I couldn't love anyone more

      Юнги понятия не имел, зачем согласился. Точнее его мотивы были до банального просты: не остаться в праздник одному. Пусть в Корее не все отмечали Новый год (в том числе и его семья), но он все равно не мог вернуться домой на Сольналь, а здесь, в Америке, его никто не праздновал. Потому, когда Джен — коллега по работе — предложила прийти к ней на вечеринку, Юнги, не долго думая, согласился. Ему казалось, он будет не так одинок на шумном празднике, как в своей крохотной съемной квартирке, где большая часть вещей все еще хранилась в чемоданах. Сейчас же он думал, что лучше бы разбирал эти самые чемоданы, а не протирал бесцельно джинсами чужое кресло. Ведь с главной задачей эта вечеринка совершенно не справлялась. Из-за отсутствия близких или хотя бы мало-мальски знакомых людей (весь вечер бегать за Джен он, конечно, не мог) Юнги чувствовал одиночество и скуку.       Наверное, все могло пойти по иному вектору, если бы он не отказался от спиртного. Но внизу его ждала арендованная Хонда, которой хотелось воспользоваться с каждой минутой все сильнее. Вот только некое упрямство все еще удерживало Юнги здесь. Он решил встретить с этими людьми полночь, первые фейерверки, а уже после тихонечко ретироваться.       Но и это оказалось не лучшей идеей. С Юнги мало кто говорил, возможно, из-за акцента или потому, что уставали ждать, когда он переложит очередную фразу на чужой язык. Но ближе к полуночи с ним познакомилась Амелия — очень активная высокая блондинка. И поначалу Юнги был этому рад, ведь с ней появилась надежда, не так уныло закончить этот вечер. Однако, когда девушка рассказала об одной занимательной американской традиции, а после, затейливо поиграв бровками, добавила, что с азиатами у нее еще не было, ему захотелось поскорее куда-нибудь выйти, пусть даже в окно.       Традиция не была чем-то вопиющим, всего лишь поцелуй в полночь с первым встречным. И не то чтобы губы Юнги были неприкосновенными, но от мысли о поцелуе с Амелией ему стало не по себе. Да, она была весьма привлекательной, но не совсем в его вкусе. В его вкусе больше были мужчины.       И хоть Юнги лишь в шутку подумал о том, чтобы выйти в окно, извинившись перед излишне навязчивой собеседницей, именно к нему он и направился. Полночь уже приближалась, а ему совсем не хотелось становиться чьей-то случайной жертвой. Юнги, конечно, надеялся этим вечером удовлетворить свои социальные потребности, но не настолько. А потому с конкретной целью: закурить и тем самым отогнать от себя всех незнакомок — он подошел к приоткрытому окну.       Однако лишь приблизившись, Юнги увидел, что оно выходило на балкон. Он не понял этого сразу, поскольку двери рядом не было. И пока он пытался сообразить, где же был вход, створка вдруг открылась шире и из окна вместе с прохладой, разбрасываясь междометиями, немного неуклюже вывалился человек. Чудом не получив по лицу пустым стаканом, Юнги на рефлексах поймал нетрезвого паренька за локоть, а позже и талию, когда тот, зацепившись носком ботинка за оконную раму, стал заваливаться.       Все произошло так быстро, что Юнги не успел толком разглядеть свалившееся на него чудо. Лишь к своему удивлению заметил, что парень тоже был азиатом. А затем свет погас.       — Для чистоты эксперимента в этом году целоваться будем в темноте! — донесся голос Джен с другого конца комнаты, после чего все начали отсчет.       Но для Юнги этот хор был фоном. На переднем же плане он слышал пыхтящего парнишку, который горячим воздухом дышал ему в ключицы:       — Что? Уже полночь?       Немного запоздало Юнги заметил, что удерживал уже уверенно стоящего на ногах парня слишком долго, и, испытав неловкость, выпустил его. Однако свободная рука тут же легла на его шею, и мужчина почувствовал, как под завершение счета его потянули немного вниз. Чужая ладонь чуть сместилась так, чтобы очертить подушечкой большого пальца контур нижней губы, и лишь после он ощутил дыхание у своего рта. Похоже, парнишка боялся в темноте промахнуться мимо губ незнакомца, потому сначала их нашел, а уже потом…       Будто заколдованный, Юнги и пошевелиться не мог, не то что сбежать. А когда ощутил привкус колы на нежных замерзших губах — уже и не хотел. Он вновь вернул ладонь на талию, облаченную в мягкий кашемир свитера, и позволил достаточно скромному касанию перерасти в чуть более сладкий неторопливый поцелуй.       