***
Зелёными облаками раскинулась листва деревьев, освещаемая тёплыми лучами солнца. Город ещё не до конца проснулся, а Больверк переходил через Старый брод, он хорошо помнил это место, как упал лицом в снег от истощения, как учил людей делать стену щитов, как твёрдо стоял, наблюдая за тем, как народ разбегается во все стороны, видя чёрную орду драгов, идущую прямо на них. Безглазую в теле Никельса, тогда он не смог её убить и Вороны бежали с поля боя, пока драги в безумии уносили своего Сундра. И гул, низкий протяжный, сам мост трясся от звука, от падающих тел, от грохота каменных доспехов. Разрушенные, искажённые дома, маленькие пристройки, покосившееся, покорёженные куски металла и дерева, так сильно напоминающие щиты, Больверк хотел поскорее покинуть это место, здесь дул холодный ветер, хотя в Арберранге было тепло. Дорога. Опять варл оказался в дороге. Он всю свою жизнь находится в дороге, кочуя с место на место туда, где его наймут, он был почти везде и знал законы каждого леса и города, Берсгард — грязный, Стрэнд — жадный в стремлении кланов завоевать престол, в Древнюю рощу лучше не заходить, а Ланг-Лумский лес совсем не похож на создание Матери-Ткачихи. Но теперь дорога чиста, что он может встретить на ней? Группу усталых людей, ищущих себе дом? Тех, кто до сих пор сидит у Божьих камней и трясётся от страха, смотря на то, как из мертвой земли рвётся жизнь? Разве это опасности? Его дорога ведёт к власти, к стремлению жить и быть по-настоящему сильным, быть настоящим медведем — ползать на четвереньках и рыть землю носом, принюхиваясь. Он наконец понял, что ему нужно: проветриться, промерзнуть до костей на Севере, голыми руками убить хищника и вернуться победителем, решившим свою судьбу. Вот, чего он по-настоящему хочет, ему надоело трястись из-за снов, надоело чувствовать усталость в мышцах, надоело, надоело следить за этой кучей людей, видеть кислые рожи тех, кто не может постоять за себя. Скорее всего, скоро Арберранг перестанет нуждаться в помощи Воронов, Больверк не знал, когда это произойдёт, но знал, что просто так держать в таком огромном городе группу опасных наёмников никто не будет. Что же, значит сам Денглр облил его дорогу золотом. И он с удовольствием по ней пройдётся. Холодные тени залегли в небольшой рощице, освещаемой лишь яркой полной луной, Больверк лежал на прохладной земле, связных мыслей в его голове не было, и он просто наблюдал за скоплениями звёзд, за ветками, которые трепал ветер и вскоре уснул. Неприятно, как будто по колено погряз в болоте и зловонная зелёная тина липнет к ногам, комкуясь. Варл открыл глаза: дождь, неплотный туман залёг в подлеске. Больверк поднялся на ноги, запрокинув голову и раскрыв рот. Следовало бы найти еды, но в таком жалком скоплении невысоких деревьев никто, кроме жилистых кроликов не водится. Берсеркер видел расщелины, пропасти, где земля уходит из-под ног, трещинки, которые словно паутина покрывают поверхность почвы. Змей их создал. Он двигал горы и ломал каменные породы своём большим мощным телом, теперь весь мир выглядит по-другому из-за этой туши и Больверку это не нравится, но даже несмотря на это Лансбридж продолжает стоять, видимо, мастера из Биндала действительно хорошо постарались. Дни, похожие один в один, медленно тянулись, пока Больверк двигался вперёд. Ему удалось словить себе кабана, он бы убил ещё, но все остальные с шумом разбежались, так что варл решил не тратить время. Но еда кончилась, а вода тем более, ведь до Синей реки идти ещё долго. Туда валка когда-то сказала сбросить ему повозку с Громобоем, от этой мысли его передернуло, и он оглянулся, но увидел лишь дорогу, по которой шёл. Раньше бы такого не произошло, теперь он не может отправиться на все четыре стороны, он привязан к Арберрангу, он скован своими видениями, но разве не для того, чтоб вновь обрести себя он отправился в путь? Может