Рентген на сочных губах

      Хёнджин познакомился с Джисоном в девятом классе, когда они вместе участвовали в каком-то межшкольном мероприятии. До этого они лишь догадывались о существовании друг друга, но школьные коридоры невероятно большие, а причины общаться с учениками из параллельного класса крохотные. Настолько, что теряются в лабиринтах старой постройки, и забиваются в углы вместе с пылью, что изредка перелетает от стены к стене из-за ветра, созданного бегающими детьми.       Само мероприятие было до невозможного нудным, а учителя хорошо так привирали, чтобы не опозориться в чужих глазах, хотя пробежавшись мимолётным взглядом уже можно было понять, что школа далеко не из лучших. Парней это раздражало, а под конец начало утомлять, поэтому пока остальные участники этого цирка этой встречи делились на команды и выполняли наиглупейшие задания, эти двое лишь закатывали глаза и перекидывались колкостями и замечаниями по поводу того, как же это всё убого.       Впоследствии они начали переглядываться на собраниях, смеша друг друга;садиться вместе в театрах, чтобы шёпотом обсуждать глупость персонажей, а после и вовсе сбегают с очередного субботника, клятвенно заверяя учителя, что идут помогать ребятам, работающим в другой части парка. ***       На детской площадке привычно пусто и тихо. В подобных местах Хёнджин бывает только глубокими ночами, а в это время здесь всегда так. Парень сидит на спинке скамейки, поставив ноги в цветных импортных кедах, что привёз ему отец из командировки, на сидение, от скуки уткнувшись лбом в колени. Они договаривались с Джисоном на час тридцать, но этот коротышка, как любя зовёт его Хёнджин, опаздывает уже на двадцать минут. Старший привык, что у друга вечные проблемы с тем, чтобы выбраться из дома, хоть они и занимаются подобным уже больше года. У них множество чётко отработанных вариантов побега, поэтому для Хвана опоздания не поддаются логическому объяснению.       Глаза слипаются, и Хёнджину начинает казаться, что он видит сон, но громкие ругательства, произнесённые знакомым голосом, заставляют его резко выпрямиться в спине.       В метрах двадцати виднеется быстро приближающийся силуэт, что сильно выделяется в ночи. Фонарей в этом районе не так много, поэтому сейчас складывается ощущение, что светится сам воздух, ведь Хёнджину не составляет труда разглядеть аккуратные черты лица друга. – Ты чего так долго? – тянет старший, уже готовый начать ныть, – сколько я должен был тебя ждать? А что если бы я заснул? Он следит за парнем, что спрятав руки в кармане олимпийки, только подходит к площадке. Тот всё ещё тяжело дышит, видимо, бежал и только сейчас, споткнувшись, перешёл на ходьбу. Из-под верхней одежды виднеется помятая белая футболка, что заставляет задуматься о том, что дополнительное время младший потратил не на прихорашивания и подбор наряда. Это удивляет Хёнджина ещё больше, ведь сам он уделяет большое внимание своему внешнему виду. Иногда даже слишком. – То я бы пришёл и разбудил тебя, – спокойно отвечает Джисон, со вздохом забираясь на скамейку. – Я думал, ты бросил меня в глухой ночи, абсолютно одного, – начинает Хван, –я бы уснул и замёрз, и меня бы нашли маленькие дети, что утром вышли погулять. Представляешь шок на лицах их матерей, когда те увидели бы меня? – Да что ты придумываешь? Ты же знаешь, что никогда я тебя не брошу, – как-то обиженно отвечает Сон, и рукой тянется к чужой макушке, чтобы потрепать, а после уложить к себе на плечо. – Знаю, – сосчастливой улыбкой, соглашается тот.       