Название потом придумаю

Солнце палило так сильно, что, казалось, вся планета сейчас сморщится изюмом, высохнет, покроется сетью трещин и, наконец, развалится на куски. И пусть разваливается, пусть сгорит до горстки пепла и будет бесцельно болтаться в космосе среди звезд и пережеванных остатков человеческой цивилизации. Пусть случится уже хоть что-нибудь, снимая оковы человеческого тела, освобождая и делая наше существование бессмысленным, а от того — легким и приятным. Пусть все наконец-то просто исчезнет. Если ты растворишься в воздухе, у тебя больше не будет никаких проблем. Не это ли принято называть счастьем? Солнце палило. Хотелось спрятаться от его лучей, оказавшись на тенистой аллее под липами, среди веселого гомона, по-летнему ярких красок и детского безграничного счастья. Развалиться на лавочке, потягивая из пластикового стаканчика потеплевший лимонад, и смотреть на проходящих мимо людей. Нарядных, веселых, больших и маленьких, спешащих на аттракционы или гуляющих за ручку вокруг фонтана. В руках подтаявшее мороженое, сладкая вата, пончики в бумажном кульке, щедро присыпанные сахарной пудрой. Хотелось повернуться к сидящему рядом мужчине, высокому и сильному, дернуть его за рукав рубашки, белой в мелкую клеточку, легкой и отпускной. - Па, а пойдем на той штуке покатаемся, смотри какая! - Махнуть в сторону разноцветных вагончиков, которые поднимаются высоко-высоко, а потом падают вниз, делая мертвую петлю. Даже смотреть на них так страшно, что дух захватывает, но попробовать уже хочется. - Мал ты еще, Гош, нас с тобой не пустят туда. Подрасти немного, тогда и сходим с тобой. - Немного — это сколько? Я сейчас хочу, сейчас. - Давай тебе хотя бы семь лет исполнится — и мы пойдем. Прям на твой день рождения, хочешь? Хочу. До сих пор, па, хочу, хотя и семь лет уже дважды исполнилось. Почти трижды. Ты же обещал мне, па. Ну как же так? Солнце палило. И тогда, много лет назад, в парке, и сейчас. Тогда все было просто и понятно, сейчас — сложно и горько. Не смотря на аномальную для конца сентября жару, люди были одеты в черное и плотное. Слонялись по раскаленному асфальту, рассыпались группами, разговаривали приглушенно. Каждый считал своим долгом подойти, положить руку на плечо и сказать пару заезженных фраз. Ничего искреннего, никого знакомого. Все какие-то коллеги да старые друзья, которых набралось на удивление много для старой одинокой женщины, постоянно жалующейся на жизнь и свою нелегкую долю. На похоронах отца был хоть кто-то, действительно убитый горем. Здесь — никого. Скорее всего, большинство из них даже не сразу вспомнили о ком идет речь, когда узнали. Не вспомнили, но все-таки пришли. Тучные густо накрашенные дамы, почти перешагнувшие отметку «за шестьдесят», но все еще строившие из себя светских львиц района Алтуфьево, их мужья - ссохшиеся лысеющие мужики на закате. Все как один с красными носами и стеклянными выцветшими глазами. Находиться здесь было невыносимо, но кто-то должен. Хоть один человек должен по-настоящему грустить об ушедшей Зинаиде Петровне, даже если мыслями он находится в далеком прошлом, рядом с совершенно другим человеком. Кто-то должен благодарить гостей за их слова соболезнования, выслушивать скучные истории, отдающие дешевым коньяком, и по сотому разу рассказывать о сердечном приступе, припоминая все подробности, которые лучше бы и забыть. Кто-то не хотел, но должен был. Потому что являлся одним из двух оставшихся родственников тети Зои, и единственным, в ком есть хоть капля ответственности. Жизнь с Зинаидой Петровной не была похожа на то детство, что принято считать счастливым и беззаботным, но все же это лучше, чем то, что могло было быть. И понимание этого, благодарность за еду и крышу над головой, не позволяла просто уйти. Никому бы не позволила. Кроме одного человека. Лиза исчезла еще до того, как гроб опустили в землю и закидали комками сырой земли вперемешку с песком. Отправила только коротенькую смс-ку: «Еще немного в этом аду, и мне самой пригодилось бы место на кладбище. Советую тебе тоже свалить оттуда» - и - отключила телефон. Ничего удивительного. В тот раз было также, Лиза нисколько не поменялась за несколько лет, разве что стала еще эгоистичнее. Обида на сестру тугим комом застряла где-то между ребер, еще с того раза, когда все было по-другому, но при этом почти что также. Семья должна быть вместе, ведь на то она и семья. Семья не сбегает, выключив мобильник, не лжет и не бросает тебя одного, когда так нужна поддержка