Голубой цветок смерти

      Когда я зашёл за главную дверь, тут же понял, что случилось. Сердце бешено стучит, кажется что я вот-вот потеряю сознание от волнения, а тело не слушается меня. Ладони и щеки горят, шум вокруг заглушается, и только потом я понимаю, что происходит.       Нагиса. Нагиса. Нагиса!       Все мои мысли о нем, только о нем. Запах аммиака ударил мне в нос, как только я прошёл в холл, глубоко вдохнул свежего воздуха и, сняв рубашку, закрыл ей дыхательные органы. Газ взрывоопасен и токсичен, нужно действовать максимально быстро. Сколько он здесь? Час? Два? Я не смотрел на часы. Если больше получаса… То я опоздал. Опоздал… Блять!       После того как я поднялся на четвертый этаж, выломал дверь ногой с разбега, замок разлетелся в хлам. Выдохнул, так как не смог больше задерживать дыхание. Аммиак тяжелее воздуха, а его я ни с чем не перепутаю, а значит — свежий воздух выше, он легче. Нагисы не видно и это пугает меня. Кашель настигает меня практически сразу.       Ванная.       Я распахнул окно, чтобы вдохнуть свежего воздуха, ведь если я отключусь, мы оба умрем здесь… Подошёл к ванной, дверь заперта. Спустя попытки выбить или сломать замок, схватился за пистолет, но тут же положил его на место. Ведь малейшая искра вызовет возгорание и взрыв, уровень газа не такой высокий, как мог быть, но я чуть не сделал самую большую глупость. С силой выдернул ручку и открыв дверь, ахнул.       — Нагиса, — бросил тряпку на пол, он без сознания, пытался защититься хоть как то, его лицо закрыто влажной футболкой, а все остальные щели были заткнуты. Умница, все продумал. Он был холодный, а цвет его кожи почти сливался с белой плиткой. Черт-черт-черт! Я взял голубоглазого на руки и вновь вдохнул свежего воздуха из окна, побежал вниз по лестнице. Был вариант эвакуационной пожарной лестницы снаружи, но архитекторы, а также администрация здания решили за нас иначе, убрав (или не поставив) её нахуй.       — Врач! Здесь есть врач? Пожалуйста… — я кричал, что есть сил, выбежав через главный вход. Начал кашлять, аммиак подействовал мгновенно. Нагиса все так же в отключке. Я посадил его себе на колени, а сам сел на крыльцо. Его сердце бьётся, а грудь поднимается и опускается, пусть и очень медленно, он просто без сознания. Я не опоздал. Я не опоздал! — Вызовите скорую помощь и МЧС, прошу вас. Малейшая искра и все взорвется, электричество отключите. — обратился к администратору. Она кивнула и, похоже, уже давно все сделала. Я понял это по сирене, которую отдаленно услышал. Хоть бы это была скорая…       Мой маленький лучик света… Я снова не сберег его. Все, хватит с него, хватит этих страданий. Я не отойду на него ни на шаг.       У меня в глазах начало все плыть. Свежий холодный воздух помогал мне не вырубиться от отравления газом. Придерживая голову Шиоты, я пытался разбудить его, но этого не происходило. Слёзы и паника медленно подходили к горлу, но я подавлял их. Сейчас мне это не поможет.       Я был в отчаянии. И на грани истерики.

позднее

      В больнице ужасно воняет лекарствами, спиртом и растворами. Голова раскалывается, от волнения вся кровь из конечностей прилила к груди, что так быстро опускалась и вновь наполнялась кислородом. От холода моё тело потряхивало, от волнения живот скручивало. Есть не хотелось от слова совсем, тошнит от вида еды, хотя я пытался съесть хоть что-то, да хотя бы для того, чтобы не свалиться в обморок, в итоге выбросил целый стакан кофе в мусорку вместе с каким-то бутербродом, который мне поперёк горла встал. На языке кислый вкус вещества, а сухой кашель не давал мне покоя. Ожидание в неведении ужасно, мои руки тряслись как у психопата. Это просто пиздец, по-другому и не скажешь.       