Убегает дорога вперёд и вперёд, По камням, под деревьями, в горы, По пещерам, которым неведом восход, Вдоль потоков, не знающих Моря. По едва проходимым глубоким снегам, По зелёным лужайкам в июне, Меж цветов по траве, и опять по камням, То при солнце, то ночью безлунной.
И Мори улыбается песне. Эльф прав — ей нравится. Все нынешние тревоги уходят вдаль зелёных лугов и голубых рек. Дорога всегда убегает вперёд, и эльфа следует ей уже не меньше, как всю жизнь. Перед глазами расстилаются бесконечные путешествия — из Лихолесья в Имладрис, или даже с востока леса, где непоколебимо стоит дворец владыки, до западной границы, где берёт начало эльфийская тропа. Каждый путь — целое приключение для маленькой эльфы в этом большом мире. И скоро волей судьбы ей предстоит стать участником совсем нежданного путешествия, самого большого и значимого в её жизни. Осталось только добраться туда, где конец и начало Дороги.***
— Полный мешок золота, — меланхолично отрезая кусок яблока наточенным ножичком, определяет цену харадрим. — Сколько?! — В сердце — меньше ста, — надменно усмехается. — Не возьмусь. — Двадцать пять, и пусть сам домучивается. — Как низко ты ценишь эльфийское бессмертие, — фыркает Лисца. — Как будто будь он гномом, ты бы взяла меньше, — недовольно замечает мужчина. — За гнома — больше, — прикидывает в голове восточанка. — Самый дешёвый — человек, такой как ты, например. Твоя сальная голова будет стоит где-то пятьдесят-шестьдесят. Зависит от жира. Восемьдесят и по горлу. Как свинью. — А как свинью? — сглатывает нерадивый отец. — Вниз головой повесить, чтоб кровь вся вытекла. Потом можешь его разделать, медленно, не скупясь на мелкие кусочки, — ухмыляется дева на резко побледневшее лицо собеседника. — Пятьдесят, за эльфа, — скрипит тот. — Без свиней… — За пятьдесят он дохромает сюда и расскажет всё твоей ненаглядной дочурке, — хрипло смеётся девушка. — Поверь, за пятьдесят он многое увидит и узнает, — кареглазая нагло, по-хозяйски вытаскивает кувшин с элем из-за стойки. — Семьдесят, — шипит трактирщик, находя свою дочь порхающей между посетителями с полным подносом съестных заказов. — Восемьдесят — моя последняя цена, — отрезает наёмница, припечатывая хозяина заведения опасно блеснувшими глазами. — Согласен, — сдавленно кашляет тот, успокаивающе улыбнувшись насторожившейся дочери. — Этот эльф у меня уже в печенках сидит! Он её обесчестил! Ты представляешь!.. — Кстати о печенках, — хладнокровно обрывает его стенания девушка. — Восемьдесят плюс обед за твой счёт. Сытный обед. Тогда эльфа ты больше не увидишь. — По рукам. — Я буду мясо, — вместо рукопожатия она забирает кувшин и отходит к столику в углу. Такой любят занимать следопыты. Вольготно расположившись, Лисца диктует молоденькой обесчещенной златовласке, чего она желает, бесстыдно продумывая в голове, как будет лучше добраться до полюбившегося той менестреля.***
Ночь опустилась на тракт незаметно, блеснув по глазам последним лучом весеннего солнца. На небе начали зажигаться первые звёзды, вырисовывая причудливые переплетения. Мори всегда любила всматриваться в них, складывая созвездия в картины, и эта ночь не стала исключением. Прохлада приятно окутала голову, но не добралась до тела, оттого спальник показался ещё приятнее. Эльф вконец уморился и наконец умолк, забывшись красочным сном. А Мори что-то не давало опуститься в сладкую дремоту, какое-то чувство чего-то неизбежного и непременно опасного. Сначала подул ветер, словно принося с собой дурные вести. Потом за плотными облаками скрылась луна, прошелестели кусты. — Эй, меллон, ну-ка, подъём, — насторожилась гонец, продолжая примеряться к обстановке вокруг. Тот завозился, но, повернувшись на другой бок, отмахнулся, как от надоедливой мухи. Мори не отстала, встала, начала тормошить спутника, пока тот, продрав глаза, не сел. Снова прошелестели, дрожа, кусты. Эльфа кинула беглый взгляд на небо, надеясь увидеть покой ночи, способный придать уверенности, но узрела лишь холодный свет Хэллуин. Она сделала шаг вперёд, чтобы пройтись в округе, вызвав у кустов раздражённое рычание, и сдавленно вскрикнула, припав на ногу. Острая сталь вонзилась в бедро, не добравшись шеи менестреля.***