и опора. Семья помогает оставаться сильным, а не выбивает из легких последний воздух. Лиза же всегда делала, что хотела. Бежала от проблем, обязанностей и, казалось, даже от самой себя. А может, просто бежала, потому что ей так нравилось. В ней не было ни ответственности, ни благоразумия, ни милосердия или чего-то еще, что обычно приписывают хорошим людям. Лиза была старше на два года, а вела себя так, будто младше на целую жизнь. Как избалованный ребенок, которому все должны. Еще один звонок, чтобы вновь попытаться высказать все накопившееся. Еще одно «аппарат абонента выключен...» и короткие гудки. Убрать телефон, сдерживая желание зашвырнуть его в высокие кусты крапивы, вдохнуть раскаленный полуднем воздух, поднять голову к небу. Если закрыть глаза, можно представить, что ты спишь. Откуда-то издалека ленивые порывы ветра приносили музыку, некрасивую, ритмичную, грубую. Такую обычно включают, когда хочется чем-то заполнить пустоту. Чем-то простым, понятным и примитивным. Чем-то, о чем можно не думать, пуская ее фоном для своего отдыха. Наверное, кучка подростков из близлежащего поселка решила выбраться на пикник, не сидеть же дома в такую жару. Из настежь открытых дверей машины орет музыка, на капоте пивные банки, на земле — тлеющие окурки. Мангал, шашлыки. Пошлые шутки, взрывы пьяного смеха. Обычный вечер, обычные люди. Чтоб им всем провалиться. Закрыть глаза и представить, что все — сон. Тягучий как кисель, темный, непонятный, маячащий где-то на краешке сознания. Иногда с головой уходишь в тревожное небытие, иногда всплываешь на поверхность - вот-вот откроешь глаза, радуясь новому дню. Но после тебя вновь засасывает на самое дно и ты уже не в силах понять кто ты и что ты. Где ты? Зачем ты? Желтая трава, клочками вылезающая из разбитого асфальта, вяло клонилась к земле. Синоптики обещали дождь, но вместо этого уже неделю держится жара. Разве тут можно ошибиться? Либо дождь есть, либо его нет. Либо одно, либо другое, третьего не дано. Хорошо — плохо. Весело — грустно. Кто-то слушает музыку и множит пивные банки, а кто-то стоит у свежей могилы, прислонившись спиной к сухой разлапистой липе. Пахнет хвоей, землей и пылью. И кладбищем. Кладбище всегда пахнет по-особенному. Электричка, метро, автобус. Улица, дорога, переход и подъезд. Надписи на стенах, плесень и гудящая лампочка. Лестница со сбитыми ступенями, ключи. Дверь. В квартире темно и пусто. Тихо. Раньше на кухне всегда работал телевизор, даже ночью через стену пробивалось неразборчивое бормотание, убаюкивающее и прогоняющее тревожные мысли. Зинаида Петровна любила сериалы про измены и ненавидела политику. Если сериалы заканчивались, включала передачи по «тридцать пятому» и начинала любить теорию заговора, инопланетян, астрологию и Бога. Своих племянников она любила чуточку меньше. Разогреть вчерашние макароны с колбасой, заварить крепкого черного чая, повозиться с бутербродами. Хлеб, масло, два ломтика жесткого сыра. Вспомнить, что завтра рано вставать на пары, а значит, сегодня нужно лечь пораньше. Умыться, почистить зубы. Поваляться немного без сна, прислушиваясь к оглушительной тишине и тупой боли в затылке. Встать, прошлепать босыми ногами в кухню и включить телевизор на передаче с говорящим названием: «Тайны Массонов». Вернуться в комнату. Натянуть одеяло до ушей и, вслушиваясь в привычный голос ведущего, наконец забыться тяжелым сном. Лизка пришла поздно. Хлопнула входной дверью, повозилась с обувью, громыхнула створками шкафа. Все это — не включая свет, видимо, чтобы не разбудить брата. Мастер конспирации, эта Лиза. Сон отпускал неохотно. Тело не слушалось, веки слиплись, и Егор уже было решил, что сестра справится и сама, но в коридоре что-то призывно звякнуло, покатилось, а после разлетелось вдребезги. На секунду воцарилась тишина, прерываемая лишь тихим сопением у самой Егоровой двери, но после возня возобновилась. Пришлось встать, не с первого раза попадая ногами в тапки, выйти из комнаты и нащупать на стене выключатель. Свет резанул по глазам, сестра вжалась в угол и попыталась закрыться локтем. Пошатнулась, схватилась за тумбочку. У ног осколки бутылки, пахнет крепким спиртным и табачным дымом. Мазнула взглядом, неловко развернулась, растянула губы в кривой усмешке. - Добро пожаловать во взрослую жизнь, Гош, - картинно развела руками, снова чуть не потеряв равновесие, - теперь все будет по-другому. Сестра добралась до своей комнаты, завалилась на кровать и больше не сказала ничего. - Не Гоша я тебе.