Бежит дорога все вперед, Куда она зовёт? Какой готовит поворот? Какой узор совьёт? Сольются тысячи дорог В один единый путь. Начало знаю, а итог Узнаю как-нибудь.
***
Когда-то, давным-давно, когда трава была зеленей, небо ночами бархатней, а солнце светило гуще, приключилось одно преинтересное путешествие, что имело честь оставить свой маленький след в истории великой Арды и неизгладимо повлиять на несколько вполне приметных нашему читателю жизней. Об этом и будет рассказ, мною затеянный. О свободе и надежде, о вере и смелости, о любви и светлых кудряшках, об остро заточенных кинжалах и нитях норн… Но для начала следует… хм, начать. Начать. Начать бы хорошо, наверное, сначала, да только, где его найти? В истоках сотворения Эа? Или в начине пути? Или в судьбах героев? И стоит ли вообще искать исток, если конец предрешен? Начал много, дорог не меньше, судеб вовсе не сочтешь. Но мысли поймутся, если только сложатся в порядок. А для порядка не мешало бы познакомиться. Все мы знаем, надо полагать, про перворождённых эльфов с их утончённостью и возвышенностью; про творенье Ауле — гномов, искусных мастеров, умудрившихся заковать свет звезды в ожерелье; про милых хоббитов: домашних и многоуважаемых Бэггинсов, и отважных, готовых пуститься в приключение Туков; про орков и гоблинов — измученные Морготом души; про мудрых орлов и коварных драконов. Но слышал ли мой дорогой читатель про полукровок, чей путь обозначен свободой и выбором сердца? Мало их на свете живёт, и сыскать их оттого непросто. Однако одна в нашей истории сыграет не последнюю роль. Не обойтись здесь и без самовольной изгнанницы, сбежавшей с земли, спалённой жадным до влаги солнцем. Разный народ собрался в этом сказе: дикий и неистовый, смиренный и кроткий, надменный и гордый, рассудительный и понимающий. Действо начнётся много западней печально известного королевства, хотя и будет иметь в нему прямое отношение. Многим раньше неизбежного Дагор Дагората. Но не будем затягивать грустные песни. Ещё не время. Шёл 2941 год Третьей эпохи, и Шир наполняла лёгкая майская свежесть в конце апреля. По Восточному тракту брёл, напевая незатейливую песенку, одинокий путник.***
Мóри никогда не отличалась особой силой и военным умением, однако, нашла своё призвание в бытие гонца — её лёгкая поступь обошла сотни дорог Средиземья. Вот и сейчас она держала путь по Восточному тракту, час от часу проверяя на месте ли послание владыки Ривенделла и полной грудью вдыхая свободу. Мори никогда особо не жаловала своё житие в сердце Темнолесья, однако, эльфы отличились дружелюбием к дочери приближённого бывшего короля Орофера, пусть та и была эльфийкой лишь по отцу — мать её почтенный перворождённый нашёл среди следопытов Севера. Та то и нарекла девочку «тьмой» — слишком уж в сердце запало мелодичное, но сильное сочетание букв. Мори вышагивала вперёд по заученным тропкам. Родителей своих она так особо и не запомнила. Отец, найдя мать, был уже близок к истлению от пережитых ужасов. Дочь следопытов же быстро зачахла без мужа. Напоминанием от присутствия в её жизни родителей остались лишь волосы цвета вороного крыла от матери да точёный эльфийский профиль с изумрудно-зелеными глазами-слезами от отца. Мори тогда не особо поняла, почему воспитание взял на себя сам владыка Трандуил, зато к своим 158 годам смекнула, что жить лучше простой жизнью, чем особой, и потому имела некую рассудительность, кротость и понимание той самой жизни. В целом, Мори не была особой особенной. Она была обычной. И почему всё, что приключилось, приключилось именно с ней, особо не понимала.***
И мне — чем сгнивать на ветках — Уж лучше сгореть на ветру.
С таким устоем жила харадрим, изо дня в день затачивая тонкие ножики. Имени её испросить было нельзя, но знали ту, чьи волосы на солнце медью горели, по вечной лисьей ухмылке. Оттого и пошла привычка у людей звать девицу Лисцой да шептаться про смуглянку с её шайкой разбойников, что постоянно кочевали с места на место и подолгу нигде не задерживались. Дороги были их услуги, ибо остриё, всегда мастерски заточенное, прилетало ровно в цель, равную плате. Ни больше, ни меньше. Сбежав от ненавистной свадьбы в 13 лет, Ли́сца знала цену жизни, дружбы и случайных встреч. Она обернула душу свою вспыльчивым нравом и дикостью, подобной хищному зверю, что отражалась в карих, на солнце отливавших багрянцем, глазах. Зубы скалила не мягче своих ножей, а из губ её слова лились чернее черни волос, коими наградила ту принадлежность к южанам. Но мало кто знал, что истинная её душа сокрыта в Кунице, глаза отливают тёплым мёдом на закате, а жёсткие волосы — солнечным теплом.***
Поиздержалась тогда харадрим, когда Мори шагала по Восточному тракту, и сама того не понимая, обрекла свою судьбу. В этой истории вообще много кто чего не понимает, потому и затеялся сей рассказ. Распутав клубок красок, нарисуется ясный взору портрет и откроется истина мысли. Хорошо бы знать ещё, кому принадлежит запутанный клубок мысли этой — смерти, жизни или пустому посланию. Итак, шло 26 апреля 2941 года.