стены отделяется слишком знакомая невысокая фигура, то зажимает рот ладонью, едва успевая поймать рвущийся из груди возглас, — Леви? Тот выглядит ужасно: лицо бледнее чем у мертвеца, под глазами глубокие, почти черные тени, а тонкие губы отдают синевой, но вся его поза, каждый мускул говорят о невероятном напряжении: — Послушай, у нас мало време… Эрвин не дает ему договорить, одним махом перелетая через стол, роняя свечные лампы и опрокидывая документы. Он догадывается, о том, что значит этот визит, но именно сейчас все равно, и не хочется ничего слушать, единственное, чего он хочет — стиснуть в своих объятиях это маленькое тело, покрыть поцелуями острые скулы и линию шеи, вдохнуть знакомый запах горького чая, бриолина и пороха. И он не может отказать себе в этом. Жесткие кулаки упираются ему в грудь, Леви бьется в его руках пойманной птахой, но все же не выдерживает, уступает и сдается, запрокидывая голову и отвечая на этот жадный поцелуй. — Я скучал по тебе, Роза, Мария и Сина, как же я скучал, — заполошно шепчет Эрвин, стискивая до хруста в костях. Леви не шевелится, только прячет голову у него на груди, и глухо говорит: — Тебя предали, Эрвин. Ты должен бежать. Эти слова бьют наотмашь, точно пощечина, и едкой кислотой проносятся по венам, выжигая в груди дыры. Эрвин безвольно опускает руки, и делает шаг назад, упираясь в стол. Впервые за долгие годы Леви не прячет от него взгляда, смотрит прямо и уверенно, продолжая: — Найл Док — честолюбивая сволочь, ему обещана твоя должность, твои угодья и… твоя жена. Ты недооценил этого заносчивого и завистливого гада. К утру тут будет королевская полиция, чтобы арестовать тебя. Годовщина мира и Королевства откроется твоей казнью, Род хочет публично обвинить тебя в измене, чтобы показать всем, всему миру, что наш порядок нерушим… — Черт подери… — выдыхает Эрвин, — Глупец! Какой же он глупец! Марлийские корабли уже стоят у Парадиза, он же утопит остров в крови, Фрида не справится с этим в одиночку… — Я знаю, и потому прошу тебя — беги. Спаси себя и остров. Уговори Тайберов отступить, дай людям надежду. Почти все заговорщики арестованы, все кроме Майка, подозреваю, что он где-то на тех самых марлийских кораблях. — Без координаты я для них всего лишь провалившийся проект. Они давно планируют вторжение на остров. Их природные ресурсы истощены, их экономика в упадке. Единственное, что я мог — сдерживать их все эти годы, обещая мир, открытую торговлю, процветание обоим нашим государствам, но теперь… Зачем им платить за то, что они могут взять силой? Смерть Рода обезглавит королевство. — Прости меня, возможно, я совершил самую большую ошибку в своей жизни, но у меня еще есть шанс исправить ее, спасти тебя. — Мне не нужно спасение, Леви. Я не побегу как крыса с тонущего корабля, зная, что тут ничего не изменится. Даже если мне удастся отсрочить вторжение марлийцев, Парадиз все равно обречен, это только вопрос времени, — Эрвин замолкает на секунду, набирая в грудь воздуха и продолжает совсем тихо, — Я не могу оставить тебя, зная что… что тебя ждет. Последние слова падают в ночной тишине и рассыпаются звенящими осколками, или то был звук двух разбившихся сердец? Кошмары, что терзали их годами обретали плоть и кровь — эшафот для одного, и ритуальный костер для другого. — Это мое бремя, мой долг и моя судьба, не я выбрал этот рок, и не мне от него отказываться, но ты другой — ты подарил мне надежду, веру, что все может быть иначе. Все эти годы я следил за тобой, умирая от ревности и страсти. Я праздновал каждый твой успех, и жалел, что не могу быть рядом, чтоб разделить его. Я покрывал твоих лазутчиков перед советом, и уничтожал твоих врагов, тех до кого мог дотянуться. Прости, что так подвел тебя, упустил этого чертового Найла… твоя женитьба… моя ревность… она ослепила меня. Эрвин стоит не в силах поверить в услышанное. Все эти годы Леви был на его стороне, вел свою невидимую войну. Ах, если бы ему не было так невыносимо даже смотреть в сторону семьи королевских телохранителей, он бы заметил, понял все сразу. Ревность застилала глаза Леви, а Эрвину застилала глаза обида и боль, но корни всего этого уходили гораздо глубже, к чувству более сильному, всепоглощающему и имя этому чувству было — любовь. — Прости меня, — шепчет Эрвин, опускаясь на колени перед Леви, и прижимаясь щекой к его ладони, — Я так отчаянно хотел тебя спасти, что был готов спалить дотла весь Парадиз, свою жену, и даже нерожденного ребенка. Леви стоит как статуя, до крови закусывая губу, лишь бы не завопить от боли и отчаяния. Как? Как они оба могли быть так слепы? И как молитву, он повторяет и повторяет, сквозь рвущийся из груди стон: — Прошу тебя, прошу, беги, спасись, спаси остров. Тебя ждет мой доверенный, он переправит тебя к Тайберам. Ты все уладишь, ты спасешь всех, кем был готов пожертвовать ради меня. Внезапно Эрвин отнимает лицо от его колен и смотрит снизу вверх таким знакомым серьезным взглядом, полным жестокой решимости, что у Леви