An Exercise In 'Worthless'

      Дин слышит звон колокольчиков на боковой двери и ставит ещё один комплект плагов на маленькую полку, затем закрывает стеклянный шкафчик и поворачивается.       Чёрт побери.       — Эй, парень, мне правда жаль, но тебе придётся оставить свой кофе у Гейба или выпить его там, — он вздыхает, снимает перчатку и запускает её в мусорку. Долбаный трёхочковый, прямо там. — Здесь нельзя есть, это антисанитарно.       — Ох, — говорит посетитель, широко раскрыв глаза, — мои извинения. В таком случае я скоро вернусь.       Дину хватает пары секунд, чтобы внимательно рассмотреть его, прежде чем дверь вновь звякнет, и волна кофе пробьётся сквозь привычный для магазина запах вазелина и дезинфицирующего средства.       Он подумывает о том, чтобы заколотить к херам эту стеклянную дверь между своей стороной «Physical Graffitea and Gabe’s», но это действительно привлекает кучу клиентов, поэтому он не станет этого делать. Он мысленно оставляет себе напоминание наехать на Габриэля, чтобы поставить больше запрещающих еду и напитки знаков со стороны его заведения, а после его мысли возвращаются прямиком к тому парню, который только что вернулся в кафе.       Не то чтобы странные люди никогда не заходили. Странно — это неплохо. Дину нравятся странные люди. Этот парень, тем не менее, все те десять секунд, что находился внутри, выглядел как типичный провинциал — практичная рубашка с воротником, практичные джинсы, практичные, мать их, оксфорды с закруглённым носом.       Он мысленно пожимает плечами, стягивает вторую перчатку и вновь открывает настенный шкафчик. Из-за вчерашней поставки надо привести в порядок ещё три полки и стеклянную витрину под прилавком. Ещё один настенный шкафчик, вероятно, тоже. У Эша выходной, а Джо не будет до четырёх, поэтому он не может свалить всё это на неё.       Он вздыхает.       Десять минут и полторы полки спустя звенит дверь. Провинциал возвращается с руками в карманах и заинтересованно рассматривает ряд украшений из костей и рогов.       — Чем-то помочь? — он спрашивает, потому что, как бы ему ни хотелось спокойно заниматься своими делами, совать нос не в своё дело — это также его дело.       — Просто восхищаюсь произведениями искусства, — отвечает парень.       Дин пытается не пялиться, правда пытается, но есть что-то в чётких линиях того, как заправленная рубашка обтягивает его бёдра, что несправедливо изящно. Вместо этого Дин заставляет себя проверить уши парня — тот разглядывает утяжелители — и осознаёт, что у него нет даже стандартных миллиметровых проколов в ушах.       — А, эти штуки нужны для того, чтобы ими хвастались, а не чтобы они торчали в контейнере, — Дин вздыхает. Это правда так. Честно говоря, он бы носил пару этих филигранных туннелей, если бы когда-нибудь решил не скупиться. И если бы они не были по сто пятьдесят долларов каждый, оставшиеся со времён Кроули. Он опять закрывает шкафчик и подходит к витрине рядом с провинциалом. — Эти, кстати, из мамонтовой кости.       Никогда не говорите, что он не любит выпендриваться. Разве что самую малость.       Поднятые в ответ брови бесценны. Он хихикает.       — Да, эти красотки вырезаны из окаменелостей мамонта. Больше тридцати граммов каждая.       — Они же слишком тяжёлые, чтобы носить их, — бормочет провинциал и хмурится на украшения. Дин почти что теряет дар речи. Этот парень выглядит как те, кто называет растянутые уши дырками (или, того хуже, считает всё это варварством), но, очевидно, Дин слишком торопится судить по внешности.       — Не, — говорит он, — в любом случае они не предназначены для длительного ношения.       — Многие культуры не согласились бы. Прошу прощения, если вмешиваюсь, но ты, пожалуй, из Канзаса? Или, может, с юга Небраски или севера Миссури.       Дин моргает, окончательно шокировавшись.       — Я… почему?       — Ты одинаково произносишь «а» в разных словах, а ещё выделяешь короткую «а», — обыденно произносит он, словно говоря о погоде, — конечно же, на тебя также оказали влияние техасцы, что связано с твоей монофтонгизацией и расщеплением гласных       Дин изумлённо таращится.       Проходит двадцать секунд.       — Прости, — говорит провинциал, вздыхая и поджимая губы, — я забываю, что невежливо обходиться без предисловия. Я изучаю диалектологию.       — Чувак, — наконец говорит Дин, — я до сих пор понятия не имею, о чём ты говоришь.       Окей, да, он официально странный. Вероятно, это самая интересная и странная штука, произошедшая с Дином за долгое время, и он поневоле заинтригован.       — Диалектология — это наука о диалектах языка, — он объясняет это с терпением, свидетельствующим о том, что ему приходится пояснять это минимум три раза в неделю. — Лично я заинтересовался диалектами американского английского и обычно могу догадаться, кто откуда.       — Просто основываясь на том, как они говорят?       — Да.       — Блин, — говорит Дин с расползающейся по лицу улыбкой, — это круто.       Он осознаёт, что всё ещё стоит в одной перчатке, поэтому снимает её и выбрасывает в мусорку.       — На самом деле я из Канзаса, — продолжает он, — хотя в каком-то смысле рос повсюду. На какое-то время оседал в Далласе.       — Интересно, — задумывается провинциал.       Дину приходит в голову, что ему стоит представиться и узнать имя этого парня, но интроверт в нём от мысли быть социальным шипит, словно злой кот, а вдобавок Габриэль хочет, чтобы они с Сэмом сегодня пришли поужинать и пообщаться с его приезжим кузеном. Его работа может подразумевать под собой близкое общение с большим количеством людей, но это ещё не значит, что они ему нравятся.       Боковая дверь резко дребезжит, заставляя рассориться весь ход его мыслей.       — Э-эй, Дино, — громко зовёт Габриэль с половиной печенья в руке и говноедской улыбочкой №9. Дин ударяет кулаком по прилавку.       — Габриэль, б… бога ради, прекрати таскать сюда еду! — огрызается он. — Сколько раз я должен повторить, что это негигиенично?       — Ой, хорошо, — говорит Гейб, совершенно его игнорируя и необъяснимо разворачиваясь к провинциалу, — вы уже познакомились.       — Что? — Дин понимает, что они сказали это одновременно, значит, не он один пиздецки сбит с толку.       — Дин, — говорит Габриэль, и говноедская улыбочка №9 сменяется выёбистой ухмылкой №14, — познакомься с моим маленьким кузеном, Кастиэлем.