***
Дом, около которого таксист высаживает Цзинь Лина, довольно небольшой. Два этажа, треугольная крыша, горящий на первом этаже тепло-желтый свет. В свете зарождающейся зари сложно разглядеть цвета, все кажется серым; но от проезжей части в две полосы к дому ведет слишком яркая дорожка. Дорожка выложена желтым кирпичом, как в детской сказке про волшебника из Страны Оз*, и это отчего-то заставляет Цзинь Лина улыбнуться. Цзинь Лин замирает у крыльца, посылая смс-ку Вэй Усяню, а потом нерешительно стучит в дверь, почему-то игнорируя звонок. Спустя несколько секунд замок щелкает, Цзинь Лин видит перед собой улыбающееся лицо и зависает. Это парень лет двадцати. Высокий, может, на пару сантиметров выше Цзинь Лина; у него заметная родинка под правым глазом, круглые очки в изящной оправе и собранные в высокий хвост длинные — нет, длиннющие — черные волосы. — Привет, — здоровается первым парень и приглашающе распахивает дверь. — Проходи, только обувь сними прямо за порогом, хорошо? — Хорошо, — заторможенно отвечает Цзинь Лин, потом спохватывается и произносит: — Привет. Спасибо огромное, я не знал, что и делать. Вы просто меня спасли! Парень улыбается снова, забирает чемодан и показывает, куда поставить обувь. Цзинь Лин, честно говоря, удивлен таким радушным приемом — словно сейчас не четыре утра и в дом к ним ломится незнакомец, а это старый друг приехал навестить. Цзинь Лина отводят на кухню, вручают плед и кружку чая, и он решает, что попал в сказку. — А ты?.. — неопределенно машет рукой Цзинь Лин, потому что встретивший его парень так и не представился. Он старается игнорировать тот факт, что у этого парня слишком красивая улыбка. — Лань Сычжуй, можно просто Сычжуй, — улыбается тот. — А ты Цзинь Жулань, правильно? — Лучше Цзинь Лин, — морщится он и поясняет: — Не очень люблю имя в быту. Лань Сычжуй понятливо кивает, и вдруг откуда-то сзади раздается грохот. Цзинь Лин вздрагивает и оборачивается, а Сычжуй улыбается снова — только теперь, кажется, намного искреннее, и Цзинь Лину становится совсем неловко. — А-И! — говорит Сычжуй с какой-то непонятной интонацией. — Я… разобрал комнату, — отвечает спускающийся с лестницы парень. Лань Цзинъи, думает Цзинь Лин. — Эй, ты! Можешь идти наверх, если хочешь. — А-И! — повторяет Сычжуй, но теперь явно укоризненно. — Спасибо, — кисло выдает Цзинь Лин. Впрочем, даже если один его сожитель относится к нему дружелюбно, этого достаточно. Цзинь Лин не собирается здесь задерживаться — просто и правда нужно позвонить… Цзинь Цзыжэню? Цзинь Гуэю? Ладно, он разберется. Лань Цзинъи уходит наверх так же быстро, как и спускается, поэтому Цзинь Лин не успевает его разглядеть. Не особо и хотелось — все равно Лань Сычжуй, наверное, красивее… Цзинь Лин крепко жмурится, гоня от себя непрошеные мысли. Это недосып, это просто недосып! — В общем-то, живи здесь, сколько хочешь, — произносит вдруг Сычжуй, и Цзинь Лин удивленно вскидывается. — Из условий только, ну, ничего не портить и не ломать, а если обживешься, посмотрим, кто как будет готовить и все такое. Но об этом, наверное, рано. — Спасибо, — говорит искренне Цзинь Лин — кажется, уже четвертый раз за последний час. Лань Сычжуй проводит его наверх. Насколько Цзинь Лин успевает заметить, первый этаж делится на кухню по правую сторону от входной двери и гостиную по левую. Лестница на второй этаж начинается в паре метров от двери и уводит в квадратный коридор с тремя дверями — комната, ванная, комната. Сычжуй кивает Цзинь Лину налево, сам уходит направо. Цзинь Лин остается наедине со своим новым жилищем. Комната большая и днем, наверное, светлая — здесь три больших окна, два из которых выходят на соседний дом, а одно — на улицу. Цзинь Лин закрывает за собой дверь, подходит ближе. Адски хочется спать, но любопытство берет свое. Следующее, что Цзинь Лин замечает — широченные подоконники. Не вполне уютный темно-фиолетовый диван, не чистый светло-бежевый стол со странно не сочетающимся с ним темным стулом, не шкаф с причудливой волнообразной формой дверец. Комната, на самом деле, выглядит так, будто в нее впихнули, не разбираясь, вещи с мебельной барахолки. Но нет, Цзинь Лин прикипает взглядом к подоконникам. Потому что они широченные. Серьезно, на них можно лечь, пусть поджав ноги, и их ширина не будет уступать небольшой одноместной кровати. Цзинь Лин решает, что он просто обязан попробовать на них поспать, но, правда, не сегодня. Сегодня он валится на диван, не обращая внимания на отсутствие подушки, кутается во все еще накинутый на плечи плед и засыпает мертвым сном. — Доброго… дня, — улыбается с утра Лань Сычжуй, когда Цзинь Лин с опаской спускается на кухню. Ладно, уже именно что день. Цзинь Лин умудряется проспать до часа дня. — Доброго, — хмыкает он и оглядывается. — А-И здесь нет, не волнуйся, он вышел в магазин, — говорит Сычжуй, сдерживая смешок. Цзинь Лин, кажется, слишком выпучивает глаза, потому что Сычжуй все-таки начинает смеяться. — Все в порядке, А-И вчера был не очень вежлив. Он обычно дружелюбнее, правда, ему просто досталось вчера от учителя Ланя. Цзинь Лин сперва кивает, потом хмурится. — Учителя Ланя? — переспрашивает он. — От Лань Ванцзи? Сычжуй почему-то смущается и кивает. Странно, что он так его называет — если Цзинь Лин помнит правильно, Лань Ванцзи ведь его приемный отец? Окей, наверное, это не его дело. Цзинь Лин вспоминает, что неплохо бы проверить чаты, поэтому устраивается у краешка стола и минут на десять залипает в телефон. Намеренно игнорирует 99+ сообщений от дяди Цзяна, проверяет университетский — пока пустующий — чат, отвечает Вэй Усяню, что у него все замечательно, подтверждает односложным «да.» фразу «А-Юань лапочка, будь с ним вежлив!» и фыркает, когда старший дядя присылает забавное селфи с Лань Ванцзи на фоне Эйфелевой башни. Телефон вдруг вибрирует входящим вызовом от неизвестного номера. Цзинь Лин смотрит на него подозрительно, извиняется, отходит… и слышит в трубке оглушающий крик Цзян Чэна. Смартфон даже приходится отодвинуть подальше от уха, чтобы в голове потом не звенело. — Вэй Усянь сказал, что тебе не поздоровится, когда он вернется. Пока, — злорадно вставляет Цзинь Лин, когда дядя набирает воздух в легкие, и отключается. Поднимает взгляд и смотрит на удивленного Лань Сычжуя. — Э… это было очень странно? — Очень необычно, — осторожно отвечает Сычжуй. Цзинь Лин неожиданно фыркает. — Что вообще Вэй Усянь наплел вам? — бурчит он в кружку, поставленную перед ним Сычжуем. — Что тебе негде жить и он просит тебя выручить?.. — Понятно, — вздыхает Цзинь Лин. — Рассказываю. Я приехал в Нью-Йорк учиться, меня встретил мой второй дядя, мы поссорились, и он выгнал меня из дома. В три часа ночи, да. И заблокировал все мои счета, поэтому я сейчас беспомощный и бесполезный. Не знаю, как вы будете меня терпеть, но я так-то мирный. Наверное. Он пытается завершить на радостной ноте, но «рассказ» выходит путанным и бессвязным, и Цзинь Лин сейчас, должно быть, выглядит жалко. Потому что Лань Сычжуй поправляет круглые очки — Цзинь Лин отстраненно задается вопросом, как можно так изящно выглядеть в дурацких круглых очках, — и смотрит с сочувствием. Цзинь Лин немного залипает на том, как гармонично смотрится сонный Сычжуй в своей кухне, и чуть не пропускает вопрос. — А твои родители? — Умерли, — резко отрубает Цзинь Лин, но в этот раз ему даже не стыдно. — Странно, что ты не слышал эту историю — я думал, Вэй Усянь болтливее. Или совестливее, не знаю. Сычжуй поджимает неловко губы. — Ох, — потом выдает он сипло. — Ох! Твоя мама?.. — Ага. Значит, все-таки рассказывал. В конце концов, из-за этой истории с автокатастрофой дядя Цзян пятнадцать лет не общался со своим братом, а сам Вэй Усянь уехал из страны. Цзинь Лин познакомился с ним совершенно случайно — на каком-то форуме для китайских иммигрантов. Точнее, Вэй Усянь специально искал своего племянника, но Цзинь Лин об этом не знал. У них завязалось странное общение, спустя год Вэй Усянь вернулся в страну и они даже пару раз встретились, пока их не увидел вдвоем Цзян Чэн. Потом дяди Цзинь Лина… поговорили, и все стало так, как стало. Ну и Вэй Усянь вышел замуж, но это другая история. — Ладно, забудь, зря я это сказал, — вздыхает Цзинь Лин. Лань Сычжуй торопливо кивает и спрашивает: — Как спалось? Извини, мы, кажется, забыли положить тебе подушку. — Очень хорошо, — с удовольствием меняя тему, откликается Цзинь Лин. — Я даже чувствую себя человеком. Если сегодня удастся разобраться со счетами, будет вообще замечательно. Лань Сычжуй не отвечает, но глаза у него добрые и понимающие. В таком неловком молчании их застает Лань Цзинъи. Фыркает, оглядывая Цзинь Лина, отдает пакет с продуктами Сычжую, громко роется в шкафчиках над плитой и ставит турку с кофе. Цзинь Лин снова чувствует себя лишним, говорит что-то незначительное и ретируется в свою комнату. Через пару часов смартфон вибрирует новым сообщением. Вэй Усянь, 16:53: «Я перевел А-Юаню немного денег, он тебе отдаст наличкой» Вэй Усянь, 16:54: «Тебе нужно что-нибудь еще?» Вы, 16:56: «Хватит гиперопекать меня, ничего не нужно. Спасибо.» Вы, 16:56: «И ты спишь вообще?» Вэй Усянь, 16:57: «пфффффф ты обычно не хочешь этого знать» Вы, 16:58: «...ИДИ К ЧЕРТУ» Цзинь Лин со стоном утыкается лицом в ладони. Ладно, он взрослый, он должен справиться. Вещи отправляются в странный шкаф на следующий день, потому что Цзинь Лина бесит каждый раз наклоняться за ними к чемодану. На стол плюхается пачка тетрадей для предстоящих конспектов — на канцелярию приходится потратить часть денег, которые прислал Вэй Усянь. Цзинь Лин связывается и с Цзинь Гуэем, и с Цзинь Цзыжэнем, но оба только что-то мямлят в трубку про какие-то акции корпорации и про то, что казино Цзиней в Вегасе находится на грани банкротства. Из их слов выходит так, что Цзинь Лину непременно нужно подождать недельку, а лучше месяц, пока все устаканится. Цзинь Лин бросает трубку, дышит тяжело. Сейчас помощь дяди Цзяна была бы как никак кстати, но если бы не дядя Цзян, этой тупой ситуации бы и не было. Ладно, ладно. В крайнем случае, Цзинь Лин сам съездит в Вегас — наследник компании он или кто?! Когда он звонит Цзинь Гуэю в очередной раз — кажется, это вечер перед началом учебного года — и тот снова начинает нести какую-то чушь про акции, Цзинь Лин срывается и долго и громко матерится в трубку. На той стороне сперва повисает тишина, следом раздается невнятный шорох, а потом — долгие гудки. Цзинь Лин отстраненно понимает, что вызов сбросили. — Ты можешь так не орать?! — на пороге комнаты появляется взъерошенный и раздраженный Лань Цзинъи. — Не забыл часом, что ты не дома?! Ты… Цзинь Лин поднимает на него злой, затравленный взгляд, и Цзинъи затыкается на полуслове. — Нет у меня дома, — бросает Цзинь Лин глухо, подходит ближе и пытается толкнуть Лань Цзинъи плечом; но тот упирается рукой в косяк, не давая выйти из комнаты. — Далеко собрался? — светло-серые глаза смотрят пристально, и Цзинь Лину хочется обрасти колючками. Следующий вопрос настораживает еще больше: — Пьешь? — Пью. Каким-то таким образом Цзинь Лин оказывается в обнимку с Цзинъи внизу в гостиной. Здесь, кстати, стоит фортепиано, но Цзинь Лин ни разу не слышал, чтобы кто-то на нем играл. Но сейчас это не важно: Цзинъи уверяет, что может в одиночку выхлебать бутылку коньяка, поэтому алкоголь