это и не поможет вовсе, может нужно было остаться там, со своими Воронами? От Воронов мало что осталось, Больверк вспомнил холод снега в руке, когда отдавал дань павшим и вздохнул, сейчас Вороны — просто бедствующие, ищущие себе место, а берсерк, будучи их командиром должен найти выход, да? Да. В тени у камня, близ Уитхагра, что был до нашествия драгов торговым городом людей, варл увидел лужицу и примкнул к ней губами, выпивая воду. До Синей реки оставалось рукой подать и Больверк, приободрившись, зашагал гораздо быстрее. Вот она: кривой берег и огромная расщелина вдалеке, которой не видно конца. Варл ступил в воду. Холодная и очень-очень глубокая. Больверк слышал, что люди, которые ныряли туда, видели сокровища на дне. Но варл был уверен, что если бы там действительно были сокровища, то их бы давно уже выловили. По крайней мере, он бы сам так сделал и сбагрил бы половину кому-нибудь за выгодные услуги. Больверк нырнул и открыл глаза, поплыв вперёд мощными рывками. Через какое-то время он перестал видеть дно, лишь блестящая синева была у него перед глазами, и он всплыл на поверхность, чтобы выдохнуть и вдохнуть. Чёрные волосы прилипли ко лбу, а усы скомкались, варл фыркнул и нырнул обратно, плывя ко дну. Наконец он увидел перед собой камни и чуть рогами не влетел в дно. Больверк повертел головой, рассматривая гальку с песком и нахмурился. Ничего там нет, как он и ожидал. Вечно людишкам деньги мерещатся. Он всплыл на поверхность и выплюнул воду. Вечерело, стоило бы найти место для ночлега и закопаться под ветки. Варл срубил несколько деревьев, растущих неподалёку. На самом деле, боевой топор — не то, чем можно так смело рубить древесину, но таким образом Больверк лишь проверял совесть кузнеца, которому притащил зерно и золото на переплавку. Тот не обманул, топор действительно неплохой, пожалуй им и будет варл колоть дрова и пробивать черепа обухом.***
Фолька не была хорошей лазутчицей, но передвигалась тихо, ведь раньше буквально жила в лесу, среди массы деревьев. Она могла бы отправить кого-нибудь помельче и скрытней, но здесь доверяла только себе. В последнюю неделю, пока Больверк отсутствовал, воительница приметила, что слишком много городской стражи крутится вокруг их лагеря. Возможно, они решили восстановить свои ряды и поэтому сейчас их стало больше. Но она хотела проверить. Женщина не могла выделить других причин, ведь Вороны ответственно выполняли свою работу, ловя воришек и неудачных мародеров, связывая и сажая в яму, как говорил Больверк. Что им нужно тогда? Она ходила вокруг лагеря и высматривала подозрительных людей в выделенном им месте. Деревья — нетронуты, кора — целая, ни одной веточки не отрублено, но Фолька заметила примятую траву. Это ещё ничего не доказывало, так что она продолжила обход. Дошла до ворот, ведущих в другое кольцо Арберранга, их почти никто не ремонтировал, ведь на отшибе жило много преступников. Женщина фыркнула и пошла назад другой дорогой, и не зря: в той стороне, куда обычно ни Вороны, ни люди не совались, приставили вооружённых стражников в цветах Арберранга. Один из них сидел на пне, а другой облокотился о большое раскидистое дерево с пурпурной листвой, его маленькие листики источали сладкий дурманящий запах. — Вы чего тут делаете? — Фолька нахмурилась и подошла на пару шагов, стиснув копье. — Не твоё дело, женщина, — последнее слово один из них, в закрытом шлеме произнёс с презрением. — Это приказ короля, ты же понимаешь, что у нас нет права его обсуждать, — ответил другой мужчина, — тебе лучше уйти. Фолька кивнула и развернулась: — Что же, теперь все ясно, — тихо проговорила она, возвращаясь к своим.***