Нагису забрали в палату, но меня к нему, по всем законам жанра, не пустили. По праву только самые близкие родственники или супруг имеет право заходить к нему. Я, идиот, из-за растерянности не наврал, что я его брат. Никто бы не стал проверять. Показывать удостоверение из полиции я не стал, рискованно светить им. Да чтож такое, блять!       Я упер локти в колени, а ладони соединил в замок. Смотрел в пол. Ну всё, хватит с меня. Хватит, я не могу смотреть, как его медленно убивают. Блять, я просто не могу! Взяв телефон в руки и открыв нужный чат, начал писать: «Я согласен.» А затем стёр сообщение нахер. Нагисе изменить не могу, узнав об этом, он никогда не станет мне доверять и мы опять будем порознь, не хочу этого. Предательство это самое ужасное, что можно сделать сейчас, ведь он только-только начал открываться мне. Он не поймёт меня, даже если я сделаю это ради него, черт, да даже если я скажу ему, что пойду на это ради него! Он, как упрямый мальчишка, запретит мне это сделать. Как бы смешно не звучало, у меня в голове уже то, что он мне скажет…       Что мне делать? Я словно разрываюсь между двух огней. Хочется чтобы кто-то со стороны просто пришёл и сказал, как правильно и что мне нужно делать. Почему такое невозможно…       — Извините, вы друг того парня, с голубыми волосами, верно? Вы простите меня, я не запомнила его имени. — я, от испуга, резко поднял голову и вскочил с места.       — Да. Что с ним? Что-то случилось?       — У него… Отравление второй степени. Повреждена гортань и часть легких, из-за чего он, скорее всего, не сможет есть и говорить какое-то время. Организм напитался вредными соединениями газа, поэтому у него будет болеть голова и скорее всего будет мигрень в острой форме. Ему нужно будет пропить курс препаратов. Поскольку он без сознания, а других родственников к нему не придёт, как вы сказали, можете зайти к нему через… — медсестра взглянула на часы, — …час и десять минут. В целом, я бы сказала, его состояние не критично, он дышит самостоятельно и, скорее всего продолжит тоже самостоятельно, после того как придёт в себя. Нас пугают его швы, от этого состояние может быть нестабильным. Вы должны знать, что в случае опасности для его жизни, нам необходимо будет оперировать его. Но для этого нам необходимо его разрешение. Если он не очнется, то необходимо будет разрешение самых близких родственников. Если у пациента таковых не имеется, то по закону мы должны будем оперировать его без личного согласия, если что-то угрожает его жизни. Хотела просто предупредить вас.       — Да, конечно… Делайте, как считаете нужным, док. Как скоро он придёт в себя? — я выдохнул. Все не так плохо, как я ожидал.       — С отравлением обычно быстро выписывают, часть восстановления пациенты проходят уже дома. Да и такие случаи редкость. Но учитывая состояние вашего друга… Будет без сознания где-то двое суток, может, меньше, может, больше. Это, к сожалению, всё, что я могу сказать.       — Хорошо. Спасибо вам, — она развернулась, чтобы уйти, но вдруг обернулась назад.       — Вы не переживайте так, — милая женщина ободряюще обратилась ко мне, стало как-то полегче на душе. — От газового отравления практически все восстанавливаются. Вам бы отдохнуть лучше, выглядите очень плохо, сэр, — я лишь натянуто улыбнулся и кивнул ей. Врач тут же ушла, а я остался один в коридоре. Я просидел тут практически целую ночь, сейчас утро, а посещение начнётся только через час. Если за этот час что-то ещё случится с ним, я просто застрелюсь нахуй.       Чтобы не заснуть, я вышел проветриться. Свежий холодный ветер проходил сквозь мою рубашку, а на улице тучи, из-за чего кажется, будто сейчас часов 5 утра. Я сел на деревянную лавочку, перед клиникой был небольшой парк, поэтому я сел где-то в уголке, где никого не было и где никто не побеспокоит меня. Закрыв лицо руками, я дал волю эмоциям.       