льется прямо в кружку, из которой они обычно пьют чай. Наверное, будь дома Сычжуй, он бы не дал им так надраться, но Сычжуй уехал в универ, потому что он староста. Цзинь Лин весело улюлюкает, когда Цзинъи шумными глотками хлещет коньяк из кружки, — у него забавно дергается кадык — а потом в прихожей раздается звон ключей. — Блять, — выдает Цзинъи, выплескивает остатки коньяка в кружку и изо всех сил пытается запихнуть пустую бутылку между подушек. Получается только с помощью Цзинь Лина. — А что? — интересуется он шепотом. — А-Юань вернулся, — так же тихо выдыхает Цзинъи и сползает по подушкам вниз, ложась ровно на ту, за которой спрятана бутылка. — Нам влетит. — А запах? — пугается Цзинь Лин, потому что нагоняя от Сычжуя ему не хочется. — Окна открой! — шипит Цзинъи, и Цзинь Лин, спотыкаясь, распахивает последнее окно ровно в тот момент, когда в гостиную заходит Лань Сычжуй. Цзинь Лин даже со своего места видит, как Сычжуй поводит носом. Цзинъи замирает на диване, нервно берет в руки кружку с коньяком и отхлебывает приличный глоток, пытаясь не морщиться. Вот, смотри, у нас все тихо-мирно… — Что здесь происходит? — хмурится Лань Сычжуй и поправляет очки на носу, словно сомневаясь в увиденном. — Чай пьем, — отвечает Цзинъи, стараясь выглядеть невозмутимо, но это получается не очень. Он даже помахивает кружкой, но это, кажется, зря — его руку ведет, и коньяк смачно выплескивается на ковер. — Ну ладно, как раз пить хочу, — нехорошо улыбается Сычжуй, и с лица Цзинъи вдруг сходят все краски. — Ладно-ладно-ладно, не надо! — он ставит кружку на стол и смотрит виновато из-под челки. — Мы просто решили… отдохнуть. Ну нет, нет, А-Юань, не забирай, ну зачем!.. — Вам двоим хватит, — серьезно произносит Сычжуй, забирает остатки коньяка и уносит их на кухню. Слышится шум воды в раковине. Цзинь Лин вместе с Цзинъи проводит взглядом несчастный алкоголь, а потом разочарованно падает на диван рядом. Рассеянно ерошит волосы, проверяет на всякий случай телефон — ни новых сообщений, ни пропущенных звонков нет. — И почему Сычжуй так против? — бурчит скорее сам себе, но Цзинъи его слышит. — Он правильный слишком, — машет рукой Цзинъи, и его язык заплетается. — А еще, — он переходит на шепот, — А-Юань совсем не умеет пить! Он за-авидует! Цзинь Лину почему-то становится очень смешно, и Цзинъи подхватывает его смех. Так их и застает Сычжуй — сползших с дивана на пол и хохочущих, как ненормальные. Сычжуй смотрит на них с минуту, и чем больше у него на лбу появляется морщинок от недовольства, тем громче ржут Цзинь Лин и Цзинъи. — Расходитесь-ка вы по комнатам, — Сычжуй упирает руки в бока, и под его взглядом они и правда уползают наверх. Цзинь Лин успокаивается, только когда закрывает за собой дверь. Сползает на пол, обнимая болящий от смеха живот, и лишь потом вспоминает, из-за чего он вообще напился и что завтра у него начинается учебный год. Веселье как рукой снимает, и Цзинь Лин решает лечь спать. Разве что в душ сходит, а потом точно спать. Он закидывает на плечо полотенце и сменную одежду и заворачивает в ванную. Только вдруг кажется странным, что дверь в комнату Ланей распахнута, а на кровати… Цзинь Лин заходит в ванную, моргает, а потом осознает — ему почудилось, что на кровати в обнимку лежат Сычжуй и Цзинъи. Он осторожно выглядывает обратно в коридор, но дверь уже оказывается закрыта.***
С этой попойки, после которой Цзинь Лин весь день ходит как в тумане и чуть не путает факультеты в университете, его отношения с Цзинъи налаживаются. Во-первых, потому что с утра страдают оба, а Сычжуй на них один. Во-вторых, потому что Цзинъи в похмелье бросает что-то похожее на «А ты оказался норм парень» и это выливается в короткую несерьезную потасовку, после которой они пристыженно обещают Сычжую больше не драться. Потом оказывается, что Цзинъи не умеет готовить. Точнее, его вообще нельзя подпускать к плите для чего-то большего, чем варка его любимого кофе. Поэтому готовят попеременно то Цзинь Лин, то Сычжуй, а Цзинъи приобретает привычку путаться у них под ногами и стебать Цзинь Лина как по делу, так и без. Наверное, это можно было бы назвать зарождением дружбы, но Цзинь Лин начинает слишком часто ловить себя на том, что смотрит на обоих Ланей чересчур пристально. Это почему-то выбивает почву из-под ног, и Цзинь Лин решает не задумываться, почему он все чаще и чаще задерживает дыхание, находясь рядом со своими друзьями. Цзинь Лин все так же не может разобраться с тем, что сейчас происходит без него в Вегасе. Честно говоря, он не слишком любит ни этот город, ни само казино, но младший дядя — Цзинь Гуанъяо — легко справлялся с этим бизнесом и извлекал из него необычайный доход, на остатках которого и держится сейчас вся корпорация. Хотя бы поэтому Цзинь Лин не собирается казино продавать, по крайней мере — пока. Ну и еще он все еще остается на попечении Цзян Чэна, потому что в чертовом Нью-Йорке Цзинь Лин станет совершеннолетним только в двадцать один, а вести новое дело в любом другом городе он не собирается. Так что Цзинь Лину остается жить с подачек Вэй Усяня, то есть, на самом деле, на деньги Лань Ванцзи. Вэй Усянь наверняка еще и будет отпираться, когда Цзинь Лин предложит вернуть деньги, а это уже значит, что говорить придется сразу с самим Лань Ванцзи. Потому что он единственный из всех дядь Цзинь Лина, кто более-менее адекватен. И не важно, что на самом деле он тетя?.. — Чего такое кислое лицо? — интересуется мимоходом Цзинъи, плюхаясь на диван рядом с Цзинь Лином и одним глазом поглядывая на экран включенного телевизора. — Осознал, что Лань Ванцзи мне тетя, — рассеянно отвечает Цзинь Лин. Где-то сзади давится