now we walk

Герои получают девушек только в Голливуде. Какое жестокое время для того, чтобы эта фраза всплыла в памяти. Хотя Ева не герой. И никогда им не была. Ей едва удалось спастись, и это ещë не всë. Что получают дрочущие неудачники? Она не совсем пассивна. Как только Ева понимает, что произошло, она бросается к двери и распахивает еë, мотая головой взад и вперëд между двумя противоположными участками коридора. Никого, ни звука, ни следа. Даже если она сейчас пойдет за ней, Вилланель всегда будет на полдюжины шагов впереди, а у Евы и так уже начинают подкашиваться ноги. Она даже не помнит о новом дополнении к своей руке, пока не закрывает дверь и не возвращается к кровати на дрожащих ногах. Сейчас она даже не помнит, когда выбросила обручальное кольцо и где оно теперь. Она принимала душ, готовила или убирала - это всегда мешало, и все тут. Она однажды просто стянула его с пальца, положила на стол и стала свободна. Новое платиновое кольцо идеально ей подходит. Конечно, это так. Достаточно плотно, чтобы оставаться на месте, достаточно свободно, чтобы безболезненно соскользнуть, если понадобится - если, если, как только. Она снимает его на мгновение, чтобы проверить надпись, отчаянно ища ключ, оправдание, чëртову карту сокровищ, что угодно - но там ничего нет, как бы сильно она ни щурилась, поэтому она снова надевает его. Дизайн голый, простой, но элегантный. Гладкие, закругленные края обрамляют идеальную ширину, чтобы дополнить размер и форму еë кисти. Двенадцать минут. Теперь уже меньше. Может быть, восемь. Почему-то Вилланель считала, что этого времени достаточно, чтобы Ева запаниковала, опечалилась, запрыгнула в машину с незнакомцем и улетела в неизвестную бездну, не потеряв при этом своего грëбаного рассудка. Еë багаж уже упакован, туалетные принадлежности и всë остальное. На комоде рядом с ключами от номера лежат щедрые чаевые за уборку. Ева на всякий случай проверяет блокнот с бумагами у телефона. Даже отпечатка ручки с более раннего листа. В комнате не осталось ни малейшего следа от неë, кроме еë запаха, и он тоже исчезнет, нарушив равновесие над пропастью между насыщенностью и небытием. Скоро всë будет так, как будто еë здесь никогда и не было. Двенадцать минут, восемь, может быть, пять. Меньше. Какое это имеет значение? Ева никуда ни с кем не пойдет. Ничего этого не произойдëт. Еë чуть не тошнит, когда она подходит к окну и отодвигает занавеску. На улице стоит черная машина, блестящая и чистая. Она торчит, как больной палец, среди обычных, выцветших, выстроившихся вдоль гостиничной стоянки. Пять стадий чего-то более уродливого, чем скорбь - скрученные, извивающиеся - проносятся по еë нервам в унисон, проникая в еë кровь, заполняя каждый орган вплоть до мозга, пока не появляется ярость. И снова Вилланель лишила еë выбора. И снова жизнь Евы не принадлежит ей. В еë голове не осталось места, чтобы помнить, что она приняла все решения, которые привели их сюда, и что это может быть ее единственным шансом выбраться отсюда живой. Еë ноги не подчиняются мозгу и уводят еë из комнаты, чемодан беззвучно катится за ней по тонкому, жëсткому ковру. Пассажирская дверь и багажник открываются, когда она подходит, кладет сумку и скользит на свое место. Такое ощущение, что она наблюдает за собой со стороны. Кто-то другой, живущий чужой жизнью, принимающий чужие решения. То, чего она никогда не сделает. Мысли, которых у неë никогда не было. Они несутся по шоссе на полной скорости, прежде чем Ева успевает взглянуть на своего водителя: женщина лет пятидесяти, прекрасная грива серебристых волос и грубое, обветренное лицо, но что-то доброе в еë глазах. У Евы нет ни капельки энергии, необходимой для установления связи с Вилланель. Я безоговорочно доверяю ей. - Это тебе, - говорит она, заметив, что Ева наблюдает за ней, и кивает головой в сторону неоткрытой бутылки с водой на центральной консоли. - Я отвезу тебя туда, куда захочешь, но я бы порекомендовала станцию. Еë акцент - это что-то вроде тушëного мяса. Ева не специалист, но слышатся намëки на английский, немецкий, может быть, итальянский. - Станция - то что нужно, - пытается сказать Ева, но еë голос застревает в горле. Она повторяется. Не задавай ей никаких вопросов. Еве всегда удавалось найти способ обойти правила, в любом случае - и прямо сейчас она снова должна сделать это. - Скажи мне, где она. - Я не знаю. - И даже если бы знала... - Я бы тебе не сказала. - Или тебе придется убить меня? - И это тоже. Ева смеëтся, глупо, пусто и невесело. Очевидно, все, кому доверяет Вилланель, - это Константин. Эта мысль заставляет чувствовать себя странно комфортно. Когда они добираются до станции, Ева уже подумывает о том, чтобы спросить, можно ли ей остаться в машине и поехать туда, куда она едет. Она никогда не возражала против одиночества, но перспектива свободного одиночества в абсолютной грëбаной неизвестности в этот момент невыносима. Кнопка открывает ей дверь, и она слышит, как позади с грохотом захлопывается багажник. - Иди, - говорит женщина. - Я— Она похлопывает себя по карманам куртки, но от неë отмахиваются. - О, точно. Спасибо? - Ева. Ева оборачивается, уже на полпути к двери, затаив дыхание. - Не глупи, как обычно, ладно? Ева закатывает глаза и хлопает дверью.