Я снова не уберег его, в который раз. Почему я не могу защитить того, кого я люблю, от бед? Я ведь обещал Шиоте, что не оставлю его…       На улице ни души, поэтому я просто сполз на траву, оперевшись спиной о деревянные перила скамьи. Хочется кричать во все горло, да так, чтобы все слышали. Чтобы пропал голос, чтобы охрипнуть навсегда, чтобы здания и земля дрожала, а затем все разрушилось к чертям. Хочу закричать так, чтобы моё сердце разорвалось наконец от многочисленных ран в нем. Нет сил это терпеть.       Но все что я, блять, могу, это тихо реветь и молиться.       Нет. Это последняя капля. Схватил в дрожащую руку телефон.       «Я согласен. Но нужно обсудить детали.»       Недолго ожидая, я получил ответ:       «Три часа. Адрес ты знаешь»       Я усмехнулся сквозь слезы в глазах. Он ждал этого сообщения, а мне от этого противно.       Нагисе пришлось терпеть… Тот ублюдок насиловал моё солнце, пока я пропал всего на месяц. И я убью его, клянусь, я убью его.       Но сейчас… Теперь, похоже, моя очередь. Я вытерплю всё, что мне подкинет судьба, я сдохну, но спасу его.       Конечно, Шиота не узнает об этом. Я решил, что мы с Асано заключим договор, основанный на условиях, подходящих мне. Самое главное условие для меня здесь — Нагиса ни при каких обстоятельствах не узнает о том, что мы с Асано переспим. Ни за что.       Блять, я не могу даже нормально думать о том, чтобы изменять Шиоте. Как я могу быть таким мерзавцем, как я вообще могу думать о таком? Особенно, когда он в таком состоянии… Но и другого выхода у меня нет. Если бы цена была в деньгах, я бы нашёл их. У Гаку их так дохрена, что он их не считает. Отвратительно. Он нашёл себе новое развлечение?       А если правда вскроется? Вопрос даже не в том, вскроется ли она, а когда это случится. Главное, чтобы это случилось после того, как мы разберёмся с теми головорезами. Даже не так, я сам расскажу ему, когда весь этот кошмар закончится. Но что если он навредит себе? Я не хочу этого. Больше всего не хочу видеть его разочарованным во мне, ведь я единственный, кому он может довериться, спать рядом со мной спокойно, и не бояться, что я задушу или пристрелю его во сне. Он может положиться на меня в драке, как на напарника. Это голубоглазое чудо ненавидит людей, но избрал меня, чтобы довериться. Это стоит очень многого.       Над моей головой зазвенел гром, а холодный ветер щекотит затылок. Серые тучи сгущаются, но я не могу зайти обратно внутрь, ведь там душно, стены словно сдавливают меня. Здесь легче, но не намного, здания словно смотрят сверху вниз, укоризненно, заставляя чувствовать вину, стыдиться самого себя настолько, что я боюсь поднять голову. Я, в надежде почувствовать облегчение, взглянул на зеленую траву, но зря: всё вокруг из-за отсутствия солнца казалось серым, просто в разных оттенках, прямо как фильме. Смешно. Не хватает ливня для драматичности. Но небо скорее злится, как бы сердится на меня, оказывая давление, нежели грустит.       Блять, мне похуй на себя, но почему судьба заставляет Нагису расплачиваться за мои ошибки? Я готов был отдать всё что угодно, только лишь бы он был счастлив. Так какого хрена?!       Я резко вскочил с земли, взглянув в небо. Хотелось избить кого-нибудь или спрятаться где-то в тёмном переулке и выкурить хоть десять сигарет, а затем ударить самого себя несколько раз по лицу, да так, чтоб кровь из носа пошла. Я достал пачку Marlboro, заглянув туда, покривился: три штуки. А времени на походы по магазинам у меня нет. Плевать, даже если я скурю все разом. Я обожал эти сигареты именно потому, что их дым был особенно «холодным». Это часто помогало моей вспыльчивости залечь ненадолго на дно. Я становился более спокойным, это полезно, когда нужно было подумать головой, особенно при расследованиях в участке. Может поэтому меня и назначили капитаном: когда нужно, я был решительным и резким, но и голова на плечах была при этом. Сейчас я думаю о том, что мне действительно нравилась моя работа. Атмосфера опасности, оружия, справедливости. Не знаю, мне, обычная жизнь, скажем, дипломата, показалась такой скучной. Ха, едва ли теперь мне вообще дадут работу. При условии, что меня не посадят, что крайне маловероятно. Светит около семи лет за препятствие делу, укрытие преступника и сопротивление полиции, скорее всего ещё за фальшивые документы пару лет накинут, но я ещё не использовал их. То есть около восьми-девяти лет, а то и больше, если ещё убью кого-нибудь. Пиздец.       