Половина Луны

Прошло пять с половиной лет с того самого дня, когда самрадж Дхана Нанд сочетался законным браком с раджкумари Юэ. Народ Магадхи, поначалу настороженно относившийся к иноземной царевне, теперь превозносил прекрасную махарани как богиню. И это было неудивительно. Прежде суровый император, женившись, стал заметно мягче и проявлял куда большую щедрость по отношению к простому народу. Правда, с некоторых пор по дворцу поползли слухи, будто Юэ вовсе не та, за кого себя выдаёт… — Истинно говорю, сам видел! — паренёк лет шестнадцати, бурно жестикулируя, делился своим открытием с юными кухарками, пользуясь отсутствием Даймы, ненавидевшей сплетни. — В воды лотосового озера, расположенного в саду, по вечерам входит статный мужчина, подобный по красоте Господу Вишну, а выходит на берег царица Юэ. Про мужчину того другие слуги говорят, будто он один из воинов Бхадрасала, оберегающий самраджа Дхана Нанда во время поездок по далёким землям, но теперь-то я узнал, что это неправда! Это и есть царица Юэ, только в ином обличье. Служанки громко заахали и изумлённо запереглядывались, слушая такие небылицы. — Да брешешь, — заметила самая старшая из них, которой было лет девятнадцать, с презрением покосившись на рассказчика. — Вот умереть на месте, если вру! — с жаром воскликнул юноша. — Но и это не всё. Когда махарани уединяется в купальне с самраджем, стоит ей окунуться в воду, так она потом выныривает, становясь тем самым мужчиной, похожим на Вишнудэва. И господин наш обе ипостаси своей супруги привечает с любовью. — Ну и как такое возможно?! — с сомнением спросила пышнотелая служанка в ярко-жёлтом сари с вышитыми по краю цветами ашоки. — Это ведь божественное волшебство, недоступное смертным. Хватит в чужие уши своё враньё заливать. — Но я говорю правду, — не смутился парень. — Триадой клянусь! — И как ты проник в царскую купальню, если она всегда наглухо закрыта? И щелей-то нигде нет, все заделаны! — с издёвкой полюбопытствовала служанка. — А вот так. Мне огромных трудов стоило не шевелиться четыре мухурты подряд, завернувшись в три слоя шёлка, а сверху ещё и парчой накрывшись. Да и кожа лица и рук, натёртая цветными порошками, зудела страшно, — поделился сплетник. — Зудела? — удивилась пышнотелая. — Это почему? — Да потому что мои друзья меня в такое нарядили и так накрасили, что и сказать стыдно. — Расскажи!!! — хором потребовали сразу все служанки. — Мне пришлось изображать статую дэви Рати, установленную в царской купальне. Резчик по дереву опять не успел к сроку выполнить заказ самраджа, а он ещё помнил, чем ему угрожал государь в прошлый раз, когда тот с новой игрушкой для царевны подзадержался и сиденья в сабху сделал на две пакши позже. Вот бедняга и попросил меня и моих друзей подсобить и спасти его шкуру. Знал, что мы сможем! Я чуть не помер под этими покровами, боясь пошевелиться или чихнуть. Если бы меня обнаружили, то конец бы мне настал мгновенно. Но чего я только не насмотрелся в тот удивительный вечер, когда наша царица превратилась в прекрасного Вишнудэва, а повелитель ласкал её… его… — добавил юноша мечтательным тоном и в глазах его невольно загорелся огонь страсти. — Выходит по всему, — задумчиво вымолвила ещё одна служанка, слушавшая вместе с подругами сию дивную историю, — что наша махарани — это дэви Мохини? — А если Вишнудэв в облике Мохини спустился в Мритью Локу, то ради кого он сделал это? Никто из Триады не приходит в наш мир без причины, — призадумалась старшая из поварих. Чечевичная похлёбка в огромном чане неистово булькала, но ни одна из кухарок не обращала на готовящуюся еду никакого внимания. Всех куда больше интересовал загадочный рассказ ловкого шпиона, успевшего понаблюдать за тайной жизнью царя и царицы. — Вишнудэв мог бы спуститься и прожить целую жизнь в человеческом облике только ради дэви Лакшми. — Или ради Господа Шивы… Девушки перебивали одна другую, строя предположения. — Шивы?! Неужели наш повелитель — сам Махадэв? — опешила самая старшая служанка, почуяв