Хан руку так и не убирает, лишь опускает на затылок, продолжая слегка массировать. Хёнджин думает, что уснёт здесь и сейчас, ведь движения младшего расслабляют, а размеренное дыхание,что он слышит рядом, действует лучше любой колыбельной. Хван уже хочет сдаться в этой неравной битве за контроль над своим телом, но из последних сил пытается себе напомнить, что он тут ради Джисона, а не сна. Поспать он и на химии успеет. – Перестань, – бубнит старший. Получается не сильно разборчиво, ведь в щёку упирается костлявое плечо. – Не хочу, – отшивает тот, перебираясь к уху парня, и начинает поглаживать мочку. – Ну, перестань же, – отцепляетчужую руку и убирает голову с плеча Хёнджин. Слегка покачиваясь, из-за резкого подъёма, он слезает со скамейки, становясь напротив, хмурит брови и выглядит разозлённым. – Если не нравится, мог бы сразу сказать, – так расстроено, что Хёнджину тут же хочется обнять его. – Нет. Проблема как раз таки в том, что мне нравится, – брюнет закидывает одну ногу на первую доску скамьи, – даже очень. Но если бы ты продолжил, то я просто уснул. А я здесь, ради тебя, между прочим, – подмечает он, – так что лучше оцени мои старания. Джисон лишь вздыхает на это. – И что ты предлагаешь? Мне покатать тебя на тошниловке? – парень устало переводит взгляд с лица Хёнджина на его голую коленку со свежими синяками, что не закрывается достаточно короткими шортами, и вздыхает ещё раз. Хёнджин очень суетливый, везде пытается успеть и побывать. А так же он очень неаккуратный в некоторые моменты. Джисон уже запомнил и прочувствовал всю боль последствий этих особенностей на себе. Именно в голове старшего рождаются самые странные и глупые идеи, как подровнять Хану отросшую чёлку в ванной, где без фонарика в зеркале своё отражение не увидишь; как на перегонки съесть все эклеры, коих было больше десяти на каждой тарелке, чтобы после проигравший купил газировку с сиропом победителю; как встречаться по ночам на площадках, у домов, где меньше всего вероятность пересечься скем-нибудь, чтобы проводить время только вдвоём. – Ну, нет. На такое я даже под дулом пистолета не соглашусь. Хотя, – он задумывается, – за поцелуй… – Я и без этого тебя поцеловать могу, – тут же сложив губы бантиком, Сон тянется к парню напротив. Хёнджин на это лишь хихикает,и, размахивая руками в разные стороны, подбегает к балансиру, усаживаясь на одно из металлических сидений. Ждёт, когда младший повторит за ним, но тот делать этого не спешит. – Значит, как на ночные свиданки звать – так ты первый, а как подарить самому лучшему на весь Союз парню поцелуй, так ты убегаешь?– дуется младший. – Да будет тебе твой поцелуй, не ной. Лучше иди сюда, – хитро улыбается брюнет, слыша в ответ лишь бубнёж, –вот покатаешь меня – поцелую. – Откуда ты такой взялся? А, Хван Хёнджин? – нехотя спрыгивает на плитки младший, – и почему я всё ещё терплю тебя? – Потому что я лучше всех девчонок в школе. И потому что в меня просто невозможно не влюбиться, – задрав подбородок, уверяет парень. Хан вздыхает уже в сотый раз за последние двадцать минут и направляется к другу.       Лёгкий ветерок треплет чужую чёлку, надвигая ту на глаза, что наверняка становится ничего не видно. Хёнджин бы опять предложил свои услуги парикмахера, но в прошлый раз он по своей невнимательности чуть не оставил коротышку без глаза, пройдясь остриём ножниц в паре сантиметров от того. Закончилось всё тем, что чёлку на следующий день подравнивала мама Джисона, а тот ещё несколько недель ходил с царапиной, за которую старший извинялся в каждый подходящий и не очень момент. – И не поспоришь. Портфель за тобой таскаю, цветы дарю, когда обижаешься.А ты это делаешь несколько раз на неделе! Ну,правда,как настоящая девчонка. Даже через забор перелезть не можешь, – наконец-таки Джисон усаживается на своё место и отталкивается от земли, – за что ты мне такой? – Не нравится – не встречайся, –Хёнджин дуется и смотрит на царапины, что до сих пор не зажили после неудачного падения с небольшой сетчатой ограды. Младший ведь знает, какой он на самом деле ранимый. И как на самом деле дорожит им, так почему так говорит? – Ты опять обиделся? Я же пошутил. Тем более, я, по-твоему, вообще с головой не дружу? Я за тебя домашку делал и от старшеклассников выгораживал не для того, чтобы расстаться из-за каких-то мелочей и заборов, – тут же меняется в лице младший, – я, кстати, научился венки плести. Хочешь, сделаю тебе один из одуванчиков? В ответ тишина и длинные ноги, что вытянулись на железной, окрашенной в жёлтой, балке. Сигнал о том, что Хёнджин смертельно обижен и ни при каких обстоятельствах не обратит на друга внимание. – Эта привычка твоей бабушки – игнорировать, если что-то не нравится – ужасна. Зачем ты её перенял? Нормально же общались,– причитает младший, но не получив ответа закатывает глаза, продолжая в одиночку качать их.       