Птичка

Свобода… Что человек вкладывает в это слово? Запах утренней росы. Шелест листьев в высоких кронах деревьев. Рассветы и закаты, встреченные с кем-то близким. Искренний смех дорогих ему людей. Я не была свободна. Окно, закрытое решёткой и досками, не пропускает и капли свежего воздуха. Только через маленькие щели можно увидеть отблеск яркого, почти забытого, солнечного света. По пению птиц, по шороху травы, по давно засохшими цветам в моей комнате… Я определяла время года. Сейчас, наверное, только наступило лето. Или весна? Не могу точно сказать. В этом месте нет ни календаря, ни даже часов. Остальные люди радуются пришедшему теплу, а я не могу. Пытаюсь, но не могу. Только бесконечная тоска и скука наполняют моё детское сердце. Для радости там не осталось места. Редкие встречи с няней уже давно перестали помогать. Все книги из нашей библиотеки были прочитаны по несколько раз и почти выучены наизусть, а стены моей темницы покрылись корявыми рисунками. Да я даже на гитаре научилась играть! Сколько я уже здесь? Сбилась на четвертом месяце. Наверное, когда я отсюда выйду… нет, если я отсюда выйду, то у меня будет клаустрофобия. Хотя в самом начале было не так плохо, как сейчас. Для меня дом всегда был лучше улицы. Я не любила подвижные игры, отдавая предпочтение книгам или настольным играм. Но иногда желание выйти на свежий воздух всё же появлялось. Тогда я садилась на лавочку и наслаждалась тёплыми лучами солнца. Ну, а что? Сидение на улице — тоже прогулка. Говорят, человек может привыкнуть ко всему. Это не совсем так. Он может приспособиться, смириться… но никак не привыкнуть. Люди не могут жить без общения. Даже самые закрытые и не переносящие других. Без социума им становится одиноко. Они чувствуют себя никому не нужными и брошенными всем миром. В первые недели я читала книги. Много книг. Потом слушала музыку. Смотрела фильмы. Рисовала стрёмные рисунки. Решила сделать небольшую перестановку… теперь у меня нет красивой вазы, раньше стоящей на тумбочке. Не стоило двигать её, не убрав вещи перед этим. Попросила Норико-сан научить меня вязанию. Не получилось. Пряжа никак не хотела ложиться в узелки, а иглы были слишком большими для детских пальчиков. Потом в одном фильме увидела гитару. Превозмогая свою лень, научилась играть. Не могу сказать, что стала профессиональным музыкантом, но простенькую мелодию сыграть теперь смогу. Уже через месяц я больше не могла находится в своей комнате. Стены давили на меня, каждый угол, каждая трещинка на потолке… Я плакала, молила, била двери до крови на нежных руках. Никто не отзывался на мои просьбы о помощи. А после таких эмоциональных срывов приходила апатия. Няня находила меня, сидящую на холодном полу. С причитаниями и слезами на осунувшимся лице укладывала в кровать. Плача, гладила по потускневшим волосам. Что-то тихо говорила мне, пока я не засну. Ещё несколько дней я ни на что не реагировала. Просто лежала в кровати и ела, уже надоевшую мне, однообразную еду. Много раз возникали мысли о самоубийстве, но каждый раз я отказывалась от этого. Кто сказал, что суицидники — трусы? Наоборот, они очень смелые люди, им больше нечего терять. Кому хватит решимости собственноручно убить себя? Сделать последний шаг? Опустить лезвие? Я — трусиха. И мне решимости не хватает. Знаю ведь, что будет после смерти. Это было бы слишком тяжело для меня. Такое решение проблем меня совершенно не устраивало. Да и где я найду лезвие? Морить себя голодом было долго и мучительно. Сделать верёвку из простыни не получилось. Оставалось только мучиться дальше. Кто знает, хорошо это или нет? Мать я больше не видела. Няня о ней говорить отказывалась. И я понимаю, почему. Некоторые слуги уволились по собственному желанию, пытаясь сбежать из этого места и сообщить о жестоком обращении с ребенком. Не знаю, получилось ли у них. Судя по отсутствию какой-либо помощи — нет. Надеюсь, они остались живы. А то с моей матери станется убить их, чтобы не придавать свои тайны широкой огласке. Жуть, конечно. После этого все работники нашего поместья стали тише травы. Никто не хотел провоцировать эту женщину. Мне давали всё. Чего бы я не хотела, в мою темницу приносили это. Однажды, я попросила надувной бассейн. И знаете что? Утром первым, что я увидела, был розовый бассейн с пластиковыми шариками! Это было неожиданно, но довольно приятно. Первые сорок раз. Просто представьте. Вы можете пожелать всё что угодно, если это поместиться в комнате. Любое