сверхъестественный трепет, пробежавший с головы до пят. — Возможно! — оживился коварный исполнитель роли статуи. — Никого похожего на Лакшми я во дворце не наблюдаю, а самрадж Рудрадэва подчас напоминает. Правда, в последние годы он стал добрее и наказывает смертью только за непростительные прегрешения. А вот раньше… — Дэви Мохини чьё угодно сердце смягчит, — многозначительно заметила пышнотелая, теребя простенькое ожерелье на шее. — Вот бы и мне повезло замуж за дэва выйти! Или за сына бога. — Да куда таким, как мы, — тяжело вздохнула старшая кухарка. — Для нас вайшью хорошего или даже шудру трудолюбивого получить в мужья — уже счастье. К тому же некоторые уже замужем… Например, я. Девушки вдруг оживились и начали делиться между собой откровениями про своих женихов и мужей, и тема разговора плавно сменилась. Однако семена сомнений по поводу истинной сущности царицы Юэ в умы служанок уже проникли и через некоторое время начали давать всходы. Именно тогда по дворцу и поползли разнообразные слухи, которые докатились даже до первого министра Ракшаса. *** — Ну что там? — Дхана Нанд изнывал от невыносимой жары. Не помогало ни прохладное питьё, ни опахала из павлиньих перьев, которыми усердно размахивали над его головой двое слуг. Близился полдень. Всё, чего сейчас хотелось самраджу — покончить с зачитыванием последних новостей и отправиться освежиться в купальне. После омовения Дхана Нанд собирался пойти к супруге, обнять Падмини и помочь Юэ уложить дочку на дневной отдых. Маленькая раджкумари никогда не ложилась спать ни днём, ни вечером, не увидев отца. Дхана Нанд не собирался разочаровывать малышку и на сей раз. — Царевна Дурдхара и дэви Тарини прислали послание из Хава Мехел, — Ракшас подал пергамент своему повелителю. — Читать не смею без вашего приказа, Величайший. — И не надо. Моя сестра, связавшись с Тарой, потеряла всякий стыд и подчас пишет такое, что даже моим глазам лучше поберечься и не видеть этого. А уж целомудренным очам первого министра, являющегося благочестивым брамином, и вовсе не стоит скользить по строкам столь греховного послания. А потому давай сюда, — Дхана Нанд взял пергамент и сунул его за пояс. — Прочту в одиночестве. Это всё? — Никак нет! — Ракшас прочистил горло. — Охотник Вэйдун и его супруга Эхуанг, проживающие в лесу, подали прошение, чтобы вы издали закон, запрещающий уничтожение панд на территории Магадхи. Помощник писаря зафиксировал с их слов буквально следующее, — Ракшас развернул прошение и зачитал: — «Охотник Вэйдун и его супруга Эхуанг сказали, что панды для них как родные дети, собственно, они и есть их дети, и если закон о защите панд не будет издан, то они сами вдвоём будут их оберегать. Они намерены стрелять из лука, лупить дубинами или угощать ядовитыми лягушками тех, кто пытается убить панду, чтобы заполучить её красивую шкуру для ковров и накидок». Вот такая странная просьба. Хотя насчёт ядовитых лягушек я не понял. Что за лягушки, Величайший, вы знаете? — Нет, Картикея, понятия не имею… Но вот панды в наших лесах и в самом деле расплодились, мне уже докладывали торговцы, которые возят товары по лесной дороге в сторону Таксилы, — Дхана Нанд промокнул вспотевший лоб уттарьей. — И откуда только взялись эти медведи в таком количестве? — Так ясно, — лицо Ракшаса на миг исказилось гневом. — Каутилья ведь пять лет назад сбежал, а охранники докладывали, будто в ночь его побега явилась гигантская самка панды размером со слона, избила стражей, открыла клетку и выпустила Чанакью. Вероятно, от них и пошло потомство? Ну не от Юдуна же с этой… Хуанной в самом деле? — Ракшас поймал себя на том, что больше не хочет ломать язык, выговаривая чужеземные имена. — Вся эта история про самку панды, — Дхана Нанд ударил ладонями по подлокотникам трона, — как-то неубедительно звучит. Пять лет назад я приказал выбить из тех двух стражей правду кнутом и бросить в темницу, но они оба так и не признались, что на самом деле произошло в ночь исчезновения Чанакьи. А потом за них вступилась