Мне некуда тебя впустить

      Стоя в молочном отделе и доверху наполняя продуктовую металлическую корзинку необходимыми товарами, Оскар натыкается на молоко, что его мама закупала литрами каждую неделю в местной продуктовой лавке, которую Оскар Эрикссон, а впоследствии и Эли любили называть «секс-шопом» — так было принято у подростков их района. Прошло почти ровно три года с рокового момента, как тогда ему тринадцатилетнему пришлось долго и чуть ли не в слезах объясняться матери в пятиминутном телефонном разговоре по прибытии на вокзал Карлстада в южной Швеции. Конечно же, она волновалась: не могла усидеть на месте от навязчивых мыслей, в их множественной вариации, о том, где её ребёнок мог быть в такой ужасающий момент. Переживал и отец, с которым Оскар поссорился во время последней встречи из-за его никуда не ушедшей алкоголической стороны. Их сын явно поступил по-хамски и бессердечно, обрёкши родителей на постоянные переживания за его жизнь и здоровье и на периодические визиты Стаффана, шерифа стокгольмской полиции, что и был всё то время занят поисками сначала одного, а затем и другого убийцы. Однако Оскар упросил их без дополнительных расспросов делать вид, что никаких звонков не было, дабы не выдать себя за некого соучастника в убийстве, что в действительности было его спасением. Уже через некоторый десяток его обещанных звонков на домашний телефон Эрикссон искренне обрадовался новости о совместном проживании родителей впервые спустя несколько лет после развода. Они до сих пор волнуются, но, слыша весьма счастливый, изменившийся в силу возраста голос на другой стороне трубки, с лёгкостью выдыхают и присылают по просьбе сына необходимые деньги.       Те самые три года назад заголовки всех шведских газет пестрили «сенсационной» новостью о событиях, произошедших в школе Оскара в ночь на пятницу 13 ноября 1981 года. После этого маленький и без того мрачный, призрачный район Блаккеберг, что в Стокгольме, всего за несколько месяцев стал достопримечательностью и настоящим домом мистики, куда съезжались заинтересованные туристы, писатели саг и журналисты. На самом-то деле, всех их впечатлила не столько последняя новость, сколько все другие, что полицейские искренне желали, но всё-таки не смогли утаить от лишних глаз и ушей. Забавно слышать об их стараниях, после чего оборачиваться назад и прокручивать в голове те мучительные для многих родителей дни, когда ни один ребёнок не выпускался ими из дома после заката даже на свою дворовую площадку, где Оскар обычно и встречался с Эли, когда у второго был подобающий для этого внешний вид после приёма живущим внутри дополнительным организмом необходимого количества крови.       Никто не верил, что прямо по улицам того захолустного пригорода ходил самый настоящий живой мертвец. Правда, они и не знали подробностей. Никто не знал. Они не были в курсе того, что этим бесформенным существом являлся «отец» и по совместительству любовник Элиаса, что помогал ему питаться, породив в родном городе Оскара хаос. На каждом углу обсуждали, но снова, как и прежде, никто, даже ни один из очевидцев, не понимал, как это так можно сгореть прямо на больничной койке, что и произошло с недобитой Вирджинией, которая заразилась кровью Эли во время нападения. А главное, что и явилось тем самым пределом шкалы любопытства и недостатка адреналина; магнитом, притянувшим наглые и бесчеловечные морды в скорбящий Блаккеберг, — никто даже по сей день не разобрался в «совершённом ангелом преступлении», который в школьном бассейне поотрывал головы Йонни и Джимми Форсбергам и забрал с собой через разбитую стеклянную крышу Оскара Эрикссона.       Всё это действительно было. Тогда эти уроды решили покончить с набравшимся смелости мальчишкой и, вырубив тренера по плаванию, утопить своего одноклассника. Как только Оскар по приезде в Карлстад отыскал подходящую гостиницу, Элиас ответил на все тревожившие его вопросы: сказал, что почувствовал нечто неладное и решил проследить за ним, после чего тот и обнаружил собравшихся на заднем дворе «лохов», которые, «ну, просто вынудили свернуть им бошки». Когда Эрикссон поинтересовался, почему он не убил их всех, тот лишь пожал плечами и сказал, что не знает. Конечно, после этого Эли загорелся желанием и уточнил о надобности их устранения, но покончивший с прошлым подросток замотал головой и рухнул от усталости на мягкую постель.       «Надо же!» — подумал про себя недавно подстриженный своим возлюбленным темноволосый, вращая стеклянную бутылку, заполненную родной, но такой до странности посторонней белой жидкостью. — «Неужели эта хрень продаётся так далеко от Швеции?!» — с явным отвращением при мыслях о прошлой жизни он закрывает светлые глаза и, не смотря на полку, ставит ненужный товар обратно, продвигаясь дальше вдоль продуктового в поисках чего-нибудь сладкого.       Буквально три дня назад, почти в начале недели, они с Элиасом прибыли из ныне далёкого и не узнавшего ни об одном их убийстве Нюхавена на юге Англии в пригород города Лилль в северной Франции. Здесь их встретили приятнее, нежели во всех ранее посещённых странах и городах. Перед переездом Эрикссон предложил Эли осветлить его длинные чёрные волосы, на что тот нервно посмеялся и предпочёл для изменения внешности обычное каре до плеч. Он стал выглядеть чуть старше, а с макияжем, разбавляющим миловидное личико, и вовсе не кажется младшей сестрой, что Оскар забирает поздно вечером из школы, дабы та не попала в руки маньяка. Хоть они и не выходят так часто на улицу из-за воспламеняющего заражённых солнечного света, но зато любят прогуляться по тому или иному ночному городу, валяя дурака и держась за ручки, как настоящая «гетеросексуальная» парочка.       Корзинка тянет руку Эрикссона в кафельный пол. Пускай тот и продолжил заниматься собой после нападок мёртвых задир, Оскар по-прежнему довольно-таки слаб. Подбегая к ближайшему стенду с хлебом, парень сверяет набранные товары с составленным им списком и, убедившись, что всё на месте, обнимает металлическую сетку руками, весёлым шагом продвигаясь к единственной работающей в такое позднее для пятницы время в этом районе кассе, где его встречает молоденькая блондинка того же возраста. Девушка явно строит богатому, судя по количеству продуктов, подростку глазки, улыбаясь и убирая, будто нарочно, выпадающую после каждого медленно пробиваемого товара золотистую прядь волос. Он лишь единственный раз незаинтересованно кидает в ответ скромную улыбку и продолжает следить за вытаскивающимися, словно сами по себе, товарами: «Конфеты, мармелад, кофе, блинчики, вафли, мёд, яблочный сок…»       — Семь евро, — сладким голосом произносит заигрывающая француженка, будто бы называет свою, а не цену продуктов, заворожённо наблюдая за постоянно привлекающим к себе женское внимание темноволосым, что тянется в карман чёрных узких джинсов за кошельком и насчитывает нужное количество денег. — Меня Вайолет, кстати, зовут, — продолжает она, а голубоглазый на секунду еле поднимает голову и улыбается, чуть ли не взрываясь внутри от того, что она отвлекает его от злосчастной математики.       