Половина Луны

Через две луны после отбытия колесницы из Чанъаня, Юйлинь пришла к аматье Ракшасу на рассвете вместе с одним из молодых и сильных воинов Дхана Нанда, сопровождавших «царских невест» в пути. Мужчину того звали Шала, и он, достигнув возраста двадцати пяти лет, ещё не успел обзавестись семьёй. Юйлинь, скромно покраснев, поклонилась аматье и в своей очаровательной манере, ломая чужеземные слова до неузнаваемости, объяснила Ракшасу, что у них с Шалой возникла любовь. От этого чувства, вспыхнувшего по воле богов, через семь лун родится дитя, и если аматья желает и ей, и ребёнку счастья, то он должен провести брачный ритуал для неё и Шалы, чтобы ребёнок родился «в чести, а не в бесчестии». Впервые Чандрагупта услышал от главного советника много незнакомых слов, которых не успел узнать в своё время даже от Лубдхака, несмотря на то, что вспыльчивый вайшья умел цветисто выражаться. Отшумев, аматья благословил Юйлинь и Шалу, пробормотав себе под нос: «А чего можно было ждать от красивой, молодой вдовы и одинокого мужчины в самом соку?» Тем же вечером, наплевав на подсчёты благоприятных и неблагоприятных дат, Ракшас провёл для молодых брачный ритуал. Юйлинь обошла семь кругов вокруг огня и дала семь клятв, а спустя ещё три луны, когда до Паталипутры оставалось несколько дней пути, Шала упал в ноги аматье и попросил разрешения отвезти жену в деревню к родителям, ибо там о его супруге куда лучше позаботятся, чем во дворце. — Пусть она поживёт в покое среди близких мне людей, привыкнет к нашим обычаям, а когда дитя подрастёт и окрепнет, я привезу их во дворец. Пока же Юйлинь привозить в столицу рано. Аматья согласился с Шалой и отпустил его. Во время прощания с Юйлинь Юэ, Джаохуа и Цэй невольно ощутили печаль. Возможно, они до конца не осознавали этого, но Юйлинь успела стать для них доброй подругой. Она их утешала, рассказывала забавные и поучительные истории о своей родине. А самое главное — каждый день терпеливо помогала примириться с их нынешним обликом. Не будь её рядом, юные принцессы из Чжунго, возможно, до сих пор бы плакали от отвращения, глядя на себя. — Вы — красавицы, — с улыбкой объясняла им Юйлинь, держа девушек за руки. — Вы получать от жизни радость и хороших мужей. Вы непременно познать счастье и долгая жизнь. Любить свои тела — не ненавидеть! Носить украшения и лучшие сари. Получать любовь. Лучше быть девушка, чем юноша. Не переживать. Она писала им на клочках ткани рецепты блюд родной страны и разных снадобий для укрепления ума и тела, а также списки трав, которые надо заваривать в чай, потом давать это мужу, а «муж вас любить всю ночь». Она рассказывала, как ухаживать за волосами, чтобы те блестели, и за кожей, чтобы та всегда оставалась нежной, как шёлк. Не всё, о чём она говорила, Юэ, Джаохуа и Цэй понимали, но общий смысл сказанного был им понятен. Юйлинь любила себя, жизнь и всех вокруг. Она была уверена, что получить счастье очень легко. И уж насчёт себя она точно оказалась права, выйдя замуж за Шалу, носившего её на руках. Юйлинь покинула их однажды утром вместе с молодым мужем, а ещё через пять дней золотая колесница с изображением драконов достигла Паталипутры. *** Когда они въехали в главные ворота, царь вместе с братьями, Дурдхарой, Бхадрасалом и Даймой уже встречал их. Он отдал приказ служанкам помочь «принцессам» выйти из колесницы, но затем, даже не удостоив невест вниманием, прошёл мимо. Зато сразу направился к телегам, на которых везли панд. Остановившись рядом, громко рассмеялся: — Великолепно! Просто великолепно! Аматья, — тут царь повернул голову в ту сторону, где стоял Ракшас, — вы превзошли все мои ожидания! Эти панды удивительны. Я вами доволен. Ракшас сложил руки и скромно поклонился своему повелителю. При виде Дхана Нанда старый самец-панда вдруг ни с того ни с сего начал бросаться на железные прутья и рычать. Дхана Нанд перевёл взгляд на молодую самку, вздыбившую шерсть, но всё ещё молчавшую, и промолвил: — Пожалуй, стоит сделать подарок моему дорогому другу Джагат Джале за его примерную службу. Одну панду отдам ему. Надо только подумать, какую из двух, — царь ещё раз перевёл взгляд с Муры на Чанакью и заключил. — Нет, буйная не годится. Отдам тихую. Стоило Дхана Нанду произнести эти слова, как «тихая» панда внезапно тоже преобразилась. Наморщив нос и глухо зарычав, она встала на задние лапы, прыгнула на прутья и начала отчаянно скрести по ним когтями. — Вот как? — царь развеселился ещё больше. — Думаешь, если будешь так громко рычать, я тебя здесь оставлю? Не выйдет. Я уже обещал подарить диковинку дэви Калки и своё слово сдержу. Панда вдруг перестала рычать, снова опустилась на четыре лапы и покорно улеглась на засыпанный соломой пол клетки. — Назовём её, — царь изобразил напряжённое размышление, — Мурой! Да, желаю, чтобы отныне эту медведицу так и звали. А этого, — Дхана Нанд презрительно указал на разъярённого плешивого самца, — буду называть Злючкой-сердючкой Каутильей, — смех царя и рёв «буйной» панды смешались воедино. Слуги с изумлением смотрели на это незабываемое зрелище: казалось, панда понимает, что над ней насмехаются, и отчаянно злилась. — Итак, приказываю: панду