Больверку пришлось обходить длинную расщелину, перекрывшую дорогу. Это заняло много времени и он вымотался. Наткнувшись на ещё одну пропасть близ Южного моста, он остановился на привал. С утесов можно было увидеть лоскутки океана — синие, сливавшиеся с небом, здесь было ветрено. Больверк знал, что приближается к своей цели. Если ему повезёт, он найдёт лодку и поплывет прямиком к Карлсфьордам, а там уже ледяная пустыня и медленно плывущие айсберги. Место, где ему будет спокойно. Больверк чувствовал холодные ветра, покалывающие кожу. Каждое дуновение вызывало лёгкий озноб, но варл привык к северным ветрам, как никто другой. Пошёл снег. Сначала маленькие снежинки невесомо укладывались на землю и таяли, насыщая неплодородную землю влагой, а потом хлопья снега закружились в небе, сталкиваясь друг с другом. Небо заволокло тучами и снега стало ещё больше, земля покрылась тонким слоем неблестящих слипшихся снежинок и примёрзла, хвойные ветки припорошило, и изумрудный стал серым. Варл устроился между деревьев и решил переждать непогоду. Вполне возможно, что снег повалит ещё сильнее, тогда он не сможет найти дорогу и только зря потеряет своё время. Холодно. Так холодно, он не чувствует ног. Сухая кожа трескается, кровь мёрзнет на морозе. Белый ослепляет. Впереди лишь чёрные деревья, их тонкие ветки путаются друг с другом, заслоняя небо. Так тихо. Лишь звук снега, сминающегося под шагами. Ему нужно бежать. Нужно бежать. Хоть куда, лишь бы спастись. Они ищут его. Они растерзают его, сломают пополам. Драги. Он слышит их дыхание, хочет сорваться с места, но не может. Нужно открыть глаза, показать, что страху нет места в сердце, но он не может. Ему страшно. Так страшно, что хочется выть. Они повсюду, он знает. Они видят его, где бы он ни был. Бесполезно. Все бесполезно! Он падает на колени и ложится на снег. Он не чувствует холода, лишь что-то жжется в груди, ему жарко. Скоро пройдёт, он уверен. Больверк открыл глаза, он лежал под снегом и трясущимися руками попытался убрать его. «Нужно подождать, пока дрожь пройдёт». Снег продолжал валить. Совсем темно, ни звёзд, ни Луны. Он совсем один здесь, без живых или мертвых, лишь наедине со стужей. Он не смог уснуть во второй раз. Каждый раз, как варл закрывал глаза, ему слышался сиплый хрип позади. Больверк не оборачивался, лишь бессмысленно смотрел на снежинки, кружащие в воздухе.***
Вот он — Стрэнд, разрушенный драгами, искажённый Тьмой, холодный и безжизненный, точно такой же, как и все остальные города, через которые он проходил. Тут и там видны осколки чей-то жизни, будь то хлев, покосившийся дом с потрескавшимся балками, рынок и пепел, вмерзший в землю, все это стало простым вместилищем для трупов. Но все же Больверк прихватил с собой большое металлическое ведро, оно ему понадобится. Он не хочет здесь задерживаться и искать ещё что-то полезное. Хоть мертвым и не нужны побрякушки, Больверку они не нужны тем более. Холодный воздух жёг неприкрытый торс, кончики пальцев синели от стужи. Чем дальше, тем холоднее. Варл знал и твёрдо шёл вперёд, застревая в сугробах. Снег заваливался в ботинки и те мокли, замерзая. Какая разница? Он хотел есть, погреться чей-нибудь кровью или зарыться в сугроб, но прямо перед ним возникла так называемая Левая стопа. «Чего только не придумают люди», — он сплюнул вязкую слюну и уставился в лёд, присыпанный снегом. Варл сделал шаг вперёд и топнул. Лёд затрещал, словно дерево вырвали с корнем, поползли длинные трещины, сквозь которые начала заливаться вода. Лёд заблестел, погружаясь в воду. Здесь пройдёт лодка. Только Больверк видел, во что они превратились — трухлявые бадьи, которые мигом уйдут под воду, не выдержав его. Он не был корабельщиком, но ему предстояло пройти к острову. Там его цель, к которой он так упорно шёл, цеплялся руками, ногами и зубами, там его цель, ради которой он готов разбить голову и убивать голыми руками. Совсем скоро. Он выпускал пар, когда дышал ртом. Воздух был такой холодный, что Больверк закашлялся, опять сплевывая слюну. Он так устал. Казалось, что Больверк ничего не найдёт впереди, в этих холодных снежных