соком Сычжуй. Цзинь Лин оборачивается на звук. — Я знаю, это плохо звучит, — с сочувствием говорит он, а Цзинъи подрывается, чтобы похлопать друга по спине. — Нормально, — хрипит Сычжуй и отводит от себя заботливую руку. – В таком случае, я даже не хочу думать, кем мне приходится учитель Вэй. В смысле, я думал… Цзинъи смотрит на него странным взглядом, и Цзинь Лин с сожалением думает, что до такого уровня понимания с обоими Ланями ему далеко. Говорит: — Я же правильно помню, что Лань Ванцзи — твой приемный отец? Тогда Вэй Усянь будет тебе матерью?.. Пфф, нужно сказать ему об этом! — Не надо! — Сычжуй почти переходит на писк и краснеет не только лицом, но и шеей. Цзинь Лин со смешком осознает, что это первый раз, когда он видит Лань Сычжуя краснеющим. Потому что Цзинъи краснеет, когда напивается, а вот Сычжуй обычно остается невозмутимым в любой ситуации. — Вэй Усянь будет просить называть его мамочкой, — внезапно поддерживает шутку Цзинъи, и Цзинь Лин прыскает вслед за ним. — Перестаньте! — доносится отчаянное в ответ. Этой шуткой они на удивление долго преследуют Лань Сычжуя, а тот каждый раз забавно смущается. Так проходит сентябрь. Цзинь Лин на почти-своей шкуре узнает, каково учиться в медицинском университете, — и не важно, что сам он учится на менеджменте! — потому что когда страдает Сычжуй, страдают все. Даже если сам Сычжуй не особо к этому стремится. Но когда он в полузомбическом состоянии повторяет жуткие термины, пытаясь ложкой черпать чай и отхлебывать из тарелки кашу, Цзинь Лин пугается. Устает пугаться после того, как в ход идут «холинорецепторы», «адренорецепторы» и вся остальная муть — и если Сычжуй рассеянно уверяет, что это еще не самое страшное, то Цзинь Лин умывает руки. А если это всего лишь третий курс, во что превратится Сычжуй к концу последнего? Сколько их там вообще?.. С Цзинъи несравненно проще: когда Цзинь Лин узнает, где он учится, то валится от хохота с дивана (потому что если они проводят время втроем, то обычно в гостиной). Лань Цзинъи учится в актерском и выглядит совершенно комично, когда ходит вниз-вверх по лестнице и с неумным лицом пытается учить роль для какой-то там постановки. Цзинь Лин честно сообщает ему об этом и получает сначала локтем в бок, а потом ногой под коленную чашечку; потом еще два дня наигранно хромает, хотя сперва ощущения и правда болезненные. Однажды Цзинъи просит Цзинь Лина помочь ему с репетицией и почитать текст за другого персонажа, и Цзинь Лин соглашается, хотя на губах у Цзинъи играет отвратительно-довольная улыбка. Подозрения только усиливаются, когда он отдает помятые листки не сразу, а сначала заставляет Цзинь Лина усесться на спинку дивана. И пока Цзинь Лин с раздражением листает сценарий в поисках указанной страницы, Цзинъи отбегает на противоположную сторону гостиной и с выражением декламирует: — Им по незнанью эта боль смешна. Но что за блеск я вижу на балконе? Там брезжит свет… Цзинь Лин сперва не верит свои ушам, чуть не рвет злосчастный сценарий и, наконец, добирается до нужной страницы. Действие второе, сцена вторая. Сад Капулетти. Входит Ромео. Цзинь Лин краснеет всем лицом и даже ушами. — Цзинъи, я убью тебя к чертям! — ревет он яростно и бросает диванную подушку в хохочущего засранца, который, к его чести и досаде Цзинь Лина, уворачивается. — Джульетта, ты как день! Стань у окна. Убей луну соседством! — надрывается Цзинъи и, споткнувшись о свои же ноги, падает на ковер перед телевизором. Цзинь Лин радостно наваливается сверху и пускает в бой тяжелую артиллерию — щекотку. Через пять минут Цзинъи весь красный от смеха и почти не может сопротивляться, так что Цзинь Лин его милует. Он валится на пол, тяжело дыша. Цзинъи падает рядом, раскрасневшийся и шумный, но почему-то до невозможности красивый. Цзинь Лин не дает себе додумать эту глупую мысль и возмущенно спрашивает: — Но какая Джульетта, ты совсем крышей поехал? Цзинъи косится на него и медленно пытается отодвинуться, что не укрывается от чужого взгляда. — Та-ак, — тянет угрожающе Цзинь Лин. Цзинъи срывается с места к лестнице, умудряясь пнуть Цзинь Лина в живот пяткой и урвав себе небольшую фору. Цзинь Лин настигает Цзинъи на входе в комнату Ланей, и они заваливаются внутрь кубарем, почти сбивая с ног Сычжуя. Сычжуй определенно возмущается и расцепляет их в мгновение ока, вставая между. — Ты просто так похож на взбалмошную юную госпожу, что я не удержался! — ржет Цзинъи, под покровительством Сычжуя ощущая себя безнаказанным. Цзинь Лин что-то невразумительно пищит, потому что юной госпожой его никто и никогда не называл. Где-то сверху издает задушенный всхлип Сычжуй, и Цзинь Лин понимает, что даже он над ним смеется. Ну ничего, Цзинь Лин еще покажет Цзинъи, когда они окажутся на нейтральной территории. Пока показывает только кулак. Он тяжело встает, пытается невозмутимо кивнуть Сычжую, но горящее от стыда и ярости лицо немного портит эффект. Не удерживаясь, бросает мимолетный взгляд на комнату — здесь он до этого момента не был, — но быстро выходит, потому что это, как-никак, личное пространство. Правда, Цзинь Лин успевает заметить светлые стены, кучу растений на тех самых подоконниках, на которых Цзинь Лин так и не успел поспать, и кровать. Одну. Двуспальную, широченную, но одну. И это отчего-то не сразу выходит из головы, заставляя краснеть. Пролетает октябрь. Свое обучение Цзинь Лин пока может назвать… средненьким. Добираться до универа приходится долго, а так он доволен. Он исправно посещает все пары, на особо важных — сосредоточенно пишет конспекты, которые однажды пробует прочитать Цзинъи, а потом плюется на экономические термины. Цзинь Лин ржет и называет его