Я не боюсь тюрьмы, если честно, а больше того, что нам с Нагисой придётся расстаться, если его, конечно, тоже не посадят. Получается, что все это будет напрасным, так как после стольких лет мы будем друг другу чужими людьми. Блять… Всё это так… Заставляет мои мозги нагружаться и закипать. Слишком много всего. Слишком, блять, много.       Я поджег сигарету и дым мгновенно заполнил лёгкие.       Не думай. Хотя бы пару минут, — приказал себе, потому что голова вот-вот расколется, а на моем лице образуется столько морщин, сколько не будет ни у одной столетней китайской бабули. Холод заполняет меня изнутри, давая разгрузку. Небольшое расслабление проходит по спине легкими мурашками, как от алкоголя. Я глубоко выдохнул и набрал в лёгкие чистого свежего воздуха, медленно, а взглянув на тлеющую сигарету понял: она похожа на мою жизнь, что медленно превращается в пепел, который уносит ветер. Такая же быстротечная и такая же хрупкая. Такая же горячая и яркая. Вредная и съедающая изнутри.       Гроза дала о себе знать. Молнии начали сверкать то здесь, то там, давая некоторым людям повод паниковать. Вот-вот пойдёт ливень, так что я решил зайти внутрь больницы, неспешно выкурив сигарету, я ещё постоял на улице пару минут, чтобы дым выветрился. Я… люблю грозу, обожаю, остался бы, но не хочу промокнуть. Несмотря на мою любовь к этой резкой смене погоды со вспышками энергии, обычный дождь я терпеть не могу, потому что он затягивается надолго. Везде слякоть, сырость, все дороги размыты, выходить из дома не хочется ну от слова совсем. А после грозы чаще всего солнце, свет, словно наступает белая полоса жизни, свежесть. Гроза отрезвляет, заставляет вспомнить хорошую погоду и ценить её. Как Инь и Янь. В детстве… Когда все детишки бежали по домам, потому что боятся, я задерживался на улице, получал пиздюлей от родителей, а затем смотрел на величественную грозу через окно. Она казалась мне всевластной, могучей, сильной. Даже помнится, как я мечтал, что стану таким же крутым, хах, чтобы все боялись меня, это так забавно.       Сейчас, стоя за окном в клинике, мне хотелось ещё курить. Ещё, ещё и ещё. Мои нервы ещё никогда не были настолько на пределе. Я хочу напиться, хочу, чтобы моё сознание отключилось надолго. А на утро я бы проснулся в своей мягкой, тёплой, уютной кровати от противного будильника, ведь пора на службу, а Шиота неторопливо на кухне ест свои любимые булочки с яблоком и лаймом, попивая такой горький чай. А я бы пожаловался на идиотов на работе, на что Нагиса просто похихикал мне, потому что для меня все люди — идиоты. Я бы отдал всё, клянусь, вообще всё, чтобы это оказалось правдой. Почему я просто… Не остановил его тогда? В какой момент это превратилось в кошмар?       Я сам виноват. Бросил его тогда, когда ему нужна была моя помощь и совет. Ушёл, бросив убивать людей, которые не виноваты в том, что они люди. Они имеют право быть лживыми, мерзкими и жадными, только судьба решает, в какой день и время лишить их жизни, не мы. Мы не Боги и не Демоны. Я не верю в эту загробную чушь, но, что ж, если сердце подсказывает, что так правильно… То кто я такой, чтобы ставить свои же искренние чувства под сомнение?       