Черно-белое

Он уже так близко к Арберрангу, тёплый ветер дул в лицо, мягкая трава росла у Больверка под ногами — совсем свежая, так хорошо было бы упасть туда и уснуть, под солнцем. Так тепло. Солнце ослепляет и жарит. Сколько же его не было? Он знал, что Фолька, скорее всего, не предаст его, а вот кто-то другой вполне мог бы попытаться убить её, ну ничего, скоро он увидит, если не решит засесть в тени. А так хотелось спрятаться под сосной, опереться о столб и уснуть, может быть, ему наконец-то присниться что-нибудь хорошее. Ясное небо, что раскинулось над головой, леса, где всегда тихо и можно часами всматриваться в долины, что-то спокойное, ведь он знал, что в Арберранге суета, шум и гогот, там работа. Вот на горизонте замаячил город, стоящий на холме, пока что не было видно, но, скорее всего, частокол починили полностью, ну и хорошо, никакие идиоты больше не смогут перелезть и пытаться стащить что-нибудь у Воронов. Больверк стал идти быстрее, хотелось поскорее спрятаться от жары, дурманящий запах нагретой зелени и пыли дороги въедался в ноздри. Вокруг города и деревца не росло, варл видел невыкорчеванные косые пни, поросшие жестким мхом, окружённые белыми цветами на длинных стебельках, вот и ворота, часовых все так же не было, но за ним смотрели с наблюдательной башни, он толкнул одну из тяжелых дверей и та со скрипом подалась. Знакомые улицы, в последнем кольце Арберранга до сих пор стояли полуразрушенные дома, у них покосились крыши, вода проникала внутрь и доски гнили, они стояли пустые и куча человеческой утвари валялась на улице: столы, сваленные в кучу, ведра, оружие, Больверк продолжал идти вперёд, где-то вдалеке слышался людской шум и он поморщился, спустя столько недель тишины, человеческий шум раздражал. Во втором кольце было лучше, там было чисто, если не считать мусор, сваленный в кучу по углам, под палящим солнцем он источал смрад, бродяг почти нигде не было, но Больверк наткнулся на парочку, спящую прямо под крышей, прогибающейся под своим весом. Вот и вход в лагерь, он прошёл часовых и увидел знакомые палатки со знаменем Воронов, стоящие в ряд, поваленные брёвна, кучу разбросанных щитов с таким же рисунком, как и на палатках, будто ничего не изменилось с его ухода, Больверк ушёл в свою палатку и лёг, укутываясь в новую шкуру, можно было бы проведать Фольку, но раз по дороге он не нашёл кучу гниющих под солнцем трупов, значит все нормально.  — Думал незаметно пройти? — в палатку бесцеремонно ворвалась Фолька, чуть не споткнувшись о мешки перед порогом, Больверк молчал.  — Почему не нашёл меня?  — Ваши сияющие лица испепелили бы меня, — фыркнул мужчина, продолжая смотреть в стык балок сверху.  — Я думала, ты умер,  — А я думал без меня тут все развалилось, — перебил варл женщину,  — Что бы ты тогда сделал? — она вскинула светлые брови, оперевшись на одну ногу,  — Ушел бы обратно в лес, — он чихнул, сморщившись, после чего утёр нос,  — А если бы меня тут не было?  — Ничего бы не сделал, — Больверк нахмурился.  — Как там на фьордах? Вижу ты весь красный пришёл, — Фолька внимательно рассматривала израненные руки Больверка и шкуру.  — Холодно. Очень, — Больверк встал и вышел из палатки, Фолька последовала за ним и теперь наблюдала за тем, как варл пьёт воду прямо из бочонка, обливаясь водой.  — Красивая шкура, — она приулыбнулась, обходя мужчину и почти невесомо касаясь меха, — чья?  — Медведица, — хрипло ответил Больверк и поставил бочку на место, — она выгуливала медвежат.  — И ты оставил их без матери? — Фолька нахмурилась и села на пень,  — Выживет сильнейший, один из них точно, они достаточно взрослые, мать должна была научить их находить себе пищу, — ответил Больверк,  — Похоже на тебя, — она всматривалась в народ, снующий между палатками, — вечером можно будет достать мед и отпраздновать твоё возвращение, Больверк кивнул, разминая отёкшие пальцы, — я спать. Фолька кивнула, но варл уже не видел её. Хорошо, что Больверк вернулся, словно свежий ветер он ворвался в затхлую комнату, теперь все на своих местах, она может отдохнуть, но сейчас следовало бы попросить кого-нибудь отыскать мёд в этом городишке.  — Нужно найти мёд, Больверк вернулся, — Фолька отыскала Сигбьорна, точившего меч у своей палатки и встала перед ним, привлекая внимание.  — Да видел я рожу его сопливую, — он вздохнул, — я бы и сам не против, но не думаю, что можно что-то лучше якобычьей мочи здесь найти, — варл продолжал точить оружие.  — Уж постарайся, — женщина нахмурилась и развернулась. Почему все такие расхлябанные, как грязь под дождем? Или только Фолька радуется? Фолька сидела у себя, перебирая щит с вороном в руках, она ждала вечера, а пока что ей совсем нечего делать, так что она и занимается всякой ерундой, рассматривает безделушки и думает, как бы расспросить Больверка о своём походе на Север. Сама Фолька там была конечно, но на самих фьордах нет, обычно туда Воронов не нанимали, говорят, там льды и синее-синее море — бездна. Тихо там, наверное, хотя куда уж тише, чем здесь, у неё самой всегда тихо, страшно было бы раствориться во льдах, страшно было бы прахом развеяться на ветру, стоит собрать себя по кусочкам и ползти вперёд. Ни шагу назад. Воительница услышала карканье — звонкое, гортанное и вышла посмотреть. В ясном лазурном небе, затмевая солнце каркал ворон, рассекая воздух черными блестящими крыльями, на хвосте у него белым пятном выделялось серебряное перо, птица села на ветку дерева, вертя головой, Фолька все смотрела на его белесое перо и ворон улетел, гаркнув на прощание. Птиц она за день больше не видела. Вороны взвалили несколько длинных брёвен друг на друга и подожгли ветки под ними, сначала они дымились, но подул ветер и дерево начало гореть, красные угли светились в темноте, а белесый пепел летел во все стороны, вокруг костра было так жарко, но никто не смел отодвинуться, ожидая историю от Больверка.  — Я не скальд, — пробубнил варл, складывая ладони в замок, Фолька протянула берсерку рог с мёдом, тот немного посмотрел на искрящуюся жидкость и залпом выпил.  — Не думай спаивать его, — с возмущением протянул Сигбьорн, — он перебьёт нас всех и даже не вспомнит,  — Мне этих бочек не хватит даже чтоб захмелеть, — Больверк принялся пить мёд прямо из кувшина, кое-что пролилось и впиталось в бороду, но он не обращал внимания.  — Спорим на твой топор? — рыжий варл хохотнул, хлопая себя по коленям.  — Спорим на то, что я выбью тебе все оставшиеся зубы и переломаю ноги, — Больверк прищурился, кладя ладонь на рукоять топора. Вороны одобрительно загоготали, приготовившись к зрелищному соревнованию, друг напротив друга сидели Больверк и Сигбьорн, наёмники даже специально место освободили, в каком-то смысле, в целях своей безопасности, кто знает, что может взбрести в голову пьяному вдребезги варлу? Оба мужчин пили прямо из кувшинов, ничем не закусывая, Сигбьорн травил шутки про то, как будет легендарным топором Больверка рубить дрова, сам берсерк молчал, уже представляя, как будет пересчитывать рёбра безрассудному варлу. Фолька с интересом наблюдала за мужчинами, они пили уже несколько часов, давно небо окрасилось в синий и кое-где из-за облаков повылезали звезды, как люди говорят — души, неужели им так интересно понаблюдать да соревнованием варлов? Брёвна медленно тлели, освещая все вокруг ярко-жёлтым, вокруг костра трава иссохла и покрылась пеплом. Тихо, словно все замерло в ожидании. Постепенно бочонки, предназначавшиеся для всех, опустошались и никто не хотел сдаваться, было видно, что оба варла — заляпанные в мёде и со стеклянными глазами пили, не осознавая вкуса, словно воду, быстро глотая пряный сладко-горький напиток, блевать было нельзя, так что никто не совершал резких движений.  — Давай сдавайся, Кровавый Топор… — Сигбьорн приподнял голову и опрокинул ещё один рог, — скал! — он сморщился, вытирая ладонью усы. Больверк лишь приподнялся и попытался отвесить подзатыльник наглецу, но не дотянулся, плюхаясь обратно, как только почувствовал позыв изрыгнуть из себя всю отраву. Варл хохотнул, приговаривая, — я же говорил, тебе меня не перепить, — он склонил голову набок, рыгая.  — Да я просто убью тебя, вот и все, — Больверк сплюнул горькую вязкую слюну и поднялся, взмахивая мускулистыми руками. Наёмники одобрительно закричали, собираясь вокруг варлов и постукивая кулаками по умбонам. Что самое дурацкое, думала Фолька, что Больверка не переубедить, ну и пусть тогда сам по роже получит и мучается от головной боли. Больверк пошёл на таран, стараясь подхватить и опрокинуть противника, Сигбьорн еле остался на ногах, очень удачно врезавшись в дерево и ударил кулаком наугад под дых берсерку, тот что-то прорычал, отходя на пару шагов назад и замахнулся, точно ломая нос рыжему варлу. Сигбьорн не обратил внимания и, лишь рассвирепев, кинулся на Больверка, берсерк опрокинул варла, однако тот все-таки успел ударить его в бок, но Больверк стерпел и залез на него сверху, принялся выбивать зубы, как и обещал, он бы не остановился, если бы не то, что его начало тошнить, плохая была идея пить на голодный желудок. Сигбьорн столкнул с себя блюющего одним мёдом Больверка и попытался встать, утирая кровь с лица и улыбаясь.  — Ничья, — прохрипел он, усаживаясь на земле,  — Какая ничья?! — послышался удивленный возглас из толпы, — он тебе рыло начистил!  — Он обблевался, это против правил, — смог выдавить из себя Сигбьорн, сморщившись. Он протянул окровавленную ладонь берсерку, но Больверк лишь плюнул в его сторону. Оба варла уснули прямо на земле, но споры Воронов о том, кто же победил, ещё долго продолжались. Каменные столбы словно держат небо. Он бродит по холодным коридорам, ощущая, что знает эти дороги, как свои пять пальцев. Его шаги тяжелые, звонким грохотом каменных доспехов разрезается тишина. Он подходит к осколкам — острые, они утыкаются в небо и светятся пурпурным. В отражении он видит жёлтый. Да сколько можно? Кто он такой? Почему он — отвратное подобие человека ещё жив? Кто? Почему не снимет маску и не явит своё настоящее лицо? Он бы содрал с себя кожу, чтоб выбраться из тела Сундра, но руки его не слушаются, как бы он ни старался. Беспомощный и жалкий — как щенята, которых поедает мать. Слабый и глупый — как храбрые воины, идущие на верную смерть. Противно, он бы блевал, если мог от этой синей рожи, он бы изрыгнул свои внутренности, без возможности запихнуть их в себя обратно. Он бежит, ударяясь головой об стену, он чувствует, как обсидиан врезается в череп. Как тёплая кровь заливает лицо. Хруст и тишина. Громкая. Опять сны. Опять эти глаза. Из-за выпитого он не может нормально двигаться, но с трудом встаёт и пошатываясь, направляется к бочке с водой. Перед глазами все словно трясётся, Больверк бы лёг спать обратно, но этот хруст он до сих пор слышит в ушах и ему хочется выть. Почему? Почему? Он мертв, мертв! Его прах разлетелся по Изнанке, но эти сны — словно дух, навязчивая муха находит его вновь и вновь, стараясь прогрызть дыру в черепе. Он бы пришиб её, если б не вероятность того, что этим ударом он размозжит себе голову. Светло. Солнце ещё не встало и город спал мертвым сном без сновидений, ни ветра, ни звуков, сухая картинка размывалась перед его взором — холодная. Сны гораздо реальнее, чем он сам. Больверк отошёл от лагеря и сел на поляне, вглядываясь в траву под ногами, выдрать бы себе клочок волос, переломать пальцы, выворачивая в суставах, скинуться бы с обрыва, разбившись об острые камни. Сгнить бы под палящим солнцем, как осенью листья гниют во влаге. Раствориться бы, отдать последний кусочек своей души земле. Израненные и поверженные хотят только покоя. К сожалению, медведи не летают, — пронеслось у Больверка в голове, Уже не страшно, даже не больно. Лишь жёлтый. Перед глазами, под ногами и в сердце — ядовитый, кислый, иссушающий изнутри. Он вновь тонет в этом море. Но разве море настоящее? Он вновь умирает под палящим солнцем. Но разве солнце правда так печёт? Он вновь гниет в болоте. Но разве болото давным-давно не иссохло?  — Почему не спишь? — Фолька, невыспавшаяся, присела рядом, всматриваясь в отсутствующее выражение лица варла.  — Опять кошмары? — она поджала губы, протягивая Больверку кружку с водой.  — Ответь хоть что-нибудь,  — Этот Сундр никак от меня не отстанет, — прохрипел Больверк, отпивая из кружки, — меня блевать тянет от его рожи, я бы раскромсал ему лицо, Фолька молчала.  — Я устал. Устал так, что готов спрыгнуть с этого обрыва, что готов сам себе горло перерезать, — правда ли готов собственным, кровным оружием убить себя? Воительница продолжала внимательно слушать. Кажется, Больверк был доволен этой паузой. Небо окрасилось в белый и зашуршали деревья. Он расслабился, оперевшись обеими руками о землю и вздохнул, ведь когда выплевываешь тяжелые камни, душе становится легче. — Может, — он запнулся, медленно, словно реки в него втекало нечто потерянное, по капельке, но разве то, что он жив — не знак, что стоит один раз преодолеть самое сложное препятствие и обрести вечное счастье? Обрести веру в своей победе? В своём неизлечимом геройстве и силе, что всегда текла в венах? Снег. Колючий снег. Он помнит. Помнит, как трескалась кожа, как пил растаявший снег с ладоней. Помнит земляной вкус мха во рту. Помнит. Все помнит. Все свои победы и неудачи. Он не сорвётся, хоть и ходит по краю. Он плюнет в лицо судьбе и если его судьба — Громобой, он плюнет в лицо ему. Разве ради этого он шёл через льды, через стужу, разве для это спал в снегу, разве для этого убил медведицу, разве для этого размозжил ей череп, обливаясь кровью. Разве зря он вновь переродился? Получил второй шанс? Нелепо было бы упустить его. Остаться слепым и сорваться в пропасть. Сила воли — вот самое главное, вера в себя — вот, что должно преследовать по пятам и поднимать дух, когда тот рассыпается, раскалывается на кусочки. Разве может он его потерять? Разве может вырвать ещё кусок из сердца? Разве останется от него тогда ещё что-то? — Мне уже лучше, — соврал он или нет, сам не знал, но наклонился и сорвал белый цветок, вертя его в руках, всматриваясь в жёлтую сердцевину, пыльца с которой разлеталась, источая сладко-горький запах. С Фолькой ему стало немного спокойнее, так что, может он и не соврал, он даже не хотел спрашивать, почему она пришла именно сейчас. Он чувствовал, как пахнёт трава и гладкий стебель в руке. Тяжесть не отступила, но ядовитый жёлтый побелел, словно начал рассыпаться, будто скалы, будто броня драгов под мощными ударами. Словно вновь он увидел солнце над собой. Словно звезды вновь указали ему путь и он обязательно воспользуется этим. Светило поднималось, словно золото, оно светило ярко, самозабвенно, как светят одинокие звёзды ночью, как кидаются под нож лучшие воины. Под ногами рассыпались цветы, раньше их не было видно, но сейчас они начали раскрывать нежно-розовые и бархатные с жилками в середине, голубые, ярко-жёлтые, от которых пахло особенно сладко лепестки навстречу солнцу. Тишь.  — Ты знаешь, что за нами следят Арберрангские стражники? — внезапно спросила Фолька,  — Конечно знаю, — ответил Больверк безразлично,  — И что мы будем делать, когда нас выпрут?  — Откуда я знаю? Придумаем что-нибудь, — с раздражением проговорил берсерк, выбрасывая цветок. Это ведь вопрос совсем не про стражников. Это вопрос про него, про командира Воронов.  — Мне оставить тебя? — спустя какое-то время тишины спросила Фолька, подавив зевок и уставившись на розовеющее небо. Она была готова уйти, хоть и заметила странную перемену настроения варла. — Нет. Останься. Кажется, она улыбнулась.  — Ты справишься с этим, я верю в это, — воительница повернулась лицом к Больверку и добавила, — и ты поверь, — она прикрыла ладонью лицо, чтоб укрыться от лучей, — неужели все это было зря?  — Я верю, — Больверк остановился, — тебе, Фолька. У него не было причин не доверять, не было ещё каких-то слов для неё, уютная тишина, прерываемая лишь шелестом листьев и травы действовала убаюкивающе и Больверк словно забыл все те тяжести, что пережил, словно все раны на его сердце начали медленно затягиваться, оставляя лишь розовые рубцы. Он хочет жить. Хватит больше одиночества, он не примкнёт к людям, но и не будет горделиво отворачиваться, когда следовало бы повернуться и открыть лицо ласковым лучам солнца, сладко-горькому аромату трав, приятным прикосновениям жизни. Он ухватится за них и вместе с ними умрет. Отступать поздно. Что бы Больверк не чувствовал до этого, все-таки он был рад, что сейчас не один смотрит на медленно ползущее вверх солнце, что рядом с ним Фолька, всегда верившая в него.