КуниЧу звучит как "Нахуй Дазая"

– Встретимся? Вино тихо плещется в бокале, на белую скатерть упали едва заметные алые капельки. – Да. Помянем, поговорим... – Ты просто хочешь меня увидеть. – Да. Цоканье стекла, нетронутая закуска – хотя зачем она – и полупустая бутылка сладкого игристого. Молчание за столиком, усердное ковыряние ниточек скатерти и полное отсутствие желание поднимать взгляд. – Тогда в восемь? – Есть ресторан рядом с торговым центром и бар. – Давай бар. – Хорошо. Бармен смотрит на посетителей любопытно, даже излишне. Но, видя, что они молчат, спокойно скрывается за стойкой. Он видел этих двоих, приходили пару раз. Один раз даже флиртовали. То ли между собой, то ли с ним, черт разберет, но были они тогда бухие мама не горюй. – Дазай любил это место. – нарушает тишину мафиози и подцепляет вилочкой сыр с голубой плесенью. – Сидел тут иногда с друзьями. – Друзьями? – Теперь их не осталось. С тех самых пор не осталось. – намекая на переход Осаму из организации в организацию, Накахара махнул слабо кистью в сторону стенки, на которой висела старая, изрядно потрёпанная. Трое человек и сзади бармен, а побоку кот. – Единственные постояльцы, аж каждый вечер приходили. – Откуда ты?-.. – Следил. Доппо удивлённо смотрит на собеседника, пока тот пожимает плечами. – Не тебя одного он интересовал, не тебя первого. Блондин проглатывает обращённые к нему первые слова и запивает их вином. Чертовски вкусная обида. После того, что случилось, они только отдалились? Нет. Они просто умерли по половинке себя, а вторые их половины не готовы. Ни к чему. Совершенно. – Почему ты согласился прийти? – Развеять скуку. А зачем ты предложил? – Аналогично. – чистая ложь. Он просто хотел увидеть синие глаза, полные печали. Руки, спрятанные за бархатом перчаток, бледные щеки, покрытые едва заметным румянцем. Мандаринового цвета волосы и тонкие, поджатые в задумчивости губы. – Красивые были похороны. – никто не ожидал, что они придут к этой теме, даже сам сказавший, Куникида. – Верно. – сухой ответ и печальный взгляд в сторону. Лишь на мгновение потерять самообладание, вспомнить, как имя шептал и перебирал длинные пальцы, как снимал бинты и точно так же пил вино... Воспоминания пронеслись по лицу мафиози ясно, будто бы подсвечиваемые прожектором, пролетели по тонкой усмешке, сжатым в кулак пальцам, по стенке в ревнивое сердце напротив. Ревнивое ли? Каждый решает для себя. Появляется какая-то маниакальная улыбка. Доппо поклясться готов, что эта была лишь его тень, если бы в этот момент он не видел собственное отражение. В голове несутся картинки связанного, слова, прекрасные волшебные заветные слова, бесконечная преданность, называемая «Стокгольмский синдром». Он слишком много выпил. Слишком. Он стоит на страже порядка. Но один раз уже перешагнул хрупкую ниточку... Выдержит она ещё раз? – За неделю зарегистрированы ещё пять пропаж людей. Вы причастны? – Двое из них – задолжавшие нам наркоторговцы. Они выйдут, а потом погибнут под поездом "совершенно случайно". – А остальные три? – Сестрица Коё пытается узнать. – Почему ты мне это так легко рассказал? – Потому что ты спросил? Оставшийся напиток успешно распит, закуска закончилась, а языки все не развязались до конца. Бессвязная игра в вопрос-ответ государственной важности, закодированная сотней вычислений и так легко передающаяся в обычном баре. Но ничего. Бармен все равно не сможет ни слова понять, говорят-то на французском. А потом берут ещё бутылку и пьют уже в полном. Полном молчании. Только когда закончились вторые семьсот миллилитров напитка, Накахара подал голос. – Пошли по домам. – По своим? – Нет. Ко мне. – Мне завтра на работу. – без особых возражений выходит за пределы бара следом детектив, предупреждая. – Хорошо. – краткость – сестра таланта, молчание – золото. За этот вечер они стали одним большим куском золота, они намолчались на всю жизнь вперёд. Эти два часа были слишком долгими. Поэтому ночью срываются на крик и звон стекла, на ругань и смех, подпев песни, шуршание в утренние сумерки, один единственный стон...