Муру покормить, напоить и незамедлительно отправить в Параспуру в подарок Джагат Джале. Каутилью тоже покормить и установить клетку у подножия моей статуи. — Самрадж, — робко промямлил кто-то из слуг, высунув голову из толпы, — уж больно диковинных животных по вашей воле привезли. Нам неведомо, чем их кормить! Смилуйтесь, подскажите. — Панды любят молодые побеги бамбука и личинок насекомых, — охотно пояснил царь. — Хотя можете давать им кхир и роти. Полагаю, сожрут. Но запомните: тёплой водой их нельзя поливать ни в коем случае! Купайте всегда только в холодной воде. Если из-за вашего неповиновения с медведями что-то случится — ответите головой. Ответственным за Каутилью назначаю, — Дхана Нанд обежал глазами присутствующих и широко улыбнулся, заприметив вытянувшегося по струнке Бхадрасала, — моего любимого молочного брата. — Меня? — испугался Бхадрасал. — Ага, — радостно кивнул царь. — А кому ещё я могу поручить этого самца? Он — буйный, а ты — генерал армии и привык усмирять бунтовщиков. Приступай. Бхадрасал вздохнул, окликнул двух слуг, приказал им взять под уздцы коня, впряжённого в телегу с Каутильей, и отвезти клетку к подножию царской статуи. Муру тоже отправили на прощальное кормление перед перевозкой в Параспуру, а самрадж, закончив распоряжаться судьбой панд, наконец, вспомнил о принцессах, терпеливо ожидавших его решения. Все три девушки задрожали и потупились, когда пронзительный взгляд царя остановился на них. — Вы! Это короткое слово упало на головы бывших заговорщиков, как увесистый камень. В нём прозвучали гнев, затаённая обида, презрение и, бесспорно, злорадство. Но царь быстро совладал с собой. — Лица не опускать! — потребовал он. — Хочу сам взглянуть, хороши ли невесты из Чжунго? А то, может, и вас стоит в Параспуру отправить следом за Мурой? Юэ, Джаохуа и Цэй медленно подняли головы и с ответной ненавистью посмотрели в глаза царю. Ничего не говоря, самрадж обошёл вокруг девушек несколько раз, внимательно оглядывая их со всех сторон. Принцессы из Чжунго молчали, ожидая приговора. — Да, неплохи, — вынес вердикт Дхана Нанд, останавливаясь. — Подходят для царевичей из династии Нандов. Гови, иди-ка сюда! — позвал брата повелитель Магадхи. Говишанака, торопливо семеня, выбежал из-за спины Панду. В руках он, как обычно, держал по куску пирога. Быстро запихнув еду в рот, Гови прожевал еду, шумно проглотил и испуганно вытаращился на чужеземных царевен. — Зачем ты меня звал, брат? — Женишься вот на этой, — Дхана Нанд ткнул пальцем в Стхула-Цэй. — Но я… — пролепетал было Гови, однако ему и слова не дали вставить. — Это приказ! — прорычал Дхана Нанд. — Спорить с моим решением бессмысленно. Девушка ехала сюда на протяжении пяти лун! Она устала и имеет право выйти замуж. — На самом деле я не хотел… не хотела замуж, — попыталась заговорить несчастная Цэй, но её мнение самраджа тоже не интересовало. — Тебе не нравится царевич Говишанака? Хочешь стать второй женой цирюльника Джагат Джалы? Или супругой вайшьи Лубдхака? — Нет! — перепугалась Цэй. — Мне неведомо, кто эти люди, но за них я точно не хочу замуж! Особенно за вайшью Лубдхака, хоть и не знаю, кто это! — Тогда благодари меня за возможность стать невесткой царя Магадхи, разборчивая ты наша, и соглашайся на свадьбу с Гови! Готовить вкусно умеешь? Цэй всхлипнула и часто-часто закивала. — Хорошо. Мой брат это любит. У нас тут повар в прошлом году жил. Стхулбхадрой звали, — неожиданно заговорил Дхана Нанд, и все три «принцессы» побледнели. Правда, этого никто не заметил из-за густого слоя краски, щедро покрывавшей лица девушек. — Вот он знатно готовил! Говишанаке приготовленные им блюда очень по нраву были. Надеюсь, раджкумари, вы превзойдёте этого повара, да пребудет в покое его душа. — А что с ним случилось? — еле слышно прошелестела Цэй. — С поваром. — Его тиграм скормили за участие в заговоре против меня. — Понятно, — судорожно сглотнула Цэй. — Не извольте беспокоиться, самрадж, я превзойду… Клянусь. — Вот и хорошо. Дальше ты, — царь подошёл вплотную к Индре-Джаохуа. — Тебя я сначала хотел отдать царевичу Панду, вместе вы бы знатно пересчитывали золото в моей казне, но брат за прошедший год уже успел дважды жениться, и я не хочу нарушать его идиллию. Стало быть, твоей судьбой станет брат Бхутапала. — Я?! — неожиданно раздалось испуганное восклицание из-за спины Кайварты, и оттуда выполз царевич невысокого роста с тонкими усиками и хитрыми глазами. — Но за что мне такое счастье, брат?! — А потому что хватит гарем пополнять! — рявкнул Дхана Нанд. — Развёл тут наложниц, словно второй Кришна! Лучше остепенись и делом займись после свадьбы. Связь с провинциями налаживать будешь, а то там воровство цветёт и пахнет, как магнолии по весне. Мне надёжные люди нужны, чтобы я точно знал, кто украл, где и сколько. И кому головы пора брить, чтоб за дело, а не просто так, от скуки. А жена поможет и от наложниц отвадить, и за провинциями проследить. Мне доложили, что она смышлёная, тебе под стать. Если же ослушаешься — обрею. — Как скажешь, брат, — быстро согласился Бхутапала. — Осталась ты, — голос Дхана Нанд внезапно стал сладким, как мёд, когда его взор обратился к трепещущей, словно