Хван молчит, всматриваясь в не такую уж и темноту улицы. Несмотря на то, что он понимает, что Джисон никак не хотел его задеть, что тот всё ещё им дорожит и любит, что-то всё равно колит в груди. Хан бесконечное количество раз говорил, что будет со старшим всегда и ни за что не оставит его одного, но факт того, что ему могло что-то не нравиться в Хёнджине, раздражать и причинять дискомфорт расстраивало брюнета. Он понимает, что не идеален, но ему хочется, чтобы человек, которого он любит, и которым дорожит, чувствовал бы себя уютно рядом с ним. А когда он отвлекается на никому ненужные обиды и перепадки настроения, это, наверное, сложно. Хотя, если быть честным, Хёнджину самому с собой сложно и будь его воля, он бы не общался с собой, но, к сожалению, такой привилегии он не имеет. В ночной тишине думается лучше, и даже раздосадованные вздохи Джисона не отвлекают. Но сегодня отвлекает другое.       При упоминании бабушки, мысли роятся в голове, заглушая одна другую, что хочется закрыть уши руками, чтобы не слышать этого. Хочется не знать и не помнить того, что он увидел и услышал сегодня днём, навещая бабушку в больнице. Хочется быть обычным парнем, самая страшная проблема которого - не сделанная домашняя работа и приближающиеся экзамены. – Джинни, я помню, что обещал одно свидание взамен на то, что мы не посмотрели, как там невероятно горит станция, но я сейчас сам усну. Давай просто встретимся пораньше утром до школы, а? – для убедительности Хан зевает. – Нет! Мы должны провести время вместе сейчас! Ты сам сказал, что я выбираю, где и когда оно пройдёт!– немного раздражённо, даже грубо бросает Хёнджин, и опускает ноги, чтобы Джисону было легче. – И почему выбор пал на позднюю ночь, после тяжёлого дня? Да и ещё когда нам запретили гулять после школы, – лениво тянет Хан. Он уже привык к этому упрямству и упёртости. В них есть определённый шарм, что подкупает его каждый раз. – Из-за пожара на станции, – помолчав немного, опускает взгляд старший, – бабушка… Она сейчас в больнице. Лежит с сильными ожогами, из-за пожара на АЭС. К ней даже не пускают! Я долго просился, как и девушки, что пришли к своим мужьям, но никому не разрешили пройти. Какие бы отговорки мы не называли! – Ты так волнуешься... Я понимаю, что это сложно, когда любимому тебе человеку плохо, – рассуждает Сон, кивая самому себе, – ты уговаривал встретиться из-за того, что сильно беспокоишься за неё? Это может быть сложно для тебя, ведь вы так близки, я понимаю. Опустив голову Хёнджин слушает, что говорит Хан и теряется. От тёплого голоса, от сонной интонации, от невинности его предположений. Хвану просто хочется спрятаться от всего. Спрятать этого коротышку, что всегда так наивен и открыт.Его никак нельзя отпускать во взрослую жизнь одного, он ещё слишком мал для всего этого. И как видится старшему, рассказать все предположения и беспокойства о пожаре сейчас, будет сильным ударом для крохотного мальчика. – Мне кажется, ты зря так изводишь себя. Бывают сложные моменты и непредвиденные ситуации, как та, что на станции,– так и не догнав, что имел в виду друг, продолжает Сон, – во время пожаров иногда случается и такое. Но они ведь действовали незамедлительно, чтобы всё исправить. И с твоей бабушкой всё будет хорошо. Задрав голову к небу, младший вздыхает. Раз происходящее не даёт покоя его другу, значит, не даёт и ему. – Может тебя не пускают, чтобы не загонялся сильно? Или она за тебя переживает. Ты всегда всё воспринимаешь близко к сердцу и слишком серьёзно. Даже тогда, когда мы думали, что Кками пропал, а оказалось, что он спал в шкафу, – уголки губ Хана поползли вверх, –ужас, мы весь день искали его во дворе! Ты так и до сорока не доживёшь, кипятясь из-за каждого препятствия в жизни! – Просто я очень люблю Кками. Как и бабушку. Как и тебя, – посмотреть на Джисона сейчас кажется невозможным. Хван понимает, что не выдержит и расплачется. Совсем не мужественно и не по-взрослому. Он сам ещё ребёнок, о котором надо заботиться и находиться рядом. Обычно, в такие моменты, когда обида или грусть брали верх,Сон обнимал его, успокаивал, рассказывая, что плакать это нормально и даже необходимо и все так делают. В данный момент хочется того же.       