тупицей, Цзинъи даже не обижается. В какой-то момент Цзинь Лин думает, что ему так и придется ждать свободы от опеки дяди Цзяна до самого совершеннолетия, но в один прекрасный день случается чудо. Все счета и карточки вдруг оказываются разблокированными! Цзинь Лин мгновенно переводит крупную сумму на карточку, открытую для хранения «посылок» от Вэй Усяня, и чувствует себя победителем. — У меня есть деньги! — орет он оглушительно, перепрыгивая на лестнице сразу через две ступени, и вываливается на кухню. Сычжуй ошалело смотрит на него, потому что сейчас половина двенадцатого ночи (это не мешает праведным Ланям сидеть сейчас за столом и нарушать режим сна и питания). Цзинъи многозначительно крутит пальцем у виска. — Что, Вэй Усянь снова деньги отправил? Чувствуешь себя богачом? — фыркает он и удивленно вздергивает бровь, когда Цзинь Лин мотает головой. — Не-а! Мои, мои деньги! — Цзинь Лин пытается умерить свой пыл, но в итоге плюхается на стул так, что тот визгливо проезжает ножками по паркету. — Дядя Цзян наконец-то разблокировал мои счета! Так, я должен вам хотя бы ужин… Нет, два! Нет, три!.. — Успокойся, придурок! — хмыкает Цзинъи и отводит взгляд. — Куда ты попрешься в полночь? — Мы все еще можем заказать пиццу и роллы, — примирительно вскидывает руки Сычжуй, но выглядит слегка потерянным. — Чего вы кислые? — бурчит под нос Цзинь Лин и утыкается в телефон. Пока он копается в приложении доставки, он не замечает странных взглядов, которыми обмениваются Лани. — Не думали, что ты правда такой богатый, как рассказываешь, — натянуто подначивает Цзинъи, но Цзинь Лин на эмоциях ведется. — У нас ка!.. — «казино в Вегасе», хочет выкрикнуть он, но прикусывает язык, — …компания уважаемая и, конечно, богатая, вот! Лань Сычжуй переводит взгляд с одного встопорщенного юношу на другого и давит спор в зародыше. — Тише вы, — цыкает он. — У вас от самих себя голова не болит? Оба послушно притихают, а уже через сорок минут вовсю спорят вновь, уплетая роллы за обе щеки и устраивая бой палочками. Сычжуй только качает головой, а потом неожиданно даже для себя вклинивается в бой третьим. Спать Цзинь Лин ложится перевозбужденным, но отключается как по щелчку. Так что думать о том, что он будет делать дальше, не успевает. Зато весь следующий день то и дело зависает, глядя в одну точку: если он попросится остаться жить у Сычжуя и Цзинъи, будет ли это наглостью? Или стоит остаться с ними друзьями, встречающимися раз в год, и снять квартиру поближе к универу? В сомнениях Цзинь Лин проводит все пары и даже чуть подвисает на крыльце дома, пройдя все такую же жизнерадостную желтую дорожку и задумчиво вертя в руках ключи. Он бесшумно заходит в прихожую — замок почти не щелкает, обувь Цзинь Лин привычно снимает за порогом, — и входит в дом. Не включая свет, идет к кухне и чуть не роняет из рук сумку с тетрадями. Увиденное заставляет его отпрянуть обратно в темноту прихожей и схватиться за грудь с бешено колотящимся сердцем. На кухонном столе сидел Цзинъи. Нет, там он сидит часто, и так же часто его гоняет со стола Сычжуй, но… не в этот раз. В этот раз Цзинъи сидел на столе, а между его ног стоял Сычжуй, который запустил руки под чужую футболку и… Цзинь Лин мотает головой и так же бесшумно выскальзывает из дома на улицу. Он только что видел, как Сычжуй целовал Цзинъи. Неужели эти двое встречаются? Но ведь Цзинь Лин живет у них уже третий месяц и ничего такого не замечает. До этого дня, конечно. А ведь он еще думал, что ему нельзя… влюбляться? Да, нельзя влюбляться ни в одного из Ланей — прямо-таки запрещал себе, хотя в мыслях чего только порой не крутилось. Что ж, ладно — его метания с жильем решились сами собой. Он не будет мешать друзьям и в ближайшие дни съедет. Решено. Цзинь Лин быстрым шагом убегает от дома, где он прожил два с лишним месяца, и снова идет куда глаза глядят. Ноги сами собой приводят его в небольшой парк — здесь гуляют с собаками такие же частные владельцы домов, как Сычжуй и Цзинъи. Цзинь Лин с силой проводит руками по лицу, открывает браузер и забивает в строку дрожащими пальцами: «Снять квартиру Нью-Йорк недорого», сам не зная, зачем добавляет дурацкое «недорого». Уже через полчаса связывается с хозяйкой, которая визгливо обговаривает с ним цену, срок и бросает, что он может въехать хоть завтра. Цзинь Лин решает, что завтра — слишком рано. Нужно еще… попрощаться. Он возвращается через час, и на кухне его встречает неловко звенящая тишина. Сычжуй и Цзинъи сидят за столом какие-то прибитые, и Цзинь Лин шумно вздыхает. — Вы видели меня, — утверждает, не спрашивает. Сычжуй кивает и, кажется, близок к тому, чтобы начать заламывать себе пальцы. — А ты нас. Цзинь Лин тоже кивает, как болванчик. Сычжуй рассеянно чешет затылок. — Я… нашел квартиру. Через пару дней съеду, — говорит Цзинь Лин тихо и зачем-то копирует жест Сычжуя, тут же отдергивая руку и смотря на нее, как на предательницу. Лани так глупо и одновременно вздрагивают, что Цзинь Лин чувствует себя немного виноватым. — Ты так ненавидишь геев? — вдруг шепчет Цзинъи, кусая губы, и Цзинь Лин оглядывается на него удивленно. — С чего бы? — хочется насмешливо, но выходит жалко. И как недо-оправдание: — У меня дядя гей, с чего бы. — Тогда зачем? — упрямо сжимает кулаки Цзинъи, и Цзинь Лин залипает. Кое-как расцепляет высохшие губы, объясняет, словно ребенку: — Чтобы вам не мешать. И так доставил проблем, — и уходит наверх. Как сбегает. Слишком много «как» и «словно». Цзинь Лин долго лежит в своей — ах, да, она не его — комнате и пялится в потолок. Заснуть не получается, и Цзинь Лин почему-то чувствует себя таким разбитым, что хоть плачь. Но он не