***
Солнце, перекатившись на запад, держало рядом с собой лёгкий, будто облако, Фаст и круглую, наливную Виммиру. Гоуст убежал на восток. Летнее небо обрело едва заметные темноватые осенние краски, но деревья по-прежнему стояли ярко-зелёные. Слева начинались приземистые изумрудные горы. Позади них тянулись к небесам сизые горы-гиганты. Справа над сказочными белыми домиками с цветными крышами высился замок Лайтссонов. А посередине расположился волшебный бело-золотой зал. День назад зал представлял из себя молочного цвета шатёр. В нём с трудом помещалось с десяток эльфов. Но Ранимис Пласс, Джефф и несколько магов-силачей в зелёных робах превратили шатёр в длинную, как река, белую платформу. Платформа росла и росла, как грибы после дождя, а потом с одной её стороны вышла лестница, а с другой появилась стена. Затем сплошной скучный белый цвет на глазах оброс золотыми орнаментами: цветами, листьями, символами предметов из нордландских народных сказок, изображениями магических посохов и глаз добрых мистических животных. — Здравствуйте, уважаемые мистэльфы и миссэльфины, леди и джентльмены! — обратилась ко всем со сцены принцесса Валерия. Её причёска была всё той же стрижкой «боб», но выглядела как новая, отливая лунным светом. Её взгляд, как всегда, был необычайно живым. Беззащитные голые плечи держали эффектную, собранную гармошками ткань бело-серебристого платья. Каждому из тысячи зрителей — богатых деньгами или душой, или и тем, и другим, эльфу, полуэльфу или человеку — гармошки на ткани напомнили кристаллы слёз из «Сказки о страдающем эльфе». В этой сказке эльф нечаянно открыл портал, который унёс его далеко от дома, и долго-долго не мог ни отыскать родные края, ни встретиться с опечаленными отцом и матерью. Каждый, прекрасно зная насущные проблемы, провёл аналогию между «Сказкой о страдающем эльфе» и людьми. — Сегодняшний концерт, — произнесла принцесса, — будет посвящён всем. Людям, которым приходится трудно на Небе, но они не теряют надежды и мечтают о встрече с земными родными. — Валерия выдержала паузу. — Эльфам — неравнодушным хозяевам Неба, исполнителям воли Лучесара и сына его Назара. Полуэльфам — тем, кто не по наслышке знает о душах и о проблемах живущих на Земле и на Небе. Сегодня и отныне никто не почувствует себя слабым, больным или несчастным. С этой минуты я велю горестям и страданиям уходить из ваших жизней! А помогут нам в этом известнейшие, талантливейшие эльфы, люди и полуэльфы! Рядом с принцессой Валерией, точно её названая сестра, появилась Ребекка Тодитэссон-Поплар. Ничего в её распущенных русалковых волосах, чистых глазах и абрикосовом, с медными вставками, платье не выдавало недавних несчастий: никто бы не подумал, что её Выбьёрн Поплар невольно впустил в душу подселенца, что тот подселенец обговорил бывшую горничную и новую няню семьи Поплар-Тодитэссон, что сама Ребекка в последнее время начала бояться Выбьёрна, особенно после того, как день назад принцесса Валерия рассказала ей о невиновности миссэльфин Мэйнэльфс и Азимовой. Одно было не так: Ребекка улыбалась иначе; будто кто-то грубо велел ей «не смеяться, как дура». Но влиял так на Ребекку вовсе не подселенец. Просто она повзрослела… — Сегодняшний концерт, — добавила Ребекка, — наполнит всех и каждого самыми разными чувствами. Ностальгией и волнующей новизной. Грустью и радостью. Разбудет тайные желания и… — кто знает — заставит признаться в любви. — Даже тут её улыбка вышла скудной. — Как миссэльфине, совершившей ошибку, особенно виновной перед людьми, мне хочется подарить им что-то хорошее. Лучшим подарком для вас, земные мужчины и женщины, будет, конечно же, путешествие домой. Но-о-о… — протянула Ребекка, — сегодня для вас как никогда ярко засияет Небо. — А как же Небу не сиять? — игриво спросила Валерия. — Когда на сцене… Ребекка Тодитэссон-Поплар и принцесса Валерия прокричали единым звонким голосом: — РЕТРО-ГРУППА «СИЯНИЕ»! Раздалось несколько громких хлопков, и в сиреневой дымке возникли легендарные эльфийки, которые однажды первыми в Нордландии решили исполнять все песни на русском языке — главном языке земных попаданцев. Кому-то из «Сияния» было больше трёхсот, кто-то