Но вскоре давление исчезло с затылка, тогда и Юнги ответно выпустил незнакомца из рук. Они отстранились лишь за пару мгновений до того, как свет вновь заполнил комнату.       И первое, что увидел Юнги — чужие бесчувственные глаза. Следующим он отметил, что раскрасневшийся то ли от холода, то ли от спиртного парень выглядел довольно молодо. Настолько, что Юнги усомнился в том, стоило ли его так целовать, как и можно ли ему было пить то, с чем он мешал колу.       — О, ты азиат, — выдал тот с едва уловимой ноткой удивления. Но и эта эмоция исчезла в мгновение, как и его интерес в продолжении общения.       Избегая какого-либо ответа или иного развития их знакомства, парень гораздо более ровной (нежели от него ожидал Юнги) походкой обошел его и направился в зону кухни. И вроде бы он не покачивал старательно бедрами, однако почему-то оторвать от него взгляд было тяжело.       Кто-то рядом смеялся, а кто-то, наоборот, громко возмущался, поскольку Юнги не один случайно нарвался в темноте на поцелуй с представителем своего же пола. Однако, похоже, лишь он реагировал на произошедшее подобным образом. Лишь он провожал взглядом своего незнакомца до рабочей поверхности, где сейчас располагался алкоголь. Лишь он завороженно разглядывал выступавшие даже через черный свободный свитер лопатки парня, когда тот колдовал над напитком в своем стакане. И лишь ему стоило усилий вернуть мысли в прежнее русло, напомнить себе, что он собирался делать минутой ранее: «Выйти на балкон и покурить. Точно».       Дверь нашлась достаточно быстро в небольшом коридорчике. Юнги был рад ощутить прохладу улицы, хоть зима в Америке ему и не нравилась — все же он привык к снегу в новый год. Но, помимо свежего воздуха и отдаленных хлопков фейерверков, балкон встретил мужчину еще и тяжелыми гитарными риффами, раздававшимися вместе с чередой мелодичного вокала и речитатива из динамика телефона, что был оставлен на полу возле кресла. На кресле же небрежной кучей валялся плед. Похоже, в него парень кутался здесь от холода.       Характер музыки трека совсем не вязался с образом круглолицего, пухлощекого паренька с ангельскими глазами. Но все встало на свои места, когда в оконном проеме появился сначала черный массивный ботинок (ох уж эта культура американцев: ходить по дому в обуви), усыпанный небольшими металлическими шипами на носке, а после драная в районе колена штанина чуть расклешенных книзу джинсов. При первой встрече всего этого Юнги не заметил. А позже оказалось, что и на свитере имелись декоративные дыры.       На это раз парень справился с приземлением из окна гораздо ловчее, даже ни одной капельки нового напитка не пролил. Однако встретить гостя в своем временном убежище он не ожидал. И более того, судя по прищуру, которым смерил Юнги, был этому совсем не рад.       — Опять ты? — он нацелил на мужчину указательный палец руки, в которой сжимал стакан. — Я забронировал балкон на этот вечер, чтобы тут томно вздыхать. Поищи себе другое место.       Но вместо того, чтобы перебороть Юнги на взглядах, тем самым настояв на своем, парень быстро переключился на оставленный в кресле плед. Глупо было надеяться, что этот комок сохранит тепло, но все же закутаться в него являлось делом первостепенной важности. С чем подвыпивший парень справлялся до нелепого плохо, поскольку из-за капризного упрямства не мог расстаться со стаканом.       Уставший от чужих мучений Юнги после очередной спешной затяжки выпустил дым в сторону соседнего многоквартирного дома, подошел ближе к собеседнику и, проигнорировав хмурый взгляд, натянул плед на плечо, с которого он постоянно спадал.       — Не думаю, что хозяевам и гостям понравится, если я буду курить прямо в квартире. Так что ты уж потерпи, — хорошенько укутав, хмыкнул он и едва удержался от того, чтобы не без издевки потрепать паренька за щеку.       Тот в ответ задрал свой очаровательный нос, даже не думая благодарить за помощь. А Юнги, вновь оказавшись вблизи, разглядел небольшую россыпь веснушек на щеках. Он в принципе по роду деятельности имел привычку подмечать такие детали, находить эстетику в мелочах.       — А с чего ты взял, что мне понравится? — парировал парень и пробурлил в нем недовольным взглядом не одну дырку, прежде чем, подогнув под себя ногу, плюхнулся в кресло.       