Я ушёл тогда, даже не попрощавшись. Когда услышал от голубоглазки, что ему нравится ощущать силу… Я был напуган и не мог признать это, мне казалось, что стоит сделать хоть шаг назад от него, он тут же окажется позади и вонзит нож мне меж ребер. Однажды мы вдвоём ввязались драку, по моей вине, в баре. Конечно, с умениями Нагисы в ближнем бою мы с лёгкостью справились с двумя крупными парнями, но… Я видел его глаза тогда, они были наполнены силой, жестокостью, безумством, страстью убивать. Да, точно. Это была страсть. Его холодный взгляд… Он светился в темноте, вот-вот заставляя меня падать телу сигнал «БЕГИ», но я не мог и пальцем пошевелить, будто он обвил меня колючими веревками, не давая ни единого шанса пошевелиться. Мне кажется, что со мной все просто: у меня на лице все написано. Кто-то разозлит — полезу в драку. Пошутит — я улыбнусь. Я был открыт, но дерзок, за словом в карман никогда не полезу, язык острый, но аккуратный, только в нужных случаях перегибаю палку. Но Нагиса… Трудно понять, что у него в голове. Он для меня остаётся загадкой и по сей день, он отличается от всех людей, которые я когда-либо встречал в жизни, похоже, это так привлекает меня. И я до сих пор корю себя об этом.       Голубые глаза… Сейчас, от одного только воспоминания, они заставили меня почувствовать табун мурашек по спине, словно он стоит позади, но я знаю, что там никого нет. Все доходит до того, что я начинаю бояться его. Когда мы подрались в последний раз, он был не в лучшей форме, с его слов, он плохо спал и ел, так ещё и пытался покончить с собой либо пьянством, либо пулей, либо всем вместе, сыграв в русскую рулетку до отключки от алкоголя. Страшно подумать, что случилось бы, если бы ему это удалось. Тогда, в той драке на смерть, а не на жизнь, мне было тяжело с ним совладать, даже с огнестрельным оружием. А это означает, что он бы выиграл меня в равном поединке. Убил бы за считанные секунды, не раздумывая, если бы не знал, что это я. Да даже взять тогда, когда в самом начале он начал душить меня ремнем… Он убил бы меня, точно. Эта мысль не даёт мне покоя.       Сможет ли он убить меня даже сейчас? Не имею понятия. Поэтому мне страшно видеть его таким.       — Почему ты не понимаешь меня?! Тебе легко говорить, ты всегда был сильным, всегда мог дать отпор! А я? А как же коротышка, который всё детство терпел унижения и побои, м, Карма?       Он был прав. От этого становится горько.       — Да, но… Ты ведь можешь пойти работать в ФБР или Спецназ или в полицию в конце концов! Зачем тебе обязательно нужно убивать?! Эти люди… Они тебе ничего не сделали, Шиота, ты понял? Они просто живут эту ебаную жизнь так, как хотят, так кто ты такой, чтобы вмешиваться?       Я сорвался на крик. Он ненавидит меня.       — Они? Да они искупляют свои грехи взятками в суде, закон таким как они не писан, Карма! Он снова прав. Почему мне так больно?       — Я пытаюсь уберечь тебя! Твои руки по плечи будут в крови, Нагиса, ты не слышишь меня! Я не хочу для тебя такого будущего…       — Почему ты не понимаешь… Почему… Ты никогда не думал, что эти люди заслуживают своей участи? Они насилуют, убивают, грабят, предают. Я тот, кто хочет справедливости! Ты ведь знаешь зачем я это всё делаю, так почему не понимаешь меня?! Я думал, что ты на моей стороне!       Да, я знаю. Нагиса… Ты не должен так поступать. Но почему с языка слетают не те слова, что я чувствую и пропускаю через себя?       — Знаешь, делай что хочешь, мне похуй. Ты пришёл за советом, но даже слушать меня не хочешь! Я понимаю, у меня у самого жизнь по пизде, советчик я такой себе. Но я ведь твой лучший друг, я всегда был им! А знаешь, что? Все, хватит. Я ухожу! Если ты хочешь нести ответственность за все то дерьмо, что случится — вперёд. Я не хочу в этом участвовать.       — Катись…       После этого… Заговорили мы только спустя два года… Или три? Я едва ли вспомню. Случайно увиделись в каком-то заведении, после чего решили пойти в бар поговорить. И тут я понял, что мне не хватало его, каким бы он ни был. Похоже, любовь заставляет принять любые недостатки, и как же это хуево.       