***
Старая добрая платформа. Вторая база, как её ещё называют. Быстренько раскидав вещи, мы решили приняться за работу сегодня же. А работы будет много. На «часах» около 11 утра. Хайке рассказала нам о дублении кожи, и все морально приготовились к тому, что нас вывернет. И не раз. Но это будет потом. Для начала нам нужны олени, которых в этих хвойных лесах северо-востока ходит немало. Я приметил небольшое стадо голов из пятнадцати на западном краю поляны, раскинувшейся чуть впереди нашей секвойи. — Итак, револьвер у нас один… — скорее думал вслух, нежели обращался к нам Рихард, — Стреляю лучше всех я… а это значит, что убивать большерогих придётся мне. Тогда, я думаю, трое из вас, — он окинул нас взглядом, — Должны будут погнать это стадо в мою сторону. Или даже гонять вокруг меня… — Он оглядел нас с головы до ног. — Кто желает? Мы переглядывались, Тилль чесал нос. — Главное — не подстрелить никого из людей… — еле слышно промямлил Круспе. Не думаю, что это услышал кто-то кроме меня, потому что вытянулось только мое лицо. — Я однозначно гонять буду, — оживился Тилль, наконец вычесав так беспокоившую его отшелушенную кожу. — Только на это я и гожусь. Я хотел было возразить, потому что на самом деле Линдеманн довольно мастеровитый человек, но он тут же продолжил: — А в помощники мне можно Шнайдера и Риделя. Тоже больше ничего не могут, верно, парни? Оливер глянул на него а-ля «я вас уничтожу». — Ладно, Оливер кое-что умеет. Но все равно предлагаю ему присоединиться ко мне и Шнаю. Что думаете? — Окей, — согласился Шнайдер, пожав плечами. Ридель тоже противиться не стал. Решено было, что основная часть шитья ляжет на меня и Хайке, потому что я, если постараюсь, смогу сделать что-то неплохое, а Хайке шила просто шикарно (все мы помним её комбинезон). Флаке сделает скребки из местной напоминающей кремень породы камня, обладающей прекрасным свойством: при довольно высокой прочности камень почти идеально раскалывался пополам при ударе. Острые края половинок планируется использовать в роли скребков. Так как ни оленей, ни, естественно, шкур пока нет, решили, что я вырою ямы для «котлов», в которых мы будем дубить кожу, а Хайке наберёт хворост. Один из мешков для вещей распороли и, натянув его между двух жердей, сделали подобие волокуши, дабы девушке было удобнее таскать хворост. Получилось весьма неплохо: убого конечно, но прочно и надежно. Ну, а я… а я пошёл рыть ямы. Спустившись на землю благодаря Ринго, я повернул направо в поисках благоприятной земли, и довольно скоро мне удалось обнаружить хорошее место недалеко от реки с влажной рыхловатой почвой. Корни секвой огибали его, иных преград тоже не наблюдалось. В арсенале у меня была только небольшая стальная лопатка, но за год жизни на острове я понял, что если не приходится что-то делать голыми руками — и на том спасибо, слава небесам, потому что как-то раз мы собирали траву для обновки крыши, и я изрезал все ладони. Первую яму диаметром под метр и глубиной около пятидесяти сантиметров я выкопал довольно быстро, а когда встал, разгибая затёкшую спину, услышал шесть выстрелов, означавших, что Рихард выпустил всю обойму (О патронах теперь можно было не беспокоиться: в шкафчике у Роя Тилль и Рихард обнаружили шесть упаковок отличных патронов, в каждой по пятьдесят штук, и хороший запас пороха). Интересно, сколько оленей он уложил? Вторая яма далась тяжелее, постоянно попадались треклятые камни. Я отвлекался на выстрелы. На тридцатом сантиметре глубины земля вообще стала твёрдой как глина. А ещё Ринго стоял над душой, помог бы уже что ли. Спина ныла, но тем не менее работой я был доволен. За это время Хайке успела притащить пять волокуш, наполненных сухим хворостом, и даже несколько брёвен, что, в целом, не очень удивляло, так как хвороста, веточек, брёвнышек, коры и прочего в лесу было