Ничего подобного Юнги услышать не ожидал, потому невольно застопорился. Где ему еще курить, если не на балконе?! Не спускаться же ради этого семь этажей. А впрочем, Новый год он встретил, обещание, данное самому себе, выполнил… Он вполне мог и спуститься, но уже не вернуться.       Однако исключительно из вредности делать это мужчина не стал, а отошел обратно к балюстраде, где вновь коснулся губами фильтра. Пока он альтруистически помогал незнакомцу, зажженная сигарета и так сократилась. Не хотелось бы ее растратить как палочку благовоний…       — Перешел бы на вейп и парил бы, где хочешь. Окружающим не вредишь, и запах не отвратный, — пробурчал младший из своей норки и, сделав глоток, добавил совсем тихо, — и целоваться приятно…       Глаза Юнги от этого совета закатились сами собой. Сейчас бы малолетке его жизни учить. Но спорить на английском ему было тяжело, потому он смолчал. Парнишка тоже не стал провоцировать разговор, тем более его рот был занят более важными вещами — виски с колой.       Из-за плотно настроенных высоток все, что им здесь доставалось от праздничных фейерверков — хлопки и легкая разноцветная подсветка неба. Видимо, поэтому балкон не пользовался большой популярностью, а к их компании никто не присоединился. Но Юнги это нравилось. Так он не испытывал неприятного давления, хоть и ощущал спиной бурящий взгляд, а по ушам била тяжелая музыка. Музыка…       Лишь сейчас в их спокойном молчании Юнги наконец заметил, что одна и та же песня играла уже третий раз подряд.       — И кто же тебя оставил, ребенок? — не удержался он от вопроса навязанного текстом.       — Меня? — пухлые губы парня дернулись в зловещей ухмылке. — О нет, я люблю эту песню за строки: «…Все, через что ты заставил меня пройти, вернется тебе обратно. И если это убьет тебя, то мы будем квиты». И кстати, мне двадцать два.       Он не назвал год рождения, потому из-за особенностей исчисления возраста в Корее Юнги даже не мог рассчитать их разницу. Что-то в диапазоне семи-девяти лет. Но, по крайней мере, теперь он знал, что целовался с совершеннолетним, чему тихо радовался внутри. И все же Юнги не смог устоять перед искушением посмотреть на незнакомца снова. Позволить себе взглянуть по-другому: не профессиональным взглядом, что цеплялся за все, что хорошо бы смотрелось в кадре, а тем, который оценивал, что хорошо бы смотрелось еще и в его постели.       Однако парень и не заметил чужого интереса. Он рассеянным взглядом уперся куда-то в стену соседнего дома, поглаживая пальцем сочную нижнюю губу в крайней степени задумчивости. Мыслями он, определенно, был не здесь.       И Юнги вдруг захотелось оставить его в покое. Сигарету он все равно уже приговорил вместе со своими легкими. А разговор исчерпал себя. Или же ему так лишь показалось?       — Но я и правда немного чувствую себя брошенным… — вдруг признался младший. — Хотя сам же отказался ехать с друзьями, когда они планировали каникулы на горнолыжке. Потому что мудак-бывший просил провести праздники с ним наедине. А потом изменил мне, паскуда такая, представляешь?!       Он рассказывал без излишних эмоций, будто давно уже свыкся с этой ситуацией. И все равно чужой тон побуждал Юнги к ответу, пусть и не озвученному: нет, он не представлял. Может, чужие отношения были гораздо сложнее, чем мужчина себе рисовал. Но все же перед ним будто была юная икона красоты с этими соблазнительными пухлыми губами, пленительными притворно невинными глазами, стройным гибким телом. Изменяют обычно не таким, а с такими.       Парень непринужденно покачивал в воздухе носком ботинка, будто собственные слова его никак не задевали. Но что-то (желание напиться в одиночестве под песенку с грустным текстом) подсказывало Юнги, что демонстрировал он гораздо меньше, чем было внутри. И почему-то это понимание отзывалось у него неприятным шевелением придуманного зверя в районе диафрагмы.       На открытом балконе было достаточно холодно, а мужчина кипел изнутри. И причиной тому была вовсе не выкуренная сигарета, эффект которой уже сходил на нет.       — Самое обидное в этой истории, что все номера к моменту моего «озарения» оказались заняты, и теперь в Новый год я на вечеринке соседки напиваюсь в одиночестве. Хорошо, не в одиночестве, — с легкой ухмылкой отсалютовал он своим наполовину распитым стаканом. — А ты чего, откуда взялся весь такой невеселый?       — Из Тэгу.       — Где это?       — Южная Корея.       — О, мои родаки тоже приехали оттуда. А я уже родился в Нью-Йорке. Но имя у меня корейское. Чимин.       — Красивое.       — Серьезно? — фыркнул парень. — Впервые такое слышу от кого-то, кроме родителей.       Юнги в ответ пожал плечами. Несмотря на широкое распространение (как-то в его классе училось два Чимина и одна Чимин), это имя все равно ему казалось достаточно приятным и мягким в произношении, а уж после двух месяцев жизни в Америке — и вовсе родным.       И пусть Чимин говорил не на корейском, у Юнги наконец вязался с кем-то какой-никакой разговор. Он уже и развернулся полностью к собеседнику, навалившись спиной на холодящий сквозь плотную ткань кардигана поручень, чтобы продолжить знакомство… Как вдруг привычная музыка прервалась, сменившись нагнетающими барабанами, а после криком низкого мужского голоса: «Я хочу видеть твои слезы, блядь!»       При этом также уже привычная то ли насмешливая, то ли игривая ухмылка Чимина исчезла с его лица, а взгляд стал таким озлобленным, что Юнги даже не удивился, если бы телефон от этого задымился или сразу взорвался. И ему вдруг стало понятно, что парень все это время был к нему более чем предрасположен, в отличие от того, кто сейчас ему звонил.       Чимин подобрал с пола телефон и принял вызов, когда вокалист перешел в и вовсе нераспознаваемый гроул (хотя Юнги и первой строчки было достаточно, чтобы получить представление о тексте всей песни).       — Я сказал, пошел на хуй, мудила!       Зимняя прохлада улицы не вызывала у Юнги столько мурашек, сколько это убийственное шипение. И ему невольно подумалось, что дорогу этому ребенку нельзя переходить ни в коем случае, а лучше и вовсе не связываться… Но иррационально хотелось.       Лишь сейчас Юнги распознал того зверя, что вновь неприятно заворочался внутри. Он, черт возьми, ревновал.       — Извини. Нажрался в говно и теперь названивает мне, — в разы спокойнее произнес Чимин и опрокинул стакан, опустошив одним подходом, после чего добавил совсем тихо. — Будто бы что-то можно изменить.       У Юнги не было никаких сомнений, что у этого романа наступил бесповоротный конец, однако не у чувств Чимина. То, как остро он реагировал на бывшего, заявляло о том, что он совсем не остыл, не отпустил. Юнги так и видел в своем воображении, с каким удовольствием Чимин выбивал битой стекла машины предавшего его человека. Но за злорадством пряталась бы боль, как сейчас за показным безразличием.       Это-то и не нравилось Юнги до удушья одним мерзким чувством, на которое он не имел никакого права. Как он вообще мог ревновать едва знакомого человека, пусть и жутко привлекательного и по счастливому совпадению гомо- либо бисексуального? Пусть и обладавшего такими сладкими губами, что их безумно хотелось ощутить на своих снова.       — Долго вы встречались?       — Немного не дотянули до полгода, — младший обидчиво надул губы, но сразу же вновь растянул их в ухмылке. — И примерно половину этого срока он кувыркался с каким-то пидором из братства.       Юнги невольно прыснул от того, как «толерантно» это прозвучало. И улыбка младшего стала еще шире и казалась уже искренней, теперь она касалась уголков глаз.       Чимин выпустил чуть ли не приросший к руке стакан, отставив его на пол, и потыкал экран телефона, наконец сменив песню. Теперь играло что-то более мелодичное и нежное с сильным женский вокалом.       — А когда расстались?       — Уже достаточно, чтобы подкатить, — парень впервые посмотрел на него так, что стало жарко.       И Юнги невольно усомнился, не привиделся ли ему игривый блеск в глазах, правильно ли он понял чужой язык, не выдавал ли желаемое за действительное…       Но он даже среагировать на это никак не успел. Внизу под хихиканье шпаны взорвалась петарда, а следом зашлась сигнализацией чья-то машина. Юнги пришлось разорвать с Чимином полный напряжения контакт глазами и повернуться на звук, поскольку припарковал он арендованную Хонду как раз с этой стороны.       — Знаешь, что я думаю, Юнги?       Чимин поднялся с кресла и выпутался из теплого цветастого пледа, мягко подступая даже в таких массивных ботинках.       — М?       