Хёнджин уже корит себя за то, что вообще ляпнул про этот мост, ведь мог просто попросить поторопиться, а потом сказать, что соскучился, что всё ещё обижен за пропущенную возможность полюбоваться захватывающим сиянием. Мог, но врать Джисону было бы так же больно, как сейчас пытаться открыть свои чувства. –Не пускали не только меня, не забывай. Но я смог заглянуть к ней в палату, когда туда кто-то заходил. Там было много людей, все в ожогах. Выглядело пугающе, – его передёргивает.       Говорить становиться всё сложнее, к горлу подступает ком. Сжатые до побелевших костяшек пальцы, обвивают железную ручку, что является для него единственной опорой сейчас.Хёнджина трясёт, и к его же собственному сожалению не из-за холода. Это, как и нервозность друга не укрывается от глаз Хана, что медленно сползает со своего места. Он путается в ногах и чуть ли не падает, пытаясь слезть с давно застывшей в воздухе части качели, и пересаживается на металлическую балку, прямо напротив Хёнджина. Сидение брюнета, как и пятки Сона упираются в шину, когда-то подложенную туда практичными родителями. Младший осторожно протискивает свои ножки меж вытянутых ног старшего, соприкасаясь своими коленями с его, в надежде, что почувствовав чужое присутствие рядом ему станет легче. – Ну, ты чего? – Джисон заглядывает в лицо рядом сидящего, накрывая его ладони своими. Заботливо отцепляет пальцы от ручки, и переплетает со своими. – Бабуля там лежит, наверняка, с такими же ожогами, а ты знаешь, она у меня хрупкая, – Хван с силой сжимает чужие пальцы, перебирая их, – но рабочие выглядели страшно. И что это за пожар такой, что даже вахтёрша пострадала?! И правда. Теперь и Джисон тоже задумывается об этом. Как же должно гореть, чтобы так пострадали все сотрудники? Осознание того, что крыши так не горят, ему не даёт покоя. Хотя на его памяти, ещё ни одна крыша в его поле зрения не горела, и сравнивать, по правде говоря, было не с чем. – Может здание обвалилось из-за сильных повреждений? - подумав,выдаёт тот, – ну… я имею ввиду… – Я слышал, как люди говорили что-то про взрыв, но так и не понял до конца, –перебивает того старший, поднимая серьёзный взгляд, – меня быстро выставили из больницы, так что больше ничего я не узнал. Но странно всё это как-то. Какой взрыв? С чего вообще чему-то там взрываться? Звучит как бред. Хан даже рад словам друга, и что тот не начинает паниковать ещё сильнее. Потому что Джисон, в отличие от своего друга на химии не спит, и в голову начинают закрадываться страшные мысли.       Тремор слегка утихает, и Хёнджин уже спокойнее перебирает пальцы младшего, рассматривая их. Тепло рук парня напротив обжигает, но Хван ни за что не выпустит эти маленькие ладошки из своих. – Не могло же что-то настолько серьёзное как взрыв произойти, а никого из жителей не предупредили. Да? –скорее успокаивает себя, нежели пытается придумать объяснение всему происходящему Хёнджин. Джисон лишь кивает, не зная, как подбодрить друга. Он высвобождает одну ладонь и укладывает ею голову брюнета себе на плечо, поглаживая макушку, как это было в начале их встречи. Раз он не может в должной мере поддержать его словестно, он попытается по максимуму компенсировать это физически.       