пойманная лань, Юэ. — Истинная красавица, но явно себе на уме. Кому бы тебя отдать? Раштрапале? Кайварте? — царь хитро прищурился, покачиваясь с пятки на носок. — Мне!!! — заорал Пандугати, но его проигнорировали. — Дашасиддхике? — продолжал вслух размышлять Дхана Нанд. Юэ молчала, глаза её медленно наполнялись слезами. — Впрочем, остальные братья себе и так царевен найдут, даже не сомневаюсь! А вот Джагат Джала недавно писал: его сыну Мартанду невеста требуется… Хороший парень тот Мартанд! Правда, растяпа и рохля, зато добрый. Неплохо стрижёт гривы лошадям и шерсть овцам, так как его отец Джагат Джала тоже из цирюльников. Хоть чему-то сына выучил. — Нет, — не выдержала Юэ, складывая руки перед грудью. — Лучше убейте, самрадж. — Хм, — царь задумался. — Даже умереть готова, лишь бы не выходить за Мартанда? Что ж, согласен. Ни один мальчишка не сравнится с настоящим мужчиной. Ни один мужчина не сравнится с царём Магадхи. Решено: женюсь сам. Тем более, давно пора! Ракшас, созови всех браминов и определите ближайшую благоприятную дату для свадьбы. Поженимся все в один день. Думаю, не имеет смысла затягивать. — Но, — теперь растерялся Ракшас, приближаясь вплотную к своему повелителю, — подготовка займёт много времени! Надо будет разослать приглашения царям союзных держав, устроить огромный пир… — Нет! — Дхана Нанд скроил недовольную мину и, понизив голос, добавил. — Тебя послушать, так подготовка растянется ещё на год. Ищи ближайшую дату. Лучше, чтобы это оказался завтрашний или послезавтрашний день. Огромный пир закатывать не станем, царям отправим послания после свадьбы, известив о том, что я уже женат, пусть привозят подарки мне и моей махарани. Кто осмелится не прислать или привезёт мало, на тех пойдём войной. — Величайший, — глаза Ракшаса испуганно расширились, — но что если благоприятная дата окажется не так близко, как вам хочется? — Тогда я в любом случае женюсь послезавтра. Дольше ждать не согласен, — яростно зашипел царь на своего первого министра, а потом совсем тихо добавил. — Каждого, кто встанет между мной и первой брачной ночью с этим предателем, ждёт неминуемая смерть. Я целый год ждал! Замучился уже. — Понял, — Ракшас кивнул. — Сделаю всё зависящее, чтобы найти благоприятную дату для свадьбы не позднее, чем послезавтра. — Я рад, — широко улыбнулся Дхана Нанд, — пусть служанки начинают готовить дворец к церемонии. *** Их поместили втроём в общие покои на те недолгие дни, оставшиеся до свадьбы. Джаохуа и Цэй едва ли не каждую минуту пытались добиться от неё ответа, не боится ли она так же, как и они, но Юэ не знала, что отвечать. Она чувствовала себя оглушённой. Радоваться было нечему, но и бояться — тоже бессмысленно. Разумеется, настоящий самрадж не будет с нею так любезен, как тот, которого она воображала долгими ночами по пути в Паталипутру. Настоящий будет груб и безжалостен, безразличен к её слезам и просьбам. Он вон и вчера приходил лишь для того, чтобы насмехаться. Прямо на рассвете явился и испортил аппетит. «Принцессы из Чжунго» даже одеться ещё не успели, метались по покоям испуганно прикрывая друг друга покрывалами, но царь и не глядел на их пышные груди и точёные бёдра, его интересовало совсем иное. Он возжелал с утра пораньше изречь гадость. — Ну что, предатель? — с широчайшей улыбкой протянул Дхана Нанд, обращаясь к бывшему заговорщику, заточённому в теле Юэ. — Мечтал меня свергнуть и стать самраджем? А теперь станешь моей махарани. Достойное наказание для такого обманщика, как ты! — царь радостно потёр руки. — Кстати, случившееся со всеми вами, если уж тебе так интересно, твоя заслуга. Если бы ты не украл карту Пиппаливана, мы с аматьей Ракшасом, приводя в порядок разворошённые тобой пергаменты в библиотеке, не нашли бы среди них старые записи, сделанные ещё во времена моего деда Калашоки. Именно тогда мы с аматьей узнали, что некий путешественник, живший в Чжунго и приехавший ненадолго погостить в Магадху, очень подробно описал одно из чудес той страны — проклятые источники Дзюсенкё, меняющие облик людей. В пергаментах рассказывалось, как добраться до той местности, и даже прилагалась карта. Я уже тогда подумал: неплохо бы тебя в те водоёмы окунуть, чтобы вместо Пиппаливана ты оказался в моей опочивальне и познал силу любви, но ты к тому времени ещё не заслужил такого обращения. А вот после восстания — вполне. Так что даю слово, я теперь отыграюсь на тебе за всё. Готовься к нашей первой брачной ночи и к близкому знакомству с орудием мщения, — и царь ушёл, не попрощавшись и более ничего не добавив. После этих слов, как ни странно, громко зарыдала раджкумари Цэй, причитая сквозь слёзы, что наверное надо бы выбить решётку и выброситься из окна, пока не поздно, вознеся прощальные молитвы дэвам с просьбой отомстить за безвременную кончину трёх невинных душ. — Лучше мы умрём прямо сейчас, чем позволим царю и его братьям надругаться над нами! Бхутапала с Говишанакой не лучше их младшего брата. Семья извергов! Нам следовало покончить с собой по пути сюда. — Нет, — резко ответила Юэ, — ачарья говорил: пока мы живы, есть надежда. Если умереть, надежды точно не останется. Просто защищайтесь, не позволяйте