— Что ты здесь делаешь?! — рычит харадрим, пронзая Куницу убийственным взглядом. В кустах назревает гроза. — Это ты что здесь творишь?! — недовольно шипит парень. — Сама говорила, что мы не наёмные головорезы! — Из-за тебя я отвлекалась и нож обагрился кровью не того! — Он вообще не должен был сегодня оказаться к крови! — Я издохла жить без денег! Не появись здесь ты, волк, сонный остроухий тихо отошёл бы! Что теперь прикажешь делать?! — Уходить отсюда, — спокойно заглядывает ей в глаза воин. Ещё раз окинув поляну острым взором — эльфа всё успокаивает менестреля, тому поплохело от вида её крови и ножика, торчащего из плоти — Куница хватает спутницу за плечо и стремительно скрывает двоих в тени последующий деревьев. Теперь о ночном происшествии напоминают лишь отблески холода и капли алого. Мори провожает долгим взглядом шелестящие в своих разговорах растения, хмурится и оседает наземь, отворачиваясь. Куница уважительно кривит ухмылку — не так плоха эта гонец. — Эта гончая мне все планы обломала — весь день от него отойти не могла! — фыркает Лисца, заметив настроение друга. — Она гонец, будь уж добра. — Больно надо! Я из-за неё порчу свою репутацию! — Надо было думать, — тыкает её тот. — Я думала! У меня было много времени — сидела в этих кустах с самого их привала! И вот! Наконец, он сел, открыл мне шею. Остриё так и просилось! А тут ты явился! — Ты сама отвлеклась, — пожимает плечами Куница, не отпуская девушку далеко. — Он так хорошо сидел! А тут этой приспичило шагнуть! Нет бы спать спокойно! Гончая! — плюётся ядом харадрим. — Она гонец, Хáра! Из-за твоей ошибки она пострадала, хотя ни в чём не виновата. Кстати, в чём повинен тот менестрель? — Обесчестил дочку трактирщика. — Поэтому ты захотела его убить? — понимающе кивает волк. — Нет. У них любовь, взаимная. Просто папаше, видимо, было больше не продать девчушку. Вот он и потратился на мои услуги, — с ненавистью выплёвывает кареглазая. — А мне очень хотелось есть. — Собираешься добивать эльфа? — Есть предложения? — Если двоих влюблённых всё устраивает, то почему бы не отрубить голову змее и забрать положенную награду? — Ты со мной? — мгновенно меняется в лице харадрим. — Ты ведь лишилась своего оружия. Как мне тебя теперь оставить, — лукаво произносит парень. — Мой нож ей только душу отравит, — недовольно фыркает девушка. — Значит, ты нажила себе врага, Лисца. — Одним больше, одним меньше. Подумаешь. Ножик жалко.***
Луна освещала тракт достаточно, чтобы рассмотреть бредущую путницу. Одна, она оставила впечатлительного эльфа в его пути, заверив, что рана — сущий пустяк, и ей труда не составит излечиться, еле переставляла ноги, оставляя на деревцах кровавые разводы и разбавляла ночную тишину болезненными стонами. Мори благодарила всех Валар за то, что они не так далеко отошли от радушного края полуросликов, и молила, чтобы хоть кто-то из этих прекрасных созданий не спал в столь поздний час. Свет нашёлся лишь в одном доме под Холмом. По пути стояли услужливые скамеечки, но эльфа стойко держала в голове мысль, о том, что сядь она — больше не встанет. Когда она дошла до круглой зелёной двери, сил почти не осталось — все вытекли с кровью. Гонец постучала крепко, наваливаясь на дверь всем телом, ибо ноги отказывались держать. — Помогите, прошу, помогите… — держаться в ясной мысле тоже не особо получалось, поэтому заявившееся к Бильбо Бэггинсу создание слабо лопотало на эльфийском. На пороге собрались все гости дома. Тринадцать гномов заполнили прихожую, оттеснив хозяина в самую глубь. — Что с вами приключилось? — вышел вперёд Дубощит. Торин