Путь один

Майор Грэшем сидел в столовой и невидящим взором глядел перед собой. На столе, рядом с его правой рукой, стояла кружка с давно остывшим чаем. Очередная ночь без сна. Очередной день, ничем не отличающийся от предыдущего. К Грэшему подошел Беннетт и указал на кружку: - Я могу убрать это, сэр? - Да, Беннетт, спасибо, - встрепенулся летчик. - Что - нибудь еще, сэр? Майор покачал головой. Встав из - за стола, он надел фуражку и вышел на улицу. Снаружи было свежо, как после грозы, и дул легкий ветерок. Солнце пряталось за облаками, изредка выглядывая и совсем не слепя глаза. Кто - то из бойцов играл в шашки, устроившись на лавке около жилого блока. В общем, обстановочка самая мирная. Не то что там, в небе. Грэшем закурил. Минувшая неделя была точно такой же. Только тогда на пианино вместо новобранца Милтона играл Синклер, а к поющему хору мужских голосов примешивался и голос Томпсона. Майору было тяжело слушать пение товарищей, доносившееся из окна столовой, и он направился в свой кабинет. Там, кажется, еще осталось немного портвейна. Но, видно, найти уединение этим днем Джону Грэшему было не суждено. Его ждал сюрприз: когда майор зашел к себе, то обнаружил, что один из недавно прибывших летчиков мыл там окно, причем настолько увлеченно, что не услышал шагов в коридоре. - В чем дело, Хьюз? Хьюз резко обернулся и выронил губку. Проворно наклонившись, он поднял ее, однако тут же уронил снова. - Извольте объяснить, - сухо приказал Грэшем, наблюдая за действиями парня. Заходить в его кабинет без разрешения не полагалось. - Я помогаю Беннетту, сэр, - заговорил Хьюз, сладив наконец со злосчастной губкой. - Пару дней назад вы сказали, что это окно грязное, помните? Я и... Уже почти закончил... - Я понял, - прервали его. - Я сам все доделаю, можете идти. Спасибо. - Вам нездоровится, сэр? - участливо поинтересовался парнишка. - Я прекрасно себя чувствую, - все больше раздражаясь, ответил майор. - Вы свободны. Черт возьми, конечно, ему нездоровится. И вообще, странный он был какой - то, этот человек. Молодой, лет девятнадцать - двадцать, а волосы седые. Суровый не по возрасту. Прихлебывает что - то из фляги постоянно. И в глазах такое выражение... Короче говоря, новички семьдесят шестой эскадрильи побаивались Грэшема, но, тем не менее, уважали. Майор вынул из ящика бутылку и стакан. Взгляд его упал на корзину для бумаг, в которой лежали мятые комки. Это были незаконченные письма. На листочках возможно различить слова: " Я пишу, чтобы рассказать... ", " печальный долг ", " с глубоким прискорбием ". Грэшем зажмурился, пытаясь совладать с накатившей на него тоской. Ну не мог он написать о смерти Стивена. Не мог и все. Может, это и к лучшему. Пусть пока Крофты остаются в неведении: для них Стивен еще живой... Нет, Джон не знал, что делать. Его пугала перемена в нем самом: за срок службы он многое повидал, зачерствел душой, приучил себя не думать о погибших соратниках. Но сейчас отчего - то не получалось отделаться от мыслей о Крофте.