осквернить свои тела, и я не позволю! Мы же были воинами, внутри нас ещё осталась сила, разве нет? А покончить с собой успеем. И если уж поступать так, то лучше придумать способ, как принять смерть в священном огне или в водах Ганги, а не превратиться в кровавое месиво на камнях перед дворцом тирана. Такого позора я никому из нас не пожелаю. Цэй и Джаохуа, подумав, согласились с Юэ. С мыслями о сопротивлении собственному мужу не на жизнь, а на смерть, раджкумари Юэ не расставалась до дня свадьбы. Она лелеяла в себе намерение мстить, даже когда её облачали в новое красное сари, украшали изысканными драгоценностями её волосы, унизывали перстнями пальцы и надевали золотые браслеты на руки и ноги. Её ничуть не тронуло даже то, что, встав с мягкого сиденья, она узрела в отполированном серебре невероятную красавицу со смуглой кожей, пухлыми тёмно-розовыми губами и глубокими тёмно-карими глазами, умело подведёнными каджалом, в которую, возможно, сама бы влюбилась год назад, оставаясь парнем. Но сейчас она лишь молча позволила служанкам вести себя в праздничный зал, где её появления ожидал самрадж Дхана Нанд. Аматья Ракшас наотрез отказался проводить церемонию, и Юэ прекрасно поняла, почему: советник не желал пятнать себя адхармой, о которой был отлично осведомлён. Попробуй, объяснись потом с богами после смерти, почему ты однажды женил своего царя и его братьев на девушках, до восемнадцати лет являвшихся парнями? Соединять молодых священными узами брака явился седой бородач в синем тюрбане с трясущимися руками и с густыми бровями, нависшими над веками так, что глаз было не разглядеть. Юэ скривилась и отвернулась от неприятного старика. Она пристально смотрела в пол, представляя там отражение апсар, танцующих на теле поверженного Дхана Нанда. Никак иначе церемонию бракосочетания с царём-тираном, ненавидящим её, она бы перенести не смогла. Почти не глядя на жениха, Юэ небрежно повесила ожерелье из цветов на его шею, отметив только, что изверг слишком радостно ей улыбнулся. «Ждёт-не дождётся, когда можно будет начать измываться надо мной в опочивальне», — с отчаянием подумала она. Сердце билось быстро-быстро, всё скорее наполняясь горечью. Брак с заклятым врагом, без любви да ещё в женском теле — что может быть ужаснее! На мгновение Юэ пожалела, что отговорила Цэй выброситься из окна. Возможно, решись они на это, мучения их давно бы закончились. Юэ подняла взгляд на своих «сестёр». Лица тех выглядели такими же скорбными, как и у неё. У Цэй по правой щеке катилась слеза. Джаохуа не плакала, но зубы её были стиснуты. К Бхутапале она не желала ни прикасаться, ни глядеть на него. Впрочем, как и Юэ — к будущему супругу. Брамин попросил всех усесться возле огня, сделать подношение дэвам и произнести клятвы. Затем пришла очередь семи священных кругов… Юэ медленно шла, чувствуя позади себя прерывистое дыхание Дхана Нанда, и ей казалось, что оно отравлено ненавистью к ней. Слёзы застилали глаза, и Юэ едва не споткнулась, но вовремя удержалась. Конечно, протянутая сзади рука, готовая поймать её за талию, ей лишь померещилась… Не стал бы царь даже на мгновение заботиться о ней! Это была очень странная свадьба. Юэ осознавала, что из всех шестерых присутствующих возле ритуального огня, никто не горит желанием вступать в брак. Всё происходило лишь по той причине, что самрадж возжаждал мести. Наконец, пытка закончилась. Брамин благословил молодожёнов, пожелав всем долгих лет и многочисленного потомства. Откланялся и покинул сабху. Дайма крепко обняла своего названного сына, а затем с невероятной нежностью и заботой прижала к груди и Юэ. Девушка вздрогнула. Та самая Дайма, которая всегда ненавидела её, теперь говорила о преданности, обещала помогать и поддерживать, став для махарани названной матерью. «По моей вине ты едва не умерла! — так и хотелось закричать Юэ. — Это же я, Чандрагупта! Неужели не узнаёшь?!» Но Дайма не узнавала, искренне радуясь женитьбе сына. Она взяла Юэ за руку, чтобы вести в опочивальню и облачать в одеяния для брачной ночи. Юэ не сопротивлялась, потому что не видела в попытке бунта никакого смысла. Ракшас прав. Скажи она сейчас правду, ей никто не поверит. Подумают, что царица повредилась рассудком, а у Дхана Нанда появится отличный повод запереть безумную махарани где-нибудь в подземелье. «Я устрою ему куда худшую ловушку, — наполняясь изнутри гневом, решила Юэ. — Он не получит меня. Или же перед тем, как он меня убьёт, я его заберу с собой. Нет смысла жить в таком теле. Юйлинь ошиблась. Я никогда не смогу наслаждаться жизнью рядом с демоном, желающим мне лишь навредить, но моя смерть будет не напрасной». Впервые за много дней Юэ улыбнулась, испытав облегчение. Решение было принято. Осталось его исполнить. *** — Махарани вас ожидает! — охранники, стоявшие возле опочивальни, низко поклонились, расступаясь и пропуская царя внутрь. Дхана Нанд ступил в покои и замер на пороге. Все светильники были погашены. Даже крошечная лампада не теплилась в кромешной тьме. Окно кто-то завесил плотной тканью, поэтому свет звёзд и луны не проникал внутрь. И, разумеется, в покоях царила тишина. Не слышалось даже дыхания новобрачной. Быстро