Юэ, — царь тяжело вздохнул, — и пришлось выпустить. Моей махарани я ни в чём не могу отказать. Юэ решила, будто ложь об истинных причинах бегства Чанакьи — не такой уж страшный проступок, чтобы сгноить охранников в подземелье. К тому же Чанакья давно сгинул и никому из нас не мешает жить. Ведь не мешает? — Вам, бесспорно, виднее, Величайший! — бодро отозвался Ракшас. — А что это за Вэйдун такой? — заинтересовался вдруг Дхана Нанд. — Судя по их именам, они с супругой прибыли из Чжунго? — Возможно, Хуанна и правда из Чжунго, но её супруг странный, — поделился мнением Ракшас. — Глядя на него, я бы не подумал, будто он приезжий. Я бы решил, что он местный, только малость нездоровый. Он весь сплошь покрыт шрамами, будто его долгое время нещадно кнутом полосовали, сильно заикается, один его глаз дёргается, а руки постоянно трясутся… Как он стреляет на охоте и попадает в цель, для меня остаётся загадкой. А ещё, — Ракшас понизил голос, — и это самое странное: он напомнил мне Чанакью. Только внезапно постаревшего лет на пятнадцать. Дхана Нанд удивлённо уставился на своего первого министра: — Ты уверен? — Да, самрадж. Сильно похож. Правда, Чанакья никогда не одевался в столь странные одеяния и не носил непонятную причёску. — Непонятную? — Та причёска всё равно как пальма небольшая, которая на макушке торчит. Позади «пальмы» волосы короткие, а спереди всё начисто выбрито. И видно, что волосы оставшиеся не мылись Юдуном года два. Или три, — красочно живописал внешность охотника Ракшас. — Нет. Это не Чанакья, — мгновенно сделал вывод Дхана Нанд. — Каутилья за своими волосами следил даже тщательнее, чем за Чандрагуптой. Ракшас незаметно сплюнул через левое плечо. Это был его собственный ритуал, придуманный некогда им самим. Так первый советник поступал всегда при случайном упоминании самраджем Чандрагупты. За истекшие годы Ракшасу уже удалось внушить себе при помощи длительных медитаций, что царица Юэ и бывший предатель — два абсолютно разных человека, но в такие мгновения, как сейчас, Картикея испытывал душевные муки. Он вспоминал истину, и ему становилось дурно. А тут ещё эти слухи про дэви Мохини и царя-Рудрадэва, о которых Величайшему лучше не знать… — Но панды так или иначе появились, — вернулся к основной теме беседы Дхана Нанд и совсем другим тоном прибавил: — Пожалуй, я и правда издам закон, запрещающий охоту на них. Панды животные хорошие. Их стоит и поберечь, даже если их отец — Чанакья, а мать — медведица размером со слона. В следующий раз, когда в Паталипутру нагрянут любознательные путешественники из Чжунго, будет что им показать! То-то удивятся! — и Дхана Нанд снова собрался вставать с трона, но Ракшас опять его остановил, умоляюще складывая руки. — Мой государь, помилуйте! Ещё не всё. — Как? — недовольно поморщился Дхана Нанд. — Сколько же осталось письменных прошений? Говори! — Одно, самое последнее. — Давай быстрее! — царь уже почти потерял терпение. — Джагат Джала пишет: «Величайший из Великих и Светлейший из Светлых, мой возлюбленный император! Умоляю вас оказать содействие и забрать куда-нибудь подальше злокозненную невестку Муру, жену моего брата Дургама! Жизнь моя превратилась в кошмар после её появления в Параспуре. Сия злоумная и греховная женщина обладает магией асуров и преследует меня по всему дворцу, превращаясь в огромную панду размером с быка и грозясь сожрать. Но и это не всё. Моя супруга Калки год тому назад сошла с ума и взяла на своё ложе служанку по имени Шипра. Я долго терпел и делал вид, будто ничего не замечаю, но потом терпение моё закончилось. Однажды, придя под покровом ночи в покои негодной девицы, совратившей мою Калки, я устыдил её и попробовал показать на достойном примере, какой вид любви является истинно правильным. Но по несчастному стечению обстоятельств в комнату вошла жена. Она достала из-за пояса длинный нож и мгновенно побрила меня налысо, а потом пообещала отрезать лингам, если я ещё хоть раз попробую научить её подругу правильной любви. Я опасаюсь