просторах, но у него не было дороги назад, он не мог развернуться и уйти. Он не чувствовал ног последние несколько дней, кожа натянусь от холода и трескалась. Варл упал на лёд плашмя. Какая глупая смерть, отвратительная. Он бы блевал, если б было чем, он бы кричал, если б у него был голос. Темно, темно, как в коробке, как в доме без окон, синий снег, чёрное беззвездное небо, вот и все, больше ничего нет, только Больверк, чувствующий дыру в груди, которой никогда не было. Дыру — огромную, через неё свободно дует ветер, подхватывая за собой силы и надежду. Тихо. Только слышно, как сердце бьется. Скоро перестанет. Он закроет глаза и не проснётся, его труп обглодает кто-нибудь: морж или медведь. Какая разница? Почему сейчас он должен умереть? Посинеть от холода и прилипнуть ко льду так, чтоб отодрать без плоти? Почему он вновь должен сгнить изнутри, замёрзнуть, превратиться в камень? Почему сейчас золото обратилось в лёд? Почему он опять ничего не чувствует? Почему не борется за жизнь, почему не рвёт когтями, не вцепляется зубами за самое дорогое? Почему не рычит, пытаясь защититься? Почему не выпрямляется, почему лежит, раскинув руки, словно птица, готовая улететь? Почему же тогда не летит? Почему небо такое чёрное? Как бездна, в которую ему пришлось прыгать, как его душа, осквернённая плевком, растерзанная лапами? Почему так холодно? Светлая лазурь. Ослепляюще-чистая. Откуда столько света? Больверк зашелся сухим надрывным кашлем, вставая на колени и опираясь ладонями в лёд. Снег под руками стаял и он видел свои отпечатки. Он живой. Больверк улыбнулся, если бы мог двигать посиневшими сухими губами, он оперся на ногу и поднялся. Слабость разлилась в конечностях и он направился вперёд, хоть и пошатываясь, но любой бы сказал, что его походка — походка настоящего гордеца. Больверк родился заново и не хотел терять свой шанс. Теперь он не совершит ошибок, теперь он будет внимательнее, теперь он будет сильнее, теперь он будет упрямей, чем когда-либо. Вот оно — золото, прямо под ним, как же он ошибался, видя снег, это лёд! Он блестел под солнцем ослепляюще-ярко и именно этот свет служил ориентиром, именно этот свет давал надежду, это светлое небо, чистое, словно вода в море, это солнце, жгучее в своей яркости, новый, обновлённый мир после кончины, вот он! Больверк зарычал — хрипло, голос его пропадал на несколько мгновений и вновь проявлялся, разносясь по округе. Вот оно — в его рыке мощь, та сила, которая всегда текла в его венах, горячая и яркая. Вот оно — он будет жить. Он будет идти вперёд, пока не замёрзнет, пока не обратится в лёд, пока от истощения у него не подкосятся ноги. Он будет жить, пока может держать топоры. Он будет драться с судьбой, даже если от страха затрясутся руки.***
Фолька сидела у моря. Было так тепло, она спряталась в тени деревьев. Всё расцвело, цветы — белые, нежные в своей невинности, жёлтые с яркой сердцевиной и резными лепестками, розовые, словно закатное небо на тонком блестящем стебельке, нагретая солнцем свежая трава, такая трава словно дышала, наполняя воздух горьковатым запахом. Так хорошо было опустить руку в тёплую воду, почувствовать, как она обволакивает. Но воительница лишь смотрела вдаль, в бескрайнее море, казавшееся ей таким неживым, она кусала губы. Больверка не было уже почти месяц. Может он умер? Или забыл о Воронах, о ней и ушёл жить в леса, как медведь? Жуёт сейчас ягоды, спит в берлоге и лазает по деревьям, нет. Он никогда их не бросал, всегда возвращался, побитый, злой, но находивший дорогу назад, в этот раз ничего не поменяется, по крайней мере, Фолька на это надеется.***