совладав с собой и приблизительно догадавшись, какую игру затеяла его жена, Дхана Нанд нежно промолвил в пространство. — Где же ты, Сокровище? Если не подскажешь, куда спряталась, я не сумею заключить тебя в страстные объятия и подарить неземное наслаждение, на которое настроилось моё грешное тело. Внезапно невидимый вихрь налетел на него и сшиб с ног. Дхана Нанд почувствовал, как падает на пол, не имея сил удержаться на ногах. Он с размаху ударился затылком обо что-то твёрдое, раздался зловещий скрежет, а затем грохот. На многострадального царя посыпались тарелки, наполненные виноградом, манго, ладду, свежим сыром, бананами и авокадо. Следом рухнула подставка для лампад, жалобно зазвенел серебряный чайник, скатываясь по наклонённому столу и разбрызгивая вокруг ароматную розовую воду. На шум вбежали охранники с факелами. Зрелище, открывшееся их взору, могло бы убить наповал кого угодно. Их царь в праздничных одеяниях лежал на полу, украшенный с головы до ног мягким сыром панир и расплющенными фруктами, а на его груди гордо восседала царевна из Чжунго и нынешняя махарани Магадхи с занесённым над головой Дхана Нанда огромным кинжалом. Выхватив мечи, охранники приставили обнажённые клинки к шее спятившей махарани, готовясь пронзить предательницу на месте. — Нет-нет-нет, — ловко стряхнув сыр, виноград и манго со своего лица, заговорил Дхана Нанд. — Ничего страшного. Это такой обычай у женщин Чжунго: в первую брачную ночь жена должна напасть на мужа в опочивальне и доказать, что она — умелый воин. Моя махарани всего лишь исполнила традицию предков. Телохранители крепко задумались, но мечи в ножны всё-таки убрали. — Приносим извинения, — поклонился царю и царице старший из воинов. — Мы не знали о таком обычае. — Я вас прощаю, — смилостивился Дхана Нанд. — Да, и если снова услышите из опочивальни шум, крики о помощи, чрезмерно громкие стоны или что-то подобное, я строго-настрого запрещаю входить! — предупредил царь. — Под страхом смерти. Зажгите лампады и уходите. Живо! Упавшая подставка для светильников и стол были мгновенно возвращены на свои места, а рассыпанные по полу лампады расставлены в нужном порядке и зажжены. Взорам телохранителей после разжигания лампад открылось роскошное убранство покоев, утопавших в цветах, персидских коврах, шёлке и парче. Огромное ложе, на котором могли бы запросто уместиться с десяток человек, занимало большую часть комнаты, и оно сплошь было усыпано лепестками алых и розовых роз. На белоснежном шёлке это смотрелось особенно красиво. Полюбовавшись немного открывшейся им картиной, охранники покинули царские покои. *** Поджав ноги, обезоруженная Юэ устроилась на ложе, мрачно поглядывая на мужа-злодея, убить которого не удалось. — Кинжал-то у Даймы вытащила? — спокойно поинтересовался Дхана Нанд. — Пока она переодевала тебя? — Нет. Пока обнимала и желала удачи в первую брачную ночь. — Так и думал. Воровать ты никогда не отучишься. — Убей меня, — раздалось в ответ. — Прямо сейчас. Всё равно это — не жизнь. — Хм, — царь задумался, — я мог бы. Но всё же докажу, что это — жизнь. Ложись. Юэ внутренне сжалась и посмотрела на Дхана Нанда, как раненый кролик на подползающую змею. Ложиться она явно никуда не собиралась. — Послушай, прие… Ты меня боишься что ли? — Дхана Нанд наполнил чем-то золотой кубок и, взмахнув краем накидки, уселся рядом с женой на устланную белым шёлком постель. — А я ведь ещё и пальцем тебя не тронул. Это ты меня едва не проткнула. Снова. Ещё и другого человека пыталась заставить страдать, ведь Дайма не простила бы себя, если бы я умер от её кинжала, — он протянул напиток Юэ. — Держи. Выпьешь — станет легче. — Что там? — девушка недоверчиво покосилась на кубок. — Молоко с корицей. И пара капель мёда для сладости. — Мою жизнь не подсластит ничто. — И всё же, — мягко настаивал царь, поднося кубок к губам жены. — Один глоток. — Нет, — Юэ отвернулась. Губы её дрожали. — Хватит делать вид, будто заботишься обо мне! Ты сам сказал, что собираешься отыграться! Так давай, отыгрывайся! Ударишь? Совершишь насилие? Я всё равно потом умру, хочешь ты того или нет! Ты можешь меня заставить принадлежать тебе, но жить ты меня не вынудишь. Дхана Нанд ещё некоторое время озадаченно смотрел на Юэ, потом вернулся к столику и оставил отвергнутый кубок возле подноса, откуда после нападения махарани высыпалась большая часть еды. — Собственно, я уже отыгрался, — промолвил он, возвращаясь на ложе, укладываясь поудобнее на спине и с игривой улыбкой поглядывая на Юэ, — и получил, что хотел. Успокойся. Насилия не случится. Хочу лишь полюбоваться твоим лицом, пока горят лампады. Обещаю, что пальцем не прикоснусь, пока ты сама не захочешь. — А я не захочу! И любоваться мной не надо! Ненавижу это тело, — отчеканила Юэ, с гневом вытирая тыльной стороной ладони увлажнившиеся глаза. — Юйлинь, помогавшая нам выучить язык людей Чжунго, приложила столько сил, чтобы мы полюбили наши тела. Возможно, благодаря ей, я бы смирилась с этим новым обликом, если бы не проклятая свадьба. Теперь я ненавижу себя ещё больше, чем в тот день, когда только-только превратилась! — Тебе… было плохо в тот день? — голос Дхана Нанда дрогнул, и