отпраздновал пятисотлетие! Немолодые, предсказуемо полноватые, уже не с теми чертами лица, участницы ретро-группы не растеряли обаяния и харизмы. Они пришли все… Все, кто когда-либо пел в «Сиянии»: в начале творческого пути и на заре карьеры, с несколько десятков или с сотню лет. Марго с её некогда белоснежными, сияющими от природы, а теперь выкрашенными в белую краску, седеющими волосами. Не та, уже не та… однако самая известная, неунывающая, весёлая солистка. Чернобровая, зоркая Кэтти. Натали с крупными чертами лица, с большими глазами, большими губами и всё ещё большим бюстом. Беленькая Танья, обладающая милым, меланхоличным голоском. (Глядя на неё, старенькие мистэльфы вспомнили её соло «Извозчик» — песню, которая поддерживала их во время рабочих поездок к крайнему северу и на восток Ллейланда, а их женщин — во время тоски за ними). Лайтта… Нежная, открытая Лайтта Владенебная смогла не только выйти победителем в борьбе с сектой, но и снова запеть в группе. Улыбчивая, мускулистая Ирэн. Сиреневая дымка, прежде чем раствориться, навеки связала великих певиц и подруг. Слушателям нравилось, когда они пели не втроём, не вчетвером, а впятером — как одно целое, не забывая никого! Мистэльфы и земные мужчины смотрели на «Сияние» с восхищением, по крупицам собранным за многие годы. Миссэльфины и земные женщины, хлопая в ладоши, сверкая, сияя роскошными и просто красивыми нарядами, хотели поскорее услышать главный хит «Сияния» — «Музыка ночи». Задрожали ветхие инструменты. Паутина и пыль исчезли от одного заклинания Марго. Марго и Танья уверенно подошли к микрофонам. Кэтти, Натали и Лайтта встали у барабанов и синтезаторов, извлекая из них быстрые, ритмичные звуки собственных юных душ: «Не зови меня домой. Скучно дома мне сиде-е-еть. Окунаюсь с головой В песен золотую се-е-еть. Снова в ночи, мама, я убегаю. Музыка ночи меня привлекает. Мне без её чар оставаться надолго нельзя. Музыка ждёт меня с друзьями. Музыка вечно будет с нами. И никакой тут не секрет: Без песен жизни нет. Я забыла все слова, Как должна на свете жи-и-ить. Неужели голова Не подскажет, что люби-и-ить? Снова в ночи, папа, я убегаю. В музыке, будто в огне, я сгораю. Без волшебства песен мне оставаться нельзя. Музыка ждёт меня с друзьями. Музыка вечно будет с нами. И никакой тут не секрет: Без песен жизни нет. Музыка ждёт меня с друзьями. Крепче, сильнее дружба станет. И никакой тут не секрет: Сплетенья лучше не-е-е-ет. Казалось, кто-то из гильдии магов прежде, чем найти портал в земной мир, изобрёл машину времени и прокрутил целые столетия перед глазами эльфов и десятилетия — перед глазами людей. Марго и Танья одними голосами вернули каждого в первые дни юности, в дни чистой любви и бескорыстной дружбы. «Что же вы делаете с нами?!» — хотел спросить один зрелый, лет четырёхсот, мистэльф. «Перестаньте, пожалуйста» — мысленно умоляла старшая миссэльфина. Обоим хотелось, чтобы солистки «Сияния» вернули им ощущение юности и её бесценных чувств, но оба боялись расплакаться. Впрочем… Плач — это выход чувств. А солистки «Сияния», наполняя души эльфов и людей до краёв, не позволяли выливаться их слезам. Их песни были подобны пытке — горькой и сладкой, искомой и пугающей. Девичьи голоса, синтезаторы, микрофоны да пара заклинаний, усиливающих звук, соединяясь с ностальгией, трогали запретные струны душ слушателей. Крепкая дружба. Яркая любовь. Музыка, музыка, музыка… Бесконечно много поисков себя через музыку, дружбы благодаря музыке. Вдохновение. Волшебство голубого вечера и магия беспробудной ночи. Мистический свет Виммиры. Время, повёрнутое вспять. Всё это оживало в голосах Марго и Таньи, в игре, в движениях Кэтти, Натали, Ирэн и Лайтты. А потом — в голосах, игре и движениях всех пятерых миссэльфин. Участницы «Сияния» словно приближали ночь — ту самую, решающую всё; ту, которой посвящали оды; ту, чьё существование без стыда и страха приравнивали к величию Лучесара и Назара; ту, которую считали сильнее дня. В какой-то момент сердца слушателей забились в едином ритме, и тогда, вдохновлённые, бесконечно живые, они услышали всего одну солистку… — Много лет, — сохраняя серьёзность на лице, завела речь