предостаточно. Также она немного обустроила лагерь. К этому времени Флаке изготовил две дюжины скребков, Рихард отстрелял одиннадцать оленей — хорошая, я бы сказал, восхитительная добыча для первого дня. Около четырёх часов после полудня стали разводить костёр. Шнайдер умело ударил кремень о кресало и высек искры, полетевшие точно в груду коры, сложенной «колодцем». Тонкие языки пламени сначала лизнули тонкую кору, будто пробуя на вкус, но быстро поглотили её всю. Она обугливалась и чернела, а вскоре весело затрещали деревяшки покрупнее. Немного передохнув, еле стоящие на ногах (гоняться за оленями — дело отнюдь не простое) парни и мы с Хайке и Лоренцом перетащили всех оленей. Затем Беккер подошла к одной из туш с молотком в руке. Удар. Второй. Я охренел. Остальные тоже. — Дайте нож, — попросила девушка. Рихард протянул ей свой нож рукояткой из сандалового дерева вперёд. Хайке аккуратно вырезала кружок среди пробитых костей в черепе оленя, подсунула нож, и, используя его как рычаг, вытащила мозги. С победоносным видом она уставилась на нас. — Нам потребуются мозги всех оленей. Из них мы изготовим дубильную жижу. Неприятно, но зато дубление пойдёт быстрее. Вопреки всем ожиданиям никого не вывернуло, но с этого дня я стал бояться Хайке. Заметив наше удивление, она лучезарно улыбнулась. Всё равно боюсь. Ведьма, — подумал я, хотя тут же улыбнулся. Уже обезглавленного оленя подвесили за задние ноги к нижней ветке ближайшего к нам дерева. Освежевывать туши мы все умели, но конкретно за эту взялись Тилль и Рихард. Круспе надрезал шкуру на подвешенных к дереву ногах рядом с тем местом, где они соединялись с туловищем, а потом подсунул пальцы под шкуру там, где она крепилась к телу тонким слоем жира и мышц. То же самое, одновременно с Круспе проделывал Линдеманн, поэтому когда они вместе потянули шкуру вниз, она легко спустилась до передних ног. Рихард отрезал её ножом и вуаля: первая шкура есть. Её постелили на дно первой ямы. Время от времени Кристиан, поддерживавший огонь, вытаскивал угли из костра и, когда они уже не могли прожечь шкуру, скидывал их в яму. Мы с Хайке принялись заполнять яму водой, дабы образовалась смесь из воды и золы, в которой отмокали бы шкуры. К полуночи все олени были освежеваны, мозги собраны, шкуры отмокали в «котлах», в определенном месте, слегка поблескивая, лежала груда скребков. Я оглядел участок, на котором проходила работа. Вокруг были расставлены факелы, освещая местность для работы в темноте, и они позволили мне подметить, что земля заметно притопталась под нашими ногами, и действительно: сновать туда-сюда, от котлов к импровизированной скотобойне и обратно. Далее в специальном месте виднелись пятна крови — там производилось обескровливание туш и дальнейший вывоз их за пределы лагеря, который мы, как и остров, окрестили лагерем Линкольна. Но прежде, чем вывезти трупы, мы изготавливали нити из хрящей и сухожилий, а также порезали одну на шашлыки, чего было предостаточно из-за размера местных оленей. Да и убить нам их предстояло ещё немало. К счастью, опасных динозавров или пурловий пока не наблюдалось — огромную роль сыграл ветер, дувший в нашу сторону и уносивший запах крови в сторону реки и обрыва, а не вглубь поляны и леса, где хищников было великое множество. Каждый раз подниматься на платформу было неудобно, да и при серьёзной опасности часовой мог не успеть позвать на помощь, поэтому все, за исключением Флаке, страшно уставшие, улеглись спать прямо здесь.***