Юэ разозлилась на себя в очередной раз, потому что ей померещилось сочувствие в интонациях царя. — А то нет! — рассвирепела она. — Меня, мою мать, моих друзей и ачарью заманили обманом в эти водоёмы, даже не сказав, что нас ждёт! И кем мы стали? Ужасно, омерзительно! — Не омерзительно, а прекрасно, — заметил Дхана Нанд, лаская жену нежным взглядом. — Издеваешься? — в голосе Юэ звучала боль и злость. — У меня раньше был лингам и тело парня. А теперь — вот это! — и девушка с ненавистью ударила себя кулаком по груди. — Нет, — царь неожиданно перехватил её руку, — не бей. Они похожи на золотые купола башен моего дворца, но при этом нежные, как лотосы в озере. И они — твоя часть, потому я так люблю их. Юэ хотела что-то сказать, но голос изменил ей. Она просто с изумлением воззрилась на царя. А он и не думал умолкать. — Твоя кожа нежнее шёлка. Даже не прикасаясь к тебе, я знаю это. Ты как лилия, озарённая лучами солнца. Твои волосы блестят, словно чёрные каллы. — Замолчи… — от его слов Юэ ощутила внутри себя странное волнение, очень похожее на испытываемое ею по ночам, когда ей мерещился воображаемый самрадж, жаждавший её любви. — Не замолчу, — он смотрел на неё, и она тонула в его глазах. — Я просто обязан сказать что-то в защиту тела, которое ты вздумала ненавидеть! Вот эта рука, — царь приблизил свои губы к пальцам Юэ и нежно поцеловал их по очереди — один за другим, — разве не прекрасна? Я готов осыпать её тысячью поцелуев, — и, словно в подтверждение своих слов, Дхана Нанд двинулся губами вверх — от изящной, хрупкой кисти к предплечью, потёрся шершавым подбородком, заросшим щетиной, о нежный сгиб локтя, заставив всё тело девушки покрыться россыпью мурашек, а потом, горячо дыша, обласкал скорыми, частыми поцелуями обнажённое плечо супруги. — Не надо… — Шею ты тоже ненавидишь? — губы царя ласкали её теперь где-то за ухом, заставляя обмирать и закрывать глаза в блаженстве. — И щёки? И брови? И сердце? Как можно ненавидеть такое удивительное тело, достойное одной любви? — Зачем ты это делаешь? — простонала Юэ, вздрагивая и чувствуя, как тяжелеет низ живота и неотвратимо увлажняется лоно. — Зачем? Дхана Нанд был сейчас так близко… В его глазах она видела своё отражение, и ей больше не казалось, что этот человек — враг. Она не наблюдала в нём ни капли ненависти. Только нежность. «Что со мной? — испугалась она. — Почему я испытываю такое?!» — Покажи тело, которое ты ненавидишь. Дай взглянуть, — он тихо потянул за край сари. — Это сокровище могло бы принадлежать мне уже давно, но я на него ни разу не посягал. Пусть оно откроется сейчас. — Погоди, ты о чём? — испугалась Юэ. — Первое, что пронеслось в моих мыслях в миг нашей первой встречи в сабхе: «Будь он девушкой, я бы женился, не раздумывая». Я сходил по тебе с ума, мечтал все дни напролёт до нынешней ночи. И я теперь так счастлив! — Нет, — отчаянно замотала головой Юэ и расплакалась. — Выходит, это даже не наказание за предательство, а просто… способ играть? Я — твоя игрушка?! — Неправда. Ты — моё Сокровище. — Что ты говоришь?! Мы оба — мужчины! Несмотря ни на что, я остался всё тем же парнем, просто заколдованным! — яростно возразила Юэ. — И ты… бхутов сумасшедший, если обратил парня в девушку ради женитьбы! — Не совсем так. Я обратил тебя, чтобы спасти. Сама подумай, каким ещё способом я мог оставить в живых заговорщика, устроившего восстание и покушавшегося на меня? Никто из моих подданных не понял бы такого. Как царь я должен был казнить вас всех, и это даже не выглядело бы преступлением, лишь заслуженной карой. Но как влюблённый в тебя человек я оказался беспомощен. Я не смог убить твоего ачарью, мать и друзей, потому что знал, как больно будет тебе потерять их. Превратить вас в кого-то было единственным путём спасения. И я не придумал ничего лучшего, чем сделать тебя и твоих друзей девушками, а твою мать и учителя — пандами, потому что на этих двоих я злился намного сильнее, чем на тебя, Стхулбхадру и Индраджалика. Именно Мура и Чанакья сбили вас с пути. Вы сами никогда бы не замыслили предательства, я уверен. Вот мои причины! Судить о том, прав я или нет — тебе, но я себя виновным не считаю. Наоборот, я сделал всё возможное, чтобы сохранить вам жизни. Не случись заговора и восстания, думаю, однажды я бы признался тебе в своих чувствах и любил бы тебя и в теле юноши, — терпеливо продолжал царь. — Правда, у нас возникла бы в таком случае уйма трудностей. Я бы никогда не смог открыто заявить о своих чувствах к тебе и гордиться нашими отношениями, не пряча тебя от других. Хорошо ли это? Подумай сама. Кроме того, женское тело способно на куда более глубокое удовольствие. Может, попробуем? Как раз отличный повод подвернулся. Первая ночь после свадьбы всё-таки. Юэ молчала. Внутри неё происходила нешуточная борьба. — Я могу уйти прямо сейчас, — снова заговорил Дхана Нанд, — и даже не пойду утешаться к наложницам, потому что с тех пор, как мы встретились, они мне стали не нужны. Но… Что будешь делать ты в гордом одиночестве? — Ничего, — ответила Юэ с независимым видом. — Усну. — Сомневаюсь. Твоё тело уже пробудилось, и оно требует прикосновений, я чувствую. Ты не уснёшь, пока