принцесса Валерия, — в «Сиянии» пело четыре миссэльфины. Из группы исчезла одна участница. — Зал понимающе загудел. Было несложно догадаться, о ком говорила принцесса и почему именно она, а не Ребекка взялась объявлять певицу. — Лайтта Владенебная, обратившись к духовному развитию, отправилась на север Ллейланда к тёмному магу Виссариону. Обещая уединение с природой, подкупая речами о чистом воздухе и высоченных деревьях поплара, о невиданных зельях и таинственных заклинаниях, тёмный маг использовал души пленных. Он высасывал всю силу, всё добро, все радости из эльфов, попавших в его, как он называл, общину. Мне в одночасье приносит ощущения боли и чести знание, что именно мои родители, король и королева Кёрли, совместными с гильдией магов Оллова усилиями нашли общину Виссариона. Тогда произошла битва, во время которой тёмного мага убили, а те, кто не погиб от бессилия и пустоты в душе, вернулся к нормальной жизни. Среди таких эльфов была Лайтта. Раны, нанесённые Виссарионом… Принцесса Валерия помедлила. В её испуганном взгляде читалось: «Я не хочу взболтнуть глупость. Я не хочу причинить боль своими неправильными словами», а где-то в глубине души: «Я не хочу ошибиться, как Ребекка». Ситуацию спасла сама Лайтта. Улыбаясь, словно юная миссэльфина, на чью долю не успели выпасть невзгоды, Владенебная спасла ситуацию. -… затянулись, а шрамы на их месте не тревожат меня, — подмигнув принцессе, закончила её речь Лайтта. — Я снова здесь. Я снова со своими подругами. С вами. Это ли не счастье? Пройдя через беду, осознав ошибку, вернуться к тем, кого любишь! — Лайтта смотрела на «Сияние», на зрителей, и ей не хватало драгоценных моментов молчаливого общения: нужно было петь. — Сегодня я подарю вам то, что любите ВЫ. Песнь моего сердца, посвящение одному прекрасному человеку. К сожалению… к сожалению, — повторила она, чтобы кашлем подавить слёзы, — люди живут меньше эльфов, и его уже нет в живых. Вот какие шрамы не заживали… Владенебная, сделав, однако, вид, что всё хорошо, что нынешний брак с любимым эльфом вычеркнул из памяти былую любовь, раскрыла чувства в тихой, плавной песне «Ангел мой»: «Ты сейчас далеко — Где-то там в облаках. Ты сейчас далеко, Но в полёте легко Прикоснулся б к душе моей, да… Ангел мой. Пусть небесный гром Скажет мне, что с тобой. Ангел мой, Хоть чуть-чуть позволь Пролететь надо мной. Ты сейчас далеко — Средь заката и зорь. Ты сейчас не со мной, Но оставлю любовь, Чтоб, летя, ты забрать её смог. Ангел мой. Пусть же Арресан Скажет мне, что с тобой. Ангел мой. Миг пусть будет мал. Задержись хоть чуть-чуть Ты со мной… Ангел мой. Что не надо мне Знать ещё, просто скрой. Ангел мой. Хоть одной луне Расскажи, что с тобой. Ангел мой». Лайтта никогда ни в одном из интервью не говорила, как звали почившего человека, кем он был. Кто-то думал, что русским, и мог оказаться прав, хотя в Нордландию, как и в другие страны, попадали люди разных национальностей. Лайтта никогда не называла причины его смерти или гибели. Опять же оставалось только предполагать, умер человек от старости, когда чистокровная эльфийка всё ещё оставалась юной, или на него, беззащитного, не обладающего магией, напали злые магические существа. А может быть, Виссарион был виновен в его гибели. Наверное, эту тайну Лайтта никогда бы не раскрыла и унесла бы с собой на небеса — туда, где однажды будет со своей первой любовью. — Мне кажется, она этого парня даже сильнее, чем мужа, любила, — пожала плечами Надин. — И сейчас любит. Очень сильно. — Не знаю. Может быть. Мэри прикусила губу, проглотила слюну и потрясла головой. — Что с тобой? — забеспокоилась Надин. — Р-оодит-тели… — почти шёпотом ответила Мэри. — Мне сейчас, вот именно сейчас так захотелось, чтобы они узнали о моей любви к Сайксу, о твоей — к Алексу, вообще о тебе, о моей подруге. О том, как я уважаю принца Северина и что работала у Выбьёрна, что он хороший, просто… — О подселенце говорить не хотелось. — Чтобы они увидели меня на концерте. Надин с пониманием прильнула к охладевшему плечу Мэри. Мэйнэльфс возвела руки к небесам и тут же, стесняясь других зрителей, опустила их. Но взгляд её оставался обращён к небу. — Там что, правда