На самом деле, после Элиаса он никогда не обращал особого внимания на девочек, даже в ответ, наверняка вызывая у них неприятное послевкусие первого впечатления. За три года Оскар сильно изменился. Его и так аккуратные и приятные черты лица заострились и впали, вынуждая всех и каждого чуть ли не вешаться к нему на шею. Однако ни женщины, ни мужчины, раз уж он встречается с бывшим биологическим парнем, не интересуют его в любовном плане. Что касается сексуального, то здесь всё гораздо муторнее, проблематичнее для самого подростка. До этого возраста Эрикссон редко заглядывал в журналы эротического содержания, запрятанные под подушки дивана в подвале его бывшего друга Томми, пасынка шерифа полиции, но сейчас действительно помешан на этом, как и давний приятель в том же самом возрасте. Он целуется с Эли, смотрит с ним фильмы и засыпает точно так же, как и раньше, ощущая спиной слегка отдающее приятным холодком тело, отлично заменяющее свежие прохладные простыни. Казалось бы, ему большего и не надо, но это совершенно не так. Время их, однозначно, сплотило, как никого другого. Они друзья, любовники, единое целое. Но он желает большего.       Можно предположить, что Оскар должен опасаться жаждущего выжить хищника, но их отношения отличаются от тех, что были у Эли и его напарника, Хокана Бенгтссона. Как он позднее поделился — у них ни разу не доходило до пошлостей. Лишь прикосновения и поглаживания, которые, естественно, были неприятными. Если так подумать, то это очевидно: пожилой алкоголик, наркоман и к тому же недопедофил. Муть. Оскара сразу же перекрутило от одной только мысли, что у них могло что-то быть. Потом он, конечно, успокоился, вспомнив, что ничего быть и не могло, ведь у Элиаса нет гениталий — пупок и ровная гладкая поверхность, какую обычно делают куклам между ног. Насчёт наличия у Эли анального отверстия Оскар не был уверен. Но его мутило ещё и от предположения, что тот старикашка так и норовил засунуть свой вялый член в рот к Эли, усердно проталкивая его сквозь нежные пухлые губы и раскрывая необрезанную плоть, дабы положить на язык своей «маленькой девочке» мерзкую и вонючую головку.       — Я заканчиваю работу через десять минут. Если хочешь, можем прогуляться. Знаю укромные местечки неподалёку, — добавляет блондинка, легонько хватаясь подушечками пальцев за правую ладонь темноволосого, когда он оплачивает покупки. Складывая всё в прозрачный целлофановый пакет, Эрикссон ни капли не смущается и даже, наоборот, забавляется, изучая её пристальный флиртующий взгляд, а затем расплывается в натянутой улыбке. Оскар учит языки, в том числе и французский, потому сразу же тихо отвечает:       — Да, конечно. Я буду ждать у входа, — девушка встаёт из-за своего рабочего места и, шлёпая по кафелю чёрными балетками, проходит мимо парня, касаясь всё теми же игривыми подушечками пальцев его груди сквозь тёплую тёмно-синюю кофту с коротким воротом. Хватая пакет, Оскар двигается следом за блондинкой и выходит за открытую звенящую дверь, что та вежливо придерживает. Провожая его взглядом, она переворачивает табличку о закрытии магазина и убирается в подсобку, дабы скорее переодеться и припудрить носик.       Оскар, ясное дело, вовсе не планировал её дожидаться. Она даже не подходит в качестве той жертвы, о которых он договорился с Элиасом для его пропитания. Эрикссон не собирался продолжать начатое прежними напарниками и решил изменить меню своего возлюбленного, заменив ни в чём не провинившихся жителей крошечных городков на то же самое мудьё, которым, как-никак, кишат абсолютно все районы и пригороды. Оскар отличается своей смекалкой, а потому пить свежую кровь ещё не совсем напившихся отморозков, которых принципиально не станет искать полиция из-за большого количества жалоб и заведённых на них дел, если, конечно, в участке нет их родителей, очень удобно и безопасно. Они оба придерживаются справедливости и желания быть этакими борцами со злом, пускай Эли чисто теоретически и является его порождением. Перепалка и последствия в школьном бассейне оставили значительное кровавое пятно на их памяти, так что, даже если Элиас и испытывает невыносимую жажду, Оскар учит его сдерживать себя и просит ждать пару часов, пока не найдёт в сомнительном районе не менее подозрительный бар, возле которого и выцепит, опять же, с помощью своей сообразительности какую-нибудь тварь. Он ещё ни разу не ошибся. Ему пришлось переступить через себя, чтобы нарываться на буйных одиночек и умолять их не убивать и не грабить его, предлагая взамен шестнадцатилетний рот. Те были прекрасно осведомлены о его возрасте. Может, такого рода совращение в ответ на угрозы и не считается справедливым оправданием для убийства, но это, по-крайней мере, не безобидные дети и подростки, которым с лёгкостью и без задней мысли перереза́л глотки ради добычи крови Хокан, бывший сожитель Эли.       Сегодняшняя погода совсем не отличается от предыдущих осенних дождливых вечеров, если только чуть меньшим количеством осадков, приземляющихся на чёрный капюшон дождевика Оскара и быстро стекающих по спине, уступая место следующим каплям. Пока он учит Элиаса силе воли, тот в ответ заботится о внутренних ощущениях ранее скромного и зажатого возлюбленного. Теперь Эрикссон в каждом районе чувствует себя значительно увереннее, чем раньше, словно во главе находится именно он: ныне всегда жизнерадостный, раскрепощённый и проходящий мимо гиблых закоулков исключительно лёгкой и властной походкой. С одной стороны, на это влияет его убеждённость в скорой помощи от напарника, с которым они, а точнее, именно Эли, научился ментально чуять угрожающую за спиной Оскара опасность. Но с другой — парень и вправду пересмотрел все жизненные моменты и больше не намерен терпеть издевательства в свой адрес, если только конкретно их он и не добивается ради ужина для Эли. Сейчас же, оставив продуктовый ларёк вместе с его кокетливой и жаждущей оседлать Оскара продавщицей, тот мысленно благодарит её за фору в десять минут на её переодевания и с той же полученной уверенностью двигается дальше вдоль тёмной улицы, ловя непромокайкой капли жаждущего намочить его одежду и заглушающего посторонние звуки мелкого ливня.       Путь до гостиницы широким шагом составил всего ничего — минут пять-семь. Расположились они в маленькой, но уютной комнатке на одном из последних этажей потрёпанной жизнью пятиэтажки. Возлюбленные нуждались именно в таком жилье, потому, расплатившись с посоветовавшим им это место ночным таксистом за путь от вокзала до стрёмного райончика Лилля, они сразу же наткнулись на с виду заброшенное здание, кирпичные стены которого уже несколько лет не освещаются рядом стоящими разбитыми фонарями. Пожарная лестница наполовину сломана, словно её разорвал какой-то гигантский монстр из того же подземного царства, откуда пришли заражённые вроде Эли; мусорные баки изрыгают из себя вонючие пакеты, а самое главное, что преподнесла им Вселенная в благодарность за поимку насильников и маньяков, — отсутствие окон, которые даже и не пришлось занавешивать, дабы солнечный свет не просачивался через них. Оскару было крайне неприятно находиться в первые дни в холле, а точнее, прямо на обшарпанном, с одной лампочкой входе, где, спрятавшись в своей крошечной решётчатой каморке с окошечком для пятнадцатисекундных переговоров без предъявления паспорта по типу: «одна комната», за которым следует: «ваш ключ», а в большинстве случаев его молчаливая выдача, — сидит матёрый консьерж, по типу Бенгтссона, только суровый, мускулистый и, ко всему прочему, наверняка передающий информацию обо всех жильцах бандам, что обеспечивают безопасность этого места либо поддерживают свою воровскую жизнь, убивая непрошеных глупцов. Вопросов к ним в день заселения не было — лишь зловещий презрительный взгляд на выдавливающего из себя улыбку Эрикссона и какой-то оценивающий и хищный взгляд на прижавшуюся к нему, как подумала лысая башка, низкорослую малолетнюю брюнетку.       