— Пауль… эй, поднимайся. Я открыл глаза. — Давай, твоя смена. Последняя, предрассветная. Я оживился. Не потому что мне хотелось дежурить или я выспался, оживиться было нужно. Сонно что-то пролепетав, я вылез из спального мешка и поежился от холода. — Я в твоём мешке посплю, ладно? Он тёплый, — чуть улыбнувшись, попросил Рихард и, не дожидаясь ответа, подтянул мешок к себе. — Да, спи, конечно, — я огляделся. — Когда подъем? — Минут двадцать после рассвета и поднимай всех, — сказал Круспе, уже превратившийся в кокон. — Замётано. Хвойный лес все ещё был погружён в темноту, но отнюдь не спал. То и дело раздавались взволнованные крики, визги, где-то в далеком далеке издал победный клич тираннозавр. Тяжело мне будет отвыкнуть от них и вновь принять звуки ночного города, где звуки динозавров заменяют, пожалуй, веселый ор пьяниц, пытающихся петь песни своим заплетающимся языком. Я решил обойти лагерь и направился к котлам. Вода в них, разумеется, уже остыла. Переборов своё желание не прикасаться к холодной жидкости, я присел на корточки и запустил в неё руку. От руки тут же пошли маленькие волны, заставляющие колебаться зеркальную поверхность. Ухватившись и потеребив шкуру в руке, я с удовлетворением отметил, что она стала немного мягче, а раз такое произошло с самой верхней шкурой, то остальные размягчели и подавно. Что-то скользкое и влажное коснулось моей открывшейся лодыжки. Резко развернувшись и непроизвольно схватившись за нож, я уставился на незваного гостя. Гигантская улитка ахатина мирно ползла мимо меня, таща на себе большущую, в виде закрученного конуса, раковину. Пробуждение ахатин означает, что температура воздуха уже поднялась до 9 градусов выше нуля. Необычно. Я решил обойти весь наш небольшой лагерь. Шёл медленно, дабы тянуть время. Делать-то нечего, даже среди общих нужд не было таких, которые под силу сделать в одиночку, а вдохновение сделать что-то, пусть даже не связанное с делами лагеря, прямо приперло. Например, попробовать вспомнить что-то на гитаре. Тот же «Кубинский танец» — единственное, что помнил Джонас со скамьи музыкальной школы, в которой учился полвека назад. Казалось бы, где оно, чертово вдохновение, было раньше? Говорят, вдохновение в широком смысле есть всегда, но мы заняты и неосознанно его игнорируем. А все эти вечно радостные и вечно свободные люди обвиняют нас в излишней лени. Знаете, может, отчасти и да, но все же идите к черту, первая версия мне ближе: очень часто лень не причём, мы занимаемся другими делами. А вообще не стоит забывать, что гитара не совсем классическая. Вряд ли «Кубинский танец» будет похож сам на себя… Подобно великим ценителям проживания жизни, охо-хо-хо, я решил просто насладиться тишиной. Разумеется, не полной, но ведь звуки, наполняющие лес, гораздо приятнее нашим ушам, нежели городские: постоянные крики возмущения не поделивших дорогу людей, плач детей и просьбы матери, поставленной в неловкое положение, их успокоиться, просто грохочущая толпа подростков и так далее по списку. Конечно, все это несвойственно глубинкам, но мне, которому пришлось выживать в крупном городе с одним из важнейших морских портов континента с тех самых пор, как я себя помню, это не знакомо, а потому… почему бы не прекратить наконец всю эту канитель и расслабиться? Молодец, Пауль, надо было раньше. Я закрыл глаза. Открыл. Снова медленно закрыл. Легкий ветерок приятно обдувает открытый лоб. Здешняя тишь напоминает мне морскую: волны, бьющиеся о корму корабля, здесь заменяет шелест веток и хвои, крики странствующих альбатросов — клич птерозавров. Рассвет. Постепенное наполнение леса более светлыми тонами. Начинается новый день, новая работа ждёт. Цель стала чуточку ближе.***