Если медведь охотится, его не видно. Лапой он прикрывает свой нос и зорко глядит. Он может увидеть свою жертву за много-много километров, Больверк пока что не видит, лишь бродит, щурясь от света. Вдалеке он увидел тёмные столбы нескольких деревьев и поспешил к ним. На темной холодной коре рос светлый мох, который Больверк бесцеремонно сорвал и сложил в рот, тщательно прожевывая. На других деревьях он тоже нашёл небольшие кусочки мха и съел. Больше ничего не было, ни кустов с ягодами, ничего. Он грел снег в руках и выпивал воду, это был его первый приём пищи за несколько дней. Нужно немного отдохнуть. Больверк растирал конечности сухими руками и тренировался, отрабатывая удары топорами. Пора идти. Перед этим он влез на дерево: зацепился за толстую ветку, подтянувшись и обхватив столб ногами. Несколько движений и варл закинул ногу на ветку, перекидывая вес. Ничего, деревья крепкие. Светлые просторы, снег искрился под светом солнца, переливался, от деревьев ползли синие длинные тени, ещё что-то синее виднелось вдалеке, на горизонте. На льдинах его цель. Он близко. Что-то затрепетало у Больверка в груди и он просто глядел на синюю полоску воды у края неба. Медведица вывела медвежат на прогулку. Последние дни держался мороз, и только сейчас она может отвести малышей к воде, но отчего-то стоит на месте, нюхая воздух. Два медвежонка играют друг с другом, катаются в снегу и бьют лапами, фыркая. Их белая тонкая шёрстка лоснится, впитывая солнечный свет, морды медвежат в жирном молоке матери и чёрный нос блестит под лучами. Большие следы мамы-медведицы хорошо видны на снегу, тени делают их синими. Она хоть и кажется большой, но грациозно двигается, не издавая шума, ходит вокруг медвежат, насторожившись. Больверк не сказал бы, что ему повезло, но он никогда и не был везучим. Зато был стойким. Он докажет, что сильнее. Медведица отвлеклась на медвежонка и Больверк не имел права упустить шанс. Он метнул топор в медведицу, оставив верный Коготь. Топор попал в голову, но не туда, куда целился варл. Животное поднялось на задние лапы и взвыло, белый мех окрасился в красный. Медведица побежала к Больверку. Он знал, как дерутся северные медведи, но не успел уклониться от удара сверху вниз мощной когтистой лапой. Медведица неглубоко задела варла, повалив на землю, она склонилась над ним, занося лапу для бокового удара. Рана на её черепе кровоточила и кровь капала на лицо Больверка. Тёплая. Нельзя смотреть зверю в глаза, но Больверк смотрит в чёрные блестящие глазёнки, слышит её рычание и секунды для него проходят, как минуты. Он докажет, что сильнее. Ничего с того момента не поменялось. Больверк ударил медведицу в брюхо, раздробив ей ребро. Недостаточно сильно, чтоб убить, но достаточно, чтоб она отвлеклась и он смог выползти из-под её мощного тела. Больверк рычит громче, чем медведица. Гнев. Топор — продолжение его руки. Мама-медведица защищает своих детей, закрывая их от взора варла, те обеспокоено мечутся из стороны в сторону, нюхая воздух. Больше она не ждала и вновь напала на Больверка. Она должна защищать детей даже ценой своей жизни, такова её природа. Но варл напал первым, в этом была её ошибка. Больверк ушел от её удара и ударил её в горб, медведица поднялась на дыбы, рыча и взмахивая лапами, в слепой ярости она металась, тараня Больверка. Он пытался сохранить равновесие, переступая с ноги на ногу и замахиваясь рядом с раной. Что-то влажно хрустнуло и варл протяжно зарычал. Очень громко. Запрокидывая голову. Он продолжал наносить удары, перемазываясь в крови, он чувствовал её тепло, как она липнет и мёрзнет на морозе, кровь попадала ему на лицо, на грудь, но он этого не замечал, продолжая дробить череп уже мертвой медведицы. Дышать сложно, холодный воздух обжигал лёгкие, холодный пот лип к телу, перемешиваясь с кровью на его торсе. Он опустился рядом с тушей. Спокойно. Сердце быстро-быстро бьется, но Больверк чувствовал себя спокойней, чем когда либо. Под медведицей тёплая лужа крови, под ним лужа крови, рану на его груди щиплет, а ушибы от падения ноют, но он не обратил внимания. Больверк смотрел на медвежат. Они ходили