***

Ограниченность поездов всегда притягивала Еву. Есть свобода в натяжении рельсов, отказе от контроля над своей судьбой на несколько часов; наблюдая, как одна страна сливается с другой через невидимые, произвольные границы. Ты можешь прожить целые жизни в течение нескольких часов - выйти на другую сторону мира, и всë изменилось, кроме тебя. А может, и ты тоже. Сейчас этого не чувствуется. Ева не помнит, куда едет. Название города было длинное, незнакомое, первая рейс из Лондона, и она взяла его. Еë багаж втиснут в пространство перед коленями, но проходит час, прежде чем она догадывается заглянуть внутрь. Она расстилает его поперек пустого ряда, расстëгивает молнию и откидывает верх. Еë новая жизнь, занимающая четыре угла чемодана, аккуратно и тщательно сложена. Она находит деньги на дне, где они договорились, но это не половина - это все. Десятки и десятки тысяч. У Вилланель должно быть больше. Миллионы. Должно быть, она прятала их по всем счетам от Каймановых островов до Швейцарии. Другого объяснения нет. Нет никаких шансов, что она передаст все это Еве, если только— Нет никаких шансов. Там есть ноутбук, который Ева никогда раньше не видела, по крайней мере дюжина сим-карт, все еë документы, зарядные устройства, туалетные принадлежности на несколько недель. Тампоны. Тайленол. Дезинфицирующее средство для рук. Она открывает ноутбук и перестает дышать. Заключëнная в недвусмысленные каракули, ярко-розовая липкая записка лежит рядом с плеером. НЕ подключайся к общественному Wi-Fi (никогда) Х Она перечитывает еë дюжину раз. Снимает, обыскивает сзади. Проводит пальцами по чернилам, умоляя их впитаться в кожу, оставить след, остаться с ней. Она сухая и грязная, и последняя в своем роде, понимает она, разрывая нетронутые груды вещей, чтобы безуспешно искать ещë. Ноутбук позволяет ей войти без происшествий и мгновенно предлагает ей создать буквально тысячу паролей. Зашифрованные логины, подписка на LastPass - как пошаговый сценарий, написанный специально для Евы. Она смахивает слезы и захлопывает его.

***

Первые сутки даются легче, чем вторые. Первый слой ошеломляющего шока растворяется после того, как джетлаг* и плохой сэндвич в Вене становятся толчком. Злоба, обретающая форму, побуждает еë набрать последний номер Вилланель. Она пробует несколько других по памяти, каждый мертвее предыдущего. В каком-то смысле это удовлетворяет - каждый этот номер не служит резким ударом, чтобы оправдать еë гнев, подпитывать ее решимость не возвращаться в Лондон и притворяться, что ничего не произошло. Бутерброд возвращается где-то за пределами Будапешта, и Ева остаëтся у туалета в течение полутора часов, потому что она чувствует себя ближе всего к дому.