сидят Лучесар и Назар? И сейчас вот ругают меня за то, что я в них сомневаюсь? Ничего кроме первых розоватых облаков и наливающихся, обретающих чёткие очертания лун Мэри в вышине не видела. — В том-то и суть веры: не знать, что там, где там, а просто верить. — Я хочу знать наверняка, — тихо, но с силой сказала Мэри. — Мне важно, чтобы родители меня видели! Больше она не сказала ни слова. Всё остальное варилось, как некое тяжёлое, со сложным составом, зелье, в её голове. Мэри вдруг представила, как это — если в скором времени не станет Сайкса Роднаса, пусть сейчас он жив и здоров, если мир Неба его потеряет. Представила, что так же может не стать и Алекса Фишермана. Её ужаснула мысль, что однажды все четверо из их несостоявшихся пар умрут… На Мэри накатила тоска, впору зовущаяся смертельной. Надин, должно быть, думала о том же самом: о смерти, о разлуке, о страхе за жизнь ближнего. — Миссэльфина Азимова? — неожиданно спросил мистэльф в белой робе волшебника. — Миссэльфина Мэйнэльфс? Мэри и Надин вздрогнули. Какой-то неизвестный прокрался к ним через толпу опечаленных, изумлённых песней «Мой ангел», слушателей. После случая с тёмным магом миссэльфины опасались внезапных появлений незнакомцев. — Не бойтесь, — стараясь вести себя скромно и ненавязчиво, произнёс мистэльф. — Меня зовут Джефф. Я работаю в гильдии магов Оллова. Ранимис Пласс попросил меня присмотреть за вами, побыть рядом в связи с… последними событиями. Надин нашла взглядом Ранимиса. Ярко-белый одеянием, с седыми волосами, он стоял поодаль с кипой бумаг и стаканом лимонной воды. Мистэльф Пласс кивнул миссэльфинам. Мэри облегчённо улыбнулась Плассу. Надин помахала ему рукой. Слава богам, что этот Джефф оказался не самозванцем, а в самом деле юношей, о котором недавно упомянул Пласс. — Глава гильдии говорил нам о вашем приезде. Что ж, очень рада с вами познакомиться. Но учтите, Джефф, я такая, что проследую за своей любовью хоть на край света! — воскликнула Надин. — И Мэри тоже. Так что вам придётся красться за нами тенью. — Раздвоиться на тени, — поправила Мэри. — Без проблем! Но всё же не советовал бы вам уходить далеко. А кто ваша любовь? — спросил Джефф. Миссэльфины пожалели бедного Джеффа и назвали только имена. Слишком много и слишком долго пришлось бы рассказывать им о чувствах, и совершенно неправильно было бы посвящать в них незнакомца. Понимающе кивнув и сказав пару приятных слов о творчестве Алекса и Сайкса, Джефф выразил очарование эльфийкой и полуэльфийкой. — Миссэльфина Мэйнэльфс, я видел, как вы плакали. Песня Лайтты задела в вас что-то личное… И я не стал подходить сию же минуту. Не жалею, что подошёл сейчас: я должен был выполнить просьбу главы гильдии, к тому же, вы очень прекрасны. А вы… Миссэльфина Азимова, признаться, я буду немного завидовать Алексу, когда он в свадебном костюме возьмёт вас, в белом платье и с цветами, за руку и проведёт к алтарю. — Эти мужчины… — смутилась Надин. — Вы шутите. Я совсем не уверена, что когда-либо выйду замуж за Алекса, хотя очень хочу этого, потому что люблю его. Ей уже доводилось слышать «Вы красивы», «Вы прекрасны», «Вы волшебны» от тех же эльфов, полуэльфов и людей, которые через месяц, неделю или на следующий день с гневностью и смехом твердили: «Как ты могла подумать, что красива?» или «Я обманывал сотню дур. Не знал, что поведётся сто первая. Ха-ха». Череда чужих дурных поступков превратила нежную, наивную Надин в активистку. С годами Надин заметила, что её гневность, её пыл, даже если восстанавливал справедливость, рушил что-то у неё внутри. У земных попаданцев есть выражение «очернять душу»; так вот, в душе Надин появлялась не чернота, но столь же вязкая, отталкивающая серость. С недавних пор Надин смягчилась, ощутив, что серость покидает её, точно хворь — здорового эльфа. Её сердце полнилось любовью. А над её внешностью поколдовала Алиссия. — Давайте я вам помогу! — игриво смеясь, примеряя цвет помады, тени и масла́ к своему лицу, махая туда-сюда ровным, блестящим богатством рыжих волос, сказала Алиссия за день до концерта. — Благодарю! — ответила ей Мэри, держа перед собой подругу, как манекен, над которым нужно было