туда-сюда, напуганные, внюхивающиеся. Он не будет их трогать. Варл поднялся ватные ноги, его потряхивало, но он схватил труп за лапу и потянул на себя, не поворачиваясь спиной к медвежатам, они пытались идти за ним, но после того, как Больверк рыкнул и взмахнул руками, в страхе разбежались. Труп ещё тёплый и берсеркер использовал возможностью погреться пару минут. Со снятием шкуры медлить нельзя, но у него нет с собой соли и он встал, всматриваясь в соленую воду моря, нужно вскипятить её, а чтоб вскипятить, нужен костер. Больверку даже не нужен топор. Он выдернул сосну с треском из промерзшей земли и отломил ветки. Нужно действовать быстро, не обращая внимания на то, что он не чувствует рук. Это даже хорошо. Руками он рыл землю, словно медведь, и положил кусок брёвна в ямку, из другого куска он сделал трут и точил конец палки. Дерево хорошо поддавалось и стружка плавно сползала в отверстие. Больверк катал между ладонями палку, растер ладони в кровь, но ничего не произошло. Он долго сидел на корточках рядом с бревном, ему хотелось выть, у него затекли ноги и заболела спина. Он зарычал и сломал палку, отбрасывая. Придётся попортить топор. Поблизости он нашел несколько серых камешков, искренне надеясь на их прочность, принёс их к своей основе для костра. Свой новый топор он уложил лезвием к труту, вытер кровь о юбку и дрожащими руками принялся бить камнем о лезвие. Должно получиться. Он убил медведя, он пришёл сюда, он выжил. Почему что-то должно поменяться сейчас? Удар за ударом. Удар. Удар. Ну же, хоть искорка! Кажется, появился дымок, а может это у Больверка в глазах поплыло, он не знал, сколько раз он бил по лезвию, но, кажется, не мог разжать пальцы. Он подул и дыма стало больше, запахло хвоей. Белесые облака поднялись в воздух, застревая в иголках сосен, Больверк подкинул стружку, которая осталась от палок и маленькие веточки, сухую кору — всё, что горит. Больверк построил шалаш из веток и грел израненные руки. Вот сейчас ему и нужно ведро. Отогрев руки, он набрал ледяной воды из моря. Она блестела и тонкие льдинки плавали на поверхности. Ведро не протекало, что безмерно радовало. Соорудив небольшой навес, он повесил туда ведро и принялся ждать, больше ничего не остаётся. Скоро нужно заняться верстаком. Вместо верёвок он использует ремни, но сначала выпотрошит медведицу, поест свежего мяса и займётся шкурой. Но нельзя допустить, чтоб она лежала больше суток. Иначе все зря, она сгниет и он сгниет здесь проигравшим. Он не знал, сколько бегал к морю, но теперь у него была соль, не много, но отступать Больверк не собирался. Уж точно не сейчас. Солнце ещё не поднялось, но варл уже снимал шкуру пластом: аккуратно, чтоб не задеть мясо вёл лезвием от нижней челюсти к хвосту, шкура хорошо поддавалась, и он сделал ещё надрезы вдоль лап, отмечая, как медведица со своим лоснящимся жиром и мышцами была похожа на человеческую женщину. С головой и лапами Больверк особо не церемонился, кое-где помогая топором в снятии шкуры. После он соскреб жир. Его было много, но это даже к лучшему, ведь это увлажнит иссохшую кожу на ладонях. Посолил её, тщательно натирая и просматривая, чтоб шерсть не начала преть. После Больверк подвесил её между соснами, чтоб проветрилась. Прозрачный мех кое-где окрасился в красный, но это было не так важно, больше его волновало то, насколько была здорова медведица, кровь которой он испил, когда проснулся. Он пожарил мясо и прямо с углём глотал его, толком не прожевывая жёсткую медвежатину. Ему должно хватить на обратную дорогу. Больше голодать он не хотел, хотя в особо суровые зимы мог не есть днями. Больверк лег на холодную землю, уставившись в тёмные кроны деревьев, застилавшие небо. Они немного шевелились, когда ветер раскачивал их, и варл находил это успокаивающим. Он один, но с ним его надежда, которая, как луна в небе, никуда не денется, даже если солнце вновь остановится.