Мужчина его приближения не заметил, будучи отвлеченным на шкодливых детей, из-за которых, на его счастье, выла чужая машина.       — Что ты замерз, — тихо, а оттого на пару тонов ниже произнес Чимин совсем рядом.       Но Юнги не успел к нему развернуться: прежде его плечи накрыли пледом и в закреплении прижались со спины, обняв без толики робости.       Ох, так и правда было в разы теплее…       — Спасибо, что выслушал мой пьяный бред.       — На английском мне проще слушать, чем говорить.       Парень устроил подбородок на чужом плече, и Юнги кольнуло умилением, поскольку он знал, что для этого Чимину нужно было привстать на носочки. К нему хотелось тянуться ответно, но все, что мужчина мог в таком положении, — погладить кончиком носа висок.       — А на родном ты трещишь без умолку? — в голосе младшего слышалась улыбка. — Скажи что-нибудь.       Юнги задумался на пару мгновений, пытаясь понять, что именно хотел бы сказать или даже открыть, признаться. Когда слова роем завертелись на языке, он все же зашевелился в руках Чимина, поскольку считал, что произносить такое нужно было лицом к лицу. И как жаль, что для этого пришлось отстраниться…       Юнги коротко пробежался по юношескому лицу взглядом, заключительно уверяясь.       — Хочу тебя сфотографировать. У тебя притягательные черты лица и живые эмоции, чарующие кисти рук, эстетичные вплоть до каждого пальца. В какие-то моменты в тебе чувствуется фемининность: в жестах, во взглядах — поэтому было бы интересно поиграться и с образом, думаю, тебе многое бы пошло, даже что-то экстравагантное в роде ажурных перчаток и корсета. Или, наоборот, совершенно естественный образ, полное отсутствие мейка, чтобы не потерять ни одной твоей веснушки. Я бы начал с ч/б, но немного в высветленных тонах…       — О боже, надеюсь, ты не порнуху снимаешь, — хихикнул Чимин. Запорхавшие реснички выдавали его растерянность.       Похоже, он тоже понимал корейскую речь, но не значение более сложных слов. И сам вряд ли говорил, потому что в ответ использовал английский.       И Юнги, признаться, было бы интересно увидеть реакцию, если бы он добрался до откровения, в котором хотел Чимина не только сфотографировать, но и просто хотел. Правда он, вероятно, и без слов был достаточно очевидным.       — Нет, максимум легкую эротику, — усмехнулся мужчина, притянув младшего за талию ближе. Руки последнего интуитивно нашли свое место на чужих плечах. — Я фотограф в журнале Vogue.       Лицо парня осветлилось озарением, похоже, пазл для него сложился в картинку.       — Я бы подумал, что так ты пытаешься меня снять, но, черт, точно!.. Джен же сказала, что ты коллега с работы.       Теперь настало время Юнги пребывать в легкой растерянности: Чимин обсуждал его с Джен? Когда успел?       И тут он вспомнил, что не так давно имя сорвалось с этих губ этим ласковым голосом. Имя, которым он так и не успел представиться.       Мог ли Чимин еще тогда, сразу после их поцелуя, расспросить Джен, что же за незнакомец ему достался? И значило ли это, что ему понравилось и, несмотря на свое поганое настроение, хотелось повторить? Жмущееся к нему за теплом тело и искренние в своем желании самые волшебные глаза говорили: да.       — Может, и пытаюсь, — хмыкнул Юнги и, чуть склонившись, потянулся к губам, что тут же раскрылись для него.       Это разительно отличалось от их первого поцелуя. Теперь разгоряченный очередной порцией алкоголя Чимин был жадным, даже немного агрессивным, когда впивался пальцами в плечи и шею Юнги, утягивая на себя и едва не карабкаясь. Он кусал губы и царапал короткими ноготками затылок до приятных мурашек.       Старшему же тяжело было так резко переключиться на грубую страсть: он все еще находился где-то на нежных настроениях. Но лишь до тех пор, пока уже знакомый бескультурный крик не прервал приятный шепот, кажется, Yungblud'а. А Юнги был на сто процентов уверен, что эта оскорбительная песня стояла на звонке лишь одного человека. Тогда-то ревностный зверь внутри мужчины снова поднял голову. И он не устоял перед желанием не пустить, не позволить оторваться. Юнги с рыком подхватил Чимина под задницу и помог обвить себя ногами. Последний на это довольно замычал в губы, будто того и добивался своими укусами: именно такого положения, где уже он немного нависал сверху и безумно тесно, удушающе обнимал шею руками.       