К полудню были установлены все брёвна, на которые натягивались шкуры для более удобного избавления их от меха с помощью скребков. Не все шкуры нам нужны с мехом — он необходим только для верхней одежды. Пока большинство скребками обдирали со шкур мех, мы с Рихардом отправились менять в котлах воду. — Как тебе? — спросил он, украдкой взглянув на мое сосредоточенное лицо. — Что? — Всё. Последовало секундное молчание. — А… — Ага… — Да всё, иди к черту, — мы засмеялись. — Нормально. Своеобразно. Но нормально. — Я думал, ты заикаешься. Но… но… нормально. Гы, — Рихард по-дебильному улыбнулся. Придурашное создание. — А ты что думаешь? — Что я бы хотел с тобой сотворить что-нибудь. Хотя почему «что-нибудь»? Что-то очень даже конкретное, — он остановился, как бы призадумавшись. — Но времени на это у нас нет, — вновь продолжил движение. Я наклонил голову и, приподняв брови, взглянул на него. Тут же снова выпрямился и, немного ускорив шаг, встал прямо перед Рихардом. Он остановился. — И когда оно появится? — вкрадчиво спросил я, вплотную подойдя к нему. Рихард положил руки мне на талию и немного наклонился. — Я думаю устраивать дни отдыха, — спокойно сказал он, — Знаешь, когда полностью закончим обработку одной партии шкур, не сразу идти стрелять новые, а денёк передохнуть… — его глаза перестали хаотично бегать, оглядывая все и сразу, и сфокусировались на мне. Мы одновременно потянулись друг к другу, наконец соединившись в таком желанном, таком недостающем последние дни поцелуе. Ещё пару минут мы гладили друг друга, обнимались и целовались. — Чем быстрее мы закончим с делами, тем скорее наступит момент икс, — прошептал я. Он согласно усмехнулся: — Да и это какое-то кощунство по отношению к работающим… Ещё мгновение мы смотрели друг на друга, а потом вновь продолжили путь, стараясь говорить на отвлеченные темы.***
Быстро заменив воду и добавив туда дубильную жижу, в основном состоящую из оленьих мозгов, мы вместе с другими ребятами весь оставшийся день, вечер и часть ночи убили на обработку шкур. Множество скребков полегло в этой войне с шерстью… Ночью очищенные шкуры отмокали в котлах. У всех страшно болели руки. Однако, как бы мне не хотелось спать, первым часовым выступил я. Ярко горел и потрескивал костёр. Мои старые добрые знакомые лежали вокруг него, завернувшись в мешки, и походили на больших гусениц. Я же сидел на мешке и ужасно не хотел идти в обход, виной чему послужили усталость и холод. Я буквально ощущал тяжесть своих бровей. Тилль бы наверняка заржал, увидев меня таким серьёзным с этими нависшими над глазами бровями, да ещё и при свете одного лишь костра. Эта мысль меня немного повеселила, и я, протерев кулаками глаза, все же поднялся, сильнее укутываясь в пончо и шарф, которые отныне выдавались дежурному. Вскоре потрескивания деревяшек почти перестали доноситься до меня, виден был лишь свет. Вслушиваясь в тишину, я глядел в темноту и пытался к ней привыкнуть. Ничего. Ни шороха, ни мельканий, ни каких-либо других признаков присутствия кого-то ещё. Но плывшие по небу облака на миг открыли луну, и всё осветилось ярким, холодным светом. Что-то блеснуло чуть поодаль. Глаз? Коготь? Снова краткий отблеск на самой земле. Аккуратно пробравшись к интересовавшему меня месту, я наклонился и принялся ощупывать землю. Среди влажных и размягчённых иголок, каких-то листиков и просто земли я наткнулся на что-то очень гладкое. Немножко подкопав под таинственный предмет, я вытащил небольшой камешек и попытался было рассмотреть его, но луна, как назло, скрылась. Я вернулся к лагерю, уселся подле костра и очистил находку от грязи. В оранжевом мерцании тяжело было понять, что это за камень, но гладкость его поражала. Я где-то уже видел такой. Подняв его перед собой, против света костра, я обнаружил, что на нем есть симметричные вырезы. Ладно, черт с ним, разберусь утром. Запихнув камень в карман спального мешка, я взглянул на луну, достаточно высоко поднявшуюся по сравнению с тем положением, которое она занимала, когда я заступал на дежурство. Такая же, как и всегда: белая, с темными пятнами — кратерами, оставшимися от метеоритов — которые в детстве напоминали мне череп хищного динозавра. Скоро я разбудил Оливера, а сам наконец забылся в спокойном, спасительном сне.***