поработать. — Мы хотим хорошо выглядеть на концерте и первым делом подумали, что нам могла бы помочь сногсшибательная участница «ЛАХТ». — Как-как? — переспросила Алиссия. Она записала в словарик выражение «леган`ан крахт», дословно означающее «крушение из-за ног», и, поражаясь красоте и схожести эльфийского языка с земными, первым делом подобрала крем для миссэльфин. Когда Надин нечаянно обронила фразу «Ну вот, не только эльфы людям, но и люди эльфам помогают», Алиссия шмыгнула носом, спасительно сжала спинку кресла, глубоко вздохнула и продолжила трудиться. Надин была бесконечно благодарна Алиссии за шикарное платье-футляр, его необычные рукава, его чёрный, с тонкой серебряной вышивкой шёлк, ловящий свет софитов и блики небесных светил. Именно в таком платье Надин была уверенной в себе леди, а не наглой, спорящей, доказывающей что-то всему свету эльфийкой, похожей на старую торговку на рынке вместо юной магазинной продавщицы. Стараясь не испортить причёску, Надин всё же трогала свои новые волосы — желтовато-рыжие, цвета наступающей осени. На миг она даже поверила, что их великолепие очаровало этого мага-помощника… как его… Джеффа. Правда, его внимание, в отличии от внимания Алекса, не играло роли; разве что фраза о свадьбе с Фишерманом теперь не выходила из головы, действуя, как дурман-трава. — А почему вы плачете? — спросил Джефф. Он словно разбудил Надин от дрёмы. — Я плачу? — Да. Надин смахнула слёзы и обратила взор ко сцене. «ЛАХТ» исполняли «Вишню». Роскошные локоны Ребекки словно переплетались с рыжим сиянием Алиссии. Ребекка и Алиссия вполне могли бы стать дуэтом, у них бы получилось, но нельзя было представить группу без Лиммы Кицунэ и Хелены Грейпс. «ЛАХТ» без Лиммы — всё равно что Небо без Виммиры, а «ЛАХТ» без Хелены — это Небо без норландских гор. — Я работала у Ребекки и Выбьёрна, — вздохнула Надин. — Не без трудностей. — Ох, понимаю. Вам пришлось туго во всей этой ситуации с эфиром, — рассудил Джефф. — Не в том дело. Я начала работать позже, чем Ребекка и Выбьёрн провели эфир. В общем… Сейчас мне бы хотелось вернуться работать в их семью. Но пока нельзя. Нужно подождать. Ладно, я не стану вас грузить! Под ответ Джеффа «Вы вовсе не грузите меня» Надин махнула рукой и улыбнулась кому-то воображаемому. Быть может, Алексу. Быть может, Михельсону. Небо, наливаясь последними фиолетовыми красками, местами обманчиво, на короткие минуты возвращалось к яркому дневному свету, а местами затемнялось. Свет софитов стал ярче. Звёзды на сцене стали выглядеть так же богато, как звёзды, сотворённые Лучесаром в один день с лунами. Сцена, впитавшая в себя ритм композиций «Сияния» и романтичность песен «ЛАХТ», сияла в ожидании новых знаменитостей. Мэри, потянув Надин за руку, подтянулась поближе когда сцене. — Когда же… Когда же выступит Сайкс Роднас?! — Не адресуя никому вопрос, Мэри нетерпеливо вытянула шею и приложила друг к другу ладони. Наивность мыслей не портили её взрослого благолепия. Алиссия, конечно же, помогла не только Надин, но и Мэри. В тот наступающий вечер миссэльфина Мэйнэльфс поражала своей сдержанной красотой. Фигуру Мэри подчёркивала коричневая, с золотым пояском туника — традиционный наряд древних эльфиннцев. («Мы найдём чем сразить Сайкса!» — звучал в её голове торжествующий возглас Алиссии). Её потемневшие, каштановые волосы на кончиках были завиты мелкими, похожими на гребни морских волн, кудрями. Лицо обрамляли масла́ и рыжие румяна. Глаза сияли… В первую очередь Мэри ждала Сайкса, но ей было приятно наблюдать за восхождением на сцену забавных пёстрых старушек. Зрители разразились аплодисментами, когда перед ними в ярко-ядовитых голубых, розовых, жёлтых, зелёных и лиловых лосинах, в серебристых, состоящих из одних украшений кофточках и с невероятно пышными начёсами появились Татьяна, Алёна и другие участницы легендарной группы «Американки». Принцесса Валерия и Ребекка долго хвалили солисток, прежде чем они исполнили свои хиты. — Признаться, не сильно люблю песни «Американок», — скривилась Мэри, в то время как далёкая фигурка Татьяны в жёлтых лосинах раскачивалась под ритм «Американского мальчишки», а Алёна несла свой всё ещё звонкий голос в