Я боюсь его неизвестности. Иногда у него включается, как я это назвал, «режим отчаяния», когда ему нечего терять и он начинает странно себя вести. Он рискует жизнью, репутацией и всем, что у него есть. Он превращается в ту змею, что убивает за считанные секунды. Я не хочу и никогда не хотел видеть голубоглазого таким. Для меня эта «тёмная» его сторона была неизвестной, как какая-то нестабильная система, как эмоциональные качели, которые делают солнышко на его и моих нервах. Эта особенность редко проявляется, с одной стороны, я рад этому, но с другой… О ней мне ровно столько же известно, сколько человечеству о самых далеких уголках вселенной. Он будто сходит с ума, либо же наоборот преобретает высший рассудок, тот самый «гений» который мне не понять.       Не заметив, как пролетело время, я взглянул на часы и понял, что время посещения началось десять минут назад. Воспоминания так надолго затянули меня? Так странно…       Поговорив с медсестрой, чтобы та пропустила меня, накинул халат на плечи и вошёл в белоснежную комнату. Нагиса без сознания, а бледное тело на мгновение испугало меня, ведь будь его оттенок кожи на 2-3 тона светлее, он бы слился с простынями.       — Привет, солнце, — я аккуратно закрыл дверь, как будто он спит. На пару мгновений позже понял, что никакой шум не заставит его очнуться. — Так странно то, что травмы это не твоя вина… а нести ответственность за свое выздоравление приходится тебе и частично мне, — аккуратно присев рядом с ним, взял в свои руки его руку. Она такая холодная, даже чересчур. — Мне не стоило снова оставлять тебя, прости меня, Нагиса. Я обещал тебе, но я… я хотел как лучше… — вряд ли слышит меня. Его волосы раскинуты по подушке, а он был весь мокрым от того, что его организм борется с тем стрессом, которое он испытал. На лице ни единой эмоции, словно он уже был… нет, я не хочу о таком думать. Я слегка отодвинул его одеяло по пояс, чтобы ему было чуть легче дышать и легонько поцеловал голубоглазого в губы. У меня есть пару часов, чтобы побыть рядом с ним. После придётся выезжать в гости на встречу с извращенным-мать-его-ублюдком-Асано, о котором я не хочу думать. — Почему же они все просто не могут оставить нас в покое?.. Черт. Я просто хочу быть рядом с тобой, и все. Но почему-то все так стараются навредить нам обоим и не дать быть вместе. Хотя мы по большей части… Сами виноваты в этом. — Так больно видеть, как он хочет всё исправить и как он получает колоссальный урон и вред от этого. Вот какая цена за наши ошибки…       Я легонько гладил его по руке, невесомыми движениями. Я боюсь разбить его, словно самое тонкое стекло, как будто от единственного моего неверного касания он разлетится на сотни, тысячи осколков. Я действовал с осторожностью.       — Всё у нас с тобой будет отлично. Мизинец даю, — я захватил своим пальцем его. Это был наш общий приём, когда мы вдвоём беремся за мизинцы и говорим только чистую правду. Без вранья, без капли лжи и приукрашивания. Только правда, только чистая клятва, ничего иного. Так мы узнавали друг о друге больше, знали, как сделать всё лучше. Это что-то вроде «общей фишки». Она быстро прижилась, особенно после нашей ссоры. Так мы знали, кто из нас двоих говорит правду в этом ебучем мире, полном лжи, фальшивых лиц и всего ненастоящего. — Я защищу тебя. Я люблю тебя, Нагиса.       Как же я был бы счастлив, если бы он открыл глаза прямо сейчас, как в книжках, когда главный герой просыпается от поцелуя и решаю попробовать. Губы сухие и холодные, но для меня они такие желанные. Поцеловав ещё раз, даже не знаю, на что я надеялся. Его глаза также закрыты и скрыты под голубой челкой, грудь потихоньку поднимается и опускается, а я счастлив даже этому. Он жив. Он дышит самостоятельно, просто без сознания, нужно успокоиться, но у меня едва ли получается прекратить трясучку рук. В сердце колят сотни иголок, а на душе кошки не обычно скребут, они раздирают её в клочья. Если бы можно было поменяться с ним местами, я бы не раздумывая это сделал.       — Очнись, пожалуйста… Я… Я всего то и хочу, чтобы ты был здоров… — пару капель с моего лица упало на его руку, утыканную иголками от капельницы. Я моментально стёр их, даже сам не до конца понимая, что это были мои слезы. Мне нельзя расклеиваться, я потеряю бдительность и не смогу никого защитить. — Не бойся, Нагисочка, я что-нибудь придумаю. Мы будем в порядке. Только… Держись, ладно? Продержись до моего прихода, я заберу тебя в безопасное место, как только смогу. Только продержись… Не пускай никого сюда, хорошо, солнце? Я… Я не хочу оставлять тебя, но я не могу оставить тебя без присмотра. Клянусь, приеду как можно скорее, — сжал его руку, совсем легонько, с надеждой, боясь поломать и её тоже, прямо как наши жизни. Пусть я буду не спать день и ночь, мне плевать, они не заберут его у меня. Я слишком много времени думал о том, правильно ли всё это… Наши отношения, то, как мы спасаем свои задницы от полиции и федералов, готовы ли мы пожертвовать жизнью ради друг друга? Я слишком много сомневался, осторожничал, был неуверен в себе, в самом близком мне человеке и даже в завтрашнем дне. Но теперь я понял, что твёрдо решил не сдаваться. Я буду делать всё и жить свою жизнь так, как этого хочу я: без сомнений, лишних людей с их мнением, на который я болт клал, без ублюдков, что встают у нас на пути, ведь я буду бить в лицо каждого, кто помешает мне или Нагисе жить счастливо. Пускай даже если мы будем по раздельности, главное — живые.       Оставшиеся пару часов я провел в его палате, немного поспав в углу комнаты, сидя на небольшой белой тумбочке для гостей. Позже, когда нужно было уходить, поговорил с медсестрой, чтобы к нему никто больше не заходил, ведь это отнюдь не безопасно, особенно люди, прикинувшиеся «работниками». Также оставил ей номер, чтобы она позвонила и сказала, когда он очнется или если кто-то придёт. Естественно, я заплатил ей. Она долго упиралась, пока я не предложил ей десятку. Удивительно, на что способны в нашем мире деньги… Так противно.       — И все же ты тогда был прав, голубоглазик, — сказал это себе под нос, с огромным разочарованием в человечество, пока садился в машину. Мерзкие людишки, готовые совершать добро только за деньги. Что может быть более отвратительно?       Иокогама была более мрачной, чем обычно. Серые здания, стены, дороги, машины. А за затемненными окнами автомобиля это выглядело ещё хуже и угнетающе. Ливень бил огромными крупными каплями по крышам, как по барабану, что я едва слышу свои мысли, не то что слова. Он как будто гневается, пытается раздавить, смять авто и придавить меня к земле, чтобы я не ехал к Гаку, чтобы я не совершал эту ошибку. Моё желание развернуться было настолько невыносимым, но разум был сильнее. Я должен спасти его, даже если наши отношения испортятся. Больше откладывать я не могу, пострадает не только Шиота, но и люди, окружающие нас. Слишком рискованно.       Да, блять, люблю я его! Я его люблю! Я не могу просто так взять и смотреть, как все охотятся за ним, как за игрушкой, словно это игра.       Я не хочу видеть его смерть.       Пусть он ненавидит меня, пусть уебет кирпичом по голове, выстрелит в мою тупую башку, да плевать я на все это хотел, только лишь бы он был в безопасности. Иногда приходится жертвовать своими моральными принципами и ничего с этим не поделаешь.       