не получишь удовлетворение. Так не лучше ли разрешить мужу, жаждущему тебя, сделать это? Краска бросилась Юэ в лицо. Она боролась с собой. Наконец, через силу выдавила. — Тебе решать, я же твоя игрушка! Ты изменил моё тело и взял в жёны, не спросив моего согласия, — стараясь изображать безразличный вид, проговорила она, — так что мне всё равно. Делай что угодно. «Буду лежать неподвижно, пусть не воображает, будто мне это нравится!» — упрямо подумала она, закусив губу. — Привстань. Я сниму пояс и сари, — его ровный, тихий голос будоражил её душу так, как ничто в целом мире. Юэ покорно встала. Глядя на неё с мягкой полуулыбкой, Дхана Нанд осторожно расстегнул пояс и положил его рядом с ложем. Затем снял с неё ожерелье, браслеты и кольца. И наконец медленно освободил от сари. Полоса ткани упала под ноги. Оставшись нагой, Юэ вздрогнула и испуганно закрылась руками. Дхана Нанд отвёл её ладони в стороны. — Не закрывайся. Дай налюбоваться, — он осторожно повёл пальцами от её плеч до бёдер, нежно оглаживая каждую часть тела, дрожащего одновременно от страха и предвкушения, хоть в последнем Юэ не созналась бы даже себе. — Ты прекраснее любой богини, дороже любого сапфира… Моя махарани, — большой и указательный палец сомкнулись на её отвердевших сосках, ставших внезапно необычайно чувствительными. Он ласкал её до тех пор, пока не увидел, как сбилось её дыхание и как задрожали колени. Тогда Дхана Нанд быстро разделся, подхватил Юэ на руки и опустил на ложе, накрывая сверху своим обнажённым телом. Он долго смотрел на её веки с трепещущими ресницами, а затем приник губами к полураскрытому рту, отвечая стоном желания на её сладостный выдох. Потерявшись в головокружительных ласках, Юэ скользнула ладонью по его груди и животу и вдруг в ужасе отпрянула от мужа, начав отчаянно выбираться из-под него. Почуяв неладное, Дхана Нанд откатился на бок, отпуская Юэ. — Что напугало тебя на сей раз, Сокровище? — ЭТО. Царь со вздохом проследил за направлением, куда указывал палец супруги. «ЭТО» действительно заслуживало безотлагательного внимания. — Юйлинь говорила, — взволнованно жестикулировала Юэ, — чего можно ожидать девушке, и я смирилась. Но я хорошо помню, какой размер был у меня раньше. А ЭТО… уже чересчур. — Звучит как зависть к лингаму. — О, поверь, это совсем не зависть! Смерть от меча — почётная. Смерть от лингама — вряд ли. Отрастил себе… — Но я же не виноват, — начал оправдываться Дхана Нанд. — Я рос, и он тоже рос. Не в моей власти было изменить происходящее. И потом, знаешь ли, мудрецы говорят: «У страха большие глаза» и «Не попробовав, не узнаешь». — Зато теперь я понимаю, что ты подразумевал под «орудием мщения», когда приходил насмехаться надо мной перед свадьбой. Дхана Нанд закрыл лицо руками, не зная, плакать ему или смеяться. — Я шутил, прие! Неужели до тебя ещё не дошло? И пусть мои шутки подчас были довольно едкими и колючими, но только так я мог выразить гнев за твоё предательство и показать, что я — хозяин моих чувств к тебе. Иначе ты, осознав, как много значишь для меня, сломала бы великого царя Магадхи об колено, как тростинку. — Никогда не собиралась никого ломать. И лучше бы я остался юношей, — простонала Юэ. — Нет, — вздохнул Дхана Нанд, — останься ты юношей, нам бы было во много раз сложнее. А теперь ложись и не думай о том, что я явился растерзать тебя. Давай поспорим на тысячу пан, что я не причиню тебе боли. — У меня нет тысячи пан, — заметила махарани. — Тогда спорим на три ночи не-любви. — Это как? — Если проиграю, на три ночи оставлю тебя в покое, раз уж я тебе настолько противен. — Согласна. Но, запомни, я и сейчас лишь исполняю дхарму супруги, иначе я бы не согласилась… Ты меня вынудил. — Да-да. Против воли, как истинный тиран, — охотно признался самрадж, обнимая Юэ и пряча довольную улыбку. *** Она поклялась себе лежать неподвижно, чтобы этот самодовольный изверг не почувствовал, что с ней творится от его касаний. Она не хотела ничего чувствовать: ни боли, ни счастья — совсем ничего, как на свадебной церемонии, но тело предало её. Проклятое, ненавистное тело! Одно прикосновение пальцев самраджа к нежнейшим складкам кожи меж её ног, и она растаяла, как ледник, сползший к подножию гор. — Горячая… Какая же ты невероятно горячая! — восторженно зашептал ей на ухо Дхана Нанд, пока она плавилась от его прикосновений, срываясь в стоны и крики наслаждения, сдерживать которые не было сил. — Тебе надо много раз подряд, я понимаю. Ты получишь столько, сколько нужно, прие! От собственной руки не получить такого ощущения, что ты — не мужчина и не женщина, а огненный поток, несущийся по выбитому в камнях руслу, но не вниз, в океан, а в небо, к звёздам, к неизведанным Локам. Юэ взрывалась неописуемым блаженством снова и снова. Она даже не поняла, когда влажные от её телесных соков пальцы мужа скользнули внутрь, позволяя ощутить, что там, в глубине скрыт ещё больший экстаз. — Что ты делаешь… О… Что ты делаешь со мной?! Мой господин… Мой самрадж… Мой… Дхана! Он мог смотреть на такую вот Юэ, потерявшую над собой контроль, вечно. На Юэ, покрытую карминовым румянцем поверх смуглой кожи, с припухшими влажными губами, обласканными