смерти, государь! В своём дворце я больше не властелин и своей преступной жене больше не муж! А ещё, как я уже сказал выше, меня преследует огромная панда. Помогите!!!» — И почему всем и всюду постоянно мерещатся панды? И почему все мужчины из рода Джала пытаются совать свои лингамы в йони девиц, не являющихся их жёнами? — задал в пространство два философских вопроса Дхана Нанд, а затем решительно отрезал: — Выкинь письмо этого полоумного. Впрочем, нет, погоди. Сначала в ответ ему напиши, чтобы прекращал хлебать мадхвику и побольше времени уделял управлению городом. Если же он снова пришлёт мне подобное послание, я его разжалую обратно в цирюльники, а Параспурой будет управлять Дургам. Нет-нет, — улыбка Дхана Нанда вдруг стала зловещей. — Напиши лучше, что Параспурой будет управлять Мура! Это определённо поможет Джагат Джале справиться со своими необоснованными страхами огромных панд, — и, закончив отдавать распоряжения, Дхана Нанд наконец покинул тронный зал, отправляясь в купальню. Посмотрев вслед своему господину, Ракшас торопливо отёр лицо и с облегчением выдохнул, прошептав: — Самую главную новость я так и не сказал… А ведь лекарь с раннего утра уже проболтался! Ну да ничего. Махарани сама скажет. Ведь если бы я произнёс это сейчас вслух, дэви Юэ никогда бы меня потом не простила. *** — Папа! — маленькие детские ручки обвились вокруг его шеи, и вся усталость, которую не удалось смыть в купальне, мигом исчезла. Падмини вскарабкалась на колени отца и прижалась к груди Дхана Нанда щекой. — А я птичку нарисовала. Вот, — и царевна показала отцу пергамент, на котором нетвёрдо было начертано странное изображение некоего крылатого существа, напоминавшего летающего коня. — Красиво! — Дхана Нанд взял пергамент и внимательно рассмотрел его. — А это кто? — Лебедь, папочка. Он летит над Манасароваром! Видишь? Юэ стояла поблизости и с улыбкой смотрела на эту сцену. — Конечно, лебедь. Я так и понял, — Дхана Нанд постарался сделать убедительное лицо, но скрыть свои сомнения от дочери ему не удалось. — Мамочка, это ведь лебедь? — заметив, что отец сразу не признал птицу на её рисунке, Падмини обратилась за помощью к матери. — Да, милая, — мгновенно поддержала дочь Юэ. — Самый настоящий! Ни с кем не перепутаешь. И я тоже думаю, как и твой папа, что он очень, очень красивый! — Завтра я тигра нарисую! И змею. И ещё Господа Шиву. А теперь я буду спать, — Падмини соскочила с рук отца и подбежала к своей кроватке, забираясь в неё. Улегшись, девочка подождала, пока Дхана Нанд накроет её покрывалом. — Про кого тебе рассказать сегодня? — ласково спросил Дхана Нанд, присаживаясь рядом. — Про двух сестёр, которые ракшаса побили, — быстро ответила Падма. — Ну, слушай. «Неподалеку от одной деревни рос высокий тамаринд. На дереве том с давних пор жил злой дух-людоед. И простые люди, и лесные звери очень его боялись. К тамариндовому дереву никто приблизиться не смел…» Юэ, присев на краешек ложа, тоже слушала сказку вместе с дочерью и чувствовала, как сердце её переполняется нежностью. Вскоре после свадьбы, уже поняв, что влюблена по уши и никогда не сможет покинуть Дхана Нанда, царица Юэ всё ещё не верила до конца в возможность такого счастья. И вот теперь осознала, как была неправа. Жестокий царь с холодным сердцем стал для Падмини лучшим на свете отцом, а для неё самой — лучшим мужем. Падмини быстро уснула, не дослушав сказку. Дхана Нанд ещё некоторое время посидел с ней рядом, поглаживая дочь по волосам, а потом повернулся к Юэ, раскрывая объятия, и с наслаждением обнял прильнувшую к нему супругу. — Как ты? Поутру мне показалось, что ты бледна. — Тебе показалось. — Правда? Но ты почти не ела свой завтрак! — Скажи, дорогой, когда ты поедешь поздравить Гови и Цэй с рождением дочери? — неожиданно сменила тему Юэ, так толком и не ответив на вопрос мужа. — Они прислали приглашение на праздник ещё вчера. Дхана Нанд тихо вздохнул. — Мы с тобой совсем недавно вернулись от Бхутапалы и Джаохуа, отпраздновав рождение их малышки, а тут