Дубощит, собственной персоной. Величественный, гордый, несгибаемый и ненавидящий острые уши от слова совсем, ему-то и выпала честь ловить стремительно падающую Мори. — На тракте… напали… не видела… Прошу вас. — Что она говорит? — спохватились остальные, заметив напрочь окровавленную ногу. — Просит помощи, — нехотя бурчит им узбад, смотря на Таркуна. — Кто ты, дитя? — щурится волшебник, забирая путницу себе. Он, крепко поддерживая, отводит её в гостиную, усаживает в кресло и вытягивает раненную ногу на кофейный столик. — Надеюсь, ты не против, Бильбо? — Нет, нет, что ты! Я могу что-то сделать, Гэндальф? — спохватывается хоббит. — Да, будь так добр, налей чаю нашей гостье. А вы, дорогие гномы, поможете девушке? Оин? Дори? Те, посмотрев на своего узбада, принимаются за работу после кивка. Дают полуобморочной в зубы полотенце, перевязывают бедро поясом от домашнего халата хоббита, щедро плескают на рану горячего вина и вытягивают тонкий восточный клинок. Мори забывается в кратковременном бессознании от вспышки боли, а Оин в пару стежков соединяет края раны. — Эй, Фили, это же та! С тракта! Помнишь? — вдруг выдаёт Кили, дёрнув братца. — И правда, она! — И кто она? — интересуется их дядя, задумчиво крутя в руках поданный ему Дори клинок харадрим. — Мы понятия не имеем, — пожимает плечами Кили. — Шла сегодня отсюда на запад вместе с эльфом, — добавляет Фили. — Вот и ходи с эльфами, — мрачно усмехается Дубощит, изучая взглядом нежданную гостью. Та вдруг открывает совершенно осмысленные глаза, устремляя их зелень прямо на гнома. — Позвольте, это будет моей памятью, — обращается та к нему на чистом эльфийском. — Позвольте узнать, кто вы и как здесь оказались, — твёрдо выговаривает Торин, положив нож в протянутую руку. Кому как не будущему королю было учить эльфийский в Эреборе? Вот сейчас он и вытягивает из памяти причудливые слова, обволакивая их грубым акцентом. Это вызывает много удивления, но в глазах гонца читается уважение. — Мне нечего скрывать. Моё имя Мори. Не стоит пугаться, из общего с тьмой у меня лишь волосы, — приветливо улыбается. — Я эльфийский гонец. Шла с посланием в залив от Лорда Элронда. Кто напал — не знаю. — Кхм, ваш чай, — одёргивает её за плечо Бильбо. Мори вздрагивает и принимает пузатую кружку в руки, много кивая в благодарность хоббиту: — Спасибо! — тот почти алеет от такого — кажется, ещё никогда в жизни его так пригоже не благодарили. — Что стало с вашим путником? — не успокаивается узбад. — Если вы про того эльфа, с которым нас видели эти двое молодых гномов, то он продолжит свой путь в одиночку. Он слишком впечатлительный и мечтательный, ни к чему ему мои терзания. — Мори, милая, будь добра, покажи мне послание, что ты несёшь от Элронда, — обратился к ней Гэндальф, оторвавшийся от окна. Видел Эру, она не хотела его трогать, но раз уж волшебник просит, то… Да и сама она ведь чувствовала, что всё это не просто так. Пергамент оказался вмиг вытянут из сапога. Хорошо ещё, что рана пришлась на другую ногу, иначе залила бы всё своей кровью. Мори одним движением растянула плотную материю и опешила — полотно было чистым, абсолютно чистым и пустым. — Хм, — задумался Таркун, темнея налицо. — Что это значит?! — рявкнул Дубошит, наступая. — Она нас обманула?! — Я ничего не понимаю… — та обречённо взялась за голову, откинув послание на кофейный столик. — Не думаю, что Мори имела цель ввести нас в заблуждение, Торин. Кажется, сама она понимает не больше нашего, — вкрадчиво проговаривает Гэндальф, — Сдаётся мне, теперь у неё будет один путь, и он совпадёт с нашим, как минимум, до поры-до времени. — Я не собираюсь брать с собой женщину! — Ей всё равно предстоит возвращаться домой. Будет ли твоя совесть, Торин, спокойна, зная, что, где-то бредёт одинокий раненный гонец. Она может оказаться полезной отряду, не просто же так её сапоги топчут дороги Средиземья, — не отступается серый маг. — Что ж, наши пути разойдутся в предгорьях. Она идёт к себе домой, мы — к себе, — сдержанно кивает Торин. — Так тому и быть, — довольно выпускает колечко дыма волшебник, и то растворяется в протянутой ладошке Мори, его тепло лечит и окутывает тягучим сном.***