животное, любую игрушку, одежду или драгоценность. Всё это вы получите на следующий день. Здорово, да? Но не в том случае, если это всё не нужно. Любой человек ответит вам, что это райская жизнь. Ты не работаешь, не учишься, занимаешься любыми делами. Тебе не нужно заботиться о деньгах или безопасности. Тебя всегда вылечат лучшие врачи, а повара приготовят всё, что ты попросишь. И я согласна с ними. Это действительно круто, жить так. Первую неделю. Может, первый месяц. Но не год. Скоро вам обязательно наскучит ваша комната-темница. Вас перестанет что-то удивлять. Перестанет интересовать новое. Вы перестанете желать чего-либо. Зачем, если вам всё дадут? Исполнят любой каприз? Это и есть моя золотая клетка. С шипами внутри. И выхода из этого ада не видно. Единственное, чего я хочу — это свободы. Я желаю в первый раз взлететь на своих крыльях. Попробовать пробежаться на своих новых ногах. Увидеть улучшенным зрением этот красочный мир. Услышать звуки улицы и большого города. Съесть что-то вредное, но вкусное. Пойти в кино с друзьями… Вот моё желание. И не нужны никакие игрушки, драгоценности или деньги. Да пусть у меня будет всё золото мира, всё отдам, чтобы просто выйти из этой тюрьмы! Лучше бы я родилась без причуды! Может тогда, я как и все наслаждалась бы хорошими оценками в школе, прогулками поздним вечером, первыми заработанными деньгами… Хотя чего теперь говорить. Мне нужно уметь находить плюсы во всём. Даже в самых плохих ситуациях. Так ведь? У меня есть крылья, и скоро я смогу летать, словно птица! Нескоро, но смогу! Со временем мои новые конечности немного потемнели и стали жёстче. Теперь в зеркале отражалась немного сутулая девочка, с небольшими серыми крыльями за спиной. Её тёмно-карие глаза смотрели со скукой, а неухоженные русые волосы давно пора подстричь. Ох, и это чучело — я? Как изоляция меняет людей, однако. Но для кого мне тут наряжаться? Для няни? Ну уж нет. Я слишком ленивая, чтобы делать это. Мои кривляния у зеркала были прерваны Норико-сан. Она быстро прошла в комнату, аккуратно прикрыв за собой дверь. Что это с ней? Обычно она спокойнее заходит… — Юная госпожа, мне нужно вам кое-что сказать… очень важное, — смотря на твоё нервное поведение, не могу сказать, что я рада этому, дорогая няня. — Госпожа… вы хотите… выбраться из этого места? Вот это поворот. И что за глупый вопрос! Конечно, хочу. Я желаю этого больше всего на свете! Никогда бы не видела эти бежевые стены с тысячью пятисот двумя коричневыми ромбиками! Меня наконец выпускают! И что на эту женщину, язык не поворачивается назвать её матерью, нашло? Осознала всю степень аморальности моего заточения? — Ваша мать ничего об этом не знает. Этот побег только наше решение, — всмысле, наше? В этом замешан кто-то ещё? Неужели герои, наконец, узнали обо мне? — Я, Хиро-сан и ещё несколько горничных поможем вам сбежать, Сэнго-доно. Только продержитесь ещё немного, прошу Вас. — Норико-сан уже не могла сдерживать слёзы. Неожиданно, но очень приятно. Хоть кому-то я нужна в этом мире. Интересно, почему не сказали героям? Есть у меня небольшое предложение. Кто моя мать? Генеральный директор самой большой и популярной компании, выпускающей снаряжение для героев. А кто герои? Покупатели этого снаряжения. Захотят ли они ссориться с человеком, продукция которого спасает им жизнь? Они же не дураки. Да и кто поверит, что такая женщина жестоко обращается со своей дочерью? Если они вообще обо мне знают. Няня рассказала мне о плане побега. Старый садовник сломает доски на окне и распилит железные прутья ночью. Она и ещё одна горничная украдут ключи от моих кандалов из маминого кабинета. После того, как они освободят меня, Хиро-сан приставит к моему окну садовую лестницу. Она будет немного коротковата, но это лучше, чем ничего. По ней я должна буду выбраться со второго этажа на улицу. Хотя я не боюсь высоты, мне немного страшно. Мои ноги всё ещё не очень хорошо меня слушаются, и вероятность падения увеличивается. Второй этаж находится не очень высоко, но для пятилетнего ребёнка это довольно опасно. После того, как я выберусь из комнаты, Хиро-сан отведёт меня к ограде. Там он специально выбил пару досок, чтобы я смогла пролезть. Не думала, что скажу это, но вредный старикашка не такой уж плохой. Дальше — сложнее. Мне нужно будет самостоятельно добраться до ближайшего города. Через лес. С моим топографическим кретинизмом… До своей смерти я умудрилась на поезде в депо уехать, а тут