***

Крошечный флакончик духов Вилланель падает ей на ладонь, когда она вытаскивает джемпер. Три часа сна растянулись на тридцать восемь. Возможно, у нее галлюцинации. Она поливает по капле на каждое запястье, три их, вытирает шею. Здесь не пахнет Вилланель. Он пахнет как жалкая имитация Вилланель, испорченная затхлой вонью станционной грязи и фастфуда, которая проникла в каждую нить одежды Евы, в каждую пору еë кожи. Она держит багаж закрытым. Неизвестно, сколько пройдет времени, прежде чем все знакомые запахи исчезнут, не оставив ничего, кроме анонимной стопки одежды, чтобы прикрыть анонимную оболочку того, кем Ева решит стать.

***

Станция кажется другой планетой, или, может быть, дело в Еве. Как бы то ни было, это всë, что она хотела за последние два дня, двадцать девять часов, восемь минут, и она, черт возьми, возьмëт это. Чëрт, если бы она хотя бы знала, какой сегодня день, не говоря уже о времени, но еë первые шаги на твердой почве намекают на те последние драгоценные моменты где-то в сумеречном предисловии к закату, когда вам предоставляется последний шанс на надежду, прежде чем вы должны сократить свои потери и отложить судьбу на другой день. Первое, что она видит - это она. Если раньше у неë не было галлюцинаций, то с чего бы им начаться сейчас? Прислонившись к краю квадратной колонны, плохо замаскированный в соломенной шляпе и зеркальных авиаторах, стоит каждый дюйм еë тела. Длинные конечности исчезают в шортах цвета хаки и белой футболке, походные ботинки скрещены на лодыжках, волосы свободно завязаны сзади, руки скрещены. Всë еë тело вздрагивает, когда Ева попадает в еë поле зрения. Она отталкивается, делает шаг вперëд, два, встаëт в центре толпы и смотрит. Это не. Это невозможно. Они находятся в нескольких дюймах друг от друга, прежде чем Ева, наконец, может почувствовать еë запах, и если она всë ещë воображает, ей все равно. -Я должна была пырнуть тебя ножом сильнее. Целый мир оживает на лице Вилланель, как будто она хочет улыбнуться, но не позволяет себе сделать это. - Я могу исчезнуть, если хочешь, - говорит она. - Так же быстро, как появилась. Она щелкает пальцами. Если ты хочешь. Грëбаная засранка. - Как? - требовательно спрашивает Ева. Вилланель тянется к еë руке, держит еë между ними и слегка поворачивает кольцо. У Евы пересыхает во рту. - Ты блядь издеваешься? - GPS. Ева смотрит вниз на их руки, потом снова в глаза Вилланель. - Ты действительно не могла, чëрт возьми, сказать мне? - Представь себе, что ты бы ожидала увидеть меня снова, но так и не увидела. Ева качает головой. - Что? - Я не была уверена, что сделаю это. Ева моргает, глядя на неë сквозь слëзы, только сейчас заметив синяк над левой бровью, порез на тыльной стороне ладони, бог знает что ещë, и прежде чем она даëт себе разрешение, она обвивается вокруг Вилланель и та, в свою очередь, обвивается вокруг неë, обнимая и удерживая так крепко, как только позволяют их глупые, бренные человеческие тела. - Если ты когда-нибудь снова покинешь меня, я сама тебя прикончу. Вилланель улыбается ей в волосы. - Не думай, что я этого не сделаю, - добавляет Ева. - Я и не думаю. - Я люблю тебя. Вилланель отстраняется и улыбается. - Скажи ещë раз Ева накрывает еë лицо руками и смотрит ей прямо в глаза. - Я люблю тебя. - Я люблю тебя больше. - Чëрта с два, засранка. - Прощаешь меня? - В итоге - да. Вокруг них ничего не останавливается. Мир вращается. Шестерëнки крутятся. Закат. В конце квартала нет ни чëрной машины, ни вооруженных агентов, мчащихся из-за угла. Они свободны. - И что теперь? - Теперь мы пойдëм - говорит Вилланель, сцепляя их руки. - И никогда не обернëмся назад.