ещё и у Гови прибавление. Даже не знаю, что нам делать? — шутливо посетовал он. — Но вечные праздники, начавшие меня с некоторых пор утомлять, и постоянные государственные дела — это лишь часть трудностей. Я стал задумываться о том, кого сажать на престол, если ни у кого из моих братьев, да и у меня самого нет сыновей? — Какая же это трудность? Всё просто. Ты обещал, что наш первенец станет наследником, — напомнила Юэ, улыбнувшись. — И вот родилась Падмини. Делай её царицей, когда вырастет. — Короновать?! — притворно ужаснулся Дхана Нанд. — Нашу Падму?! — Её. Или мой господин не держит данное слово? — лукавая улыбка заиграла на губах Юэ. — Если ты желаешь сделать Падмини царицей, значит, так и будет. Я совершу невозможное и объявлю её наследницей. Только, родная, воспитывать её, начиная с нынешнего дня, придётся как мужчину. Она овладеет многими знаниями и умениями, но станет жёсткой и непреклонной, как и её отец. Смотри, милая! Быть правителем Магадхи — тяжёлая задача. Стоит ли прекрасной девушке взваливать на себя такую неподъёмную ношу? — Не стоит, конечно, — внезапно согласилась с ним Юэ, тоже став предельно серьёзной. — Особенно, если совсем скоро боги благословят тебя сыном. Дхана Нанд онемел и долго не мог прийти в себя. — Что ты сказала?! — наконец, с трудом выдавил он из себя. — Я уже давно не пью настойку, которую дал мне лекарь после рождения Падмы. Я ничего не говорила тебе, но вместе с астрологом мы ещё три года тому назад высчитали благоприятное время для зачатия мальчика, и когда такое время подошло, я немедленно бросила пить мерзкое зелье. И вот, — Юэ коснулась ладонью живота, который пока ещё был совершенно плоским под золотым поясом. — Я почти уверена, что теперь ты получишь долгожданного ювраджа, необходимого Магадхе, и… Договорить ей не удалось. С глазами, полными слёз, Дхана Нанд вдруг опустился перед ней на колени и коснулся губами её стоп. Ощутив неловкость от того, что царь и господин так унижает себя, Юэ собралась отдёрнуть ноги, но Дхана Нанд остановил её, лишь крепче прижавшись к ней. — Мне часто снятся сны о других мирах, — откровенно признался вдруг Дхана Нанд, ласкаясь щекой к щиколотке Юэ, украшенной тончайшими золотыми браслетами, усыпанными голубыми топазами и яркими сапфирами. — Иногда я вижу тебя в теле Чандрагупты, и мы живём вместе, но прячем нашу любовь от всех. В иных снах я умираю на поле боя от твоей руки, потому что мы так и остались врагами, не сумев примириться. Подчас мне снится, как я корчусь в спазмах в лесу, отравленный ядом, который мне прислал Чанакья, а рядом со мной никого, кроме верного аматьи. Я проживаю разные жизни. И так каждую ночь. Я говорил с одним странствующим брамином недавно по поводу тех снов, и он сказал, что бывает и такое: одна душа живёт во многих мирах, ибо миров, похожих на наш — бесчисленное множество. А я, выходит, обладаю способностью видеть их все. Но, знаешь, тот мир, где я очутился сейчас — самый необыкновенный и самый счастливый. Мир, где я обрёл больше, чем мог и мечтать. Намного больше, чем заслужила моя душа. Падмини пошевелилась во сне и перевернулась на спину, раскинув ручки. Дотянувшись до неё, Дхана Нанд вложил свой указательный палец в ладонь малышки, и та инстинктивно сжала его. — Теперь ты можешь разбить кувшин, который хранишь запечатанным в подвале, — услышал вдруг Дхана Нанд голос Юэ. — Я приняла решение. Я останусь твоей женой и матерью твоих детей навсегда. Но учти! — интонации махарани снова изменились. — Когда родится юврадж, на этом остановимся, потому что рожать третьего малыша я точно не… Губы Дхана Нанда мягко, но настойчиво прижались к её губам. — Три луны и без того освещают мою жизнь, — прошептал царь. — Скоро появится четвёртая. Такого яркого сияния мне вполне достаточно. Тишина окутала их. Из-за занавесей, закрывавших окна, слышались голоса птиц, поющих в саду. Новая луна готовилась взойти на небосклон, и в ожидании её появления сердце Дхана Нанда горячо билось, замирая от счастья. 25.05.2022г.