целый лес! Без ориентиров. Норико-сан пообещала показать карту и научить ориентироваться на местности. Без практики это ничего не даст, но хоть какая-то надежда не потеряться и дойти туда, куда надо. Наверное. Хорошо, что сейчас лето. Тёплые вещи были бы дополнительной нагрузкой. Да и шанс на выживание повышается. Когда я доберусь до города, мне нужно будет найти заброшенный парк и забрать оттуда деньги. Как эти добрые люди собрали для меня столько, не представляю. Если хлеб в Японии стоит около ста девяноста йен, что в рублях примерно сотка, то старом дубе меня будут ждать пятьдесят тысяч йен*! Я особо не считала, сколько это в рублях, но цифра-то большая. После меня подберёт кто-то из знакомых Норико-сан. Для встречи с ними, мне нужно будет прийти в старенькое кафе, и заказать там данго. (Интересно, это какой-то пароль?) Так что жди меня, долгожданная свобода! Но, как известно, любой план идёт не без осечек и ошибок. Наша проблема заключается в главной управляющей — Аризу. Очень принципиальная женщина, со всей ответственностью делающая свою работу. Договориться с ней не получится. Она всецело предана моей матери и не будет нарушать её приказы. Даже самые жестокие. Аризу на себя возьмёт Дайки-кун. Это сын одного из поваров, с которым я немного играла раньше. Главная управляющая очень любит этого мальчика, и есть такой слушок, что она влюблена в его отца. Этим мы и сможем воспользоваться. Норико-сан попросит Дайки поиграть с Аризу, а та не сможет отказать этому милашке. Вот тогда няня и украдёт ключи из кабинета, предварительно поставив около двери Кандо-сан — ещё одну горничную, помогающую нам. Это был самый опасный пункт плана. Никогда не знаешь, чего ожидать от людей. Вдруг управляющая захочет проверить кабинет? Тогда моей свободе придёт конец. И не только мне будет плохо, но и всем тем, кто помогает мне! А я не могу этого допустить. Не хочу, чтобы мои спасители страдали. Может я и чёрствый человек, но тоже испытываю чувство благодарности. Через неделю всё было готово. Я всё-таки смогла выучить карту, так что не потеряюсь. Няня принесла мне небольшой швейцарский нож, вот уж не знаю, где она его в Японии откопала. Там был и штопор, и отвёртка, и небольшие ножницы… так что не пропаду. Вот и настал день икс. Казалось, время замерло в ожидании решающего момента. Я нервно расправила свои крылья, потом сложила их обратно. Поправила лямку рюкзака со всем необходимым, покривлялась перед зеркалом. Немного прошлась по комнате, сделала небольшую разминку… Да что же это такое?! Где все? Куда делась Норико-сан? Может, их поймали? Или они не смогли украсть ключи? Или… Что я там хотела сказать дальше, никто и никогда не узнает. Я и сама не знаю. Тогда не до этого было. Вот совсем не до этой ерунды. Норико-сан пришла через несколько минут. Вот только она была не одна. Ещё издалека я услышала их шаги: тяжёлые и немного шаркающие принадлежали моей няне, а вот этот гневный стук каблуков я узнаю из тысячи других. До того, как распахнулась дверь, рюкзак полетел за кровать. Открытое окно было быстро прикрыто шторами, а я сама резко развернулась лицом к двери. И вовремя: бедное дерево стукнулось о стену с таким треском, что было непонятно, как ещё не сломалось. Первой я увидела Норико-сан. Она очень побледнела, а на виске была тёмно-красная кровь. Судя по цвету, давно засохшая и ставшая неприятной коркой. Следом за ней, держа в вытянутых руках маленький револьвер, зашла хозяйка этого поместья. Больше не моя мать, а только биологический родитель. Женщина цепким взглядом окинула комнату, немного задержав его на моей одежде. И вдруг победно усмехнулась. Не понимая, в чём дело, я посмотрела на свой наряд. Обычные тёмные джинсы, серая толстовка. Погодите… Чувствуя предательскую дрожь, понимаю, что у маленькой девочки, живущей целый год в закрытом помещении, никак не может быть в руках нож. Я не успела убрать его в карман! И эта роковая ошибка стоила мне всего. Весь план мог сорваться в эту минуту, что он, конечно, и сделал. — Так и знала, что вы что-то замышляете! — поудобнее перехватив револьвер, сказала моя биологическая мать. — С самого начала знала! Поэтому и поставила камеру в своём кабинете! Ха! И поэтому всегда носила это с собой! Так значит, с самого начала эта затея была бессмысленной… Ну, довольно предсказуемый финал. Что может сделать пятилетка, против вооруженного взрослого? Убежать? В закрытом помещении? Не смешите меня. Надеюсь, в моей следующей жизни