зал, к сердцам каждого олловца. — О чём они поют? О том, как трудно жить на Родине. Поэтому надо, вот обязательно надо подцепить богатенького американского юношу, твердить ему «O darling!», «Sweetheart!», «My nice boy» (Мэри картинно возвела взгляд к небесам и говорила нарочито пискляво), раствориться в мечте о далёкой стране. В мечте о деньгах и богатстве. А как же богатство души?.. Надин задумалась: — Такой репертуар у них… Они когда попали-то к нам? Когда на Земле, на месте нашего Ллейланда… м-м… — она замычала, вспоминая географию, — правильней будет сказать, на северо-востоке и на востоке их… материка государство рушилось. Союз советских социалистических республик. Люди жили-то в нищете. Кто-то как мог жил честно, а кому-то хотелось выскочить замуж за богатого принца. Надин снова помолчала, подумала и добавила в тему о принцах: — Но не обязательно все грезили о браке по расчёту. Какая девушка не мечтает о большой светлой любви? Я вот, — она тепло улыбнулась, — люблю Алекса не за красоты Нордландии. И не знаю, сколько у него денег. Полагаю, много, но я на них не претендую. Джеффа порадовали рассуждения Надин. Он улыбнулся, как хитрый, но добрый кот. Нельзя было понять, нравятся или нет ему «Американки», но он больше был заинтересован миссэльфиной Азимовой. -… Джефф, а вы не видели мистэльфа Поплара? — неожиданно спросила Надин. — Он должен быть с мистэльфом Лайтссоном. — Двоим из «Elves», полагаю, не обязательно всегда быть вместе. Даже если они названые братья, — быстро посчитал нужным добавить слова о братьях Джефф. Он огляделся, перегнулся через одного мистэльфа, извинившись за то, что тому пришлось поправлять одежду, и воскликнул: — А, так вот же они! Надин и Мэри отвлеклись от сцены, наблюдая за знакомым поклонникам «Elves» инь-ян: «тёмненьким» Северином Лайтссоном в белом, с блестящим белым плащом, одеянии принца и «светленьким» Выбьёрном Попларом в элегантном сером костюме. Принц выглядел счастливым. Ещё бы! Его возлюбленная вместе с возлюбленной друга была ведущей на концерте. Ник и Аннетт вели себя так, как по этикету подобает детям из королевской семьи, но всё-таки им хотелось крутиться, вертеться и «непозволительно» громко делиться своими радостями и новыми впечатлениями. Северин никогда не ругал ни сына, ни дочь, разве что направлял их, что-то подсказывал, и таким же здравомыслящим был на концерте: время от времени он просто клал ладонь то на плечо Ника, то на плечо Аннетт. Так дети не забывались и не становились громче «Американок». Выбьёрн тоже выглядел счастливым. Но в том-то и дело, что только выглядел. Даже издалека миссэльфины, да и Джефф заметили холод в его взгляде. Надин посмотрела прямо в его глаза, и ей показалось, что они значительно ближе… Лёд. Тяжесть. Скрытность. Тайная ненависть. Всё это сидело в глубине души Выбьёрна и не проявлялось ни в чём кроме взгляда. Мэри и Надин испугались, что только они одни заметили изменения в Выбьёрне. Очень уж их насторожило спокойствие Северина. С другой стороны, не станет же он открыто говорить названому брату: «Эй, брат, мне показалось, в тебе сидит какое-то зло. Так это или нет?» — Если бы сейчас выступили «Elves»… — мечтательно протянул Джефф. — Вам они сильно нравятся, верно? — Да, — тихо, сосредоточенно ответила Надин. — Угу, — почти шепнула Мэри. — Что вас так встревожило? — Встревожило? — Надин коснулась причёски. — Меня? Да-а… Да ничего не встревожило. Джефф, пожав плечами, присмотрелся к Северину, к Выбьёрну. Ничего необычного не заметил. Зорким взглядом отметил магов и стражников в округе, оценил безопасность. Не выпуская из поля зрения доверенных ему миссэльфин, вновь присмотрелся к названым братьям. Аннетт принесла с собой какую-то книжку, которую из интереса попросил Выбьёрн. Аннетт о чём-то мило защебетала, а Выбьёрн криво улыбался, кивал в такт её словам и со странным вниманием изучал книгу. Джефф не мог объяснить, что именно показалось ему странным, и только, нахмурившись, повернулся ко сцене. Что бы там ни тревожило миссэльфин, сейчас они заслушались одной из сильных, проникновенных песен «Американок». — Ох, — зачарованно сказала Надин, — ради «Я ненавижу след