Теперь, пускай Оскар до сих пор заходит вовнутрь, оглядываясь по сторонам и не заглядывая в кабинку, он знает, что Эли ему поможет, ведь тот чувствует угрозу за спиной любовника. Организм местной клоаки похож на подъезд непримечательного жилого дома, в котором им приходилось жить, будучи на территории Скандинавии. Только здесь это всё менее приятно: на лестничных площадках отсутствует какое-либо проявление света; сами ступеньки пропитаны пивом, водкой и мочой местной алкашни и хулиганья; из номеров-квартир доносятся различные громкие, а порой неприятные звуки, будто за каждой дверью находится свой мир, своя Вселенная: то ли заглушающий крики и стоны, то ли выставленный на полную громкость глухим, доживающим последние дни жизни жильцом телевизор; звонкое столкновение рюмок друг о друга, а затем паршивый пьяный смех вперемешку с довольными возгласами после запитого тоста за светлое будущее в здании без окон, что даже спрыгнуть с последнего этажа невозможно ради своих же светлых дней; удары столовых приборов друг о друга и шумящая вода; откровенные, ничем не заглушаемые вздохи, захлёбывания, шлепки и едва различимые пошлости на французском. Главное — здесь ещё ни разу не было слышно плача ребёнка: именно этот звук Оскар точно не в силах терпеть. Можно было подумать, что отсюда, из квартирки в левом углу лестничного квадрата на четвёртом этаже должна слышаться мгновенно улавливаемая громкая тишина ничем не занимающегося Элиаса, но отсутствие звука в этих стенах, несмотря на их желание, вернее, судьбу скрываться, привлекает к себе куда больше внимания, чем вчерашняя резня в соседней квартире, откуда в подъезд выбегал окровавленный человек, даже не звавший никого на помощь, дабы не нарваться на неприятности похлеще. Это исключительно его проблемы, которые для остальных являются бесплатным шоу с неизвестным исходом через глазок. Из их номера доносится, пускай и негромкий, но явный звук готовки. Эли не питается человеческой едой, но совсем недавно ему в привычку вошло настроение на приготовление таковой своему возлюбленному. Эрикссон понимает, чем это обусловлено, ведь вампир, настоящее чудовище, удобно обустроившееся внутри тела юного парня, похожего на девочку, теперь уступает той части Элиаса, где он по-прежнему остаётся человеком — любящим и испытывающим сильные, но порой вынужденно подавляемые чувства к своему любовнику.       С появившейся на лице улыбкой при ощущении рядом с собой Эли парень без всяких глупых шуток в виде звонка в дверь открывает её самостоятельно и сразу же закрывает, дабы не разносить приятный запах чего-то тушёного по всему подъезду. С кухни доносятся слабые удары деревянной лопатки о края сковородки вместе с журчанием чего-то вкусного и сочного в ней, а из расположенного на отдельном столике винилового проигрывателя улавливается тихая приятная гитара в одной из песен дебютного альбома неизвестной миру за пределами определённого круга лиц альтернативной рок-группы, пластинку которой Оскар получил совсем забесплатно в качестве подарка для Элиаса на одном из недавних концертов в ночном андеграундном клубе Норвегии. Пока его парень нежился в кровавой ванне, наполняясь силами, Эрикссон наслаждался атмосферой в толпе подростков постарше и прыгал от радости в первых рядах. Он понравился солисту своей «уникальностью», какой-то, как он говорил, «неординарной и притягивающей внешностью», потому они решили обменяться номерами телефонов и связываться, если вдруг захочется встретиться и выпить, а может, даже оказаться на бесплатном концерте. Эта записка до сих пор лежит у него в бумажнике, и, если вдруг Элиас согласится вернуться обратно в полюбившуюся Оскаром западную часть Скандинавии, он обязательно намерен позвонить новым друзьям.       — Я вернулся! — окончательно сломавшимся и переросшим в мужской низкий бас голосом перекрикивает шум готовки Оскар, разуваясь и проверяя на всякий случай закрытую дверь ещё раз.       Сегодня Элиас явно в отличном настроении, потому, выключив плиту и отставив сковородку на соседнюю непрогретую конфорку, он появляется в пустом дверном проёме кухни в замечательном и, безусловно, как считает Оскар, притягательном виде, после чего нагибается к стоящему возле него проигрывателю и настраивает громкость и без того ранее приглушённой музыки, что сейчас звучит куда громче, так, чтобы на место прежнего шума готовки встал их менее громкий разговор.       — Ты великолепно выглядишь, Эли, — продолжает он, аккуратно стаскивая с себя дождевик, что вешает на отдельный крючок, с которого вода не станет стекать на соседнюю верхнюю одежду.       Черноглазый с искренней радостью подбегает к вернувшемуся Эрикссону и обнимает его, позволяя насладиться не только завитыми короткими волосами и длинной чёрной футболкой до бёдер, открывающей красивые ножки, но и прочувствовать свежий запах помытого водой, а не кровью тела. К тому же темноволосый недавно приобрёл для него цветочный парфюм, так что подавление исчадия ада внутри него проходит успешно. Голубоглазый прижимает любовь к себе в ответ и целует в щёку; отодвигается, чтобы заняться покупками.       — Что сегодня на ужин? — Оскар уже тянется к заполненному доверху пакету, но Элиас останавливает его, кладя свою ладонь на поверхность его кисти, и парень замечает накрашенные в красный цвет ногти.       — Так иди и посмотри, — нежно интригует брюнет, перекидывая участь разгрузки продуктов на себя.       Эрикссон не желает спорить — настолько ему хорошо в окружении аромата свежих овощей и цветов Эли. Парень целует его ещё раз, но уже в макушку и проходит в кухню в разноцветных носках, навевающих мысли о детской душе, сидящей в нём до сих пор. Оказываясь возле плиты, голубоглазый замечает в сковородке аппетитное рагу из моркови, цветной капусты, стручковой фасоли и, конечно же, кусочков говядины. Он уже закатывает рукава синей кофты и приступает к накладыванию, как позади него раздаётся недовольный возглас черноглазого, что отталкивает Эрикссона бедром к столу и проделывает запланированные им действия самостоятельно. Подросток ни в коем случае не смеет этому противостоять, потому лишь улыбается такой приятной заботе в сторону худенького тé‎льца и всё-таки усаживается на один из двух стульев спиной к двери. В первые дни их совместных скитаний он изъявлял желание садиться за стол так, чтобы видеть входную дверь, но с тех пор и по сей день Эли занимает это место за него, желая защитить от возможных незваных гостей, которых в подобных этому зданиях достаточно.       — Молоко? — оборачиваясь к возлюбленному, с насмешкой узнаёт черноглазый, но делает это в шутку, зная, что тот больше не пьёт его.       