всё будет по другому. К чему это? Если меня здесь не убьют, то я покончу с собой. Что угодно сделаю, только бы не остаться в этом доме. Не хочу больше быть птицей в золотой клетке. Я не вынесу этого снова. — Молчишь… Сказать нечего? Думали, сможете меня обмануть?! Думали, сможете сбежать?! Как бы не так! — вот теперь мне по настоящему страшно. Напротив меня, с оружием в руках, стоит сумасшедшая. И она точно не настроена на переговоры. — Все предатели были обнаружены, и они уже ждут своей участи в подвале! А ведь во всём этом виновата только ты. Какого это, осознать, что ты приговорила к смерти четверых людей? А?! Отвечай! Как это четверых? Я чего-то не знаю? Мне помогали только Хиро-сан, Норико-сан, горничная Кандо и неизвестный повар. Но Норико-сан здесь… О нет, пусть это будет не то, о чём я сейчас подумала… Пожалуйста!  — Чего ты добиваешься? Хочешь убить собственную дочь? — я всё ещё пыталась сохранять спокойствие. Однако близость потенциального убийцы не способствует спокойствию. Вот ни капельки. — У меня нет дочери! Моя плоть и кровь не может иметь причуду! Ты — лишь жалкая оплошность моей молодости! — она кричала всё сильнее, махая револьвером во все стороны. — Ошибка, которую я исправлю здесь и сейчас! Я не могла двинуться с места. Мой мозг понимал, что нужно срочно укрыться от опасного оружия, но тело не реагировало. Оно просто замерло посередине комнаты. Мне не было страшно в тот момент. Я уже знала, что меня ждёт после смерти и не боялась этого. Как тогда, на озере… Но даже спустя несколько секунд, боль так и не пришла. Хотя выстрел я слышала точно. Она промахнулась? Что-то капнуло на лоб. Красное… это кровь? Но чья? Резко вскинув голову вверх и открыв глаза, до этого закрытые от страха, я увидела Норико-сан. Она стояла лицом ко мне, с широко расставленными руками. На её лице была нежная улыбка, сейчас перекошенная гримасой боли. Она прикрыла меня собой, воспользовалась тем, что эта женщина отвлеклась на разговор и перестала следить за ней. А теперь стоит передо мной и улыбается. Ей ведь сейчас чертовски больно! Я уже вижу, как кровь пропитывает её светлое платье. Как красное пятно расползается на её животе, окрашивая белые узоры в алый. Слёзы, не переставая, текли из моих глаз. Это же моя ласковая, добрая и нежная няня! Норико-сан не может оставить меня одну. Не может! Она что-то тихо прошептала синеющими губами. Я, рыдая, кинулась к ней так быстро, как только могла. Тихим голосом она прошептала мне только одно слово: — Бе… ги… И я побежала. Бежала к свободе, оставляя позади себя умирающую женщину. Женщину, ставшую для меня настоящей мамой. Я оставляла её умирать! На мгновение обернувшись, я увидела, как Норико-сан из последних сил кинулась на свою убийцу, перекрывая ей обзор. И эта картина навсегда останется в моей памяти. Как лицо самого дорогого для меня человека искривляется в предсмертной агонии. Как она пытается сделать ещё один глоток воздуха, кашляя кровью. А эта женщина стоит и смотрит. Не понимает, как можно так поступать? Как можно защищать другого человека, а не себя? Буквально падаю в открытое окно. У самой земли крылья раскрываются, не давая сломать ноги. Бегу к лазу, не переставая вспоминать прошедшие минуты. Это не даёт сосредоточиться, но перестать думать об этом не могу. Как будто кусок души просто взяли и вырезали, а теперь на том месте огромная рана, не перестающая кровоточить. И никак не получается отрешиться от этого. Трясущимися руками пытаюсь убрать плющ, закрывающий проход в стене. Не выдерживаю и достаю швейцарский нож — последний подарок Норико-сан. Даже после смерти она помогает мне. Тогда как я могу разочаровать их всех?! Норико-сан, Хиро-сан, Кандо-сан, они умерли за меня! Поэтому, мне нужно сделать всё, чтобы выжить. Ради них, я буду жить! Пробираясь по узкому лазу, цепляясь слишком большими крыльями за колючки и ветки, я рвалась к драгоценной свободе. С комьями земли и грязи я вылезла за пределы этого жестокого дома, оставив за своей спиной ненавистную тюрьму. Вытерев грязными руками горькие слёзы, я ещё сильнее испачкала своё лицо. Теперь я точно похожа на бездомную. В трущобах за свою сойду. Моего грязного лица коснулись тёплые лучи заходящего солнца. Прохладный ветер взъерошил волосы и мягко потрепал одежду. Глубоко вздохнув и отбросив все сомнения, я смотрела вперёд. Передо мной находился лес, а сразу ним я видела огни ночного города. Это был Мусутафу. Город, где мне предстояло выживать.