плачет, конечно. Хорошо, что завтра воскресенье. Можно поспать подольше и хотя бы во сне не мучиться от раздирающих мозг мыслей. Но утро… Утро выходит совсем не таким, как он ожидал, и это ставит Цзинь Лина в тупик. Потому что солнце ослепительно светит в окна, у Цзинь Лина раскалывается голова, как от похмелья, а еще… — Цзян Чэн! Цзян Чэн, убери от меня чертову собаку, зачем ты ее привез?! Лань Чжань, боже, спаси меня! А-а-а, она смотрит на меня! — Придурок, не рыпайся и не укусит! За окном звучат знакомые голоса и лает собака, и их всех здесь быть не должно. Сон как рукой снимает. Цзинь Лин неуклюже впихивается в домашние тапки, минует сонно высунувшихся из комнаты Ланей и выскакивает на улицу в чем был — в пижаме и со следом подушки на лице. — Какого… — набирает в грудь воздуха Цзинь Лин, сдувается, натыкаясь на взгляд Цзян Чэна, и заканчивает нейтральным: — Какого черта?! Огромная черно-белая туша почти сбивает с ног, по лицу проходится слюнявый язык. Если бы не годы тренировок, Цзинь Лин бы сейчас хорошенько приложился копчиком об эту тупую желтую дорожку, но он удерживается на ногах. — На… Зачем ты привез Фею, дядя?! Цзян Чэн смотрит на своего племянника так, словно тот его только что оскорбил; Вэй Усянь прячется за спиной своего мужа; и только Лань Ванцзи стоит посреди двора оплотом спокойствия. Цзинь Лин оглядывает всех собравшихся дядей, вспоминает шутку про то, что Лань Ванцзи ему тетя и хрюкает. Сзади слышит точно такой же звук, оборачивается — Цзинъи тоже почему-то ржет, зажимая рот ладонями. Сычжуй выглядит счастливым. — Ваши мамочка и тетя приехали, — шепчет Цзинъи так, что слышно только им троим, и они срываются в хохот. Взрослые смотрят на них со сложными лицами. Цзинь Лин отпускает из объятий свою любимицу, и Фея не упускает возможности обнюхать новых знакомых. — Цзинъи, Сычжуй — это Фея. Фея, это… Короче, да. Моя собака, вот. — Ты не говорил! — возмущается Цзинъи и осторожно дает Фее обнюхать ладонь. Потом аккуратно гладит между ушей. — Ты и не спрашивал, — вяло огрызается Цзинь Лин, но сейчас это интересует его в последнюю очередь. — И все-таки, что вы здесь делаете?! Вэй Усянь, все еще нервно поглядывая на собаку, начинает заливать что-то про то, что он всего лишь приехал проведать племянника, сына и их друга. На «сыне» Цзинь Лин и Цзинъи хитро оглядываются на Сычжуя, и тот закатывает глаза. Сперва в объятиях душат Цзинь Лина, потом переходят к Ланям. Цзинь Лин улучает момент, чтобы сказать Лань Ванцзи: — Я все отдам. Лань Ванцзи удовлетворенно кивает, и Цзинь Лин думает, что он единственный взрослый из всех «взрослых» и с ним приятно иметь дело. Потом Цзинь Лин поворачивается к дяде, с которым дело иметь неприятно. Цзян Чэн выглядит агрессивно-настороженным и всем своим видом кричит о том, что его сюда приволокли насильно и он вообще не при чем. Если бы Цзинь Лин знал этого дядю не так хорошо, решил бы, что это правда. — Ну? — Цзинь Лин упрямо складывает руки на груди. — Чего тебе еще?! — как будто испуганно огрызается Цзян Чэн. — Я разблокировал твои деньги, ты еще чем-то недоволен? Цзинь Лин всплескивает руками. — Ты выставил меня ночью из дома в незнакомом городе! Ты даже не извинишься?! И зачем ты привез сюда Фею?! По-твоему, я просто забыл ее в Вегасе?! О боже, ты что, вез ее на самолете?.. Сычжуй и Цзинъи переглядываются, оказываясь невольными свидетелями семейных разборок. Вэй Усянь только разводит руками и довольно улыбается. — Это у них надолго, — доверительно сообщает он, закидывая руки на плечи молодежи и утаскивая их в дом. — Наорутся и сами придут. Как вы здесь?.. Фея носится вокруг Цзинь Лина как бешеная, и он почти перестает злиться. Следом за дядей Цзяном заходит в дом и замирает в тяжелых раздумьях: что ему теперь делать с Феей? Ее вообще можно пустить в дом? На помощь приходит выглянувший в прихожую Лань Сычжуй, торопливо говорит: — Я сейчас полотенце мокрое принесу, вытри ей лапы, ладно? Цзинь Лин кивает, выдыхая облегченно. Цзян Чэн косится на него с подозрением и уверенно идет вглубь дома на звонкий хохот Вэй Усяня. Сычжуй возвращается через минуту, в которую Цзинь Лин изо всех сил удерживает Фею на пороге и хмуро размышляет: во-первых, над тем, как он будет договариваться с хозяйкой съемной квартиры о проживании в ней чрезмерно игривой хаски; во-вторых — о том, что за его отсутствие Фея перестала выполнять самые простые команды. А чтобы снова усердно заниматься с собакой, нужно столько времени и сил!.. Цзинь Лин бессильно злится, принимая полотенце и утыкаясь носом в пыльную собачью шерсть. Сычжуй почему-то не уходит обратно на кухню, стоит над душой, и лапы у Феи заканчиваются подозрительно быстро. Цзинь Лин обреченно поднимается на ноги, но не может заставить себя поднять взгляд. — Цзинь Лин, не бегай от нас, пожалуйста. Голос Сычжуя звучит укоризненно и почти обиженно. Цзинь Лин тяжело вздыхает и все-таки вскидывает голову. — Я не бегаю, правда, — он устало пожимает плечами. — Просто мне нужно… осознать это. Сычжуй не кажется успокоенным, но уголки губ у него дрожат в улыбке. Но он все же хмурится, а потом спрашивает: — Ты ведь останешься у нас еще на какое-то время? Теперь у тебя Фея… Цзинь Лин кивает виновато. Внутри что-то противно завывает, словно бы говоря, что он не сможет нормально жить рядом с этими невыносимыми Ланями, которые оба ему нравятся, но встречаются друг с другом. Но… — Если только вы не против. Цзинь Лин не знает, когда в нем вдруг просыпается подобное удивительное чувство такта, и ему очень хочется заткнуть его куда подальше, потому что странно. Они вместе с Сычжуем, наконец, добираются до кухни. Вэй Усянь, только что совавший