— Подъем! — прокричал Тилль. Все, моргая по-совиному, с неохотой повылезали из спальных мешков. Сегодня на повестке дня конец обработки первой партии шкур. В дубильной жидкости они сильно размягчели и стали приятными наощупь. Рихард наточил нож и настрогал из костей иголок, не забыв двести раз порезаться. Вопреки тому, что изначально шитьё должно было лечь на меня и Хайке, оно легло на всех — делать-то им нечего. Поначалу все нашли костяные иголки крайне неудобными, но в конце концов приловчились, а когда до нас дошло, что из кусочков кожи можно сделать наперсники для больших и указательных пальцев, дело пошло в разы быстрее. — Ты можешь шить аккуратнее? — негодовала, следя за работой Шнайдера, Хайке. — Душа моя, что не так? — улыбаясь как осел, отвечал Кристоф. — А мне не смешно. Хватит улыбаться, ротозей. Стежки поменьше делай, — сказала она с наигранной надменностью и перестала обращать на Криса всякое внимание. Тот ещё недолго корчился, как шут из подворотни, но вскоре оставил попытки привлечь внимание девушки. Я периодически поглядывал на шитьё Тилля. Хотя в основном Линдеманн шил очень даже неплохо, порой он задумывался и начинал делать неаккуратные крупные стежки, но как только ему удавалось выходить из транса он, тихо матерясь, возвращался на несколько стежков назад и перешивал сам, освобождая меня от необходимости делать это за него. Умница. Все молчали, напряжённо и кропотливо работая. Лишь изредка кто-то подавал голос да и то, чтобы выругаться. Даже лес, казалось, погрузился в тишину. Но насторожило меня не это. Я огляделся. Причудливые тени, образованные лучами солнца, проходящими сквозь кроны могучих секвой, переливались, слово мозаика. Пахло смолой. Тепло, — подумал я. — Очень тепло. Действительно, для здешних краев это как-то необычно и странно. Температура, вместо привычных двенадцати-тринадцати градусов выше нуля, казалось, поднялась по меньшей мере до восемнадцати-девятнадцати. Животных не было. Ни один заблудший микрораптор не глядел на нас с дерева. Ладно. Пригрело солнышко — так будь добр, радуйся, — убеждал себя я, хотя плохое предчувствие меня не покидало.***
К шести часам у нас уже была пара леггинсов и три довольно убогих, но удобных жилетки. Готовые изделия перетащили в домик на платформу. Стоя на самом краю деревянной платформы, построенной неизвестно когда и неизвестно кем, я смотрел на запад, где солнце клонилось к горизонту. Сегодняшний вечер был невероятно красивым: кучевые облака, больше похожие на вату, были окрашены в персиковый, все более розовеющий с каждой минутой, цвет. Задний фон состоял из перисто-слоистых облаков цвета аметиста, перекликавшихся с открытыми участками солнечно-желтого неба. Весь небосвод целиком напоминал аметрин*… Вскоре остались лишь две ярко-розовые полосы, резко выделяющиеся на фоне потемневшего, казалось, грозового, неба. Только сейчас я заметил, что у меня на подбородке повисла капля пота. Я окликнул ребят: — Эй, вам не кажется, что как-то слишком жарко? — Чертовски жарко, Пауль, — согласился Тилль. — Ты чего там делаешь? — На небо смотр… — начал я. — Да я не тебе. Эй, Лоренц? Лоренц! Читавший книжку Флаке резко дернулся. — Что? — Чего делаешь, говорю? Вроде не с журналом с голыми бабами, а с книжкой, пятьсот раз перечитанной и изученной вдоль и поперёк, сидишь. — Это четвёртая, — спокойно пояснил Флаке. — А её я должным образом не смотрел. Думаю, хотя скорее надеюсь, что здесь будет объяснение аномальному потеплению. Не нравится мне это. — Ладно, полезное дело, — сказал Линдеманн и помедлил. — Может поедим? — Точно! Когда мы ели-то последний раз? — воскликнула Хайке и направилась к термошкафу. — Разогревать, думаю, не обязательно, да? Все утвердительно промычали, а всего через пару минут у каждого в руках было несколько кусков жареной баранины. Неспешно пережёвывая мясо, мы дождались окончательного захода солнца и стали ждать вердикта Флаке.