Мгновение спустя понял, что не могу и не захочу целовать Асано как раз таки из-за одного такого принципа. Я однолюб, пусть я нарушу только один принцип. Для меня человек, которого я люблю, очень дорог, так что я целую только тех, кого я по-настоящему, до мурашек люблю и готов отдать ему все. Поцеловать другого человека для меня это самое большое предательство, нежели сам секс, ведь это просто считается одной из физиологических потребностей человека. Так что, я думаю, я должен включить это в контракт. Конечно только если Гаку согласится его составить и подписать. Иначе на эту сделку я просто не соглашусь. Конечно, самым главным пунктом будет считаться то, чтобы никто не узнал об этой сделке. Собственно говоря, я тоже не пальцем деланный, если Асано попытается выкинуть хуйню, я узнаю об этом сразу же. Я может и не гений, но обмануть меня крайне сложно, особенно после опыта, который я получил в ходе учёбы и своей работы. Пожалуй, я даже несколько горжусь этим.       Ехать до бизнес-центра в другой конец городка, где-то минут сорок, так что я решил вздремнуть. Вернее это усталость, нервозность и тревожность решили все за меня. Проснулся, только когда мы уже приехали. Сон несколько помог мне снять тот огромный уровень стресса, что вот-вот вылился бы в нервный срыв.       Все то же огромное застекленное здание с панорамными окнами. Дождь лил с особой силой, так что за те пару секунд, которые я шёл от машины до крыльца, моя рубашка успела напитаться влагой.       Охрана, приветливые девушки. Все это до тошноты приторно, да так, что воротить начинает. Почему-то для меня теперь это кажется сплошным ребячеством, показухой. Да, это производит впечатление, жаль лишь единожды. Мои тяжёлые шаги, пусть даже в кедах, о кафель отдавались эхом по всему зданию, было так пусто, словно я в своём пустом сознании, гуляю в одиночестве, полная опустошенность. И только звуки грозы возвращают меня в реальность.       — Честно говоря, я не думал, что ты передумаешь настолько скоро, — голос из-за спины даже не заставил меня вздрогнуть. Почему-то моё подсознание говорило мне о том, что Гакушу стоит позади меня. Он настигнул меня прямо в коридоре, не успел я даже дойти до его кабинета. Я не хотел ему отвечать, ведь мои мысли только об одном человеке. Но пришлось.       — Я делаю это не ради тебя.       — О, да, я знаю об этом. Мне плевать для чего ты делаешь это. Ты попросил помощи — я озвучил плату. У всего есть цена, не так ли? — потому как я не стал оборачиваться, он сам подошёл и встал правее меня. Я не хотел смотреть на него, а Гакушу не хотел смотреть на меня.       — Как скажешь. Я здесь затем, чтобы мы озвучили условия, удобные для нас обоих и огласили нерушимые правила в документации. Ты ведь не будешь против?       — Само собой нет. Давайте обсудим это в кабинете, мистер Акабанэ, — я не видел его лица, но по голосу почувствовал, как он усмехнулся и стало до чертиков неприятно. Мы прошли в пустой, но огромный кабинет. Он считает, что сможет играть на моих нервах, пусть. Этому не бывать. Вот же самодовольный лис…       Асано не был столько ненавистен, сколько противен мне. Он прав в чем-то, за помощь нужна плата. Только она слишком высока, как по мне…       — Виски или может скотч?       — Не кажется ли тебе слегка несуразным пить алкоголь перед составлением столь важной документации? Я бы предпочёл, чтобы ты помнил обо всем, что мы обсудим в этом кабинете, — рыжеволосый тут же поставил бутылку с полупрозрачным напитком на место и хмыкнул.       — В прошлый раз… — Гаку свалился в кресло, его лицо казалось мне слегка скривленным, а особенно улыбка. Не трудно догадаться, что такое выражение лица у него от моего присутствия. Он не выносит меня, а я его. — тебе было поебать на правила.       В прошлый… Раз?       Я задумался, а затем понял, о чем зашла речь. Так… Так вот что я сделал…       — Гаку… Я…       — Что, вспомнил? — он горько улыбнулся, легко спрятав грустный взгляд под челкой и рыжими ресницами. — А я и не забывал.       Между нами повисла токсичная тишина. Она вот-вот отравит нас, заставляя разрушить эту немую гладь. Я взглянул на окно, на стекающие по нему капли дождя, подавляя всплывающие воспоминания о том дне.       Я все вспомнил.       Какой же я ублюдок…