карет» «Американкам», пожалуй, следовало столько лет писать и спеть сегодня всю ту лабуду про любовь к загранице — это когда люди, нечаянно попавшие к нам, так мечтают отправиться домой. То протяжно мычали, то поражали в самое сердце звоном колокольчиков простые и волшебные музыкальные инструменты. Татьяна и Алёна, по-прежнему пёстрые женщины в возрасте, если кого и смешили в начале выступления, теперь вдохновляли серьёзностью чувств, вложенных в песню. Другие люди, эльфы и полуэльфы с замиранием слушали целую историю любви — того, кто исчезает, уезжая на карете, и той, которая вечно его ждёт… Татьяна и Алёна объединили силу чувств и мощь собственных голосов, дабы запеть: «Конюшня, сырость, нервный кучер. Я жду тебя давно одна. Зачем, не знаю, душу мучить, Но, может, я тебе нужна. Спешат куда-то миссэльфины, Мистэльфы провожают их. А я одна средь паутины Дорог для близких и родных. Я ненавижу след каре-е-ет, Когда они ведут не к дому, В котором были мы знакомы. Я ненавижу след каре-е-ет. Я ненавижу след каре-е-ет, Когда их вижу слишком часто, А от видений тех несчастья. Я ненавижу след карет. Проходит день, проходит вечер, Проходит двадцать пятый час. Фонарь горит, а в окнах — свечи, Но светят свечи не для нас. В каретах — те, о ком не знаю. Тебя в карете ближней нет! Ты так надолго уезжаешь, Что ненавижу след карет. Я ненавижу след каре-е-ет, Когда они ведут не к дому, В котором были мы знакомы. Я ненавижу след каре-е-ет. Я ненавижу стук колёс, И брань извозчика постыла. Я в ожидании застыла, Тебя любя, ценя всерьёз. Я ненавижу след каре-е-ет, Когда они ведут не к дому, Где я была с тобою вольной. Я ненавижу след карет». «Американки», исполнив песню о каретах, с радостью поделились со слушателями другой сильной композицией — «Хватит!» А Мэри и Надин всё хотелось плакать: настолько они прочувствовали настроение лирической героини, так им хотелось, чтобы Он и Она были вместе. И, конечно, Надин думала об Алексе — как бы она жила с ним в новом для неё доме Оллова, а Мэри — о Сайксе, переехала бы она с ним, к нему в Эльфинны, как бы там жила, как бы… — Ой! — побелела Мэри и прямо-таки с болью во взгляде тронула Надин за плечо. — Надин. Милая! — Что? — Надин поразилась её нежности. Она даже засмеялась: — Ты как будто хочешь предложить мне «красный вечер». — Нет. Просто я вдруг поняла, что если произойдёт чудо, вот сложится судьба, мы выйдем замуж — как мы с тобой дальше будем? Ты моя лучшая подруга! Как бы сильно я ни любила Сайкса, я хочу с тобой дружить! Я никогда тебя не брошу! Надин прильнула к груди Мэри. Её кожа была почти такой же тёплой, как её слова. — Если Сайкс не захочет остаться в Оллове, будем приезжать друг к другу. А может быть, найдём порталы не только на Землю, но и из нашей Нордландии в Эльфинны. Честно, не знаю, что будет… Знаю одно: у нас есть сейчас и с нами останется навсегда наша дружба! Миссэльфины обнялись и дальше думали о своей дружбе, о любви к певцам, которые вот-вот выступят перед их взором, и так… о жизни. Они, как и Джефф, наслаждались концертом, и никто не обратил внимания на Выбьёрна Поплара. На действия подселенца, руководившего его разумом и телом.***
А ничего особенного со стороны и не происходило. Выбьёрн покрутил в руках словарь Аннетт, поулыбался, внимательно прочитал вступление с грамматикой и сравнением эльфиннского языка с общим эльфийским, с прочими небесными и земными языками. — Хо-хо, твоя книга — настоящий способ путешествовать! — воскликнул Выбьёрн. — Верно, братик? Я так шучу, бро. К принцам нужно обращаться вежливо. — Выбьёрн сделал вид, что воспитывает Аннетт, подавая ей сначала дурной, затем — правильный пример, хотя фривольное обращение вылилось из него само по себе. — Отличный словарь. Аннетт, можно мне ещё кое-что посмотреть? — Эм-м… А что именно? — Аннетт покраснела, словно в её словаре было нечто тайное девичье. — Хочу посмотреть, как по-эльфиннски будут «принц» и «принцесса». — Выбьёрн улыбнулся Северину, который единственный уловил в его улыбке что-то механическое, и так же неестественно, вульгарно послал воздушный поцелуй Ребекке. Он открыл книгу посередине, пролистал до буквы «П» («Пронта») и зачитал как