любопытный нос в холодильник, при виде Феи тут же вздрагивает и с ногами забирается на стул. Лань Ванцзи, если бы не был таким бесстрастным, вздохнул бы, но он лишь придвигается поближе к мужу. Цзян Чэн стоит вдалеке от остальных и делает вид, что он тут вообще случайно оказался. Цзинъи чуть подбирается, когда Цзинь Лин и Сычжуй входят. Цзинь Лин кожей чувствует на себе изучающий взгляд, закатывает глаза, и Цзинъи из обеспокоенного тут же превращается в человека-насмешку. — Мне показалось, или твою собаку и правда зовут Феей? — Да что с ее именем не так?! В подобных шутливых перепалках день неожиданно сменяется вечером. Несмотря на то, что они всей разношерстной компанией успевают выгулять Фею, а потом Вэй Усянь чуть не сжигает сковородку вместе с ужином (Лань Ванцзи просто отлучается в уборную, и это происходит), время летит незаметно. Цзян Чэн, ссылаясь на дела, укатывает восвояси в шесть вечера; Вэй Усянь и Лань Ванцзи задерживаются еще на час, а потом уезжают в отель: «Не хочу стеснять молодежь!» — страдальчески завывает Вэй Усянь, а глаза его смеются. Когда дверь за неожиданными гостями закрывается, Цзинь Лин вздыхает умиротворенно: да, он благодарен Вэй Усяню за помощь и примирение с дядей Цзяном, но был категорически не готов к общению со столькими родственниками. Чего он снова не ожидает, так это того, что Сычжуй и Цзинъи преградят ему путь к лестнице. — Вы чего? — настороженно интересуется он. Под ногами вертится успокоившаяся под вечер Фея, и Цзинь Лин автоматически треплет ее по холке. — Нужно поговорить, — бросает Цзинъи, отводя взгляд. Цзинь Лин напрягается. — Прямо здесь? — вскидывает бровь. Цзинъи хмурится сильнее, а потом набирает в грудь воздуха. — Если мы неправильно тебя поняли, ударь меня, — четко произносит он. А потом подается вперед и целует. Цзинь Лин встает как вкопанный и не смеет дышать. Во все глаза вглядывается в темные омуты на месте зрачков Цзинъи, позволяет обхватывать себя за талию и сминать свои губы — яростно и отчаянно, словно боясь, что Цзинь Лин исчезнет. А у Цзинь Лина позорно дрожат ноги. Цзинъи отстраняется медленно и плавно, пристально смотрит в его лицо — и Цзинь Лин, не сдерживая в себе легкий скулеж, прячет лицо в ладонях. От позвоночника к затылку проносится жаркая волна нестерпимого стыда, и он уверен, что красный не только щеками, но и шеей. — Цзинь Лин? Цзинь Лин, ты в порядке? — испуганный голос Сычжуя доносится, словно тот кричит из-под воды. — Не ударил — значит, в порядке, — отвечает Цзинъи, и в его словах слышится… радость? Сильные теплые руки — аж четыре штуки — обхватывают Цзинь Лина с двух сторон, и он вздрагивает несколько раз подряд. Мысли путаются, скачут, как бешеные — его поцеловал Цзинъи? На глазах у собственного парня? И он сказал, «мы» не поняли? Что тогда думает об этом всем Сычжуй? Что вообще они поняли?.. — Предупреждать же надо! — воет приглушенно он. Цзинь Лин стонет все так же в свои ладони и не собирается убирать их от лица примерно никогда. Но чьи-то длинные, чуть жестковатые пальцы тянут его за запястья, и Цзинь Лин оказывается открыт теплому взгляду Сычжуя. — Цзинь Лин? — говорит он шепотом, но звучит громко, словно колокол. — А-Лин, мы правильно тебя поняли? Обращение, которым его называют тоже примерно никогда (он преувеличивает, но правда не может вспомнить последний раз. Хотя, сейчас он не вспомнит даже своего имени), обжигает не хуже поцелуя Цзинъи. Так что они там вообще поняли? А, ладно. Плевать. — Да, — выдыхает Цзинь Лин. На все — да. И на то, что Сычжуй сейчас тянется к его губам, явно проверяя реакцию, тоже — да. Цзинь Лин сам преодолевает последние миллиметры, жмурится, поддаваясь умелой ласке, и шаловливые пальцы Цзинъи, медленно задирающие его футболку, — и это да. — Ты нам нравишься, А-Лин, — шепчет Сычжуй, отстраняясь настолько, насколько позволяют тесные объятия. — Очень нравишься, — тепло щекочет дыханием Цзинъи. — О боги, — стонет Цзинь Лин и делает то, что единственное позволяет ему спрятаться — утыкается горящим лицом в шею Сычжуя. Сверху слышится тихий смешок. Его мягко поддерживают, заставляя переступать ступени лестницы, и по скрипу — точнее, его отсутствию — двери Цзинь Лин определяет, что он не в своей комнате. Кажется, что все решили за него, но он не особенно против. На ухо шепчут ласковое: «Спи», обнимают со всех сторон, и Цзинь Лин, не отошедший от потрясения, проваливается в сон без сновидений. Его мечта, которую он и сам себе не озвучивал, сбылась.***
Неловкость они преодолевают вместе, шаг за шагом. Просыпаясь, как ни странно, первым, Цзинь Лин до ужаса смущается и выходит с Феей на пробежку — он не делал этого так давно, и, тем более, ему нужно немного проветрить мысли. Когда он заходит на четвертый круг в полупустом парке, на дорожку прямо из кустов вываливается Цзинъи. Он растрепанный, в пижаме и разных кроссовках, и смотрит на Цзинь Лина такими безумными вращающимися глазами, что Цзинь Лину становится не по себе. — Ты! — задыхается Цзинъи, обвиняюще тыкая в него пальцем. — Мы проснулись, а ты… тебя… я все оббежал!.. И пока Цзинь Лин непонимающе открывает рот, Цзинъи подается вперед и впечатывается в его губы агрессивным поцелуем. На улице. В парке, пусть и полупустом. На второй день и первые сутки их недо-отношений. Цзинь Лин еле удерживает себя от того, чтобы не влепить Цзинъи пощечину от испуга (как самая настоящая юная госпожа), но в конце дорожки — там, где ходят нормальные люди! — появляется Сычжуй. Он отчаянно размахивает руками; выглядит вполне сносно и достойно, только очки перекосились. Цзинь Лин переводит взгляд с одного своего парня на другого, наконец, осознает, что