Вообще этому причины две: первая — несколько лет назад Оскар вычитал в одной газете рубрику «Здоровое питание: как похудеть» и узнал, что от молочных продуктов сильно отекает лицо, что только мешало его намерению иметь стройную фигуру; вторая — оно напоминает ему о Блаккеберге: о выпивавшем и наверняка до сих пор страдающем алкоголизмом отце, о вечно трясущейся над его головой и чересчур опекающей матери, благодарящей Господа Бога за пищу, и о выбитой Оскаром крови Йонни на заледеневшем озере. Вернувшись из прихожей вместе с пакетом, Эли достаёт из него купленный Оскаром яблочный сок и, сделав надрез на картонке, наливает тот в прозрачный стеклянный стакан. Поместив в одну руку его, а в другую тарелку с прихваченной ловкими пальчиками вилкой, Элиас ставит ужин на стол возле голубоглазого и получает в ответ благодарный взгляд. Когда-то, ещё до всех ужасающих событий и заражения крови, у него тоже были цветные глаза: не такие чистые и яркие, как у Оскара, а тёмно-зелёные, напоминающие еловый лес.       — Чем сегодня занимался? — интересуется брюнет, возвращаясь к пакету, чтобы начать параноидальную раскладку продуктов в особом порядке, дабы смирить в себе вампира, что в ближайшие дни проголодается и даст о себе знать.       — Разносил газеты, всякие посылки, — накалывая на вилку овощи, оживлённо рассказывает темноволосый. — Здесь очень красиво, ну, в Лилле. Думаю, нам стоит как-нибудь прогуляться в ночном центре, — Эли словно пропускает эту информацию мимо ушей, но всё равно улыбается, сразу промывая купленные сырые яйца.       — А в магазине? Никто не приставал по пути домой? — интересуется брюнет, и получает ожидаемый ответ в виде смешка через наполненный едой голодный рот.       — Словно ты не чувствовал, — Эрикссон ловит на себе короткий закатываемый взгляд обернувшегося возлюбленного и смеётся, пережёвывая, как он заметил, вкусное рагу. — В магазине ко мне, конечно, пристали, — черноглазый успевает обернуться и потерять улыбку, не понимая, как он мог упустить эту опасность, если они тренировались несколько лет, — но это была обычная продавщица, что хотела со мной переспать.       — Какая глупая… Неофициально устроиться в худшем районе, чтобы умереть через несколько дней… Дурочка, — недовольно цыкнув и пустив смешок, проговаривает Элиас и возвращается к продуктам.       — А что, по-твоему, я не мог её трахнуть? — Оскар уже давно использует в своей речи похабщину, потому Эли больше не удивляется. Вместо этого на его лице застывает широкая улыбка, и от плиты доносится насмешка. — Что забавного? — добавляя к его смеху свой, спрашивает голубоглазый, запивая недоумение соком.       — Конечно, не мог, — уверенно отвечает брюнет, укладывая овощи в ящик холодильника в конкретном цветовом порядке: от холодных к тёплым оттенкам.       — Да ну что ты? А как же солист той группы, чей альбом ты включил?! — как бы хвастаясь, напоминает Оскар о ранее рассказанном Элиасу случае. — Я же с ним тогда тоже трахался, или уже забыл?       — Оскар, я говорю, что ты бы не трахнул девчонку, — всё с теми же нотками смеха поясняет брюнет.       — С чего ты это взял? — возмущённо, отвлекаясь от еды, недоумевает любящий подискутировать о своей жизни Эрикссон.       — Потому что все эти три года ты занимался сексом только с мужчинами, Оскар! — черноглазый заканчивает с распаковкой и направляется к столу, где, растормошив слегка влажные тёмные волосы своего любовника, усаживается напротив него.       — Ладно, ты прав… — соглашается он на поражение, но лишь из-за поразительной красоты Эли. — А чем ты́ сегодня занимался?       — Разложил оставшуюся в сумках одежду, послушал соседей и спал вплоть до окончания твоей работы, — голубоглазый, как бы намекая на продолжение заинтересовавшей его части, кивает в сторону входной двери и хмурится. — А, ну ничего особенного. Там снова была какая-то драка, но уже без выбегания в подъезд.       — Думаешь, убили прямо там? — вскидывая бровь, парень заканчивает ужинать и потягивает оставшийся яблочный сок.       — Нет. Да и всё равно, — Эрикссон вновь непонимающе хмурится:       — Это же может быть лёгкая для тебя кровь, разве нет? — Эли мотает головой в ответ и вздыхает, поднимаясь со стула, чтобы забрать почти пустую грязную посуду возлюбленного.       — Нет, Оскар. Это не убийцы ни в чём невиновных людей. Они просто наркоманы, что дерутся за последний грамм героина. Давай сюда, — он направляется с посудой к раковине, но перед этим оборачивается и улыбается потягивающемуся и наевшемуся Эрикссону. — А вот ту дурочку мог бы и соблазнить. Всё равно бы долго не прожила.       — Ты предлагаешь вернуться и привести чистую девчушку к нам? — он встаёт из-за стола и стягивает с себя джинсы, вешая на спинку стула.       — Во-первых, она уже не чистая, а во-вторых, — если она работает вблизи этого района, то умрёт приблизительно послезавтра, не позже, когда к ней в магазин ворвётся очередной маргинал, — темноволосый снимает носки и, прежде чем положить к джинсам, по привычке нюхает их, оценивая уровень своей загрязнённости.       — Получается, я был тем самым ангелом-хранителем, что мог спасти её от возможного изнасилования и распотрошения? — в ответ на это Эли щёлкает средним и большим пальцами, вытягивая указательный в сторону голубоглазого, как он его и научил.       — Не от возможного, Оскар, а от намеченного. Ты мог скрасить последние дни её жизни, подарив лучшие поцелуи за всё её нахождение на планете и избавив от мучений взамен на обычный укус и безболезненный выворот шеи, когда бы она была без сознания и уже ничего не чувствовала, — с добавлением артистизма в свою речь ставит точку Элиас.       Оскар, недовольно цыкнув и напоследок закатив глаза, снимает с себя кофту и направляется в душ, пока Эли приступает к мытью посуды. Он не закрывает за собой дверь, потому что знает, что Элиас этого не любит и наверняка захочет составить ему компанию чуть позже, как только закончит с посторонними делами. Поэтому голубоглазый оставляет небольшую щель, в которую пробивается прохладный ветерок включенного в коридоре вентилятора, и встаёт напротив круглого зеркала, что его возлюбленный тоже успел помыть. Как только они въехали в квартиру, здесь был мрак — точно такой же, что и в прошлом жилье Эли три года назад, когда он жил с Хоканом. Бо́льшая часть уборки этого места лежит на, как кажется, слабых плечах Элиаса, пускай Оскар и попытался разок помочь, на что в ответ получил возмущённый выкрик, после которого прекратил влезать в дела без приглашения. Разглядывая своё тело почти каждый день, Эрикссон улавливает постоянные изменения: будь то прибавление в весе или же, наоборот, его сброс. Помимо работы он любит бегать и в наилучшем расположении духа посещать бассейны и доступные водохранилища. Если в местную качалку разрешают ходить без предъявления паспорта — выполняет силовые упражнения, что отлично сказываются на заметно прибавившихся мышцах.       