I couldn't love anyone more

      Он вздрагивал теперь каждый раз, когда звучала Opening Sequence. И на кой черт он поставил ее на контакт Юнги, как будто ему и без того не хватало угнетения. Ведь в семи случаях из десяти он звонил ему лишь с одной просьбой.       Чимин взглянул на часы – время близилось к полуночи. С поправкой на это: в десяти из десяти.       Без одежды его худоба и бледность лишь ярче бросались в глаза. Иной раз Чимин забывал об этом, благодаря постоянным футболкам оверсайз. Но в такие моменты от наблюдения ему было некуда скрыться. Тонкая молочная кожа была прямо у него перед глазами. Она обтягивала щуплую усыпанную капельками пота спину, жилистые руки и маленькую аккуратную попку. При виде обнаженного хена в голове возникало одно единственное слово – хрупкий.       Именно поэтому его хриплое: «Сильнее!» – разбивало сердце Чимина в крошку, в пыль.       – Чимин.       – Привет, хен! – отозвался он бодро, умело маскируя боль и страх под улыбкой.       Он знал свои шансы, давным-давно уже их рассчитал, и все равно надеялся услышать из телефона что-то отличное от…       – Можешь сегодня трахнуть меня?       Даже фальшивая улыбка не смогла удержаться на его лице после этой уничтожающей фразы.       Он больше не справлялся. Ни с чем не справлялся: ни со своими эмоциями, ни с чувствами, ни с миссией. И он совершенно точно не справлялся с Юнги, засевшим под кожей.       – Хен, ты сейчас дома? Нам надо поговорить.       Он опирался ладонью в спину, вдавливая всем своим весом в кровать. Ему казалось еще чуть-чуть, и чужие ребра треснут. Или он проломит грудную клетку, и Юнги задохнется прямо под ним. Боязно к этому было добавлять еще и толчки, но он не мог игнорировать:       – Ну же, Пак, хочу сильнее!       Сильнее никто из них не хотел. Но почему-то Чимин не мог ослушаться, когда старший так приглашающе раздвигал ягодицы собственными руками. Он пытался закрывать глаза на свои опасения, когда со всей возможной грубостью вбивался в него. До звонких шлепков врезался в и без того уже красные ягодицы, распространяя боль как можно глубже. Ведь именно этого на самом деле хотел Юнги. Получать боль.       – В чем дело? – насторожился Юнги.       Удивительно было, что в своем состоянии он умудрялся проявлять и участие. Чимин никак не думал, что хен придаст его словам должное значение. По крайней мере, он рассчитывал на это, потому что это был не телефонный разговор. И не то, что следовало бы слышать таксисту.       – Я не могу так больше, – прошептал он в трубку.       – У тебя кто-то появился?       И это было бы прекрасно. Но у него под кожей, внутри костей только Юнги, и все органы состояли тоже из него. Уничтожая его, он уничтожал и себя: медленно, по частям…       Юнги душил разрывающие его крики в подушку. Он уже обслюнявил ее всю, вгрызаясь зубами, пока Чимин мощными толчками жестко вколачивался в него. Его бока были обсыпаны мелкими гематомами от впивающихся пальцев, а чувствительную кожу сфинктера жгло и саднило от непрерывного трения.       И так долгожданно, наконец от очередного грубого толчка его плотину прорвало, и он зашелся в беззвучных рыданиях.       Но, как бы его ни глушила подушка, Чимин не мог упустить этот момент. Слишком уж часто он это переживал, чтобы не заметить дрожь тела под собой. От этого одновременно становилось и легче, и тягостней: никто больше не требовал, чтобы он в бешенном темпе разрывал своим членом анус, но и остановиться ему не позволяли.       Он должен был продолжать трахать своего хена, пусть нежно, пусть любовно, но все еще ощущая его слезы, его истерику.       – Нет, просто… Хен, блин. Знаешь, как это дико ощущается, когда ты просишь грубо трахнуть тебя, а сам ревешь в подушку. Я будто насильник какой.       Он надеялся, что таксист не услышал его признания. А если и услышал, не выкинет из салона, пока не доставит до дома Юнги.       – Какой насильник? Я же сам прошу и не сопротивляюсь.       – Еще хуже, я насилую кого-то настолько сломленного, что даже не получаю сопротивления.       Этот разговор делал его крайне напряженным, потому он отчетливо расслышал, как старший смочил языком свои губы. И ему не составило труда в воображение нарисовать этот недовольный жест человека, готового вступить в полемику.       – Чимин-а, ты знаешь, что это не так. Мне просто плохо, и в такие моменты я нуждаюсь в заботе.       – Да, но перед этим ты не удовольствие получаешь, а опустошение. Я понимаю, что не делаю ничего плохого, но все равно не могу воспринимать это, как нечто нормальное. Мне кажется, у меня скоро вообще вставать перестанет, если мы так продолжим.       Молчание затянулось. Чимину даже пришлось проверить, не сбросился ли случайно звонок, но секунды на экране продолжали отсчет. Должно быть, Юнги этим вечером никак не ожидал услышать нечто подобное, потому и с ответом не находился.       – Я понял, – тихо пробормотал он. – Извини, не думал, что это на тебе так сказывается.       – Я скоро подъеду, ладно? Заботу же можно получать и по-другому. Что-нибудь придумаем.       Это был способ Юнги уйти от реальности. Такой изощренный, мазохистский, но действенный. Он ревел от души и со вкусом, пока в его зад погружали член, едва ли при этом испытывая физическое удовольствие. Но он и не должен был, поскольку это было его наказание, его напоминание о том, что он неправильный. Только так становилось легче. Только когда чужой член разрывал его, он мог собрать себя обратно, предварительно оставив всю боль и обиды на наволочке.       Он даже не знал, каким чудом умудрялся кончать, должно быть, ему просто повезло с партнером. Наверное, то была заслуга искусных пальчиков Чимина – он точно не знал, он был в полубессознательном состоянии, когда из него вытрахивали оргазм.       Когда же он успокаивался, когда приходил в себя, он уже находился в мягких объятиях, наполовину развалившимся на младшем. Его влажный нос лип к чужой шее, а дыхание остывало на ключицах.       Чимин обожал это. Видимо, и терпел только ради тех моментов, когда хен превращался в самую мягкую в мире зефирку и льнул к нему. Ластился, позволял целовать и заботиться. Но для этого каждый раз приходилось проходить через ад.       Со всей бережностью он обнимал Юнги, утыкал его носом в свою шею и размеренно поглаживал спину, пока в кружке на столе остывал заваренный для него чай.       Но это не работало.       – Хуйня какая-то, – глухо прозвучал голос старшего, поскольку ртом он тоже был прижат к чужой коже.       – Наверное, – Чимин запнулся, чтобы проглотить нервный комок, – тебе нужно поплакать. Ты каждый раз плачешь, когда я тебя… Думаю, именно поэтому тебе становится легче. Так что просто поплачь, хен.       Он не услышал, он ощутил утомленный вздох, прижатого к нему Юнги.       – Ага, вот так вот взял и заревел.       И правда, не работало. Быть может, Чимин старался недостаточно? Он вплел одну из рук в пряди волос старшего и стал ненавязчиво, но приятно массировать кожу головы.       – Ну хорошо. Может, тогда ты расскажешь, о чем вы говорили? Что твои ебанутые родители сказали на этот раз?       – Ничего нового. Спрашивали, не стал ли я вдруг нормальным. А потом отец такой: «А, ну да, как же станешь, если никакое лечение не проходишь». Походу, они реально планировали запихнуть меня в какую-нибудь церковь или хер знает куда, где бы из меня делали натурала.       – Пф, нигде не было столько мужеложства, сколько в монастырях, – фыркнул Чимин, чем позволил намеку на улыбку хена случиться.       – То есть зря я сбежал из дома и упустил шанс попасть в такое райское место?!       Чимин захихикал. Возможно, то было нервное, но ему показалось, что все же они смогли разрядить обстановку. Было ли этой глупой шутки достаточно, чтобы Юнги не убивался? А его объятий? Его тепла?       – Ну и как ты по шкале от «хочу вскрыть себе вены ложкой» до «с пивом потянет»?       – Хуево, Чимин-а, – пробурчал Юнги, в очередной раз осознав тщетность, после чего выпутался из рук друга, чтобы с тупым выражением лица уставиться на слишком жизнерадостный дизайн кружки. – Но спасибо, что пытаешься помочь.       Несмотря на жар лишь начинавшей затихать страсти, простыни под ним казались нестерпимо холодными. Чимин будто на льду лежал в каком-то ледяном царстве. С одним-единственным источником тепла в его руках.       Странным образом, его не мучало, что его откровенно использовали, ведь это было обоюдно. Безусловно, ему хотелось большего, но и быть всего лишь другом с привилегиями Чимина вполне устраивало. Но только не так. Не когда секс был не только без любви, но и без банального удовольствия.       И даже находясь в этих нежных, ленивых объятиях, он не мог не цепляться глазами за оставленные им синяки на тонкой светлой коже, не мог не вспоминать с ужасом, как пару раз обнаруживал кровь на презервативе, и не молиться, чтобы в этот раз ее там не оказалось.       – М-м-м… А если… – в нерешительности Чимин заломил собственные пальцы, – если ты меня трахнешь?       – В смысле я сверху? Поза наездника? Не думаю, что что-то сильно изменится… Или изменится? Так ты не будешь чувствовать себя насильником, и твой корешок не отвалится?       Юнги озорно поиграл бровями, заставив Чимина прыснуть. И на кой черт он подтолкнул его к этому шутливому настроению. Из-за этого они оба сейчас были еще более жалкими.       – Эй! Не сглазь мой корешок! – наигранно возмутился он, и даже Юнги выдавил подобие улыбки. – Но вообще-то я имел в виду, ты меня трахнешь.       Весь вид старшего заявлял о том, что он все еще не мог уловить суть. Возможно, виной тому было позднее время, или его острое желание сдохнуть и закончить уже со всем этим, или же он просто никогда не позволял себе допускать мысли о смене ролей.       – Ну да не тупи, твой член в мою задницу, так понятнее?       Скорее всего, последнее. Таким предложением Юнги был, несомненно, ошарашен.       – Подожди, но ты же натурал.       – Ну здрасьте! – теперь ошарашен был и Чимин. – Я тебя столько трахал, и тут вдруг натурал?! Быть натуралом – не значит, задницу не подставлять.       – Ну да, в курсе, просто думал… – невольно замялся старший.       – Я би, и я универсал, – объяснил он на всякий случай. – Ну так что?       – Не знаю.       – Не понял, – вновь возмутился Чимин и так и вскочил на ноги. – Тебя мой зад не устраивает?!       Он развернулся спиной к Юнги, чуть прогнулся в пояснице, выпятив свою шикарную до форм задницу, и немного повилял ей чуть ли не перед самым лицом. Конечно же, в любопытстве он заглядывал через плечо, проверяя реакцию.       – Я не об этом… Выставил тут свою дудуньку, – не устояв, Юнги все же звучно шлепнул так и напрашивающуюся попку. – Просто не уверен, что это поможет.       – Вот и проверим, – выпрямившись, пожал беззаботно плечами Чимин.       Растерянный Юнги все еще не мог поверить в происходящее. Ему было странно, что они в принципе говорили об этом, рассматривали такую возможность. Не то чтобы действительно сделать это.       – Ты уже был снизу? – он все еще искал пути к отступлению.       – Да.       – Ладно.       Но, похоже, они и правда собирались это сделать.       Чимин думал, что не был готов, хоть морально уже и настроился. Он как никто знал о предпочтениях Юнги в сексе, о необходимой ему для саморазрушения грубости. Это то, что он действительно собирался принять. Но при этом он, наверняка, бы скулил от боли, может, так же вгрызался в подушку и мечтал, чтобы это закончилось как можно скорее.       Но еще больше не готов он оказался к медленному, осторожному погружению. К тому, как мягко обращался с ним хен. Как успокаивающе гладил его бедра, нежно выцеловывал линию челюсти и чутко реагировал на малейший дискомфорт Чимина.       