Плед после этого маневра соскользнул с плеч и частично повис на балюстраде, но никого не волновал. Двоим и без него было слишком жарко гореть в откровенном поцелуе, наполненном пошлыми влажными звуками.       Юнги не планировал так скоро распускать руки, но игнорировать приятную округлость чужой задницы оказалось невозможно. Мужчина не понимал лишь, как вышло, что ранее он упустил такое достояние. И пока его язык грязно изучал чужой рот, ладони грубо, до тихого писка сжимали ягодицы, насколько позволяла ткань натянутых джинсов.       Но в момент, когда желание слишком явно сконцентрировалось в низу живота, а Чимин начал сладко постанывать, сминая истерзанные губы, Юнги решил притормозить, пока еще было не поздно. Он согласился на перевод из филиала, на переезд в Америку не для того, чтобы заводить интрижки: ему уже хотелось чего-то настоящего, чего Корея никогда бы ему не позволила иметь. Потому перепих, к которому сейчас все и шло, в первую встречу был не в его интересах.       Юнги оторвался от зацелованных губ, но отстраниться в таком положении не получилось. Потому ему пришлось сказать: «Нет», — и слабо помотать головой, когда, после короткой передышки, Чимин попытался прижаться снова. А вместо ответа на очевидный вопрос в глазах напротив он с нежной улыбкой поцеловал кончик носа и осторожно спустил парня обратно на балкон.       Немного растерянный и еще больше смущенный, но совершенно не желающий этого демонстрировать Чимин не нашелся, что говорить или делать в такой ситуации. А потому первым порывом уйти от неловкости было потянуться к своему телефону. Заблудившийся в приятных, возбуждающих ощущениях он напрочь позабыл, что ему кто-то звонил в тот момент, и вспомнил лишь, увидев уведомление на экране.       Парень снял блокировку только для того, чтобы наконец закинуть бывшего в «черный список». Вообще-то, он любил «Cryomancer», но из-за того-кого-нельзя-называть уже начинал ее люто ненавидеть.       И ничто еще так не остужало его возбуждение, как…       — Черт… — раздосадовано Чимин цокнул языком.       — Что такое?       Юнги кутал младшего в плед, поскольку кашемир казался ему слишком уж тонким для такой погоды, и в этом положении прекрасно мог видеть чужую переписку, однако считал верхом неприличия читать ее.       — Хотел его заблокировать, а он написал, что будет через пятнадцать минут. Ммм… десять минут назад.       Это известие не вызвало радости у Чимина, он, наоборот, нахохлился, сердито свел брови, что не могло не потешить ворчливого зверя Юнги.       — Он знает, где ты?       — Нет, походу, думает, что я дома, — с ноткой обреченности хмыкнул парень. — Ну а я как бы живу в соседней квартире…       Они, не сговариваясь, опустили взгляд вниз на улицу, боясь и ожидая, что в этот момент там уже находился бывший Чимина. Но, конечно, они ошиблись. Тогда Юнги отошел от балюстрады и стал рыскать по небольшому балкону, заглядывая под кресло с одного конца и за какие-то ящики с другого.       — Что ты делаешь? — не мог понять его метаний Чимин.       — Ищу кирпич… — с полной серьезностью заявил мужчина, что, в общем-то, не дало младшему никакого объяснения. — В детстве я часто смотрел «Один дома», в том числе и «Потерявшийся в Нью-Йорке», — он прекратил свои поиски, вновь вернув все внимание собеседнику. — Я знаю, как у вас здесь прогоняют непрошенных гостей.       Несколько секунд Чимину потребовалось на осознание того, что он услышал, после чего он взорвался глупым смехом с не менее глупой шутки. Вынуждая и Юнги засмеяться. И улыбка младшего с щелочками-глазами, с его привычкой прикрывать рот ладонью показалась мужчине самым красивым и милым, что он когда-либо видел в жизни.       И почему в такие нужные моменты у него никогда не бывает камеры под рукой?!       Вытерев уголок глаза, который предательски стал мокрым, Чимин, немного успокоившись, наконец сделал то, что должен был уже давно: заблокировал бывшего. А когда вновь поднял взгляд на Юнги, включил все свое юношеское очарование:       — А ты не можешь пойти со мной и помочь мне окончательно от него избавиться? Я, честно, не буду приставать. Ну только если чуть-чуточку… — парень наглядно продемонстрировал крохотное пространство между пальцами. — Чуть-чуть.       И, черт, Юнги совсем не мог перед ним устоять.