Кровь на снегу

Я живу в Даггерхорне, уютненькой деревушке с немногочисленным, а также, увы, откровенно недалёким населением. Лето тут солнечное и тёплое, а зима настолько снежная, что, утопая в снегу, можно передвигаться бесшумно. В общем, деревня как деревня — поганый эль, неотёсанные мужики и безмозглые девки, уверенные, что их все хотят изнасиловать почём зря, и, конечно же, оборотни. Вы не ослышались. Каждый месяц, лишь только восходит полная луна, местные запираются на засовы, трясутся и держатся, кто как может — кому сподручнее за розарий, кому — за флягу. Причины более, чем существенные — некогда в этой деревне и вправду бушевал зверь, леденил душу воем, сметал подчистую скот, не давал людям спать и жить, но тринадцать лет тому назад вдруг исчез. Зверь исчез, а животный страх никуда не делся. Все люди — рабы своих страхов. Что до меня, я простая пастушка. Живу без родителей, так что привыкла уж издавна зарабатывать на хлеб собственными силами — так даже лучше, чем от кого-то зависеть. Новая семья? Хах, пожалуй, я откажусь от этого блюда. Только не в данной дыре, где нормальных мужчин еле-еле по пальцам одной руки перечислишь. Один из них, мой давний знакомый, Сезар, кстати говоря, ничего — жаль, женат. Лесоруб, вечно грустный с этими глубокими карими глазами, что будто горят нерастраченной силой, запрятанной гордостью — он захаживает иногда, чтобы выговориться, рассказать об изменах шлюхи-жены, полежать головой на коленях, пока я его глажу за ухом. Сам он слишком хороший, чтобы изменять, хотя я бы его ещё и не так пожалела. Я, пожалуй, со стороны кажусь слишком милой и тихой — не без самоличных усилий. Стараюсь жить неприметно — скромная, милая девушка-сирота, но на деле кутила. Как выбираюсь в город, где можно смешаться с толпой и остаться неузнанной, так и нахожу место, где можно выпить, а то и потискать какую-нибудь симпатичную задницу. К чему такая осторожность? Во-первых, в деревне каждая старая перечница — судья да палач, во-вторых… скажем так, не ищу личного внимания. Моя мать в своё время и без того нашумела — была скандальной гадалкой и, кроме того, местной хищницей. Ведьма и оборотень. О последней детали её биографии, к счастью, никто так и не проведал. Она жила на отшибе деревни, в том же доме, где ныне живу я сама — побуянила и пропала, меня оставив. Отца я не знала, так что стараюсь выживать так, как могу и умею. Без чьей-либо помощи. И пока хорошо получается. *** Этот день начался так же, как и любой другой в деревне, пока жители не содрогнулись от страшных вестей — в полнолуние, последней ночью, была убита девушка, и похоже, что то — дело рук… то есть, лап… скажем прямо, дикого зверя. Монстр вдоволь полакомился перед тем, как оставить её выпотрошенное тело в поле среди стогов — там его и нашли с утра. Девчонку я знала — Валери, местная знаменитость. Знаменита, в общем-то, тем, что сама так считает и обожает исподтишка перед всеми покрасоваться… Точней, обожала, пока не выскочила на ночное свидание с недосёрком-пафоснолицым парнем и не стала закуской для некой твари. Не подумайте, что я стерва, или же думайте — на здоровье. Просто бедняжка-Валери — дочь Сазара, и без того выбивавшая из него душу своими капризами и унылым лицом. И теперь он раздавлен горем, а всё из-за выходки неблагодарной дочурки, которой нет дела до беспокойства отца — лишь бы хвостиком повертеть. Бедный Сезар и без того пашет как проклятый под вздохи-охи неверной жены, а теперь ещё будет винить себя в том, что дочурку не уберёг, а жена, само собой, ныть, привлекая к себе внимание. А уж каково будет сестре Валери, Люси? О ней наша лупоглазая красавица не подумала. — Мне очень жаль, — я погладила по плечу побледневшего от горя Сезара, прежде чем уйти прочь. На мою шерстяную накидку оседали снежинки, и мысли мои разнились. Кто мог соделать такое? Медведь? Волк? Похоже, что зверь покрупнее. Да уж, теперь у местных появится больше поводов верить в сказки об оборотне. Только вот сказки ли? С нарастающей тревогой на душе я вспомнила, как в далёкие времена моя мать возвращалась домой поутру с подсохшей кровью у рта. Чужой кровью. Она не погибла — просто исчезла. Могла ли она вернуться? *** Ночью мне спалось скверно. В какой-то момент подойдя к окну, я увидела чёрный, чернее ночи, силуэт то ли зверя, то ли человека среди деревьев — он прятался, но жёлтое свечение его глаз выдавало присутствие. Её глаз. Я узнала бы эти глаза из великого множества. — Это всё ты, Николетт, — послышался то ли зловещий шёпот, то ли шелест в кронах деревьев. — Ты убила её. Я тряхнула головой, и видение тут же исчезло. В чём дело? Неужели я стала ходить во сне? Однако же я солгу, если заявлю, что отнеслась к увиденному скептически — оно, напротив, всесило в меня новый страх. Я не всё о себе рассказала. Около тринадцати лет назад, незадолго до своего исчезновения, мать сделала мне прощальный подарок, не похожий на те, что обычно матери делают дочерям. То была не тряпичная кукла, не новое платьице и не безделушка из города — то был укус, что по-прежнему запечатлён бледным шрамом на моём плече. Укус, которому оказалось подвластно изменить мою жизнь и меня. Я — оборотень. Я научилась справляться с жаждой убить всех этих уродцев, охочусь на диких зверей в лесу, а в последнее время и вовсе нашла хитрую лазейку — купила у знахарки на рынке, когда выбиралась в город, мощное пойло, что позволяет спать как в гробу. Запираюсь и дрыхну, свернувшись клубочком, чтоб точно не показаться никому на глаза. Люди хуже животных. Жестокие, грязные твари, среди которых лишь некоторые — жемчужины посреди навоза. Вот девка-Валери, не в обиду Сезару, была ещё тем навозом, но разве могла я её убить, того не заметив? Что я только что видела? Это видение? Порождение моего растревоженного сознания? Я готова была поклясться, что видела свою мать. Если это взаправду… если она правда здесь, я её уничтожу. И с этими мыслями я наконец-то вернулась в постель. Утро вечера мудренее.