Он вел себя абсолютно обратно чужим представлениям. Именно так, как Чимин и сам бы хотел обращаться с ним: плавно растягивать и осторожно, чувственно брать. Чтобы никакой боли, ни грамма жестокости. Чтобы наполненность была приятной, а не мучительной и исключительно в удовольствие. Чтобы всем, чтобы обоим было хорошо.       Чимин обвил его ногами, углубляя проникновение. Потому что так ему, черт возьми, нравилось и действительно хотелось лишь больше и больше. Он и сам начал подвиливать бедрами, насаживаясь, чуть ускоряясь, пальцами при этом цепляясь за волосы старшего на затылке, пока тот губами наносил мазки на его шею, будто писал экспрессивную картину.       В момент, когда током пробило до сладкого спазма, Чимин не сдержался, сорвался на слишком плаксивый стон. И следующим же мгновением потерял все тепло, всю даримую ему ласку, потому что Юнги в ужасе ускользнул из его рук. Должно быть, этот звук у него намертво был связан с понятием боли. И теперь он отчаянно не понимал, почему Чимин с мольбой во взгляде продолжал тянуть к нему свои пальцы.       – Нет, мне хорошо, вернись немедленно, – капризно дул он свои сочные губы.       – Но ты…       Наконец ухватив его за запястье, он потянул, повалил обратно на себя, чтобы коалой повиснуть, не позволить сбежать снова.       – Чимин…       Он вскидывал бедра и, так нуждаясь, терся в томительных и, к сожалению, провальных попытках насадиться без помощи рук. Но зато и дразнил искусно, когда ему удавалось найти головку и сжаться вокруг нее, прежде чем она выскальзывала. И тем самым он вновь ломал Юнги, хоть и совершенно непривычным для них способом.       – Ну же, сдавайся, – кокетничал Чимин, покусывая не свои, чужие губы, не оставляя ни шанса. Себе, к слову, тоже.       Плавным движением Юнги вновь вошел в него, отчего член младшего чуть дрогнул, а губы приоткрылись в очередном сладком стоне. Но на этот раз он не испугался. Более того, томный звук желания его бесповоротно в себя влюбил.       Он кропотливо изучал разнеженный взгляд поплывшего Чимина, поскольку должен был убедиться. Должен увериться в том, что он был в порядке, прежде чем снова прийти в движение, прежде чем сплести их руки возле головы, позволяя тонувшему парню впиваться в них пальцами.       И продолжал вести этот медленный глубокий танец, подстраиваясь под музыку чужих стонов и своего шумного дыхания. И, честно говоря, Юнги не помнил, когда в последний раз ощущал такое. Он слишком привык наказывать себя за то, что ему было хорошо, хотя в действительности давно уже не было. Уж точно не так, как сейчас, внутри такого узкого Чимина.       Он был неправильным? Ну и что?! Он абсолютно точно не хотел ничего менять. Ни себя, ни его, такого обворожительного и уязвимого в послеоргазменной неге, но все еще чуткого и нежного, жавшего его к себе, шептавшего на ухо глупые, но такие необходимые сладости.       Юнги позволил себе лишь два более резких толчка, прежде чем обмяк в чужих крепких руках. Это был его первый оргазм за последние несколько лет, который он ощутил, который прожил, а не нашел лишь его последствия на простынях.       – Ты молодец, хен, – с улыбкой прошептал Чимин, уткнувшись в взмокший висок.       И это случилось снова. Плотину прорвало, и Юнги затрясло в беззвучных рыданиях в неизменную подушку.       – Ну нет, ты серьезно?       Сложно было определить, что в его голосе преобладало больше: возмущение, досада или беспокойство. И все же Чимин, как ребенка, успокаивающе гладил его по волосам и едва ли не укачивал.       – Заткнись, – заулыбался Юнги сквозь слезы, прежде чем привычно уткнуться носом в нежную шею.       Чем он в очередной раз удивил младшего. Чимин привык к его перерождающим истерикам. И это абсолютно точно не было одной из них. Этими слезами Юнги не ломал себя и не собирал по крупицам заново. Он просто… чувствовал (?). И судя по игривым смешкам и влажным губам на ключицах, в кои-то веки чувствовал он не его горячо любимую боль. ……       – И что, все? Больше ты не будешь меня трахать?       – Мин Юнги, в любое время, если обещаешь не реветь и быть не таким безучастным.