наиважнейшее в жизни: — «При́нкипас» и «нья принки́писса». Интересно. Очень интересный перевод. Выбьёрн постоял, точно во дворе поместья, а не среди сотни зрителей. Уставший и неприкаянный. — Что с тобой, Выбьёрн? — спросил Северин, прекрасно зная о проблеме брата. — Тебе нездоровится? Выбьёрн? Северин весьма боялся момента, который сам же желал вызвать: он побольше обращался к Выбьёрну по имени, чтобы, во-первых, держать в сознании его светлую, борящуюся со злом душу, а во-вторых, рассердить зло. Рано или поздно подселенец рассердится, что его зовут Выбьёрном, и тогда, по словам Пласса, произойдёт «всплеск энергии, позволяющий одолеть недуг». Но зло может, ой как может, рассердившись, ещё больше засосать душу, на которой паразитирует. Последнего Лайтссон ни в коем случае не желал. — Мне нужно отойти. На минуту. Всего на минуту. — Хорошо, конечно, — сказал Северин. — Аннетт только верни словарик, а то она без него не может. — Две секунды, брат! У принца дёрнулся глаз. Дрогнула и губа. Была в «брате» какая-то насмешка: мол, молодец, шпион, ты пытаешься воззвать Поплара к душевности и его естеству, а я заброшу тебя словечками о брате, братике, братстве, назову милым, лучшим и родным, назову так, как не называла тебя даже принцесса Валерия — лишь затем, чтоб вдоволь посмеяться над тобой. Северин знал, сколько времени нужно было ослабевшему Выбьёрну и не беспокоился бы, если б условная минута/ условные две секунды затянулись, но он абсолютно не понимал, что может успеть сделать подселенец. Лайтссон, кинув взгляд на Валерию, подсознательно нуждаясь в её обереге, надеясь, что её взор защитит их детей и малыша Михельсона от подселенца, пристально наблюдал за Выбьёрном, боясь пропустить любое странное движение, любое несвойственное ему поведение. Но ничего странного не произошло. Выбьёрн, не покидая круга из магов, стражников и самых преданных фанатов, приблизился к деревьям с душистыми лилово-фиолетовыми цветами, вдохнул их очаровательный запах и, медленно, задумчиво обернулся, столкнувшись со взглядом Северина. — О Лайтссон, ты будешь сопровождать меня всю жизнь? — спросил Выбьёрн. Хотя нет… Не Выбьёрн — подселенец. Вопрос его сочился ядом и без притворства звучал как: «Неужели какой-то смертный принц думает, что способен спасти слабого духом бывшего «дурманщика» ОТ МЕНЯ?» — Почему бы и нет, — пытаясь быть нейтральным, всё же с вызовом ответил Северин. Выбьёрн вернулся и благополучно отдал словарь Аннетт. Девочка запрыгала от радости, но не только потому, что получила обратно любимую вещь. — Мистэльф Поплар!!! Северин вновь нахмурился. Выбьёрн не поправил Аннетт, не произнёс что-то вроде: «Называй меня Выбьёрном. Ну какой я тебе мистэльф Поплар?» — Что? — устало, с долей отвращения спросил он. — Послушайте свою супругу! — ответил за Аннетт Ник. — Папа, а ты послушай, маму. Они же объявляют Димитрия Мага! Северин улыбнулся: — Да, сейчас выступают участники песенного конкурса Средиземной страны. Аннетт крепко схватила отца за руку. Северин дёрнулся вперёд. — Аннетт, Аннетт, у тебя железная хватка, — растерялся принц, высвобождая руку. — Аннетт, пусти же меня. — Папа, прости. Просто я хотела тебя поторопить, чтобы ты выступил на сцене. — Аннетт вдруг резко поняла, что папа выступать не будет, но с остатками надежды спросила: — Или ты выступишь после Димитрия, Алекса и Сайкса? Нет?.. — В другой раз, милая. — Ну папа! — расстроившись, дочь топнула ногой о землю, хотя обычно она так себя не вела. — Ты ведь прекрасно поёшь. Я думала, ты будешь выступать. Ты ведь достоин находиться сейчас на сцене. Душу Северина тронула дочерняя любовь, особенно слово «достоин». Одну руку он опустил на плечо Аннетт, другую — на плечо Ника. Обоих детей он прижал к себе как самое дорогое в мире сокровище. — Я спою ещё много раз. Очень-очень много раз. А сейчас время Димитрия Мага.***
Вдруг и сцена, и зал под открытым небом погрузились во тьму. Ни Фаст, ни Виммира, ни Гоуст, ни даже звёзды не светили. Вязкую черноту, в которой по дыханиям угадывали друг друга обомлевшие гости, оглушила громкая мистическая музыка. Будто нечто большое и неповоротливое, как дракон, вылезло из своего логова.