Они ещё долго сидят в тишине, наполненной лишь стрекотанием ночных насекомых и сердцебиение младшего, что отчётливо слышит Хёнджин. Ему бы хотелось полностью расслабиться и перестать думать о тревожащих его вещах, спрятавшись в объятиях своего парня, но страх не даёт сумбурным мыслям остановиться, создавая кашу в голове. – А вдруг, это, правда, был взрыв? – хрипит старший, продолжая рассматривать узор жёсткой ткани на штанах Джисона. Тот в свою очередь не сильно вздыхает и ещё какое-то время мечется меж вариантов поделиться догадками и предположениями с Хваном, или нет. – Я не знаю, что это было и точно ответить на твой вопрос не могу. Но если, это и правда был взрыв, то сейчас в воздухе, может находиться большое количество радиации. И, возможно, именно поэтому нам запретили выходить, – всё же делится своими предположениями Хан, следя, как по небу спокойно бегут облака. Лучше так, чем пустые слова поддержки, думается младшему. Хёнджин любит делать из мухи слона, а после накручивать себя, поэтому с ним стоит всегда говорить начистоту, и объяснять всё, даже самые маленькие и логичные детали. Как маленькому ребёнку.       Хёнджин тянет чужую руку обратно к себе, убирая со своей макушки. Снова переплетает пальцы. Ему снова ужасно страшно. – Очень большое количество рентген… - Хёнджин всхлипывает. В его планы на сегодня никак не входило плакать, но мысли, что несутся впереди планеты всей не оставляют ему и шанса. Услышав это, Джисон тут же приподнимает голову старшего за подбородок, начиная стирать горькие горячие слёзки, что ручьём катятся по мягким щекам. Доверчивый, но напуганный взгляд, как у щенят, что впервые оказываются поодаль от матери. Джисон никогда не мог сдержать улыбки. – Если тебя это успокоит, то я не боюсь рентген в комплекте с твоими сочными губами, – шепчет Сон и легко касается губ напротив, тут же отстраняясь. – А если мы все скоро умрём? – не унимается старший, что, кажется, даже не обратил внимание на проделанное Ханом. – То я буду рад провести последние дни в твоей компании, - ухмыляется тот и уже по-настоящему целует парня. Хёнджин опять прячется в крепкие объятия и улыбается. Он каждый раз как первый радуется словам Джисона, что тот навсегда с ним.       Спустя минут десять у обоих начинают затекать ноги, а поза уже не кажется такой удобной, но ни один из них не готов хоть на миллиметр сдвинуться с нагретого места. Хоть последние дни выдались невероятно тёплыми, ночью становится прохладнее и даже лёгкий ветерок вызывает табун мурашек на голых частях тела. Джисон уже хочет предложить проводить брюнета до дома, но тот опережает его, резко вскочив с его плеча, чуть не дав Хану по челюсти.       – А если из-за радиации я облысею? Такое возможно? – пугается Джин, распахивая глаза,– я больше не буду таким привлекательным. И ты не захочешь провести со мной свои последние дни. – Я буду любить тебя даже лысым, –кажется, что слёзы опять подступают, а Джисон слегка приподнимается и целует старшего в лоб, практически у линии роста волос, – как бы внешне ты не изменился, ты всё равно останешься моей маленькой плаксой. – Джисон! Хан заливается смехом, не в силах усидеть на месте и хватается за живот и железную ручку, чтобы не упасть. – Тихо, Танечка, не плачь, – после пытается отдышаться коротышка, протягивая руку, чтобы погладить Хёнджина по голове, – ну, не хмурься ты, Царевна Несмеяна. Я любя. Череда поцелуев покрывает лицо Хвана повсюду. Старший плавится от такой нежности, а Джисону доставляет удовольствие любоваться жутко смущённым парнем. Его парнем. – Смотри, не сгори сейчас, а то ты так покраснел. Тебе ещё утром Кками выгуливать, –по-доброму подшучивает младший не давая брюнету спрятать глаза, – я больше ответственность за его проделки на себя не возьму. – А ты не пойдёшь со мной? – недоумевает старший, наконец выпрямившийся в спине и севший ровно. Джисон задумывается, почёсывая затылок, пытаясь не концентрироваться на то ли умоляющем, то ли каком-то разочаровывающемся взгляде парня напротив. – Я тебя, конечно, люблю, но сон… – Так ты меня на сон променяешь? – перебивает того Хван, – ладно я, но Кками! Ты по нему совсем не соскучился? Кажется, это всё же был разочаровывающийся взгляд, ибо теперь Хёнджин опять дует губы и по-детски возмущается, что-то бубня себе под нос и размахивая руками. – Соскучился. И по тебе за эти пару часов соскучусь. Во сколько встретимся?– вздыхает коротышка, – а то я же ляпнул, что проведу с тобой свои последние дни. Теперь отдуваться… – В восемь у моего дома, и не опаздывать!–Хван светится от счастья, игнорируя очередную колкость друга.