внутри все замирает. — Как твой доверенный сможет пробраться на корабль? Найл был в курсе всех подземных ходов, я уверен, они уже перекрыты. — Это марлийская девка — титанша, которую ты упустил. Ей не нужны подземные ходы, она выйдет за стены. Эрвин поражен, но сейчас нет времени на расспросы, он возвращается к столу, находит чистую бумагу и принимается что-то сосредоточено писать, осторожно, чтобы не смазать чернила сворачивает лист и оставляет на сургуче свою печать. — Послушай, без жертв не обойтись, но это — последняя надежда Парадиза. Пусть она передаст Майку это письмо. Оно даст Фриде фору, подготовиться и встретить марлийцев. — Ты сам передашь его Майку. — Нет, я останусь. — грустно качает головой Эрвин, — У меня тоже есть долг, вот только я сам выбрал свою судьбу. Я не оставлю остров, и не оставлю тебя. Признаюсь, я даже рад, что уйду первым, и не уви… Леви не дает ему закончить, бросается на шею и опрокидывает на стол, вгрызаясь в его губы зло, до крови, он что-то шепчет сквозь сухие рыдания, но слов уже не разобрать. Эрвин притягивает его к себе изо всех сил, пытаясь запомнить каждое мгновение их близости, и внезапно понимает, что все это того стоило. Ему стоило все потерять, чтобы хоть на миг Леви снова оказался в его объятиях, чтобы снова целовал, гладил и льнул к нему, как прежде. Они растворяются в друг в друге совсем как когда-то, но сейчас без всяких условностей и страхов быть застигнутыми врасплох, и потому никто из них не замечает предательской свечи и растрепанной женской фигурки в дверном проеме, что стоит прижав к животу руку, сглатывая горькие слезы… *** Парадиз готовился к торжествам, сто тринадцатую годовщину мира и благоденствия не омрачала даже новость о том, что праздник начнется с безрадостного события — казни предателя. Напротив, это только подогревало толпу и столица гудела, точно улей в жаркий день. Эрвин Смит — главнокомандующий королевства, любимец народа — кто бы мог подумать, что именно он был готов продать остров марлийским выродкам, что веками угнетали элдийцев. Все шептались о судьбе его молодой жены, что явно на сносях, о том, кто встанет у армейского руля после, почти позабыв, что главное событие — инаугурация Королевы и передача престола молодой Фриде Рейсс. Обычно предателей ждала виселица, но на ратушной площади готовили костер и людское любопытство играло пуще прежнего. «Личное распоряжение Короля», никто и не подозревал, кто на самом деле стоял за этим решением. Эрвин Смит хотел спалить тут все дотла, так пусть теперь узнает — каков гнев Парадиза. Торжественная процессия тянулась по городу во главе с Родом Рейссом, по правую руку от которого ехал на своем вороном жеребце его верный пес Аккерман, угрюмый и молчаливый. За ними — наследная принцесса, будущее Парадиза, что навсегда изменит его судьбу, и совсем юная Микаса Аккерман, уже готовая принять на себя бремя своей семьи. А замыкала шествие убогая повозка, со связанным, избитым, но все еще не сломленным главнокомандующим этого королевства. Огромная толпа собралась на площади, и в полной тишине каждый внимал словам летевшим с эшафота: обо всех мерзостях, что вменялись в вину Эрвину Смиту, но он даже бровью не повел выслушивая приговор. Вопреки ожиданиям, взгляд его был прикован вовсе не к Королю, против которого он восстал, и не к юной красавице-жене, нет. Не отрываясь он смотрел на одного человека — Леви Аккермана, и тот словно загипнотизированный глядел в ответ — решительно и печально. Это было так откровенно, так вызывающе и очевидно всем и каждому на площади, что по толпе пронесся тихий шепоток, и каждый гадал: что было между этими двумя на самом деле? Но в момент, когда полыхнул огонь, и черный дым начал заволакивать фигуру главнокомандующего, случилось невероятное: Леви, чей час еще не пробил, чей король все еще был жив, резко спешился с лошади и шагнул в бушующее, ревущее пламя — без страха, без сомнений и терзаний, как и положенно истинному Аккерману, что отправляется вслед за своим избранным. Род был в ярости, гвардейцы гнали с площади толпу, надеясь вытравить из них воспоминания о том, что Рейсс не смог удержать подле себя даже собственного телохранителя, связанного нерушимой клятвой. Но наутро, когда солдаты пришли расчистить площадь для торжеств, они увидели жуткую, но вместе с тем прекрасную картину — две фигуры, слившиеся в последнем, предсмертном объятии, и при попытке отделить их друг от друга, они просто рассыпались в прах, став, наконец, единым целым. Еще многие годы элдийцы будут вспоминать этот день, а после — он превратится в легенду, которую сквозь века будут передавать из уст в уста, рассказывая своим детям на ночь вместо сказки. Историю о том, как один человек изменил судьбу целого острова, пожертвовавший всем, даже своей жизнью. О неслучившемся короле, оставившим великое наследие. И о его избранном, чья преданность и любовь оказались сильнее древней элдийской магии, сильнее людских предрассудков, и даже сильнее смерти…