им, расцелованными сотни раз, с упругой грудью, с лоном, подобным сердцевине алой розы, украшенной поутру каплями свежей росы. Ему было мало рук, и он припал губами к этой необыкновенной розе, впитывая в себя благоуханный медовый нектар. Он заметил, как его возлюбленная с долгим, громким стоном вцепилась зубами в подушку от его нескончаемых ласк. — Пощади… Нет сил! Умираю, — она содрогнулась, превращаясь на его глазах из человека в сияющую богиню. Не погибающую, но восстающую к жизни. Позволив утихнуть волне её наслаждения, Дхана Нанд прижался губами к бедру своей жены, вдыхая пьянящие ароматы тела, доведённого им до той черты, где любовь способна освободить душу из первозданного хаоса. — Дхана, — Юэ смотрела на него с восторгом и благодарностью, — это было… невероятно, — пробормотала она, и царь понял, что никогда прежде не испытывал подобного счастья. Он ощущал невероятную тяжесть в паху из-за неудовлетворённого желания, но всю его душу заполняло блаженство, потому что сейчас в облаке неги, благодаря его умелым ласкам, плыла Юэ. А потом она посмотрела на него и всё поняла. — Иди ко мне, — прошептала она, привлекая его ближе, — теперь я готова. — Нет, всё должно быть не так, — покачал он головой. — А как? — спросила она. Кротко и мягко, без вызова и без гнева. С нежностью. И это ему было непривычно. — Перевернись на живот, — попросил он её. — Пока я ласкал тебя, я изучил твоё тело. Я понял, какая ты внутри, и я теперь знаю, как тебе надо лечь, чтобы ты не испытала боли, — он помог ей перевернуться и положил подушку вниз, чтобы ей было удобнее. — Расслабься. Она уже не боялась и не испытывала обиды или гнева, не желала сбежать… Он вошёл в неё плавно и неглубоко, осторожно поддерживая поперёк живота, и начал медленно двигаться, постепенно углубляя проникновения. Юэ улыбнулась. Это было похоже на покачивание ветвей деревьев, колеблемых ветром. Или на полёт в небе двух птиц — крыло к крылу, в радости и свободе. Никакой боли, только ощущение единения и невероятное тепло. В некий миг воображаемый нектар из мадхвики, заполнявший её тело, вдруг стал терпким, а наслаждение из мягкого и ровного стало похоже на острый пик горы. Юэ забыла о том, что давала себе слово не поддаваться. Забыла и о том, что ещё день назад желала умереть. Стоя на коленях, держась руками за спинку кровати, юная махарани снова вознеслась на небеса. — Моя Луна… — услышала она шёпот за своей спиной, и разгорячённый Дхана Нанд, тяжело дыша, опустился на её спину, целуя длинные, растрёпанные пряди волос, впитавшие его мускусный аромат. — Тебе хорошо? Всё хорошо? — взволнованно выспрашивал он. Она счастливо кивнула, расцветая блаженной улыбкой. — Да, Дхана. Внезапно какая-то новая мысль поразила её. Быстро вынырнув из-под мужа, Юэ провела рукой по своей промежности и опешила, увидев, что ладонь чистая. — Нет, — вдруг испуганно прошептала она. — Не может быть. — Что? — теперь её странным поведением заинтересовался Дхана Нанд. — Нет, — Юэ внимательно оглядывала скомканные простыни, покрывало, подушку, потом её насмерть перепуганный взгляд устремился на царя. — Я была невинной! Ты же веришь? Я не лгу! Поняв, чего именно она испугалась, царь хитро улыбнулся, решив в последний раз разыграть жену. — Хм-м, — задумчиво протянул он, — слабо верится, — Дхана Нанд свёл брови, убедительно изображая нарастающий гнев. — Ты точно не была невинной. Сейчас пойду и убью аматью. Либо он сам тебя осквернил, либо не досмотрел за тобой и позволил, чтобы это случилось между тобой и кем-то ещё! Давай, признавайся, кто тебя обесчестил по пути до меня? Не скажешь — сам выясню. И твоего любовника, кем бы он ни был, обезглавлю. — Дхана, — Юэ перепугалась до смерти, даже не поняв, что её разыгрывают. Молитвенно сложив руки, она разрыдалась. — Клянусь Триадой, никто меня не трогал! Я не знаю, почему всё выглядит так, словно я лживая, падшая женщина! Дхана Нанд рассмеялся и мягко привлёк её к себе. — Прости, не удержался напоследок. Отныне в суровость мне больше не поиграть. Мы стали чересчур близки, и я не смогу обманывать тебя даже в шутку. Что ж ты у меня такая наивная, — прошептал он, целуя Юэ в висок. — Это дэви Юйлинь рассказала про кровь и боль в первую брачную ночь? — Да, — кивнула Юэ, всё ещё пытаясь успокоиться. — Она. — Знай, такое бывает и случается довольно часто, но только после ночи с круглым идиотом, который не способен умело подготовить свою возлюбленную. Увы, таких идиотов — великое множество. И если бы, придя сюда, я без лишних разговоров повалил тебя и взял там, где распластал, ты испытала бы то же, что и большинство женщин в свой первый раз… Но зачем так делать, если я уже давно излечился от глупости и знаю, как надо? Юэ некоторое время смотрела на него сквозь пелену высыхающих слёз, а потом просто крепко обняла за шею. — Прости за всё, что я натворила, — прошептала она. — Я постараюсь принять это тело ради тебя. Отныне я — твоя махарани. Дхана Нанд нежно погладил Юэ по волосам, словно вернулись прежние недолгие времена полного доверия между ними. — А я — твой махарадж до самой смерти, хочешь ты того или нет. — Хочу, — послышалось в ответ. — Хочу больше всего на свете, Дхана.