Оскар напрягает бицепс и проводит по нему ладонью, сжимая и ощущая так не хватавшую ему три года назад силу. Сейчас он по-настоящему доволен своим телом, даже восхищён, ведь заметил за собой произошедший с ним один, два, а может, целые пять раз странный случай возбуждения от вида собственных очертаний, и ему не то чтобы приходилось, а действительно хотелось каждый раз удовлетворять себя, глядя в зеркало. Эли об этом не знает, да и сам Эрикссон делиться с ним этим не планирует. Дело в том, что такое слегка неординарное открытие может сильно обидеть его любовника, ведь Оскар не раз хотел и всё ещё хочет заняться с ним сексом так же, как занимается с другими мужчинами, встречая их на улицах забытых всеми городков. Только он уверен, что с Эли это было бы иначе в плане чувств, в разы лучше. Он любит его и готов на многое ради любимого — даже пожертвовать собой вопреки недовольной реакции на такое заявление. Подростковый период Оскара протекает с явными осложнениями. Ему постоянно хочется положить ладонь на стоячий член и начать мастурбировать, но вместо дома, каким бы он ни был, парень занимается этим в укромных местах, где к нему, бывает, присоединяются другие заинтересованные лица. Они кладут свои крепко сжимающие ладони на его толстый эрегированный член, который всё-таки удалось выиграть в генетической лотерее, но пришлось подождать пару лет, а он получает удовольствие, действительно наслаждается и не жалуется. Только вот проблема — он уверен, что ладонь Элиаса, взаимная мастурбация отсутствующего у него пениса, полноценный секс принесли бы куда больше экстаза и унесли бы его в другую, непохожую на привычную эйфорию. Конечно, он никогда не спрашивал, может ли, а главное — хочет ли этого его возлюбленный, но если и хочет, то всё же может ли предоставить желаемое, не навредив себе и ему.       Стянув чёрные облегающие боксеры, темноволосый выпускает наружу тяжёлый и просящийся в объятия тёплых лап стояк и пару раз проводит по нему тянущейся сделать приятно ладонью, от чего получает безграничный восторг, опираясь свободной кистью на настенную плитку. Расположившись в душевой кабине, голубоглазый настраивает воду так, чтобы совпасть с совмещённой с раковиной на кухне трубой, и пускает на себя другой, более приятный тёплый дождь, окутывающий его с головы до пят. Обычно Оскар ни о чём не думает, смывая с себя груз рабочих дней, но сейчас, в этот пятничный вечер, в его разум пробилась и не собирается покидать мысль об Элиасе; о том, как стоит спросить об этом и стоит ли. Да, он понимает, что им частенько движет животный инстинкт и желание трахаться, но воспитанность никогда не уходила на второй план, так что никаких соблазнений с его стороны не было. Но в то же время, о чём Эли, опять же, не знает, — опускаясь на колени перед закоулочной жертвой, Эрикссон действительно хочет этого. Он желает впустить в себя член того или иного грубого мужика из бара, что пару минут назад угрожал его жизни. Желает, чтобы и его впустили, но ведь это неприятные и в то же время безумно желанные альфа самцы — только они имеют на это право. И он впускает их. Старательно делает минет первому попавшемуся подонку перед его скорой смертью, то ли злясь на Эли за возможное отсутствие стремления отдаться Оскару, то ли на себя, что влюбился в него и не может просто так отпустить. Но он всё равно отсасывает, представляя, как мог не выйти на площадку в тот день, вырасти и влюбиться в кого-то другого. Но тогда бы в бассейне вместо братьев Форсбергов наверняка умер он. С одной стороны, это долг перед Эли, с другой, — настоящее чувство любви к нему.       Внезапно темноволосый улавливает на своей твёрдой талии ладони — он знает, что это Элиас, чувствует. Уверен не только потому, что они одни в квартире, но и потому, что эти ладони нельзя спутать с чужими. Голубоглазый уже хочет обернуться, но руки замечают эту попытку и крепко сжимают его, не позволяя выбраться из объятий. На глаза Оскара наворачиваются необъяснимые слёзы, но его любовник этого не видит, не чувствует и не слышит из-за сильного напора теперь слегка прохладной воды, которую тот настроил под их двоих, потянувшись к крану. Пальцы обеих кистей встречаются и переплетаются на весьма волосатом рельефе Эрикссона, а затем расстаются, когда пять пальцев тянутся к по-прежнему стоячему, а теперь и пульсирующему члену Оскара. От удовольствия тело выпрямляется и слегка заваливается к стенке, когда парень не удерживает равновесие, встав на одни только носочки. Родные пальцы впервые обхватывают его пенис не через ткань и приступают неумело массировать, оттягивая кожу вниз, выпуская липкую и выпрашивающую продолжения головку, и поднимая обратно, выдавливая из Эрикссона глухое мычание. Темноволосый расплывается в потоке блаженства и выпадает из реальности, думая, что всё это лишь плод его воображения, но, как только нащупывает ладонью оставшиеся на животе пальцы, не спеша перемещает их на свои пушистые яички и, по-прежнему удерживая Элиаса в своей ладони, показывает, что нужно делать, аккуратно сжимая и разжимая маленькие и чувствительные мячики со всех сторон. Как только Эли входит в кураж, подросток упирается ладонями в чёрную плитку и оставляет на них невидимые следы от впивающихся и царапающих ногтей. Солёные слёзы стекают вниз по лицу вместе с проточной водой, прикрывающей внезапно отуманившую сознание Эрикссона грусть: поток укутывает его в прозрачный плащ-невидимку, уберегая от расспросов, что тот так не выносит.       Понимая, что он может вот-вот кончить, но при этом хочет растянуть их общее настроение, парень останавливает возлюбленного ладонью и уже с лёгкостью оборачивается лицом, впервые видя Элиаса в обнажённом обличии настолько близко и с заметным рвением в его глазах. Гладкие чёрные волосы прилипают по бокам к лицу и шее, а безобидная и просящая обо всём на свете исключительно вместе с Оскаром улыбка обнажает те маленькие клыковидные зубы, что в момент обращения видоизменяются в самые настоящие клыки для разрыва грешной человеческой плоти. Темноволосый ласково целует его в губы. Бесстрашно и аккуратно, дабы не спугнуть Эли, запускает язык в рот хищника и сразу же оттягивает обратно к себе, не смущая любовника страстным порывом наконец-таки полностью обладать им.       Голубоглазый опускается ниже по идеально ровной коже, а брюнет запрокидывает голову назад — то ли от искреннего удовольствия и возбуждения человеческой души, то ли от желания продемонстрировать всё человеческим и не разочаровать любовь всей своей жизни. Эрикссон целует его шею, сгибаясь в спине и ногах из-за различия в росте, облизывает тщательно прорисованные демонами ключицы, ощущая на горячем языке сладкий привкус спиртовых цветов, оливкового масла, которое Эли вытирал о футболку во время готовки, и металлической воды. Он скользит губами ещё ниже и уже обвивает влажными губами грудь: гладкую и такую невинную, внутри которой бьются сразу два сердца. Оскару, в чём он себе признался уже давно, нравится, что на этом месте не женские формы, а именно то, что видел перед собой в зеркале, будучи помладше, о́н — костлявая грудь мальчика, ступившего на путь взросления. Эрикссон откладывает желание укусить и оттянуть бордовые соски в далёкий, но, возможно, уже распахнувшийся ящик. Голубоглазый поворачивает брюнета спиной к стенке и с лёгкостью надавливает на плечи, возвращаясь к губам, которые теперь целует сам Элиас и, подобающе своему напарнику, пропускает язык к нему в рот. Оскар не сопротивляется и, наоборот, удивляется, расплываясь в очередном громком и широком взрыве разноцветного салюта, прижимаясь твёрдым членом к животу любимого парня. Трётся об него, а затем, больше не имея сил горбиться перед низким Эли, опускается на колени и оставляет на поддающемся вперёд теле маленькие прерывистые дорожки обжигающих поцелуев, причмокивая и покусывая, на что черноглазый специфически реагирует, обвивая длинными пальцами оставшиеся от густой кудрявой шевелюры Оскара короткие волосы, притягивая ближе к себе.       «Если бы только у него был пенис…» — думает про себя темноволосый, не отвлекаясь от начатого, приятно протекающего дела. Руки нежно сжимают бёдра, а губы продолжают плыть по течению ниже по коже, туда, где он ещё никогда не был. Ровная кукольная поверхность, слегка заметные выпуклые шрамы от давно затянувшихся ран, когда Эли заразили через то самое место, на котором раньше был пенис. Эрикссона и вправду очень гложет мысль о том, сколько бы они могли сделать вместе, будь он вампиром, но при этом с не откусанным или с не отрезанным, он этого не помнит, членом. Конечно, Оскар не перестал любить его меньше, увидев на месте родного и знакомого органа обычный гладкий участок, но знает, что мог бы любить куда больше. Он не страдает из-за этого, но постоянно задаётся вопросами «почему?» и «как это исправить?». Разъезжая по миру, Оскару вошло в привычку посещение частных нелегальных секс-шопов, где ему постоянно приходится смущаться, пытаясь уточнять у продавцов о наличии товаров для стимуляции отсутствующих органов. Конечно, владельцы смеются над этим, но некоторые предлагали серьёзно настроенному парню научить свою девушку делать ему минет — объяснить, что это «не вонючая колбаска», после чего добавляли: «если ты, конечно, моешься». И он всегда, в чём могут быть уверены остальные, следит за своей гигиеной. Ещё ни один встреченный ему ранее мужчина или даже манерный парень не жаловались на вкус, запах и цвет каменного широкого прибора Оскара. Как он считает, если бы не он и не его тело, он бы так и дрочил в одиночестве где-то в переулке, прикрываясь от проходящих мимо красавиц. Сейчас, обладая такими мощными габаритами, шансы на то, что первый попавшийся парень сядет к нему между ног и будет доставлять удовольствие, демонстрируя глубокую глотку, куда высоки, нежели если бы он стоял там под навесом со всего лишь четырнадцатисантиметровым пенисом.       — Оскар… — ощущая себя словно на ранее не испытываемом пике, шепчет черноглазый, разжимая волосы возлюбленного, что его не слышит и продолжает целовать и облизывать то, чего нет. — Оскар, — уже громче, и на этот раз голубоглазый останавливается и мигом поднимается на ноги, разглядывая расслабленное от получаемого даже при виде одного только стройного рельефного тела удовольствия лицо.       — Элиас? — если раньше в такие интимные моменты, пускай во время поцелуев или трения членом о него одеждой, Оскар использовал женскую версию имени, то сейчас придерживается лишь единственной — мужской.       Эли от этого, безусловно, без ума, ведь с самого рождения он является парнем и рад, что его любят даже без полового органа, но всё равно это отсутствие смущает. Он понимает и замечает эту лёгкую тоску, когда более неэнергичный Эрикссон поднимается с дивана и движется в сторону ванной комнаты, чтобы после ласканий через одежду вытереть сперму, о чём Элиас не догадывается. Но и без этого он уверен, что его возлюбленному чего-то недостаёт, а это что-то могло бы находиться у него между ног, если бы не ужасающие события почти двухсотлетней давности.       — Мы можем продолжить в комнате? — Оскар радостно соглашается этому настрою и чмокает своё счастье в лоб, с детской довольной улыбкой пропуская к выходу из душевой кабины первым.       Член слегка ослабил рвение, но так же быстро способен возбудиться только от одной мысли, что именно этой ночью что-то новенькое да будет. Ещё вчера Оскар заглянул в местный магазинчик секс-игрушек и прикупил кое-что то ли для себя, то ли для Эли, а может, даже для них обоих — он пока в этом не разобрался. Заботливо вытерев сначала мокрое тело Элиаса, не оставив на бледной переливающейся коже ни малейшего влажного участка, а затем тщательно пройдясь белым полотенцем уже по своему, он легонько хватает Эли за холодные пальчики, доверчиво их обвивая между собой, и ведёт вперёд в сторону их тёмной берлоги.       Декором парочка заняться ещё не успела, но здесь и без того уютно, — особенно в присутствии Элиаса. Вычистить здешний матрас оказалось невозможным, а вместо старого, прожжённого сигаретами постельного белья они нежатся на привычном для них красном покрывале, что купили где-то в той же самой Норвегии. Нагишом укладываясь в тёплую постель, Элиас устраивается как всегда справа, примыкая к стене. Оскар дотягивается до аккуратно сложенного на полу одеяла и прячет их обнажённые тела под ним, не отрываясь от двух сверкающих чёрных озёр на приглушённом, словно лунном, свету из ванной комнаты. Голубоглазый снова нежно целует его в губы и ощущает на себе то, чего ждал почти что вечность.       Пальцы небольшой ладошки Элиаса снова довольно-таки уверенно обхватывают венистый¹ и дёргающийся от возбуждения член, отчего Оскар закрывает глаза, но тут же распахивает, желая наблюдать за каждой реакцией возлюбленного. Чёрные глаза, в свою очередь, заинтересованно следят за каждым движением лица Эрикссона: дёргающиеся от вожделения закрытые веки, приоткрытый рот, набор воздуха, а на самой высокой ступеньке — придавленный самим Оскаром стон, от которого он поддаётся чуть вперёд и прислоняется лбом к шее приподнимающего голову Элиаса. Он точно так же прилипает к любимому и вдыхает свежий запах мокрых волос. Вошедшая ранее в кураж ладонь продолжает услаждать пульсирующий в ней широкий член, что не позволяет сомкнуться миниатюрным пальчикам.       — Элиас?.. — откуда-то снизу доносится на тяжёлом мармеладном вдохе отдающий вибрацией в нос и подбородок брюнета голос возбуждённого парня, на что тот отвечает весьма заинтересованным мычанием. — Я… — Оскар всё же отклоняется от курса разжигающих в нём желание и страсть вод, возвращая ладонь парня в объятия пальцев, — кое-что купил вчера в секс-шопе…       — Ты ездил в Блаккеберг?! — настороженно и не понимая суть его слов, восклицает на секунду разъярившийся Элиас.       — Нет, Элиас… Это такое место, где можно, ну… купить всякие штуки… — для Эрикссона это совсем впервые, да и он не по-детски волнуется из-за риска сделать или сказать что-то лишнее, что покажется далёкому от сексуальной жизни Эли каким-то принуждением и опасностью.       — Сладости? — наивно спрашивает тот, до сих пор непонимающе пытаясь разгадать загадку и вынуждая Оскара раскрыть карты самостоятельно без вспомогательных намёков, которые всё равно не спасут от объяснений и вопросов.       — Погоди, я сейчас кое-что покажу, — темноволосый подрывается с кровати и быстрым шагом выходит из комнаты, оставляя Элиаса наедине с отпечатавшимися на обратной стороне глаз упругими мохнатыми ягодицами. — Ты только, пожалуйста, не пугайся.       — Оскар, я ничего не боюсь, но сейчас… — влажные и тянущие вниз пряди волос убираются пальчиками Эли за уши, и он, нервничая, приподнимается, чтобы усесться, примкнув спиной к стенке.       — Нет-нет, — возвращаясь обратно с прямоугольной картонной коробкой и виляя повисшим, слегка сбавившим обороты розоватым членом, успокаивает его Эрикссон. — Послушай, — голубоглазый усаживается возле прикрывшего себя пышным одеялом брюнета и, словно они друг другу чужие, держится на расстоянии, разъясняя всё издалека. — Ты хочешь меня, Элиас?       — Милый… Мы это уже обсуждали и я… Мне некуда тебя впустить, — парень понимающе кивает головой в резвом темпе и поджимает губы, теряя одно очко в попытке отдаться Элиасу ещё и в сексуальном плане.       — Я понимаю, что у тебя там… ну, как бы… ничего нет, но тебе всё же нравилось, когда я целовал и… — Оскар раздражённо рычит и закатывает глаза, ощущая стекающий по спине пот неловкости. — Я о другом, Элиас. Смотри.       Он раскрывает принесённую коробочку, что всё это время находилась за унитазом, куда бы Эли точно не полез, и, прежде чем протянуть возлюбленному, что ухватывает прижавший к себе одно колено черноглазый, осматривает содержимое сам и заметно улыбается.       — Это называют по-разному, но… — всё же идя ва-банк, Оскар передаёт чёрный блок и тут же подскакивает от неожиданной реакции Элиаса.       — Что ты наделал?! Кому ты отрезал член?! — коробка отлетает в сторону, а то, из-за чего так разбушевался брюнет, шлёпается на пол.       — Тише… Ты чего? — Эрикссон ожидал смеха, отказа, но уж точно не летающего по комнате предмета в форме тонкого европеоидного пениса в длину чуть больше семнадцати сантиметров. — Никому я ничего не отрезал! — нахмуренные брови Эли чуть ли не сталкиваются в одном месте над переносицей. — Смотри, — парень дотягивается до напугавшего и опустившего его в чёрных глазах резинового, походящего на кожу предмета. — Это ненастоящий. Он гнётся.       — Зачем он тебе, Оскар? Для чего это? — недоумевает брюнет, хватаясь за голову и переводя взгляд с увесистого, как он уже успел обозвать его у себя в голове, «не до конца опознанного летающего объекта». Эта мысль скрашивает ранее угрюмое лицо улыбкой, а из носа вылетает тихий смешок.       — Я точно не уверен, как это работает, однако… Можно на тебе… И-или, если ты против, на мне, — голубоглазый неспеша возвращается в постель вместе с фаллоимитатором и коробкой, где осталась лежать смазка, и всё же добивается того, чтобы Элиас успокоился и вернулся в прежнее умиротворённое состояние, в котором им обоим было отлично.       — Зачем нам два? — любопытничает брюнет, на что Оскар пускает нервный смешок, укладываясь в прежней удобной позе.       — Ты можешь… можешь… — парень снова впадает в микро-истерику и заражает непонятным смехом возлюбленного.       — Что́ могу? — всё же уточняет он и успокаивает заметно разволновавшегося Оскара, кладя руку обратно на его ныне мягкий, но вскоре моментально начинающий твердеть пенис.       — Хочу, чтобы ты трахнул меня, Элиас, — черноглазый на секунду останавливается, отчего голубоглазый снова напрягается, но продолжает мастурбировать набухающий член. — Сможешь сделать это для меня?..       — Я… н-не знаю, как это делать. Мне нужно засовывать эту штуку в тебя? Туда? Сзади? — возлюбленный кивает в ответ, а Эли сглатывает накопившуюся слюну.       На самом деле, Элиас представлял всё это совсем иначе: он и подумать не мог, что Оскар умудрится выкинуть что-то подобное — такое странное и в то же время почему-то вызвавшее усиленное леденящее чувство внутри него, что он успел испытать ещё во время ласок голубоглазого в душе. Возбуждение. Это чувство, ощущение, этот процесс никогда до этого не проявлялся так явно, как сегодня. Занимаясь раньше с Эрикссоном чем-то наподобие секса понарошку, Эли улавливал лёгкое приятное покалывание в области паха, а также в каких-то особых уголках человеческого мозга, однако в этот день, в настоящий момент все рецепторы, словно все людские чувства, отвечающие за вскипающую и неприятно обжигающую человеческую кровь, что продолжает протекать внутри его запредельно-научного тела, усиливаются и придают происходящему нечто, по-правде, восхищающее и затягивающее.       Голубоглазый всё же сбрасывает с себя всякую нервозность и ложится спиной на прежнее место, указывая Элиасу устроиться прямо перед ним, что тот и проделывает, аккуратно усаживаясь возле раздвинутых волосатых ног и потирая верхнюю часть правой от него и левой для Оскара венистой ступни. Темноволосый передаёт в руки любовника небольшую баночку со смазкой, что идёт в комплекте, и Элиас выдавливает небольшое количество скользкой прозрачной жидкости на ладонь.       — Теперь размажь это там, — выдавливает из себя заметно возбудившийся от одного только подготовительного процесса Эрикссон, ожидая приятного холодного ощущения в области своего анального отверстия, в которое ещё ни разу не входил чей-либо член.       Эли медленно подносит пальцы к узенькой и никем не тронутой дырочке, позволяя вкусно пахнущей жидкости потечь по фалангам пальцев к сразу же дёрнувшейся от неожиданной смены температур коже темноволосого. Лежащий на спине парень сладко мычит и откидывает голову на мягкую подушку, позволяя своему любимому человеку поруководить его телом так, как тот только захочет. Чёрные глаза продолжают замечать абсолютно каждую единичку реакций и движений Оскара и действительно улавливают его блаженство, осознают утешение его давно рвавшегося под полный контроль Элиаса тело. Пальчики правой кисти выгибаются и и прижимаются к мягкому отверстию, обвивая его нежными подушечками. Внутренняя часть ладони прижимается к свисающим пушистым яичкам, приводя их и член в самостоятельное движение. В горячем стволе отдаёт пульс, а кругленькие мешочки под ним, словно дышат и живут своей жизнью, едва зримо вращаются вокруг своей оси, перемещая нечто находящееся внутри них сначала в одну сторону, а затем в другую. Свободная ладошка ложится прямо на мясистую головку члена и продолжает любимое дело, приводя его и Оскара в состояние незабываемой эйфории, которым, как признался Эрикссон, он желает жить вечно.       — Да, малыш… — мурлычет себе под нос голубоглазый, пуская в тишину слабые постанывания и приглушаемые закрытым ртом выдохи через нос. Пока ладонь скользит по приятно стоящему члену, пальцы ног Оскара впиваются в матрас через постельное бельё, сладко ухватываясь за любезно предложенные реальностью ремни безопасности, дабы не улететь в мучительно карамельную бездну бесконечного и нескончаемого упоения тем, что происходит с ним сейчас. — Поиграй там пальчиками, — на одном из обжигающих тело вздохах, словно умоляет, Оскар продвигает неопытного Эли далее по выстроенному курсу порочности, развратности, распутства и других подходящих для описания таких деяний слов, по мнению большинства консерваторов.       Средний пальчик у анального отверстия заворачивается в малюсенький крюк, оставляя другие прижатыми к границам ягодиц, и легонько проталкивается в тёплую желеобразную неизвестность, от ощущения в которой чего-то постороннего Оскар вырывает из ныне открытого рта средней громкости стон, вместе с которым напрягается твёрдый пресс подростка, когда тот с трудом приподнимается на локтях и снова падает на пуховую поверхность. Черноглазый пропускает самый длинный палец чуть глубже и нежно ласкает невидимые ему пустоты, ощущая боковинами фаланги горячие эластичные стенки. Стоны учащаются, как только заведённый получаемым удовольствием Оскара Элиас проскальзывает вовнутрь соседним пальцем, обвивая их, чтобы позволить своему возлюбленному привыкнуть и подготовиться к чему-то большему, лежащему по левый бок от бедра брюнета, что тут же отбрасывает всякое волнение и тянется приоткрытым ртом с высунутым языком к дёргающемуся и уже влажному пенису. Парень это ощущает и даже вновь поднимает голову, чтобы убедиться в действительности всего происходящего, после чего жадно улыбается, глядя в тёмные планеты у своего ствола, и опускает дрожащую ладонь на макушку ублажителя, что понимает всё без слов и высовывает широкий язык, вылизывая каждую фиолетовую вену, по которым течёт человеческая кровь, и демонстрируя Оскару свою преданность и желание быть с ним, а не съесть его, когда тело будет достаточно готово.       — Я люблю тебя, Элиас, — выдавливает голубоглазый, после чего обхватывает брюнета за шею и притягивает к себе, страстно впиваясь в губы и упираясь членом в мягкую косточку, на месте которого мог быть такой же большой пенис. Его желание, огонь и страсть, пробудившиеся спустя несколько лет намеренного приглушения, выливаются во все части тела, принуждая Оскара со всей силой прижать к себе невероятно любимого парня, оставляя слабые царапинки на спине, что вызывают ответную реакцию, побуждая и Элиаса показать своё человеческое, но в то же время звериное влечение, выпуская которое, черноглазый сжимает в ладошке теперь уже твёрдые яички и оттягивает их, отчего голубоглазый разевает рот и закатывает глаза за закрытыми веками. Губы Эли сладко спускаются к шее возлюбленного, а его ладонь по-прежнему пропускает через отверстие кулачка уверенно стоящий член.       Неожиданно Оскар переворачивается вместе с возлюбленным и оказывается сверху. Всем видом голубоглазый демонстрирует свою готовность и истинное желание подарить своему телу и Элиасу новые ощущения, которые в последующие дни будут повторяться чуть ли не каждый час, ведь теперь им обоим очевидно, что они покорили новую ступень своих неоднозначных для общества и науки отношений. Отныне всё переменится, и Эрикссону не придётся мотаться из угла в угол, пытаясь найти адекватного минетчика или лаская себя самостоятельно. С одной стороны, это, безусловно, прекрасно, так как вовремя неутолимое сексуальное влечение может привести к не совсем обдуманным трезвой головой решениям, но с другой, — им открылись новые, ещё неизведанные горизонты, на которых возможно легко промахнуться и переступить черту. Каждый в этой сомнительной паре умеет слушать и старается заботиться о партнёре, однако в такие интимные моменты мозг в какой-то небольшой, но всё же существующей степени отключается, а на место его прежнего гнезда подсоединяются другие провода, отвечающие за, по правде говоря, животное желание, влечение, манию завладеть другим телом, полностью отдаться ему, получить и доставить удовольствие всеми возможными, желаемыми и потребованными способами. В эти незабываемые, но довольно-таки рискованные моменты трудно сохранять рассудок и трезвость, что может привести к травмам или боли, а уж тем более в этом случае — к неумышленному убийству как со стороны Элиаса, так и Оскара.       Эрикссон, аккуратно расположившись ягодицами на теле Эли, тянется к лежащему в ногах фаллоимитатору и передаёт его в готовую подарить максимум наслаждения ладонь любовника. Прижатый к матрасу брюнет берёт ситуацию под свой контроль и, уже научившись парочке приёмов, выдавливает прохладную жидкость на, словно кожаный, член, что всё же уступает Оскару в этой битве, но является наверняка хорошим конкурентом для большинства остальных подростков. Голубоглазый покорно выгибается в спине и продвигается чуть ближе к лицу, дабы руки Элиаса дотянулись до его анального отверстия. Они снова ненасытно целуют друг друга в губы и, как только небольшая часть массивной игрушки с мокрым звуком ныряет в голубоглазого, одновременно в унисон испускают один возбуждающий стон. Испытывающий на данный момент большую часть ощущений впивается ногтями в матрас, видоизменяя кисти в лапки пушистого щеночка. Вокруг обнажённых парней витает особый душный аромат смешавшихся воедино тел, где от человеческого исходят индивидуальные нотки пота и чего-то свежего и бодрящего, а от хищника — скрывающие реальный металлический запах пышные бутоны оранжерейных цветов. Оскар слабо поддаётся тазом назад и впускает мягкий предмет чуть глубже, отчего и утыкается носом в гладкую грудь возлюбленного, заглушая мычание от неприятных, но вскоре, в чём он уверен, вызывающих только лишь высокую степень блаженства и привыкание. Элиас терпеливо ожидает следующего толчка, нескончаемо вдыхая в себя сладкий аромат, исходящий от по-прежнему влажных волос Эрикссона. Переждав обжигающие покалывания в своём отверстии, голубоглазый вновь продвигается вдоль члена Эли и упирается в его силиконовые яйца. Подросток поднимает голову и с довольной улыбкой заглядывает в глаза заворожённо следящего за его последующими действиями брюнета.       Оскар оставляет на груди возлюбленного последний поцелуй и возвращается в исходное положение, усаживаясь сверху, будто готов к верховой езде. И он и вправду готов. Только к немного другой, более завораживающей и затягивающей, от которой практически невозможно оторваться. Эрикссон приступает доставлять себе и Элиасу безграничное наслаждение, начав с медленных коротких подпрыгиваний, а после, как окончательно привыкает и замечает в глазах разинувшего сладкий рот Эли искру, ускоряется и предстаёт в самом пленяющем виде из всех возможных очаровывающих сознание форм. Чувствующий себя на верхушке заснеженной горы подросток упирается выгнутыми ладонями в матрас и, запрокинув голову, сладко постанывает, пока его рельефный волосатый торс двигается на глазах Элиаса вверх-вниз, не желая останавливаться, впуская в себя обволакивающий тело изнутри вакуум беспощадной эйфории. Черноглазый отвлекается от мёртвой хватки, с которой он вцепился в дрожащий горячий фаллос, и кладёт ладонь уже на другой — родной и любимый, самый настоящий и изумительный член Оскара. Он возвращается взглядом к Элиасу и хищно улыбается, обнажая обволакивающим всю комнату стонами рта тёплую улыбку.       Совсем скоро он будет близок, и они оба это чувствуют. Чувствуют, как нарушают все законы природы и уголовного кодекса, законы морали и человечности, но им это нравится. Двухсотлетнему мужчине, представляющему на месте игрушки свой родной член, по душе ублажать и доставлять сексуальное удовольствие и возбуждение шестнадцатилетнему подростку, которому в свою очередь в кайф и по вкусу отдаваться внешне далеко не совершеннолетнему любовнику-вампиру. Голубоглазый всё интенсивнее скачет на игрушке, проигрывая в голове любимые песни в жанре рок, и не заставляет помирать в ожидании этого головокружительного окончания ни себя, ни Элиаса. Влажная от натуральной смазки Эрикссона ладошка Эли скользит по пульсирующему стволу, продолжая очаровывать потайные уголки и узелки возлюбленного. Ещё парочка синхронных движений вверх-вниз, и голубоглазый с самый громким стоном из всех своих прежних стонов замирает на одном месте, опуская взгляд на приводящее в восхищение тело Элиаса, кончает прямо на грудь, выстреливая массу тёплой белой жидкости, что черноглазый резво подхватывает маленькими пальчиками. Он тянется ими к губам непрерывно дышащего и пытающегося восстановить ровное дыхание Оскара, а тот с любовью обвивает кисть своей ладонью и вылизывает каждый из них, вызывая на лице черноглазого искреннюю улыбку и греющее бархатное чувство внутри, после чего падает щекой на грудь любовника и в полудрёме мурлычет себе под нос благодарности за всё на свете, посвящённые единственному и неповторимому Элиасу.