Солнце лишь чуть брезжит на горизонте, старательно врезаясь в прохладное ясное утро. Гномы вовсю хозяйничают в доме маленького сладко спящего хоббита. Разбуженная Гэндальфом Мори не отстаёт от них, заимствуя пару тряпок из благородного дома на перевязку. Она завязывает зашитую ногу, сворачивает и убирает обратно в сапог странное послание, умывается, собирает непослушные волосы в конский хвост и выходит навстречу утру. — А, Мори! Раздели-ка со мной доброту этого утра, — хитро усмехается волшебник, раскуривая трубку. Гонец почтительно кивает и присаживается рядом с ним на хоббичью скамейку. — Как думаете, что хотел Элронд, отправив меня сюда с пустым пергаментом? — Хотел, чтобы ты оказалась здесь, Мори. В походе, — многозначительно и без капли легкомыслия отзывается маг, взор его непроницаемо твёрд. — Тринадцать гномов, какую цель они преследуют? — Торин считает, что ваши пути разойдутся задолго до их цели. Где-то в Раздоле. — Что ж, тогда я не против. Туда и лежит мой путь, — кивает эльфа, награждаясь пронзительным взглядом от мага. Она так и не понимает, что хотел сказать Гэндальф — приказ выступать не заставляет себя ждать.***
Рано поутру пара наёмников творили свои черные честные дела. Пока в трактире было тихо и пусто, двое в тени сотворили свою справедливость. В кассе уменьшилось накоплений ровно на шестьдесят золотых. Как свинью, на собственной вывеске… Светлая дочь, плача, оттирала пол от красных разводов, когда в дверь вошёл среднего роста гибкий, но сильный мужчина. Волосы у него были красно-рыжие, по вискам выбриты и заменены чёрными татуировками. Серые глаза смотрели цепко, по животному распахнуто. На тонких губах лежала тихая ухмылка. — Вы не лейте слёзы по отцу, — прошелестел воин, остро блеснув холодом глаз. — Он заслужил. Ему ваша жалость — ничто теперь. — Это вы его… так? — пересилив себя, выдохнула златовласка. Звериный оскал мелькнул на остром лице, девушка шарахнулась, всхлипнув. — Я никому не скажу! Пожалуйста! Не трогайте меня, молю… — Я и не собирался тебя трогать, мне за это никто не платил, глупое создание. — А кто заплатил за отца? — вдруг осмелела девчонка. — Никто, — хмыкнул молодой волк. — Это он заплатил. За твоего эльфа, — он ответил и на немой вопрос, застывший на устах златовласки. — У нас тоже есть свои устои. Совет да любовь, желаю больше никогда нас не встретить, — с такими словами Куница вышел из таверны, оставляя девушку дрожать с кровавой тряпкой в руках.***
Усевшись на пони, отряд поехал по улочкам Бри к Восточному тракту. У одной таверны стояло непривычное оживление. Гномы уже начали делать ставки, что послужило такому шуму, но могли ли они подумать о картине, какая открылась им — подвешенный за ноги полный трактирщик щедро улил землю и крыльцо своего заведения бурой кровью и слепо смотрел на это белками глаз, закатив зрачки вовнутрь от перерезанного горла. Бофур снял шапку и прижал к груди. Ори помогали отдышаться братья. Фили и Кили разом притихли. — Развелось тут разбойников, — проворчал Двалин, уводя своего пони вперёд. — Нечего тут рассматривать! Земля пухом бедняге, а у нас впереди долгий путь, — скомандовал Торин, не терпя промедлений. Одна лишь Мори не слушала крики улицы. Отчего-то её зацепил серый холод глаз красноволосого парня в глубине собравшегося народа. И хищник не свёл с неё своего цепкого взора вплоть до поворота, сокрывшего эльфу. Почему-то ей показалось, что она определённо точно уже видела этот холодный серый, пронзающий до костей взгляд. Например, где-то в ночной зелени.Но в жизни нет героев, в жизни нет злодеев, Есть только дорога и повод что-то сделать.