произошло, и совершенно искренне выдает: — Вы такие дурни! Фея согласно тявкает, но только потому, что ее сегодня еще не гладили. Цзинь Лин смущается так часто и много, сколько не смущался за всю свою жизнь. Неловко зажимается, когда Цзинъи с утра обнимает его со спины и сонно тычется носом в плечо; глупо хихикает, стоит Сычжую потрепать его по голове. А еще чувствует себя неимоверно счастливым: столько тепла и ласки он не получал никогда в сознательной жизни. И точно такое же тепло хочется отдавать-отдавать-отдавать. Цзинь Лин решает, что пытаться дарить какие-то безделушки — по-идиотски; книги — рискованно, потому что он не знает предпочтений в жанрах; он мучается в попытках придумать хоть что-нибудь, но ничего стоящего не выходит. Однажды Лань Сычжуй ловит его в таких раздумьях — стоящего у окна в гостиной и рассеянно разглядывающего проезжающие мимо машины. Газоны припорошены снегом — скоро Рождество. — Ты чем-то встревожен, — подходит тихо сзади, но не пугает — неожиданность любит Цзинъи, но никак не Сычжуй. — Да вроде нет, — удивленно откликается Цзинь Лин, отлипая от окна. Цзинъи на фоне орет благим матом — по видеосвязи рубится в приставку с однокурсниками из актерского. Сычжуй бросает на него недовольный взгляд, но вздыхает и возвращается к Цзинь Лину. — Правда? — спрашивает он. Теперь вздыхает Цзинь Лин и — честно выкладывает все, что у него сейчас на сердце. Лань Сычжуй моргает недоуменно, а потом тихо смеется, прикрывая рот ладонью. — Ты — лучший подарок, — вдруг говорит он лукаво. Цзинь Лин наигранно возмущается, сдвигает очки Сычжуя на лоб и мягко касается его губ своими; потом обвивает руками и устраивает голову на груди. — Знаешь что? — в голову вдруг стучится шальная мысль, и пока Цзинь Лин не успел ее осознать, он выпаливает: — А-Юань, я люблю тебя. Сычжуй в его объятиях сперва застывает, а потом стискивает сильно, почти до боли в ребрах. У этих Ланей вообще катастрофически сильные руки!.. — Я тоже люблю тебя, А-Лин, — шепчут на ухо, и Цзинь Лин словно расцветает изнутри. Его любят. — Чего вы там обжимаетесь? — прикрыв динамик микрофона, бурчит Цзинъи. — Иди сюда и узнаешь, — фыркает Цзинь Лин хрипло, не расцепляя рук. Цзинъи хочет показать ему язык и уткнуться обратно в игру, но, кажется, Сычжуй делает страшное лицо и всем своим видом намекает, что Цзинъи определенно нужно выполнить это требование. Лань Цзинъи нехотя поднимается, потягивается, разминая затекшие от долгого сидения ноги, и подходит, втыкаясь в объятия куда-то между Сычжуем и Цзинь Лином. — Чего там? — повторяет он, зевая. — Я люблю тебя, — просто отвечает Цзинь Лин, с удовлетворением наблюдая, как лицо Цзинъи вытягивается, как он краснеет, хлопает глазами и ртом, а потом хрипит: — Предупреждать же надо! Цзинь Лин чувствует себя отмщенным за свой первый поцелуй и смеется. Потом случается неизбежное: через пару дней ему звонит раздраженный дядя Цзян и говорит, что их дела в Вегасе плохи. Цзинь Лин впопыхах собирает сумку и хмурится, смотря на мирно спящих Ланей. Он не хочет их будить, поэтому быстро карябает записку со сбивчивыми объяснениями, где обещает позвонить и наставляет не баловать Фею, и по очереди целует своих спящих парней. Все шесть часов полета из Нью-Йорка в Лас-Вегас Цзинь Лин нервничает и не может ни отвлечься на скачанный второпях фильм, ни заснуть. Цзян Чэн косится на него недовольно, но молчит: словно понимает состояние племянника. Из аэропорта их забирает высокая черная иномарка с тонированными стеклами. Цзинь Лин заходит в общий чат и печатает, не смотря: «Долетел. Будет минутка, позвоню». Телефон переключается на авиарежим и отправляется в карман джинсов, а Цзинь Лин с головой погружается в ненавистную, но необходимую работу. Все эти денежные махинации, на самом деле, кажутся Цзинь Лину интересными, но не когда от его решений зависит судьба всей корпорации. Во многом ему помогает — что-то и вовсе полностью берет на себя — дядя Цзян, но к концу дня Цзинь Лин чувствует себя настолько опустошенным и уставшим, что отрубается, лишь коснувшись головой подушки. То же самое повторяется и на второй, и на третий день, и Цзинь Лин может разве что пролистывать сообщения от Сычжуя и Цзинъи за завтраком, реже — в машине, пока дядя Цзян хмуро рассказывает о плане на ближайшие сутки. Изредка печатает в ответ тупые шутки из серии «мне кажется, я на программе «Сдохни или умри», а потом огребает от дяди подзатыльник, потому что отвлекается от дел. В Нью-Йорк он возвращается через полторы недели — выжатым как лимон и с четким пониманием, что больше никогда не будет откладывать проблемы на столько времени. В городе идет липкий дождь со снегом, и Цзинь Лин думает, что погода над ним насмехается. С дядей Цзяном он расстается еще на трапе самолета — они просто не выдерживают столь долгого общения друг с другом, так что до дома Цзинь Лин добирается в одиночестве. Единственное, что его греет — осознание, что он и правда едет домой. Туда, где его ждут. Цзинь Лин выбирается из такси, вдыхает свежий морозный воздух — пара снежинок тут же забирается в нос, и он чихает. Поудобнее перехватив ручку все того же чемодана с геометрическими фигурами, Цзинь Лин шагает на расчищенную от снега дорожку, выложенную желтым кирпичом. На кухне тепло горит свет. Дверь распахивается прямо перед его носом, и сначала на Цзинь Лина налетает Фея, а потом, с секундной заминкой, Цзинъи. Чемодан валится из рук, потому что не подхватить Цзинъи Цзинь Лин не может; другая рука зарывается Фее в шерсть. — Снесете ведь, — бурчит он довольно, удостаивается щекотного поцелуя в нос и ловит смеющийся взгляд от Сычжуя, стоящего на пороге. — Я дома! Он дома.